Показания для будущих поколений СТАРЕЙШАЯ СОВЕТСКАЯ ЖУРНАЛИСТКА ЕЛЕНА МИКУЛИНА

Показания для будущих поколений

СТАРЕЙШАЯ СОВЕТСКАЯ ЖУРНАЛИСТКА ЕЛЕНА МИКУЛИНА

Люди, которые близко ее знали, отзывались о ней так: «Человек потрясающего жизнелюбия и жизнеутверждения». Она пропустила через сердце свое целую эпоху. И последнюю книгу назвала «Я – свидетель»

… В разгар горбачевской «перестройки», когда начавшийся пересмотр советского прошлого обернулся огульной и яростной клеветой на него, в «Комсомольской правде» появилась злая заметка о Стаханове и стахановцах. И тогда у меня в «Правде» раздался телефонный звонок:

– Моя фамилия Микулина. Я старая журналистка. И хотела бы ответить на такую несправедливость. Ведь я хорошо знала этих людей и должна сказать, какие они были на самом деле. В «Комсомолке» печатать отказываются…

Ее статья появилась в «Правде», а мы не просто познакомились – мы подружились. Наши встречи и ее рассказы о виденном, прочувствованном, пережитом за долгие годы открывали для меня много нового и волнующего в том времени, в котором она жила и о котором писала.

Да, ею опубликовано множество очерков, репортажей, статей. Они появлялись в «Правде» и «Труде», в «Строительной газете» и «Советской России», в «Работнице» и «Нашем современнике». Вышло более двадцати книг.

Виктор Кожемяко. Дорогая Елена Николаевна! Многое из того, о чем намерен говорить с вами сегодня, мы в свое время уже не раз обсуждали. Многие вопросы, которые собираюсь вам задать, я уже задавал. Но то были разговоры с глазу на глаз, а теперь, мне кажется, пора приобщить к ним читателей.

Вот первый вопрос. Вы неважно себя чувствуете, у вас плохо со зрением – и все-таки продолжаете работать над документальными книгами «Я – свидетель» и «Милость сердца». Скажите, что побуждает вас к этому?

Елена Микулина. Знаете, если честно, – иногда хочется все бросить. Думаешь: а стоит ли бередить прошлое и лишний раз расстраиваться? Для кого-то, экономически взлетевшего на «гребне» нашего развала и видящего мало за пределами своего банковского счета, итоги века, может быть, и благоприятны. Но для меня, родившейся в 1906 году и отдавшей все свои силы и способности именно Советской власти, последние наблюдения жизни, безусловно, печальны…

Однако вот неожиданный факт. Моя внучка Ольга в свои тридцать с лишним лет – возраст молодой – вдруг села и написала толстую книгу воспоминаний. «Почему ты это делаешь? – спрашивала ее я. – Вроде бы мемуары писать еще рано». А Ольга отвечала: «Ты знаешь, бабушка, я остро чувствую, что жизнь, которую мое поколение прожило до 1985 года, – это „уходящая натура“. Я боюсь, что жестокая реальность скоро просто не даст мне вспомнить, что мы чувствовали и думали в шестидесятые и семидесятые годы. А забывать так не хочется…»

Что же говорить мне? Поверить расхожей уже фразе, что жизнь моего поколения прожита зря? Нет. С этим я не соглашусь никогда, и не только потому, что, кроме общественных устремлений, в каждой судьбе есть и свой малый, а может быть, и великий личностный смысл. Жизненный опыт и мой исторический оптимизм подсказывают, что на расстоянии будут видны не только большие ошибки нашей эпохи, о которых теперь с таким рвением и даже злобой кричат молодые по сравнению со мной историки и журналисты, как будто речь идет не о родной стране, а о какой-нибудь провинции на Марсе, но и огромные, в планетарном масштабе, наши достижения… Достижения, открытые всему человечеству семьюдесятью годами социализма, который мы строили после Великого Октября.

В. К. Значит, книги, над которыми вы сейчас работаете, – ваше обращение к будущим поколениям?

Е. М. Каждое поколение изучает историю заново. Сплошная темень в представлениях о прошлом, о делах дедов, отцов, соотечественников, живших ранее, сковывает силы разума, делает человека беспомощным.

Многие журналисты, писатели упорно внушают нынче на страницах газет и с экранов телевизоров мысль о том, что многомиллионный наш народ прожил семьдесят советских лет – бессмысленно, недостойно, под гнетом насилия коммунистической партии и ее руководителей. А перед хлесткой фразой прошлое бывает беззащитно.

Но существует такое понятие, как свидетельство очевидцев, незаменимое для любого расследования, в том числе и исторического, социально-политического. Думается мне, что для справедливого суда истории, который неизбежно будет изучать наше советское прошлое, мое свидетельство тоже будет необходимо. Вот почему я решила записать для будущих поколений, для будущих судей свои показания – не только свидетеля, но и прямого участника многих событий, определявших судьбу страны в те уже далекие годы.

В. К. Первая из этих двух ваших документальных книг, названная «Я – свидетель», посвящена в основном одному – 1929 году.

Е. М. Почему я выбрала именно этот год? Да потому, что он неизбежно привлечет на суде истории большое внимание. Ведь год был особым в истории нашего государства. На апрельском Пленуме ЦК ВКП(б) были намечены пути индустриализации страны и коллективизации в сельском хозяйстве. Именно тогда было принято решение не пройти, а пробежать расстояние от кувалды и сохи к развитой индустрии и механизации сельского хозяйства, без которых была бы неминуема гибель всего дела революции. Да что там – неминуема была бы гибель страны!

Все ли знают сегодня об этом, понимают значение того, что было свершено партией большевиков и советским народом? Вот я и буду давать свидетельские показания – что мне лично известно о событиях 1929 года. Так уж сложилась моя судьба: двадцати двух лет от роду, никому не известная, беспартийная девушка из провинции, только год прожившая в столице, неожиданно стала участницей и пропагандистом воплощения в жизнь новых идей партии.

Настает час, когда каждый из нас должен подвести итог своей жизни, попытаться рассмотреть след, оставленный на земле. Сейчас настал такой час и для меня. Перебирая в памяти долгие прожитые годы, став свидетелем разрушения Советской державы, с тревогой думая о будущем своей страны, которую нынешние руководители и политики разных направлений пытаются стремительно вернуть в капитализм, я хочу засвидетельствовать величие подвига тех, кто жил и работал рядом со мной, создавая могущество Родины. Не могу, не хочу унести с собой правду о том, как партия большевиков вывела к концу тридцатых годов нищее, разоренное империалистической и Гражданской войной государство на первое место в Европе и на второе место в мире по выпуску промышленной продукции. Сделала нашу страну поистине великой индустриальной державой!

В. К. У непосвященного невольно могла возникнуть мысль о каких-то особых ваших отношениях с властью. Как все сложилось и произошло?

Е. М. Абсолютно неожиданно. Вместе с матерью я тогда переехала из Иваново-Вознесенска в Москву. Мать с 1905 года была участницей революционного движения, член партии – ей поручили организацию фабрик-кухонь в столице. А я обивала пороги биржи труда в поисках работы.

Однажды мать попросила меня отнести в журнал «Работница» свою статью об открытии еще одной фабрики-кухни. А в редакции мне вдруг дали задание: пойти в столовую на Тульской улице, пообедать там, послушать, о чем говорят работницы, и написать… Я написала о грязи и мухах, о невкусной пище и жалобах работниц с ближайшей к столовой фабрики имени Фрунзе.

Заметку напечатали, а мне дали новое задание. Так и пошло. Я стала бывать то на «Красном богатыре», то на «Трехгорке», то на других фабриках и заводах. Стала писать о рабочей жизни. В 1929-м возникла тема соревнования. После опубликования в «Правде», в январе, известной статьи Ленина «Как организовать соревнование».

Ленинская статья послужила сильным импульсом. Но и почва была благодатная. Помню, как горячо обсуждали вопрос о соревновании в Люберцах, на заводе сельскохозяйственного машиностроения. Меня поразило, что рабочие (нашлись же такие!) сами предлагали снизить расценки, считая их завышенными. Неслыханное дело!

Потом я писала о первых бригадах комсомольцев на «Красном выборжце» и «Красном треугольнике», на дорогой моему сердцу «Трехгорке». Об условиях соревнования, о показателях первых успехов, но главное – о людях, которые брались соревноваться друг с другом.

Из репортажей, публиковавшихся в журналах «Работница» и «Коммунистка», сложилась у меня книжечка, которую я предложила в Госиздат. Но… там особой заинтересованности не проявили. Бумаги нет, то да се… А журнал «Коммунистка» помещался в том же здании на Старой площади, где и ЦК партии. И я, когда носила туда свои заметки, мельком обратила внимание на вывеску: «Приемная секретарей ЦК». В алфавитном порядке там значилась и фамилия Сталина. Так вот, когда в Госиздате у меня ничего не получилось, сама собой вдруг возникла мысль: показать репортажи Сталину. Записалась на прием. Однако в назначенный день секретарша позвонила мне и сказала, что приема не будет. И в ближайшие дни – тоже. Вот тогда, в отчаянии, я написала Сталину письмо. Очень короткое – с просьбой высказать свое мнение о моей рукописи. Пакет утром 8 мая передала в приемную секретарей ЦК.

Я жила в общежитии, адрес и телефон которого указала на пакете. И в тот же день, буквально через несколько часов, ко мне в комнату стучится дежурная по этажу: «Микулина, к телефону!». Бегу, беру трубку, а в ней – незнакомый голос:

– Говорит Товстуха…

– Какая еще толстуха? – недовольно огрызнулась я, думая, что кто-то надо мной шутит.

– Не толстуха, а Товстуха, – очень спокойно ответил голос, – и не женщина, а мужчина. Помощник товарища Сталина. Сейчас я передаю ему трубку.

– Что? Кому? Сталину? – закричала я. Между тем уже другой голос, гортанный, с легким восточным акцентом, сказал:

– Товарищ Микулина? Я согласен!

– Согласны? – растерянно пробормотала я. – На что?

– Дать предисловие к вашей книжке. Такая книга нужна.

– Вы ее уже прочли?

Более нелепого вопроса нельзя было придумать. Я поняла это одновременно с произнесенной фразой. Понял и человек на другом конце провода. Он засмеялся:

– Иначе я бы не говорил с вами.

И уже другим, подчеркнуто деловым тоном сказал:

– Разрешите задать вам один нескромный вопрос: сколько вам лет?

– Двадцать два, двадцать два! – закричала я.

– Разрешите вам задать еще один нескромный вопрос: вы партийная или беспартийная?

– Беспартийная, – тихо сказала я, боясь, что трубка замолчит и разговор оборвется. Но трубка продолжала дышать, говорить тем же спокойным голосом:

– Повторяю, я готов дать вам предисловие. Ваши заметки – правдивый, бесхитростный рассказ о том, что происходит в глубинных массах рабочих.

– О! – только и могла воскликнуть я. И тут же мелькнула странная мысль: а вдруг меня кто-то разыгрывает? Наверное, от неожиданности этой мгновенной мысли вдруг крикнула:

– Я хочу вас видеть, мне надо спросить вас!..

– Пожалуйста, приходите.

Секунду трубка молчала. Затем голос сказал:

– Сегодня среда. Вы свободны в пятницу?

Боже мой! Что происходит? Конечно, свободна!

В. К. Изумление, которое всегда слышится, когда вы рассказываете об этом эпизоде, связано, разумеется, прежде всего с тем, что Сталин так быстро откликнулся на ваше послание?

Е. М. Безусловно. Хотя потом я поняла, как многим была обязана Товстухе. Он ведь мог тотчас и не передать мой пакет Сталину. Однако старый большевик, переживший ссылки, знавший Ленина и разделявший, видимо, взгляды Сталина на индустриализацию страны, – передал. Возможно, заглянул в мои очерки и что-то в них отметил…

В. К. А разговор со Сталиным чем запомнился больше всего?

Е. М. Уважительностью, с которой отнесся он ко мне, совсем зеленой журналистке. И доверием. Его предложение поехать в совхозы, зерновые фабрики, создававшиеся в Заволжье, свидетельствовало о том, что он мне доверяет! Гораздо позже, после войны, старый работник сельхозотдела «Правды» рассказывал мне, что Сталин звонил потом в редакцию, интересовался, о чем пишет Микулина из командировки.

В. К. Согласитесь, все это было связано с темой, которая сразу же стала главной для вас, – с темой труда и человека-труженика. Новое отношение к труду, сознательное, заинтересованное, не как к проклятию, а как к чему-то самому высокому в жизни и возвышающему человека. И еще: как слиты были воедино экономическое и нравственное наполнение труда. И в корне различное понимание нравственности – социалистическое и капиталистическое. Теперь, когда капитализм возвращается к нам, уже не по книжным статьям, а в жизни можно увидеть разницу.

Е. М. Мне кажется, наши люди в большинстве своем пока еще не вполне осознали, что произошло у нас за последние годы. Не понимают, что мы потеряли! Или, точнее, теряем, поскольку не верю, что это – уже окончательно.

Я не политик, я просто старая женщина, жившая еще в царской России, вместе со всем нашим народом пережившая Гражданскую войну, борьбу с интервенцией, затем НЭП. Как гражданин, как журналист и писатель я обрела себя в двадцатые – тридцатые годы. И до чего же больно мне, что многие ныне совершенно не представляют, чем была не только для нашей страны, но для всего мира наша революция, какие горизонты открыла она перед людьми труда.

Напомню слова известного французского писателя и мыслителя Анатоля Франса, сказанные им в связи с пятилетием Октябрьской революции: «Пять лет тому назад Советская Республика родилась в нищете. Непобедимая, она явилась носительницей нового духа, грозящего всем правительствам несправедливости и угнетения, которые делят между собой землю. Старый мир не ошибся в своих опасениях. Его вожаки сразу угадали в ней своего врага. Они двинули против Советской Республики клевету, богатство, силу. Они хотели ее задушить: они посылали против нее шайки разбойников. Советская Республика сомкнула ряды красных бойцов, и разбойники были разбиты.

Если в Европе есть еще друзья справедливости, они должны почтительно склониться перед этой Революцией, которая впервые в истории человечества попыталась учредить народную власть, действующую в интересах народа. Рожденная в лишениях, возросшая среди голода и войны, Советская власть еще не довершила своего громадного замысла, не осуществила еще царства справедливости. Но она, по крайней мере, заложила его основы».

И от этих основ теперь хотят отказаться!..

В. К. Для вас, как я понимаю, Октябрь и годы, которые последовали за ним, были и остаются путем к справедливости. Вы не изменили своего отношения к тому времени?

Е. М. Нет. Его надо воспринимать именно как порыв к справедливости. А справедливость обязательно и в том, чтобы простой рабочий занимал достойное место в обществе.

Я думала об этом в декабре 1929-го, в Колонном зале Дома союзов, на первом съезде ударных бригад. В лучшем зале страны собрались тогда рабочие – те, кому еще совсем недавно вход в этот зал был недоступен!

Я вспоминала Дидро – сына ножовщика из французского города Лангра, который в XVIII веке задумал неслыханное дело – создать «Энциклопедию труда», возвеличить ремесла, которые принижала военная, гражданская и церковная аристократия. Ремесленники смиренно сгибали спину под тяжестью векового презрения, а Дидро крикнул им: «Распрямите спины! Вы презираете себя только потому, что вас презирали другие. Но от вашей судьбы зависит судьба всего человечества».

Возвеличение человека труда было давней мечтой самых светлых умов. И как я радовалась, понимая, что моя страна взялась реализовать эту мечту! Перебирая сейчас старые блокноты, нахожу фамилии рабочих, выступавших на том воистину историческом съезде: Рябов с Надеждинского металлургического завода, рабочий Комаровский из Ленинграда, Калинин с Харьковского паровозостроительного, Белов с Бакинских нефтепромыслов…

Пройдут всего четыре года и три месяца первой пятилетки, а в стране будут построены 1500 крупных промышленных предприятий, коренным образом реконструированы тысячи фабрик и заводов, созданы новые отрасли промышленности. Среди них – такие гиганты, как Магнитогорский и Кузнецкий металлургические комбинаты, Горьковский и Московский автозаводы, предприятия, выпускающие тракторы, шарикоподшипники, режущие и измерительные инструменты. На карте страны возникли новые города – Магнитогорск и Новокузнецк, Березники и Красноуральск, Хибиногорск и Караганда… Сто новых городов!

Я считаю уникальным явлением нашего века, которого никогда не было в прежние эпохи и уже нет сейчас, трудовой подъем, реальный энтузиазм советских людей в конце двадцатых и начале тридцатых годов нынешнего столетия.

Замечу, что великой целью было тогда не столько строительство коммунизма как некоей отдаленной перспективы, сколько вполне конкретная, осязаемая задача укрепления могущества Родины и улучшения жизни людей. Сегодня, завтра! Причем речь шла об улучшении жизни всех, а не кучки «избранных». И люди воочию видели, что задача, ради которой они трудятся не покладая рук, решается. Это нынче уж не знают как поиздеваться над известными сталинскими словами конца тридцатых годов: «Жить стало лучше, жить стало веселее». В то время народ над этой фразой не издевался – он радовался, что жить стало действительно лучше.

В результате первых пятилеток не только выросли новые заводы и города – не менее важно, как изменились сами люди.

В. К. Сегодня со злорадством говорят, что затея большевиков – воспитать нового человека – с треском провалилась.

Е. М. Не сказала бы. Я была свидетелем того, как росли именно новые люди, с новым отношением к труду. И этому способствовала вся атмосфера времени.

Возможно, эмоциональная острота, с которой я воспринимала новое отношение к наемному труду рабочих и крестьян, усиливалось моей молодостью и журналистской неискушенностью. Возможно. Однако для меня и до сих пор ударники, стахановцы – не абстрактные слова, а живые люди, которыми не перестаю восхищаться.

Помню, 12 ноября 1935 года Серго Орджоникидзе устроил встречу иностранных журналистов и делегаций, приехавших на октябрьские торжества в Москву, с последователями Алексея Стаханова. Сначала взял слово сам Алексей. Красив он был! Румянец во всю щеку, спокойный, уверенный. Потом выступал совсем молодой парень Александр Бусыгин, кузнец с недавно построенного в Нижнем Новгороде за восемнадцать месяцев автомобильного завода-гиганта. Они там сперва использовали американские рабочие карты, но Бусыгин переделал их по-своему – многие операции сдвоил. Позже я узнала, что Форд присылал своего представителя, чтобы пригласить мистера Бусыгина на работу в Детройт.

А с каким восторгом аплодировали иностранцы машинисту паровоза Петру Кривоносу, донецкому забойщику Мурашко, ткачихам Дусе и Марусе Виноградовым! Аплодировали потому, что все они раскрылись как творческие люди.

Мне очень нравится, как в том же 1935-м написал Дусе и Марусе, поставившим свой мировой рекорд на ткацких станках, Илья Эренбург: «Вы узнали самую большую радость, человеческую радость – открытие! И сколько бы у вас ни было впереди преград и тревог, память об этой радости вас будет приподнимать… Люди давно поняли, как был счастлив Ньютон, найдя закон тяготения, или как веселился Колумб, увидев туманные берега новой земли. Люди давно поняли, какую радость переживали Шекспир, Рембрандт, Пушкин, открывая сцепление человеческих страстей, цвет, звук и новую значимость обыденного слова.

Но люди почему-то всегда думали, что есть труд высокий и низкий. Они думали, что вдохновение способно водить кистью, но не киркой… Пала глухая стена между художником и ткачихой, музы не брезгуют и шумными цехами фабрик, и в духоте шахт люди добывают не только тонны угля, но и высочайшее удовлетворение мастера… У нас с вами одни муки, одни радости. Назовем их прямо: это муки и радости творчества».

В. К. Однако не кажется ли вам, Елена Николаевна, что сегодня эти слова многими будут восприняты с изрядным скептицизмом? Да что там, они звучат просто разительным диссонансом господствующей интонации всей нашей нынешней жизни. И, конечно, нынешней журналистики…

Е. М. Плохо жить человеку без идеалов, без мечты! Смешиваются для него свет и тени, смещаются дорожные знаки. Не слышит он, как поет птица, как лепечет дитя, не видит, как раскрывается бутон цветка, слепцом бредет в сумраке своих смутных понятий. Если же говорить о нашей ультрадемократической журналистике в последние годы, она очень много сделала и делает для того, чтобы сбить людей с единственно верных нравственных ориентиров. И уже многие, особенно молодые, не считают честный труд основой жизни. Впрочем, вся нынешняя жизнь на это настраивает: честный труд не в почете и даже не оплачивается, зато всякие жулики и махинаторы – благоденствуют!

В. К. Они стали и главными героями на газетных страницах, на телеэкране. О ком пишут? Кого показывают? Банкиров да политиков, многих из которых честными никак не назовешь, проституток, киллеров, наркоманов. Рабочему человеку места нет.

Е. М. К глубочайшему сожалению, «гласность» у нас приобрела разрушительный характер по отношению ко всему послеоктябрьскому прошлому, а в результате – подорвано многое из того, что держит человека на земле: его вера в отцов, матерей, в то, во имя чего они жили и работали, за что боролись и погибали. Людей пичкают такой правдой, в которой больше полуправды или просто выдумок, в которой намешано столько грязи, ненависти и лжи!

Родина – вот для человека первая нравственная опора. А в последние годы так усиленно стали рвать кровеносные сосуды этого понятия! В нашем прошлом – не только темные пятна. В нашем прошлом – то большое и светлое, что сделало Советский Союз и его народы примером справедливости для всего человечества. Как же можно воспитывать новое поколение на перечеркивании огромного нравственного и культурного богатства, которое приобрела наша страна за время после Великого Октября?

В. К. Тем более что это богатство органически связано с исконными корнями нашей культуры и нравственности. По-моему, очень впечатляюще раскрыта неразрывность такой связи в вашей книге «Милость сердца». И особенно пронзительно звучит, когда вы пишете о самых родных и близких вам людях, о кровных своих корнях…

Е. М. Осенью 1971 года командировка привела меня в Волчанск – маленький городок Харьковской области. И в краеведческом музее, в первом же зале, я увидела портреты трех человек, живших здесь до революции.

На одном – тучный бородатый мужчина с чуть прищуренными, насмешливыми глазами. Подпись гласила: председатель Волчанской земской управы Василий Григорьевич Колокольцов.

На втором портрете – пожилая, гладко причесанная женщина с высоким лбом и тонкими, плотно сжатыми губами: заведующая земской школой Екатерина Ивановна Алексеева.

С третьей фотографии улыбался круглолицый, добродушного вида человек – доктор земской больницы Иван Константинович Джигурда.

Заведующую музеем, видимо, смутило, что я слишком долго и пристально вглядываюсь в портреты. Словно оправдываясь, но в то же время достаточно твердо она сказала:

– Конечно, эти люди работали здесь еще до революции. Но они очень много сделали для жителей нашего города, для всех, кто жил в уезде. Вот почему мы называем их нашими культуртрегерами. Разумеется, после революции у нас в Волчанске тоже были замечательные люди. Пойдемте в другой зал…

– Вот смотрите! – широким жестом она показала на портрет молодой темноволосой женщины. – Первый председатель нашего ревкома Надежда Николаевна Алексеева – дочь той самой Екатерины Ивановны, чей портрет висит в первом зале…

А я плакала. Потому что очень хорошо знала всех этих людей. Екатерина Ивановна – моя бабушка, Надежда Николаевна – моя мама, а Василий Григорьевич Колокольцов – мой крестный отец. Ну а доктору Джигурде я обязана жизнью. Он в 1906 году принимал роды у матери и спас меня, так как я родилась полузадушенная пуповиной…

В. К. До чего же удивительно все переплелось! Именно так и бывает в реальной жизни и в реальной истории. Читая вашу книгу, думал, что ведь невозможно искусственно разделить историю России на «до революции» и «после», поскольку все неразрывно связано. Как и в вашей биографии. Какая у Василия Григорьевича Колокольцова поразительная судьба! Столько доброго сделать для людей своего уезда, а в критический для Родины момент по стечению обстоятельств оказаться на чужбине. Тосковать по Родине и в конце концов, не выдержав, в минуту отчаяния покончить с собой. И эта его потрясающая предсмертная записка, которую столько лет спустя вам удалось найти! Со словами Тургенева: «Россия без нас обойдется, а мы без нее – нет».

И женщина, переславшая из Парижа в Россию эту записку, – известная теперь всему миру православная монахиня мать Мария, до пострига – русская дворянка, поэтесса Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева. Она совершила свой подвиг на оккупированной фашистами земле Франции, а на Родине посмертно была награждена орденом Отечественной войны. Ваша книга «Мать Мария», открывшая для соотечественников неизвестную героиню, способствовала этому!

На первый взгляд кажется неожиданным, что вы, автор многочисленных статей и книг о рабочих, об их творческом труде, вдруг занялись тогда совсем иной судьбой.

Е. М. Вы же понимаете, что так может показаться лишь на первый взгляд. Соприкосновение с душевным миром этой прекрасной русской женщины сразу поставило ее в один ряд с теми замечательными людьми, о которых я писала раньше. Человека делает способным на совершение подвига любовь. Не к себе, конечно, и не к деньгам, которые сегодня пытаются сделать главным кумиром для нас. Нет, любовь к Родине и к людям, ближним и дальним! Умение жить не только и не столько для себя, сколько для других.

В. К. В этом смысле коммунистическая нравственность куда ближе нравственности христианской, нежели капитализм – с его культом чистогана и безжалостной конкуренцией.

Е. М. Конечно! Что ближе христианству – «добивай отставших» или «помоги отстающему»? А ведь именно в этом коренная разница между социалистическим соревнованием и капиталистической конкуренцией. Да можно и шире сказать – между социалистическим образом жизни и капиталистическим.

У нас коллективизм идет от русской общины, от нашей артельности. Это же было правилом шахтеров: «Делись огнем!» То есть, если в забое у товарища погасла лампа, посвети ему. Стаханов и стахановцы возвели это в принцип соревнования: делиться опытом, поднимать за собой товарищей!

В. К. Мне посчастливилось писать о таких замечательных людях, как строители Николай Анатольевич Злобин, Владислав Пахомович Сериков, легендарный токарь Ермилов с «Красного пролетария»… Но развитию настоящего соревнования – чем дальше, тем больше, – согласитесь, все-таки очень мешал формализм, который в конце концов и погубил его.

Е. М. Что мешал – согласна, только вряд ли навсегда погубил. Верю, ко многому доброму и хорошему, что было у нас, мы еще вернемся. А сегодня… Конечно же, страшно обидно – теряем бесценное свое достояние. Между тем его не без успеха используют другие.

Приведу хотя бы такой пример. Я прочитала об американской фирме «Зайтек», которая вышла в число ведущих компаний мира, изготавливающих электронные источники питания. Благодаря чему? Философия Флойда Бергарда, вице-президента фирмы, зиждется на 14 принципах теоретика современного менеджеризма Эдгарда Деминга, который считается отцом послевоенного «экономического чуда» в Японии.

Я внимательно изучила все эти 14 принципов – и нашла их очевидное сходство с нашим отечественным социалистическим соревнованием! Не буду перечислять, поверьте на слово. Ну чем, к примеру, стенды в цехах «Зайтека» с надписью «Лидеры месяца» отличаются от наших «Передовиков месяца»? Или вот читаю: «На предприятии действует живой конвейер, когда каждая работница, в основном это женщины, передает собранные блоки соседке. Поскольку в конце „живой“ линии нет никаких инспекторов, каждый контролирует себя и своего соседа. Если все-таки работница допустила оплошность, обязанность соседки возвратить деталь на доработку. Флойд Бергард убежден, что такой метод – наилучший способ убедить каждого, что его сосед – потребитель сделанного им товара».

Но представьте, в первый послевоенный год на московском заводе «Красный богатырь», с которым я поддерживала связь с 1929 года, молодая работница Клава Зенова, став бригадиром галошного конвейера, ввела новшество, давшее огромный эффект в повышении качества продукции. Она ввела самоконтроль на конвейере. Каждая из работниц, прежде чем выполнить свою операцию, стала просматривать качество продукции предыдущей работницы. Это немедленно выявляло брак.

Милая Клава, конечно, и не подозревала, что полвека спустя ее взаимоконтроль станет достоянием американского предпринимателя. По существу, наше чудо стало «чудом „Зайтека“, и я не удивляюсь достигнутым результатам – сокращению возврата товаров заказчиками с 5 процентов до 0,3. Ведь это у нас было! Это, можно сказать, мы уже проходили.

Смотрите: американцы ищут пути, «как повышать качество и производительность труда рабочих без жестокости и давления на каждого рабочего». А у нас?…

В. К. Горше всего, что именно жестокость берет сегодня верх в нашей жизни. Жестокость и равнодушие. На днях получил письмо из Екатеринбурга, от общего нашего товарища Якова Исааковича Изакова. Думаю, завод медицинских препаратов, которым он руководил, по праву носил звание коллектива коммунистического труда. Помните, были «дети завода» – люди с трудной судьбой, над которыми коллектив шефствовал? Помните Люсю Попову – инвалида детства, зачисленную в одну из бригад?

Так вот, в рыночных условиях бросили Люсю! Не до нее. Один лишь старый директор навещал ее в последнее время. Представляю, с какой раной в душе ушла она из жизни…

Е. М. Окружающая действительность, в которой из-за лукавой корысти или желания нажить некий сомнительный моральный капиталец растаптывается все святое и прекрасное, что утверждал Великий Октябрь, больно ранит и меня. Мы утрачиваем самое драгоценное, чем искони был богат русский народ, – милость сердца и щедрость души.

В бессонные ночи, когда я читаю какую-нибудь очередную статью о бездуховности, тупости русских людей, о генетическом рабстве наших крестьян и рабочих, о послеоктябрьском периоде как «черной дыре» в нашей истории, мне хочется кричать от чудовищной несправедливости! Опять и опять вдалбливают: я и мои современники, а также те, кто жил на Руси до нас, прожили свою жизнь напрасно, и вот только теперь якобы нарождаются в нашей стране человечность, милосердие, способность мыслить высшими категориями нравственности…

Ложь! Я знаю другое. На моих глазах, за минувшие годы существования Советского государства, образовалась новая общность людей – советских людей, у которых доброта, дружба, товарищество, все лучшие человеческие чувства обострились и получили наивысшее развитие.

Я знаю: теснее становились связи между людьми, крепче братство, любовь к своей Отчизне. Таков был почерк времени, утверждавший самые справедливые и самые человечные заповеди.

Моя память требует: рассказывай новым поколениям правду об этом! Мое сердце верит: родная страна, избавившись от наваждения нынешних жутких лет, будет жить по законам справедливости!

Ноябрь 1997 г.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.