Глава 5. Малые фашистские движения, фашистские секты и пограничные случаи.

Глава 5. Малые фашистские движения, фашистские секты и пограничные случаи.

Проблема подразделения

Подразделение и дифференциация фашистских движений по их величине в высшей степени проблематичны, хотя – как это еще будет показано в заключении – не существует более разумных подходов к этой проблеме. Это видно уже в случае Испании, где в некоторой особой ситуации фаланге удалось в течение нескольких месяцев превратиться из сектантской фашистской партии в значительную политическую силу. Но количественные различия между фашистскими движениями в Австрии, Венгрии, Румынии, Югославии, Испании и Франции, рассмотренными в четвертой главе, и фашистскими движениями в Англии, Финляндии, Бельгии и Голландии, которыми нам еще предстоит заняться, указывают и на качественные различия.

Фашистские движения, перечисленные в конце, получали на выборах не более 10% поданных голосов и оказывали относительно слабое влияние на внутриполитическую жизнь своих стран. Но, с другой стороны, самое существование фашистских партий в странах столь разной структуры лишний раз свидетельствует об универсальности европейского фашизма. Трудно представить себе большую разницу между странами, чем разница между индустриальной Англией с ее старой и прочной демократической традицией и преимущественно аграрной Финляндией, недавно возникшей из кровавой освободительной и гражданской войны. И все же в обеих этих странах были фашистские движения, хотя и сильно отличавшиеся своей структурой, программой и практикой. То же можно сказать о соседних странах, Бельгии и Голландии, где тоже были очень непохожие фашистские партии.

При взгляде на эти малые фашистские движения можно уяснить себе не только универсальность фашизма, но и широту его разнообразия. Эта широта определялась, с одной стороны, экономическими, социальными и политическими условиями в отдельных странах, а с другой – программами и целями возникавших в этих странах фашистских партий.

Если мы, наконец, рассматриваем также фашистские партии в Дании, Швеции и Швейцарии, не вышедшие за пределы сектантского существования, то мы это делаем не с целью добиться энциклопедической полноты нашего обзора истории фашизма в Европе. В этих партиях нас интересует не столько то обстоятельство, что они более или менее отчетливо ориентировались на фашистские образцы, но гораздо больше вопрос, почему им не удалось добиться большего значения и приобрести массовую базу. При таком контрастном сравнении выясняются условия, необходимые для роста фашистских партий. Это относится и к тем условиям, которые встретили и могли использовать другие «классические» фашистские движения, и к тем, в которых оказались так называемые неофашистские движения, поскольку Дания, Швеция и Швейцария демонстрируют уже в междувоенное время социальные и политические отношения, весьма напоминающие состояние западных демократий в послевоенное время.

История фашизма в Норвегии представляет во многих отношениях особый случай. Поскольку партия Квислинга столкнулась с почти единодушным отпором демократических партий Норвегии – прочных и единых партий – то она никогда не могла получить на выборах больше 3%. В этом смысле «Национальное единение» («Nasjonal Samling») принадлежит к группе фашистских сект. Но все же после оккупации Норвегии немецкими войсками Квислингу удалось прийти к власти. Впрочем, этот режим Квислинга был более или менее зависим от немецких оккупационных властей. Поэтому его следует скорее рассматривать как несамостоятельный коллаборационистский режим, чем как самостоятельную фашистскую диктатуру, и следовательно, его надо отнести к «пограничным случаям», рассматриваемым в конце. То же относится к словацкому режиму сателлита Германии и к авторитарным диктатурам в Польше и Португалии, которые, наряду с другими подобными формами власти в междувоенной Европе, многие авторы ошибочно считали «фашистскими».

В этой главе, эскизной по своему характеру, еще раз описывается универсальность и широкий диапазон европейского фашизма в междувоенное время, причем фашистские движения дифференцируются и отделяются от других политических явлений.

Англия

Англия принадлежала к тем немногим странам Европы, экономические, социальные и политические структуры которых почти не были затронуты Первой мировой войной и ее последствиями[1]. Война привела, конечно, к экономическим потерям – один только тоннаж морского флота убавился на 40%,– но Англия выиграла войну и смогла, опираясь на свою нетронутую мировую империю, быстро восполнить свои убытки. Точно так же быстро и успешно был выполнен переход от военной экономики к мирной. Сюда относилась отмена государственного контроля, введенного во время войны, а также реприватизация некоторых отраслей промышленности и железных дорог. Но при этом нельзя не заметить, что Англия уступила Соединенным Штатам свое некогда ведущее экономическое положение. Не были проведены насущно необходимые меры по модернизации угледобывающей промышленности, производства стали и судостроения. Относительно высокий процент безработных в этих областях, в текстильной промышленности, а затем и в горной указывал на то, что английская экономическая система испытывала структурный кризис. Впрочем, эти еще скрытые кризисные явления вначале не вызывали серьезных социальных напряжений, хотя систему социального страхования, расширенную в 1918 году, вряд ли можно было в то время сравнивать с немецкой.

Парламентские выборы 14 декабря 1918 года, в которых впервые приняли участие все мужчины старше 21 года и все женщины старше 30 лет – эта дискриминация была отменена лишь в 1928 году,– завершились решительной победой консерваторов и либералов[2]. Однако лейбористской партии, образовавшейся лишь в конце 19 века из активистов различных профсоюзов, удалось создать дисциплинированную организацию, опередившую либералов уже на выборах 1922 года. В то время как основанная в 1920 году коммунистическая партия оставалась довольно незначительной, лейбористская партия выдвигала подчеркнуто социалистические цели: она требовала национализации железных дорог, угольных шахт, электростанций и т. п. Консервативные правительства могли разрешить ирландский вопрос, предоставив независимость Ирландской Республике (пока еще не было других проблем с меньшинствами), но притязания на власть лейбористской партии и связанных с ней профсоюзов консерваторы воспринимали как прямой вызов. После ряда успешных забастовок, проведенных профсоюзами, 21 января 1924 года социалистический политик Рамсей Макдональд сформировал правительство меньшинства при пассивной поддержке либералов. Впрочем, первый кабинет Макдональда вынужден был уйти в отставку уже в октябре 1924 года, после того как консервативная оппозиция опубликовала письмо, якобы исходившее от Зиновьева и содержавшее планы переворота. Не случайно, что первая фашистская партия Англии возникла как раз в этой напряженной внутриполитической ситуации.

Эта партия, уже в 1924 году насчитывавшая, по-видимому, 100 000 членов, во всех подробностях подражала успешному итальянскому образцу[3]. На это указывало уже ее название, хотя и грамматически корректное, но более чем странное для неитальянской партии: «Британские фашиста» («British Fascist!»). Партия эта видела свою задачу в том, чтобы быть вспомогательным отрядом консерваторов в их борьбе против «красной опасности». В 1926 году английские фашисты предложили свою помощь для насильственного подавления всеобщей забастовки; но консерваторы, вновь пришедшие к власти после уверенной победы над лейбористами, отклонили это предложение. После этого «Британские фашисти», как и другая фашистская группировка под названием «Имперская фашистская лига» («Imperial Fascist League»), канула в небытие. Оставшиеся члены обеих этих фашистских групп примкнули затем к «Британскому союзу фашистов» (БСФ, «British Union of Fascists»), основанному сэром Освальдом Мосли осенью 1932 года. Возникновение и временные успехи этой третьей и самой значительной английской фашистской партии были прямо и косвенно связаны с началом мирового экономического кризиса и его последствиями.

Мировой экономический кризис еще более обострил и без того развившиеся явления структурного кризиса в английской экономике. Возникла массовая безработица, против которой английское правительство не приняло никаких мер, потому что оно – как и Брюнинг в Германии – пыталось преодолеть последствия мирового экономического кризиса политикой строгой экономии. За эту политику нес ответственность социалист Макдональд, сформировавший после победы лейбористов в 1929 году правительство, куда в 1931 году вошли также консерваторы и либералы. Макдональд остался председателем этого «национального правительства» и после того, как выборы в октябре 1931 года привели к сокрушительному поражению лейбористской партии, потерявшей 200 мест из 287, полученных в 1929 году. Несмотря на это голосование и на все более резкую внутрипартийную критику, Макдональд оставался до 1935 года председателем этого коалиционного правительства, по существу управляемого консерваторами. Поэтому в публицистике Коммунистического Интернационала он обличался как особенно презренный пример «социал-фашизма». Но фашистом стал другой очень известный член лейбористской партии.

Это был сэр Освальд Мосли, родившийся в 1890 году в аристократической семье, весьма уважаемой среди английской знати. Мосли, принявший участие в войне в качестве офицера, вступил затем в консервативную партию, но в 1920 году перешел в качестве депутата в лейбористскую партию. В январе 1930 года он предложил кабинету Макдональда план преодоления кризиса и массовой безработицы с помощью повышения покупательной способности, усиления государственного контроля над экономикой и политики автаркии. Но план Мосли был решительно отвергнут Макдональдом и отраслевыми министрами-консерваторами, вошедшими в кабинет в 1931 году. После этого Мосли основал осенью 1932 года собственную партию, чтобы все же осуществить свои экономические предложения, в правильности и практичности которых он был фанатически убежден.

Но ориентация на фашистский образец, проявившаяся не только в названии «Британский союз фашистов», но и во внешнем облике этой партии, располагавшей одетыми в черные мундиры и отчасти вооруженными подразделениями, с самого начала была не просто средством для достижения этих предложений. Экономические планы Мосли, направленные на преодоление безработицы, все больше вытеснялись его агрессивными идеями, носившими националистический, антисоциалистический и антисемитский характер. Когда Мосли призывал усилить Британскую империю, восстановить ее по существу уже утраченное величие, то это столь же мало оправдывалось экономическими соображениями, как и его все более резкие и враждебные выпады против небольшого еврейского меньшинства в Англии, увеличившегося за счет притока беженцев из Германии. Мосли был обязан своими временными успехами не только рациональному действию своих экономических идей, но также и своим все более агрессивным и иррациональным националистическим, антисоциалистическим и антисемитским целям.

Если представителей буржуазии, составлявших 58% членов «Британского союза фашистов», привлекали его планы преодоления безработицы, то на примкнувших к БСФ рабочих, по-видимому, действовали главным образом антисемитские цели и демонстрации. Об этом свидетельствует тот факт, что на местных выборах 1937 года в лондонском Ист-Энде, населенном рабочими и значительным числом евреев, БСФ получил 19% поданных голосов и приобрел, таким образом, региональный опорный пункт. Именно в этой части Лондона были предприняты многие из массовых митингов и демонстраций этой партии под защитой «Фашистских оборонительных сил» («Fascist Defence Force»), представлявших английский аналог СА. Но эта пропагандистская деятельность в чисто фашистском стиле натолкнулась не только на возрастающее сопротивление антифашистов, в частности, членов лейбористской партии, видевших в Мосли аристократического предателя рабочего класса, но и на неприязнь буржуазно-консервативных кругов.

В Германии национал-социалисты успешно применяли тактику провоцирования беспорядков, создававших атмосферу страха и неуверенности, которую мог затем использовать Гитлер – как «сильный человек», единственно способный восстановить «спокойствие и порядок». Но в Англии эта тактика провалилась: здесь демократическое правительство, руководимое социалистом и в то «се время поддерживаемое консерваторами, могло претендовать на полную ответственность за спокойствие и порядок в стране. Сверх того, политика экономии скоро принесла свои результаты. Уже в конце 1933 года показатели промышленного производства достигли уровня 1929 года. Число безработных упало ниже миллионной черты, но к 1938 году снова возросло до 2 миллионов. Впрочем, экономическая консолидация страны была не единственной причиной, по которой „Британский союз фашистов“ постепенно ослабевал и, наконец, после начала войны был запрещен и распущен. Несомненно, долгая и непрерывная парламентская и демократическая традиция Англии воспрепятствовала росту БСФ. Впрочем, этот трудно поддающийся описанию демократический потенциал Англии избежал тягчайшего испытания, поскольку БСФ возник сравнительно поздно, а главным образом потому, что кризис удалось довольно быстро остановить благодаря огромным запасам сырья и рынкам сбыта империи. Хотя история „Британского союза фашистов“ еще недостаточно изучена, так как соответствующие архивные данные еще в течение десятилетий будут закрыты, все говорит за то, что движение Мосли не было простым эпизодом в развитии английской парламентской системы.

Финляндия

До 1808 года Финляндия принадлежала Швеции, а затем отошла к России в качестве автономного великого княжества[4]. Финское национальное движение возникло лишь в конце 19 столетия; оно было направлено, с одной стороны, против господствовавшего до тех пор культурного и общественного влияния шведского меньшинства в Финляндии, а с другой стороны – против царского правления, все более выражавшего национальные русские мотивы. Во время Первой мировой войны движение за независимость Финляндии пользовалось поддержкой Германии; 2 000 финских добровольцев участвовало в войне на стороне немцев в составе 27-го прусского егерского батальона. Из этих «егерей» в дальнейшем выросла финская армия, опять-таки при поддержке немцев.

Однако начиная с лета 1917 года в борьбе за независимость возникли также внутриполитические и социальные мотивы. Как и в России, в Финляндии вспыхивали стихийные забастовки и происходила радикализация политической жизни. Когда социалисты создали «Красную гвардию», буржуазные силы противопоставили ей «Белую гвардию». Единство между буржуазными партиями, имевшими 108 мест в парламенте, и социалистами, имевшими 92 места, стало невозможно. После Октябрьской революции в России в Финляндии в ноябре 1917 года произошла всеобщая забастовка, которая привела к насильственным столкновениям и человеческим жертвам. Буржуазный стрелковый корпус под командованием генерал-лейтенанта Густава Маннергейма был расширен и объявлен официальной финской армией. Когда она принялась разоружать еще остававшиеся в стране русские войска, финская «Красная гвардия» провозгласила в январе 1918 года революционное правительство. Таким образом, национально-освободительная борьба финнов превратилась в гражданскую войну, которую в конце концов после кровавых боев выиграли белые. Столь же страшной была месть буржуазных сил под командованием Маннергейма. Из 70 000 красногвардейцев, взятых в плен после взятия их опорного пункта Тампере, 8 000 были сразу же казнены и еще 12 000 умерли в лагерях военнопленных от голода и болезней.

Гражданская война и ее последствия оказались тяжким бременем для вновь учрежденной финской республики. 60% финских трудящихся были заняты в сельском хозяйстве, так что экономические и социальные проблемы этой преимущественно аграрной страны могли быть решены земельной реформой. Многочисленные арендаторы, примкнувшие во время гражданской войны главным образом к белым, по этой реформе могли приобрести обрабатываемую ими землю путем покупки. Но при этом арендаторы и многие другие малоземельные крестьяне могли оборудовать свои хозяйства лишь ценой тяжелой задолженности. Их положение стало особенно критическим после начала мирового экономического кризиса.

Вопрос о границах был улажен радикальными, но никоим образом не удовлетворявшими обе стороны соглашениями. В 1920 году Финляндия заключила с Советским Союзом мирный договор, предусматривавший, что область Петсамо отойдет к Финляндии, тогда как Восточная Карелия, населенная главным образом финнами, останется в составе СССР. Этот договор не создал подлинного и прочного мира между Финляндией и его великим восточным соседом. Напротив, спор со Швецией по поводу Аландских островов был разрешен полюбовно: в 1921 году Лига Наций отдала этот архипелаг Финляндии, которая обязалась гарантировать автономию его шведского населения. Швеция согласилась с этим решением Лиги Наций, отказавшись поддерживать какие-либо ирредентистские стремления шведского меньшинства в Финляндии.

Однако шведскоязычные финны, составлявшие 11% всего населения, подверглись серьезной угрозе финнизации, исходившей от правых сил и от крупнейшей финской студенческой организации, называвшей себя «Академическим обществом Карелии» (АОК)[5]. Вопрос о языках, улаженный в конце концов некоторым компромиссом (хотя и не к полному удовлетворению обеих сторон), был столь сложным и спорным потому, что шведы не только жили компактными поселениями на западе страны, но кроме того были сильно представлены в шведской или шведизированной буржуазии и вообще в высшем слое населения. Это вызывало у многих финнов критическое отношение, в котором смешивались национальные и социальные мотивы. В университетах страны происходили резкие столкновения. В то время как в Турку были учреждены два отдельных университета, шведский и финский, в Хельсинкском университете систематически продолжалась финнизация, хотя здесь 25% студентов и 50% профессоров были шведского происхождения. И все же языковой вопрос удалось наконец разрешить, и он не стал тяжким внутриполитическим испытанием для молодого финского государства. Напротив, поляризация буржуазных и социалистических сил не исчезла и после окончания гражданской войны.

Социал-демократическая партия под руководством Вяйно Таннера проводила реформистскую политику и уже в 1926 году могла сформировать правительство меньшинства, в первое время при пассивной поддержке Шведской народной партии. Между тем некоторые социал-демократы, не удовлетворенные курсом Таннера, основали самостоятельную партию – Социал-демократическую рабочую партию Финляндии, объединившуюся с Коммунистической партией Финляндии (КПФ), руководимой в советской эмиграции Отто Куусиненом. На выборах 1920 года левые социалисты получили 10% поданных голосов. Финская общественность рассматривала их как управляемую из Москвы «пятую колонну». Как только начинали бастовать лесорубы в Северной Финляндии или докеры в Хельсинки, выдвигалось предположение, что это рабочее движение возбуждается Советским Союзом, чтобы нарушить социальный мир в Финляндии и подорвать ее экспорт леса. Все несоциалистические партии Финляндии были настроены крайне антикоммунистически. Это относится и к «Национальной прогрессивной партии», и к еще более правой «Партии национального сплочения», и к «Союзу крестьянства», возникшему в 1919 году из объединения различных крестьянских партий и превратившемуся в сильнейшую несоциалистическую партию.

Ввиду антикоммунистического настроения, господствовавшего в буржуазных партиях и в значительной части общества, неудивительно, что событие, случившееся в ноябре 1929 года в восточно-ботнической деревне Лапуа, вызвало большое внимание и в значительной мере одобрение[6]. Крестьяне напали здесь на собрание молодых коммунистов и побоями изгнали их из деревни. Небольшая и ранее неизвестная организация, называвшая себя «Дверной замок Финляндии», приняла в виде программного лозунга имя этой финской деревни. Это руководимое Виитури Косола (Vihturi Kosola) Движение Лапуа (именуемое также по шведскому названию деревни «Движение Лаппо») преследовало с самого начала крайне антикоммунистические установки с националистической и религиозной окраской. Члены этого нового массового движения считали коммунизм не только внутриполитической угрозой, но также опасностью для национальной и религиозной целостности финского народа. Именно вследствие своих религиозных, националистических и особенно антикоммунистических целей Движение Лапуа поддерживалось финской (лютеранской) церковью, а также консервативными и крестьянскими партиями.

Под нажимом Движения Лапуа правительство решило предложить парламенту проект закона, предусматривавшего роспуск и запрещение всех коммунистических группировок в стране. После новых выборов, на которых правые добились больших успехов, этот антикоммунистический закон получил требуемые конституцией две трети голосов. Только социал-демократы голосовали против. Но Движение Лапуа не удовлетворилось этим успехом. Оно продолжало террористические акции против коммунистов, часто выгоняя их за советскую границу. Члены Движения Лапуа похитили даже бывшего президента Финляндии Штальберга. Но правительство вмешалось лишь тогда, когда в феврале 1932 года тысячи сторонников Движения Лапуа собрались в деревне Мянтсяла (Mantsala) близ Хельсинки с намерением начать оттуда поход на столицу. Встретившись с решительной позицией консервативного президента Свинхувуда, пригрозившего пустить в ход войска, эта попытка путча Движения Лапуа потерпела неудачу. Движение Лапуа было распущено и превратилось в основанное в июне 1932 года «Отечественное народное движение» (ОНД).

По существу ОНД было простым продолжением Движения Лапуа. Многие члены его входили раньше в Движение Лапуа, в том числе его лидеры Виитури Косола и Вильхо Аннала (Vilho Annala). Однако с самого начала существования ОНД как партии обнаружились и некоторые отличия от Движения Лапуа. Это относилось прежде всего к идеологическим целям ОНД, выдвинувшего, наряду с прежним националистически и религиозно мотивированным антикоммунизмом, также и антикапиталистически направленную программу, отчетливо ориентированную на фашистские образцы. Оно пыталось привлечь к себе не только крестьян, затронутых последствиями мирового экономического кризиса, но и рабочих. С этой целью ОНД предложило программу борьбы с безработицей, предусматривавшую, например, меры по переселению в деревни и введение сокращенного рабочего дня. Но все же ОНД, по-видимому, не смогло привлечь значительное число рабочих. С другой стороны, антикапиталистически направленные требования «Отечественного народного движения» вызвали подозрительное отношение консерваторов, ставивших ОНД в вину его «левые» тенденции и ориентацию на иностранные фашистские образцы. Однако ОНД нашло поддержку не только среди крестьян, но и в кругах городской буржуазии, а также среди преподавателей и студентов. Вследствие этого региональное влияние партии переместилось в Хельсинки и его окрестности, между тем как Движение Лапуа, почти исключительно крестьянское по своему составу, было сильнее всего представлено в сельских местностях. В отличие от Движения Лапуа, занимавшего в языковом вопросе нейтральную позицию, ОНД поддерживало финнизирующие тенденции «Академического общества Карелии». Кроме этой финской студенческой организации, с которой ОНД тесно сотрудничало, эту партию, как и Движение Лапуа, поддерживала церковь. Напротив, сильный «Союз крестьянства» все более отмежевывался от ОНД. Председатель консервативной партии и президент республики Паасикиви также предостерегал от сотрудничества с ОНД.

Впрочем, это произошло уже после того, как «Отечественное народное движение», насчитывавшее уже, по-видимому, свыше 100 000 членов, получило на выборах 1936 года 14 из 200 парламентских мест. С этого времени буржуазные и консервативные партии начали принимать ОНД всерьез как политического конкурента и стали с ним бороться. В этой связи повторялось утверждение, что «Отечественное народное движение» зависит от иностранной державы. Под этой державой имелась в виду национал-социалистская Германия, политика которой, несмотря на традиционно дружественную установку к этой стране, вызывала критику также и в Финляндии. Лютеранская церковь Финляндии с ее пиетистической ориентацией открыто и очень энергично выступала против антихристианских установок «Немецких христиан». Хотя ОНД разделяло эту критику, оно не могло воспрепятствовать все более отрицательному отношению к ней не только консервативных сил, но и церкви, осуждавших его за усиливавшуюся ориентацию на фашистские или национал-социалистские образцы. Поскольку, сверх того, последствия мирового экономического кризиса удалось в значительной мере преодолеть, число членов и политическое значение ОНД снизилось. Более того, 22 ноября 1938 года министр внутренних дел Урхо Кекконен его запретил. Впрочем, этот запрет, связанный с внешнеполитическими соображениями, касавшимися, с одной стороны, западных держав, а с другой – Советского Союза, был вскоре после этого отменен судебным решением. ОНД смогло принять участие в парламентских выборах 1939 года, получив лишь 8 мест из 200. В период с 1941 по 1943 год, когда Финляндия воевала на стороне Германии с Советским Союзом, ведущий деятель ОНД Вильо Аннала входил даже в правительство в качестве министра путей сообщения. После подписания перемирия с Советским Союзом в 1944 году эта партия была окончательно распущена, хотя она, очевидно, никогда не получала поддержки со стороны национал-социалистского государства или НСДАП. В целом ОНД и в особенности предшествовавшее ему Движение Лапуа во многих отношениях носили специфически финский характер, хотя ОНД проявляло в идеологическом и организационном смысле несомненную ориентацию на фашистские, в частности, национал-социалистские образцы. Несмотря на самостоятельные корни Движения Лапуа, возникшего как антикоммунистическое крестьянское движение протеста, оно относится, как и последовавшее за ним «Отечественное народное движение», к группе фашистских движений, которым не удалось построить себе массовую базу. Их антикоммунистические, националистические и в меньшей степени антикапиталистические установки, особенно сближающие ОНД с другими фашистскими движениями, в конечном счете оказались мало влиятельными, поскольку политическая атмосфера Финляндии, хотя и проникнутая резким антикоммунизмом, в то же время определялась стремлением сохранить, нарядe с национальной независимостью, также и парламентско-демократические структуры страны. Этот демократический и национальный консенсус финнов, не подорванный языковым спором и подлинной или мнимой коммунистической угрозой, оказался способным противостоять притягательной силе международного фашизма.

Бельгия

Бельгия также была тяжело поражена последствиями мирового экономического кризиса, после того как ей удалось восстановить в 20-е годы сильно пострадавшую от Первой мировой войны экономику[7]. Но тяжелый кризис бельгийской политической системы в 30-е годы объяснялся не только и даже не столько экономическими причинами. Гораздо важнее экономических и социальных проблем был здесь языковой вопрос, который привел к образованию двух противостоявших друг другу национализмов. С одной стороны, это был национализм франкоязычных валлонов, с другой – национализм фламандцев.

Фламандские националисты энергично выступали против господствующего влияния французского языка в бельгийской культуре, администрации и армии. Некоторые из них во время Первой мировой войны сотрудничали с немцами, обещавшими им создать независимую Фландрию. Поскольку после войны они подверглись преследованиям и наказаниям со стороны властей, эти люди не были склонны поддерживать бельгийскую правительственную систему. Но и другая, гораздо большая часть фламандцев, сражавшихся против немцев в бельгийской армии, должна была с разочарованием констатировать, что их лояльная позиция не была вознаграждена уступками в языковом вопросе. Напротив, притязания фламандцев на большее признание их языка в администрации и в общественной жизни Бельгии столкнулись с резкой критикой валлонских националистов. Лишь в период с 1932 по 1938 год языковой вопрос удалось урегулировать к некоторому удовлетворению фламандцев. Столь позднее и всего лишь предварительное решение языковой проблемы объяснялось главным образом расколами и поляризацией бельгийской партийной системы.

До Первой мировой войны эта страна, населенная исключительно католиками, управлялась крупной и могущественной Крестьянской партией. Но после введения в 1919 году всеобщего избирательного права для мужчин эта партия утратила свое господствующее положение. Если в 1912 году она еще получила 51,5% голосов, то на выборах 1919 года ей пришлось довольствоваться 38,8% голосов и 73 местами в парламенте. Между тем социалистическая партия удвоила число поданных за нее голосов и имела теперь 70 мест в парламенте вместо 37. На выборах 1925 года она получила еще 8 мест. Либералы, получившие на этих выборах лишь 16,6% голосов, были тем самым окончательно вытеснены на третье место. Коммунистическая партия, впервые сумевшая провести в парламент двух депутатов, оставалась относительно слабой, поскольку она никогда не получала больше 6% поданных голосов.

Возникла необходимость в образовании коалиционных правительств, но коалиции между католической и либеральной партиями, как и между католической и социалистической, всегда складывались очень трудно. Коалиционные правительства часто сменяли друг друга: в период между войнами в Бельгии было не менее 18 правительств.

Эти раздоры и неустойчивость политической системы больше всего использовало фламандское националистическое движение[8]. Его «Фламандский фронт» («Vlaamsche Front»), или «Фронтовая партия» («Frontpartij»), получал на выборах от 5 до 10 мест и достиг своего высшего результата – 17 мест – в 1939 году. «Фронтовая партия» была демократической партией, члены которой происходили из городской и сельской буржуазии Фландрии. Но в 1931 году один из ее руководителей Йорис ван Северен вышел из «Фронтовой партии» и основал «Союз фламандских национал-солидаристов» («Verband van Dietsch National-Solidaristen», «Verdinaso»). «Verdinaso» объединилась с другими мелкими фламандскими группировками во «Фламандский национальный союз» (ФНС, «Vlaamsch Nationaal Verband»).

Характерные черты этой «Verdinaso» трудно поддаются описанию и вызывают споры среди исследователей. В то время как часть ее членов была по-прежнему настроена в пользу парламентской демократии и даже против милитаризма, другая часть, возглавляемая Йорисом ван Севереном, все более подпадала под влияние фашизма. Прежде всего это относилось к партийной милиции ФНС, называвшейся «Фламандской национальной милицией» (Vlaamsche Nationaal Militie»), а впоследствии «Фламандским воинским орденом» («Dietsche Militanten Orde») и насчитывавшей 800 членов. Сначала ван Северен пропагандировал независимость Фландрии, но с 1937 года выдвигал концепцию «великой Бельгии». Бельгия должна была стать ядром великой державы, устроенной наподобие средневековой Бургундии и включающей, кроме Бельгии, также Нидерланды, Люксембург, Французскую Фландрию и Бургундию. Впрочем, многие из фламандских националистов были не согласны с этими империалистическими и фантастическими планами ван Северена. Они ушли из партии, не имевшей никаких успехов на выборах. После того как ван Северен в мае 1940 года был убит французскими солдатами, некоторые сторонники ВНС и фламандской «Фронтовой партии», вопреки горькому опыту Первой мировой войны и ее последствий, опять готовы были сотрудничать с немецкими оккупационными властями, рассчитывая таким образом приблизиться к своей цели – независимой Фландрии. Этим они в значительной степени, если и не окончательно, дискредитировали фламандский фашизм и национализм.

В валлонском националистическом движении пример фашизма также привлек большое внимание. Прежде всего это относится к группировке, называвшей себя с 1924 года «Национальным действием» («Action Nationale») и ставившей себе отчетливо выраженные антидемократические, антибольшевистские, антисоциалистические и антифламандские цели. Сверх того, она проповедовала создание сильного государства и введение корпоративной системы по итальянскому образцу. Это националистическое движение с примыкавшей к нему юношеской организацией «Национальное юношество» («Jeunesses Nationales»), насчитывавшей около 3 000 учеников старших классов, также с трудом поддается классификации. Однозначно фашистским был «Национальный легион» («Legion Nationale»), в который вошла большая часть «Национального действия», тогда как меньшинство влилось в католическую партию. «Национальный легион» был основан бельгийскими ветеранами войны и все более следовал в идеологическом и организационном отношении фашистскому образцу. Это особенно касалось его обмундированной и отчасти вооруженной партийной милиции под названием «Молодая гвардия» («Jeunes Gardes»). После оккупации Бельгии немецкими войсками большинство членов фашистского «Национального легиона» примкнуло к движению Сопротивления. Его лидер Хунарт (Hoonaert) умер в 1944 году в немецком концентрационном лагере.

Третья и самая значительная фашистская партия Бельгии (после ФНС с его ядром «Verdinaso» и валлонского «Национального легиона») развивалась другим путем. Ее оснойал в 1935 году под именем «Народный фронт» («Front Populaire») студент Леон Дегрель, но обычно ее называют «Движением рексистов», по имени Издательства католического действия «Rex».

Подобно лидеру ФНС (или «Verdinaso») ван Северену, Дегрель происходил из состоятельной семьи. После того как он приобрел некоторую известность в качестве редактора студенческой газеты, он стал в 1930 году руководителем уже упомянутого католического издательства, названного так по имени культа Христа-Царя (Christus Rex). Этот культ насаждался в Бельгии в 20-е годы католической церковью, националистическая и резко антикоммунистическая позиция которой отражала влияние итальянского фашизма. Это особенно касалось отчасти военизированных юношеских организаций бельгийской католической церкви. Дегрель, которому Католическая партия поручила в 1932 году организацию предстоявшей избирательной борьбы, по-видимому, хотел усилить националистический и антикоммунистический курс внутри Католической партии и католического светского движения. Когда этот его курс встретил сопротивление, он открыто и резко атаковал Католическую партию; после того как он уличил руководящих политиков этой партии в коррупции, партия с ним порвала. Но Дегрель, не побоявшись этого, основал вместе с другими бывшими членами Католической партии и католической светской организации свою собственную партию «рексистов».

Она рассматривала парламентскую систему как коррумпированную и слабую, требуя ее радикального пересмотра и ограничения всеобщего избирательного права, несовместимого с элитарными и иерархическими представлениями Дегреля. Хотя движение рексистов предлагало также программу борьбы с безработицей, требовавшую сокращения иностранной рабочей силы в Бельгии, цели рексистов были скорее консервативного и католического, чем открыто фашистского типа. Поскольку Дегреля поддерживали некоторые бельгийские финансовые круги, он мог вести интенсивную и дорогостоящую избирательную борьбу. Это привело к успеху: на парламентских выборах 1936 года рексисты сразу же получили 11,5% голосов и 21 место. Этим они почти сдвинули с третьего места либеральную партию. Хотя Дегрель не придерживался в языковом вопросе решительно антифламандской позиции, его партия получила особенно активную поддержку в сельских местностях Валлонии, где за нее голосовало свыше 25% избирателей. В Брюсселе и его окрестностях, где жили и фламандцы, и валлоны, ее доля голосов составляла от 15% до 20%. Но в большинстве областей Фландрии рексисты получили лишь 5%. Их избиратели, как и члены этого движения, происходили преимущественно из буржуазии и чиновников. Большая часть их раньше поддерживала Католическую партию.

После этого избирательного успеха Дегрель постоянно пытался возбуждать политическое беспокойство, вынуждая проводить дополнительные выборы, поскольку депутаты-рексисты слагали с себя полномочия. Дегрель, положение которого в движении рексистов было неоспоримо, хотел превратить эти дополнительные выборы в плебисциты. Но другие партии увидели опасность и приняли вызов. На вынужденных дополнительных выборах в Брюсселе против Дегреля выступил молодой и энергичный премьер-министр Пауль ван Зеланд. Поскольку ван Зеланда поддержала не только его собственная Католическая партия, но также социалисты, либералы и даже коммунисты, он получил 75% поданных голосов, тогда как Дегрель набрал едва 19%. Дополнительные выборы в апреле 1937 года рассматривались как решительное поражение Дегреля С того времени влияние рексистов стало явно убывать. Из их партии ушли многие члены и даже некоторые лидеры.

Но для ослабления рексистов особенно показателен был тот факт, что католическая церковь, в поддержке которой Дегрель был уверен, от него решительно отмежевалась. Архиепископ Малина публично указал на рексистов как на опасность для страны и для католической церкви. По-видимому, бельгийский епископат, видя начавшийся в Германии церковный конфликт, понял, что слишком тесное сотрудничество с фашизмом не столь выгодно, как это казалось в первое время после заключения конкордата с фашистской Италией (1929) и с национал-социалистской Германией (1933).

Ответ Дегреля на защитные меры Католической партии состоял в том, что он все более отчетливо следовал образцу фашистской Италии. Теперь рексисты искали и находили поводы для насильственных столкновений со своими политическими противниками. Но эти акции не могли остановить падения политического влияния рексистов, наметившегося уже на коммунальных выборах 1938 года. На парламентских выборах 1939 года рексисты получили всего лишь 4,4% голосов и 4 места. Тем самым они превратились в политически бессильную сектантскую группу. Продолжался выход из партии, поскольку Дегрель занимал теперь вдобавок открытую антисемитскую позицию, не находившую в Бельгии особой поддержки (партии «Verdinaso» и «Национальный легион» тоже не придерживались антисемитской ориентации). Между тем Дегрель продолжал открыто прославлять Гитлера, на партию которого он все больше ориентировался вместо восхваляемого прежде итальянского образца. После того как Дегрель вдобавок одобрил немецкое нападение на Польшу, Данию и Норвегию, его движение подверглось в Бельгии полной изоляции и бойкоту. Но это не помешало Дегрелю и немногим оставшимся членам его партии после немецкой оккупации страны превратиться в коллаборационистов. Вместе с некоторыми другими рексистами, в том числе и с молодыми людьми, вступившими в движение лишь после 1940 года, Дегрель участвовал в рядах войск СС в войне против Советского Союза.

Ни одно из трех фашистских движений Бельгии не было основано как фашистская партия. «Verdinaso» и ФНС возникли из нефашистского фламандского национального движения. Лишь позднее эти движения, вначале исключительно националистического типа, подверглись под руководством Йориса ван Северена все более заметной «фашизации». Аналогично развивались и валлонские националисты из «Национального действия», поскольку после вступления этой организации в союз ветеранов «Национальный легион» она все более подражала фашистским образцам.

Движение рексистов с самого начала выступило как крайне консервативная, воинствующая католическая партия, в которой, однако, все более проявлялись ее националистические, антидемократические и, наконец, антисемитские цели. Также и в организационном отношении эта партия равнялась на фашистские и, наконец, на национал-социалистские образцы. Но именно это, по существу, и привело к упадку движения рексистов, потому что все партии, не исключая и Католической партии, рассматривали его и боролись с ним как с союзником иностранных фашистских держав. Как показывает судьба «Национального легиона», члены которого боролись в бельгийском движении Сопротивления против немцев, фашистская ориентация не обязательно должна была вести к коллаборационизму.

Члены и избиратели всех трех фашистских группировок Бельгии, насколько это известно при нынешнем состоянии источников и литературы, состояли почти исключительно из представителей фламандской или валлонской буржуазии. Хотя, во всяком случае, рексисты получали поддержку бельгийских деловых кругов, в программах всех фашистских группировок главное место занимал не социальный, а национальный вопрос.

Голландия

Индустриализация и урбанизация Голландии, вообще не пострадавшей в Первую мировую войну, значительно развилась в междувоенные годы[9]. В 1930 году в сельском хозяйстве страны было занято лишь 26% трудоспособного населения. Мировой экономический кризис проявился здесь сравнительно поздно, но был тяжелым и длительным. Особенно затронуто было сельское хозяйство, уже и до того испытывавшее структурный кризис.

Партийная система была сложной, но устойчивой. Большой правящей римско-католической партии противостояли в то время две протестантских партии, одна из которых была более консервативного, а другая более либерального направления. Две либеральных партии с течением времени все больше теряли свое влияние. Если в 1918 году они получали еще 20% поданных голосов, то в 1939 году эта доля снизилась до 10%. Социал-демократическая рабочая партия (СДРП) после введения всеобщего избирательного права стала второй по значению партией страны, но лишь в 1939 году начала участвовать в одном из коалиционных правительств. Если не считать коммунистической партии, остававшейся незначительной, были еще и другие малые группы либерального и регионального характера.

Как и в Германии, социал-демократы и католики были не только организованы в партии, но имели также свои собственные профсоюзы, объединения, общественные организации и даже собственные радиостанции и школы. Эта сегментация (по-голландски «verzuiling») политической и общественной системы Голландии охватывала, в отличие от Германии, также протестантский лагерь, тоже имевший свои партии, союзы и другие организации. Только обе либеральных партии не сумели создать соответствующую «среду». Эта «verzuiling», естественно, затрудняла формирование коалиционных правительств, необходимых вследствие многочисленности партий. Кроме того, вновь возникавшим партиям было крайне трудно пробиться через барьер прочно сложившейся сегментации и привлечь к себе избирателей, уже входивших в социал-демократический, католический или протестантский лагеря. Это почувствовала на себе, в частности, единственная сколько-нибудь значительная фашистская партия Голландии.

Речь идет о партии «Национал-социалистское движение» (НСД, «Nationaal Socialistische Beweging»), основанной А. Мюссертом и К. ван Гелькеркеном в Утрехте 14 сентября 1931 года[10]. Оба они были выходцы из либеральных партий, но имели и раньше уже контакты с небольшими фашистскими и праворадикальными группировками Голландии, впоследствии примкнувшими к НСД. В организационном и идеологическом отношении НСД полностью зависело от немецкого образца. Эта партия выдвигала националистические, антисоциалистические и антипарламентские цели и требовала учреждения корпоративной экономической системы. Но при этом почти отсутствовали антисемитские тенденции. Первых последователей партия приобрела в больших городах страны. Это были преимущественно представители верхнего слоя буржуазии – чиновники, торговцы, офицеры, преподаватели, рантье и т. д. Партия имела отчетливо выраженный буржуазный характер. Высокий процент молодых людей, заметный почти во всех других фашистских партиях, в НСД не наблюдался.

Вначале партия не принимала участия в парламентских выборах и сосредоточила внимание на устройстве партийного аппарата. В январе 1934 года НСД насчитывала уже 21 000 членов, а в январе 1936 года – даже 47 000. Если принять во внимание, что столь крупные партии, как католическая и социал-демократическая, едва ли когда-нибудь имели больше 100 000 членов, то можно видеть, что НСД сумела в короткий срок добиться сравнительно прочного положения. Это проявилось уже на провинциальных выборах 1934 года, и в особенности на парламентских выборах 1935 года. НСД сразу же получила 8% поданных голосов. На фоне прочно сложившейся нидерландской партийной системы это выглядело как примечательный успех, вызвавший удивление голландской общественности.