Глава 24 ПАДЕНИЕ КОНСТАНТИНОПОЛЯ (1453)

Глава 24

ПАДЕНИЕ КОНСТАНТИНОПОЛЯ

(1453)

Паук заткал паутиной царские входы,

И ночная сова кричит на башне Афразиаба.[189]

Саади.

Считается, что эти строки персидского поэта посвящены вступлению Мехмета II в Константинополь

Никого не удивило, что Константинополь, город, имевший такое историческое значение, пал. Визит Иоанна VIII в Италию стал жестокой ошибкой по отношению к Византии. Собор во Флоренции, перебравшийся туда из Феррары в 1439 году, выявил пропасть между католической и православной доктринами, узкую, но бездонную,[190] и попытался навести через нее бумажный мост письменных согласований. Но когда император вернулся в Константинополь и объявил, что объединение, над которым он столько трудился, совершилось, духовенство и народ просто его не поняли. Не большего успеха добился он и призывая повелителей западных стран идти великим походом во спасение его империи. Папа Евгений объявил крестовый поход, но собрал лишь довольно скромную армию, состоявшую преимущественно из венгров. Эта армия дошла до Варны, и там, на берегу Черного моря, была разбита.

Иоанн VIII умер в 1448 году, ему наследовал Константин, старший из оставшихся в живых братьев. А османский трон спустя три года занял девятнадцатилетний Мехмет II. В августе 1452 года он закончил строительство могучей крепости Румели-Гизар, крепкие башни которой поднялись над Босфором в самом узком месте пролива, в какой-нибудь миле от столицы. Уже не оставалось сомнений ни в намерениях турок, ни в сроках их осуществления. Считалось, что твердыня построена для досмотра судов, идущих по проливу в любую сторону и под любым флагом, но в это верилось с трудом. В ноябре два венецианских корабля успешно избежали поборов, несмотря на яростный огонь, который открыли турки. Но третий корабль, собираясь последовать их примеру, получил пробоину и затонул. Капитан и команда предстали перед султаном. Команду он приказал тут же обезглавить, а капитану Антонио Риццо повезло меньше. Его посадили на кол и выставили на перекрестке в назидание прочим.

Известия об этом случае вызвали панику в Венеции. Венецианцы всегда предпочитали торговлю с турками войне с ними. Поскольку теперь они контролировали большую часть Восточного Средиземноморья и Черное море, для поддержания своего благополучия им жизненно необходима была торговля. В любом случае, раньше или позже, Константинополь был бы завоеван турками. Торговля от этого даже выигрывала. Предвидя завоевание Константинополя, Венеция не спешила обновлять с Мехметом соглашение о торговле и дружбе, заключенное с его отцом. При этом нельзя было игнорировать интересы венецианского торгового сообщества в Константинополе, привилегии которого Константин за год до этого подтвердил, хотя в дальних намерениях Мехмета сомневаться не приходилось. Уничтожив Византию, он обратится к Криту и другим греческим колониям Венеции на суше и Эгейских островах. За три месяца до случая в Босфоре в сенате семьюдесятью четырьмя голосами против семи было принято решение предоставить Византию ее участи, но такой грубый акт разбоя, учиненный султаном против законно следовавших по своим делам граждан Венеции, требовал какого-то ответа.

Какого? Все военные силы республики были сосредоточены в Ломбардии, где Франческо Сфорца представлял гораздо более непосредственную угрозу для Венеции. Почти тридцать лет беспрерывной войны на terra firma заметно истощили казну. Людей также не хватало. Венеция не была настроена ввязываться в новую войну против бесспорно непобедимого противника, расположенного за сотню миль от нее. Венецианцев, избравших негероическую политику, легко можно было понять. Они продолжали поставлять Константину небольшие количества селитры и доспехов в кредит и позволили ему набирать добровольцев на Крите. Наконец, капитанов кораблей обязали оказывать на территории Византии поддержку и помощь христианам, насколько это возможно. Больше, однако, на агрессивные выходки турок ответить было нечем.

В начале декабря 1452 года один из командиров, Габриэле Тревизано, вице-капитан залива, прибыл в Константинополь с пятью галерами. На одной из них мог находиться молодой судовой врач Николо Барбаро, впоследствии подробно описавший осаду и оставивший об этом событии самый точный отчет, каким мы располагаем. По случайности, вслед за Тревизано прибыл Исидор, бывший митрополит Киевский, а теперь католический кардинал, присланный папой, чтобы освещать процесс объединения церквей. 14 декабря, через день после совместной службы, которую бойкотировало почти все население и духовенство города, на одном из кораблей состоялась встреча, на которую пригласили байло (главу постоянной венецианской колонии в Константинополе) и всех основных венецианских купцов. Кардинал обратился к капитанам с просьбой не покидать город. Тревизано ответил, что имеет приказ синьории отбыть в течение десяти дней после прибытия другой галеры, ожидавшейся из Трапезунда. Он охотно возьмет с собой любого купца, который пожелает покинуть город, возьмет и его товар, но уехать он должен. Уже на берегу байло и купцы провели другое, тайное совещание. Они решили остаться в городе и сражаться. Поэтому двадцатью одним голосом против одного они решили захватить корабли силой и наиболее быстрым способом отправить в Венецию весть, объясняющую их поступок.

Реакция сената на это действие до нас не дошла, но в феврале 1453 года сенат получил еще одно письмо от байло Джироламо Минотто с описанием скорости и масштабов турецкой подготовки и просьбой прислать помощь как можно скорее. Очевидно, это подействовало, потому что 19 февраля «ввиду возможной гибели, угрожающей Константинополю», туда решили отправить флот из пятнадцати галер и двух транспортных кораблей, каждый из которых вмещал 400 человек, так скоро, как будут снаряжены корабли. Экспедиция финансировалась в основном специальным налогом, которым обложили всех купцов, имеющих торговые дела в Леванте. Срочные послания были направлены папе, королю Альфонсу, императору Священной Римской империи и королю Венгрии. Послания гласили, что если они немедленно не присоединятся к усилиям Венеции, Константинополь будет потерян.

Но и в венецианском лагере имелись противоречия, и когда флот наконец отплыл, шла уже вторая неделя мая. Город уже месяц находился в осаде. Однако в бухте Золотой Рог стояло 8 венецианских торговых судов: пять судов Тревизано и три судна с Крита. Все они были наскоро переделаны в военные корабли, все были готовы идти в последний бой.

Осада продолжалась весь апрель. 7000 солдат императора защищали 14 миль городских стен от армии султана, насчитывавшей не менее 80 000 человек. Огромные турецкие пушки беспрерывно обстреливали тройные укрепления — единственную преграду между империей и ее гибелью. В воскресенье 22 апреля блестящим ударом, напоминающим операцию у озера Гарда 14 лет назад, только с гораздо большим успехом, Мехмет перетащил 70 различных судов из Босфора через гору Пера в Золотой Рог. Через несколько дней попытка венецианцев уничтожить эти корабли закончилась, в основном из-за ревности генуэзцев, провалом. С этого момента последняя надежда отстоять город возлагалась на долгожданный венецианский флот.

Но даже на него надежда была невелика. Хотя Минотто, кажется, пообещал императору, что флот придет, у того не было в этом никакой уверенности, поскольку ответ сената составлялся в обычной уклончивой манере. Будь он даже уверен в том, что флот придет, даже и тогда он не знал бы, сколько времени потребуется, чтобы решить все вопросы, связанные с отправкой. Тем не менее оставалась большая вероятность получить с моря мощную поддержку, и если флот в пути, возможно, он уже близко. В полночь 3 мая венецианская бригантина под турецким флагом с командой добровольцев, одетых по-турецки, выбралась из бухты Золотой Рог и прошла через Мраморное море в Средиземное в надежде найти спасительный флот и поторопить его прибытие.

23 мая бригантина возвратилась. Среди бела дня ей было не миновать турецких кораблей в Мраморном море, и несколько их пустились в преследование. Однако благодаря скорости и маневренности ей удалось избежать плена, и вечером цепь, закрывающая вход в бухту Золотой Рог, опустилась, чтобы бригантина смогла вернуться. Но добрых вестей защитникам она не привезла. Почти трехнедельные поиски в Эгейском море не выявили никаких следов венецианского флота, повсеместные расспросы не дали ничего, кроме смутных слухов о том, что он будто бы отправлен. Когда стало очевидно, что поиски бессмысленны, один из матросов предложил добраться до Венеции, полагая, что Константинополь уже потерян для христиан, а если и нет, то его падение неминуемо. Возвращаться туда — значит идти на верную смерть или плен. Однако его товарищи и слышать об этом не захотели. Император доверил им миссию. Их долг — завершить миссию, вне зависимости от того, греки владеют городом или турки, останутся они в живых или умрут. Так они и вернулись с грустными новостями. Их выслушал император, который поблагодарил их за храбрость и преданность, потом не сдержал чувств и прослезился. «Теперь, — произнес он, — город могут спасти только Христос и Божья Матерь».

Через неделю все было кончено. 29 мая на рассвете турки прорвались через разрушенные стены, и Византийская империя прекратила существование. Она героически защищалась до последнего, но победил враг, несравненно превосходивший числом и намного лучше вооруженный, беспрерывно обстреливавший город 53 дня. Но даже тогда город не сдался. Император, видя, что конец близок, устремился в самую гущу битвы, туда, где бой был наиболее жестоким, и пал, как подобает императору, сражаясь за свою империю. Его тело нашли спустя долгое время. Головы не было, но на ногах оставались пурпурные императорские сапоги-котурны с золотыми византийскими орлами.

Где же, в самом деле, пропадал в это время посланный Венецией флот? Ответ на этот вопрос следует искать в бумагах сената, из которых следует, что генерал-капитан Джакомо Лоредано получил приказ отправляться в плавание только 7 мая, следовательно, раньше 9 мая он никак не мог отбыть. Ему было велено остановиться у Корфу, подобрать там еще одну галеру, затем загрузиться провиантом в Негропонте, потом следовать к Тенедосу, ко входу в Дарданеллы. Здесь ему надлежало встретить еще одну венецианскую галеру под командованием некоего Альвизе Лонго, вышедшего из Венеции за три недели до этого и производившего разведку у турецких позиций. Только после этого все они должны были идти на Константинополь.[191]

Неудивительно, что Лоредано, имея такой пакет инструкций, не успел вовремя. При северном ветре, который преобладал в тот сезон, не просто и не скоро было большому флоту переправляться через Дарданеллы и Мраморное море. Не особенно удивляет и то, что моряки, посланные на поиски флота, не сумели встретиться с Лонго, который мог и не дойти до Тенедоса к тому моменту, когда они повернули назад. В любом случае, в те времена отыскать в море корабль, не зная ни точного его курса, ни дня его отплытия, представлялось исключительно делом случая.

Но почему венецианский флот так задержался? На этот вопрос ответить трудно. Не подлежит сомнению, что, как писал сэр Стивен Рансимен, «ни один венецианец и, можно добавить, ни один католик не заблуждался насчет упорства султана и превосходства турецкого оружия».

Никто, и в первую очередь венецианцы, не могли считать Константинополь неприступным — 250 лет назад, во время Четвертого крестового похода, армия старого дожа Дандоло доказала, что это не так. Важно, что Лоредано на борту флагманского корабля вез Бартоломео Марчелло, венецианского посла, к султану. Посол имел инструкции на тот случай, если к моменту прибытия флота осада уже закончится. И капитану, и послу предписывалось соблюдать осторожность. По пути Лоредано не должен был нападать ни на какие турецкие суда иначе как для самозащиты. Приказ прибыть в Константинополь, в распоряжение императора, не содержал прямого указания вступать в бой, гораздо большее внимание уделялось сопровождению венецианских купцов, добровольно решивших уехать домой. Марчелло в первую очередь следовало донести до султана, что республика желает мира. Если она и посылает к Константинополю флот, то только для того, чтобы обеспечить безопасность своих купцов.

Нам остается сделать вывод, что венецианцы (хотя большинство из них могли не отдавать себе в этом отчета) избрали политику festina lente («поспешай медленно»). Им хотелось, чтобы весь мир верил, будто они посылают для спасения православного христианства огромную армаду и безуспешно призывают всех государей Запада сделать то же самое. Но венецианского реализма хватало на то, чтобы понять — Византийская империя обречена и спорить без нужды с османскими завоевателями не стоит. В дружбе с Мехметом они видели не только залог продолжения торговли с Востоком, но и единственную возможность сохранить свои колонии б Греции и Эгейском море. Можно заметить еще один признак отсутствия энтузиазма — отказ финансировать экспедицию из общественных фондов и нежелание начинать поход, пока деньги на него не будут выделены. Такая позиция плохо согласуется с рвением защитника веры или с настоящей опасностью. Если Венеция не пришла на помощь Константинополю вовремя, то только потому, что не очень этого хотела.

В осажденном Константинополе венецианцы и генуэзцы храбро сражались рука об руку, несмотря на обоюдную антипатию и недоверие. Именно генуэзский наемник Джованни Джустиниани Лонго руководил защитой участка стены длиной в целых 4 мили, неустанно лично ободряя защитников, пока смертельная рана в грудь, полученная в последней битве, не оборвала его жизнь. Его настойчивость, вопреки просьбам самого императора отойти в безопасное место, в последнюю минуту искупила его прошлую скандальную репутацию. Однако когда город наконец пал, венецианцы пострадали больше своих соперников. За исключением двух небольших групп на южных стенах, большая часть венецианских сил сосредоточилась под командованием байло Джироламо Минотто вокруг Влахернского дворца императора. Северный участок крепостных стен изгибался к Золотому Рогу. Именно в этом месте турки впервые проломили стену и вторглись в город. Многие венецианцы пали в бою, а из тех, кого взяли в плен, девятерых самых знатных тут же обезглавили, в том числе самого Минотто и его сына.

Командам венецианских галер повезло больше. Воспользовавшись жадностью турецких моряков, которые должны были стеречь вход в Золотой Рог, но оставили свой пост, как только начался грабеж города, чтобы солдаты не стащили у них из-под носа лучшую добычу, венецианцы смогли вырваться за заграждение. Затем корабли, нагруженные беженцами, которые добирались до них вплавь, подставили паруса сильному северном ветру и ушли в безопасную часть Мраморного моря. Несколько греческих и генуэзских судов могли бы сделать то же самое. Но несколько невооруженных торговых кораблей и генуэзских галер, стоявших на якоре в бухте, были не столь быстроходны, и потому турки захватили их.

Описание трех дней бесконечной резни, грабежа и насилия, более страшных, чем 250 лет назад, во время нашествия крестоносцев, к счастью, не входит в эту книгу. Однако от вестей о захвате города содрогнулась вся Европа, и прежде всего Венеция, куда эти вести пришли точно через месяц, 29 июня. Только теперь, может быть, благодаря рассказам вернувшихся очевидцев, жители Венеции поняли значение того, что произошло. Произошло не просто падение православной столицы, что могло вызвать эмоциональное потрясение, но больше не существовало Византии как политической силы, и исчез важный рынок. А кроме того во время осады погибло около 550 венецианцев и критян, и убытки составили 300 000 дукатов. Была и еще одна потеря, серьезнее, чем все остальные. Султан-победитель отныне мог замышлять новые завоевания, и надеяться оставалось только на его добрую волю.

Джакомо Лоредано и послу Бартоломео Марчелло 5 июля были отправлены новые инструкции. Капитану предписывалось принять любые возможные меры для безопасности Негропонта и перенаправить купцов, идущих в Константинополь и через него, в Модону, до последующих распоряжений. Послу следовало подчеркнуть перед Мехметом мирные намерения республики, добиться подтверждения султаном мирного договора и потребовать реституции венецианских судов, оказавшихся в руках турок, при условии, что это торговые суда, а не боевые галеры. Если Мехмет согласится подтвердить мир, Марчелло должен просить разрешения возобновить работу в городе купеческой колонии с теми же правами и привилегиями, какими она пользовалась при императоре. И, конечно, добиться возвращения пленных венецианцев. Если султан откажется принять условия, ответ следовало донести до сената. Также послу дозволялось истратить 1200 дукатов на подарки Мехмету или его чиновникам. В то же время правителям венецианских прибрежных городов и островов — Кандии на Крите, Лепанто в Патрасском заливе, недавно принятых под защиту республики островов Эгина, Скирос, Скопелос и Скиафос — было приказано укрепить оборонительные сооружения. В самой Венеции решили, что тех девятнадцати галер, что строились в Арсенале, недостаточно, чтобы противостоять новой опасности, и были привлечены дополнительные средства для постройки еще пятидесяти.

Скоро Марчелло, как и многие другие послы вслед за ним, обнаружил, что от Мехмета нелегко добиться выгодных условий. Только следующей весной, спустя почти год, удалось заключить соглашение. Уцелевшие корабли и пленники были отпущены домой, в город вернулась колония под предводительством байло, но прежних территориальных и финансовых условий, дающих огромную власть, она уже не имела. Католическое влияние на Востоке быстро сходило на нет.

Остается еще один вопрос: если Венеция повинна в падении Константинополя, то в какой степени? Несмотря на обвинения многих современников, очевидно, прямой ответственности за это она нести не может. Возможно, она промедлила, но ни одна держава не оказалась быстрее нее. Например, папа Николай, согласившийся оплатить пять венецианских галер, до 5 июня не соизволил даже известить сенат о своем решении, а к тому времени Константинополь уже неделю находился в руках турок. Может, помощь Венеции и не была чистосердечной, но многие христианские державы и пальцем не пошевелили, чтобы спасти гибнущую империю. Без помощи остальных, если бы даже венецианский флот прибыл вовремя, это позволило бы столице Византиийской империи продержаться еще пару недель, продлило бы ее агонию. Но даже это сомнительно, поскольку сильный турецкий флот в Мраморном море мог не позволить венецианцам приблизиться к городу. Кроме того, медлительности сената можно противопоставить героизм венецианцев и критян, до последнего сражавшихся на разрушенных стенах и, по большей части, погибших. Среди них было как минимум 68 патрициев, многие из которых принадлежали к старейшим и славнейшим семействам Венеции: шестеро Контарини, трое Бальби, двое Барбаро, двое Морозини, двое Мочениго, пятеро Тревизано.[192]

Однако с исторической точки зрения Венецию трудно считать невиновной. Византийская империя медленно умирала на протяжении двух с половиной столетий, и Мехмет только нанес coup de grace (удар милосердия). Настоящий смертельный удар настиг Византийскую империю не в 1453, а в 1205 году, когда католическая армия Четвертого крестового похода разграбила город и проложила дорогу франкским лжеимператорам, которые за 60 лет обобрали империю и город донага. За эту трагедию, которую Византийская империя перенесла, но никогда уже не оправилась от нее, Венеция ответственна в полной мере. Это были ее корабли, ее инициатива, поход проходил под ее руководством и выражал ее интересы. Венеция же и получила тогда самую большую выгоду от грабежа, и именно в силу этих причин Венецию стоит винить в катастрофе, произошедшей позже.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.