Глава 21 ДОЖ-ПРОРОК (1413–1423)

Глава 21

ДОЖ-ПРОРОК

(1413–1423)

Истина слетает с уст умирающего.

Мэтью Арнольд

Микеле Стено, умирая в 1413 году, на следующий день после Рождества,[180] оставил государство гораздо более сильным, протяженным по территории, несмотря на продолжающуюся войну с Венгрией, и значительно более богатым, чем принимал его. Однако за три года до этого он невольно спровоцировал конституционный кризис, результаты которого долго еще сказывались на положении дожа в государстве. Эта история связана с попыткой отменить решение Большого совета, но ее подробности до нас не дошли. Все же она привела к растерянности и недоверию к дожу. Стено, человек гордый и упрямый, отказался уступить, бросая вызов своим оппонентам, и дело могло кончиться для него изгнанием или даже эшафотом, как для Марино Фальеро. К счастью для него и для Венеции, возобладал здравый смысл, у тех, кто желал обвинить дожа, нашлись дипломатичные формулировки, и инцидент был исчерпан. Но не забыт. Еще до окончания правления Стено были приняты новые законы, ограничивающие власть дожа. Разрешалось любым двум или трем avogadori di comun обвинить дожа, если им покажется, что он словом или делом подверг опасности конституционные уложения. Из клятвы дожа, которую каждый дож подписывает при избрании, изъяли одно из уцелевших княжеских прав — право созвать всенародное собрание по своей воле. Теперь его можно было созывать только с одобрения Большого совета и сената.

Будучи венецианским патриотом семидесяти лет, новый дож, похоже, не стал возмущаться таким ограничением его прав. Первые сведения о Томмазо Мочениго, дошедшие до нас, говорят, что в 1379 году ему было дано страшное поручение доставить в Венецию известие об уничтожении ее флота генуэзцами в Пуле. Позже он служил генерал-капитаном в Черном море, где в 1396 году спасал остатки христианской армии — в основном венгров и французов — после разгрома ее при Никополе турецким султаном Баязетом I. С тех пор, как мы видим, его деятельность концентрировалась главным образом в дипломатической сфере, но едва он оказался в кресле дожа, ему снова пришлось столкнуться с растущей турецкой мощью. Но на этот раз смотреть на нее пришлось не со стороны. Впервые за свою историю Венецианская республика столкнулась с турками в открытую.

Удивительно, что подобное столкновение не произошло раньше. За последние полвека османская армия подчинила большую половину Балканского полуострова. В 1410 году византийский историк Михаил Дука не без оснований замечает, что скорее турки заселят Европу, чем появятся в Анатолии. Большинство христианских государств, по крайней мере в центральной и восточной части континента, уже узнали на себе турецкую сталь. Однако Венеция всегда предпочитала торговлю войне и находилась с турками в дружественных отношениях, скрепленных договором в 1413 году, который особый посол Франческо Фоскари подписал с новым султаном Мехметом I.

По сравнению с большинством османских правителей XIV–XV веков Мехмет был человеком миролюбивым. У него сложились прекрасные отношения с императором Мануилом Палеологом в Константинополе и не было ссор с Венецией. Однако весной 1416 года он послал османский флот против независимого островного герцогства Наксос, не дававшего покоя турецким судам в Эгейском море. Вдруг флот начал преследовать несколько венецианских торговых кораблей, возвращавшихся из Трапезунда, а когда те укрылись в порту Негропонта (современная Эвбея), турки напали на город. К счастью, под рукой оказалась венецианская эскадра. Ее командир Пьетро Лоредано попытался договориться с турецким адмиралом, стоявшем у Галлиполи, но дело зашло слишком далеко. Еще не закончились переговоры, какова флота начали сражение. Последовавшую за этим битву описывает сам Лоредано в своем отчете дожу и синьории. Отчет отмечен «Тенедос, 2 июня 1416 года» и гласит:

Я, как командир, яростно атаковал первую галеру, принудив ее к упорной защите. Ее команду составляли турки, которые дрались подобно драконам. С Божьей помощью я одолел ее и порубил упомянутых турок на куски. Мне стоило большого труда сохранить эту галеру, потому что другие осыпали меня стрелами, когда я тащил ее к себе в порт. Я и вправду почувствовал эти стрелы, поскольку одна ударила меня в левую щеку, прямо под глазом, проколола щеку и нос, а другая пробила мне левую руку; Это если считать только серьезные раны. Я получил и множество других по всему телу, также и в правую руку, но они не имели серьезных последствий. Я не отступал и не отступил бы, пока жизнь оставалась во мне, но, продолжая яростно сражаться, я отразил нападавших, захватил первую галеру и утвердил на нее свой флаг… Затем, внезапно развернувшись, я протаранил галеот, порубил на куски многих из его команды, пустил на его борт своих людей и вновь утвердил свой флаг… Их флот отлично сражался, поскольку его составляли лучшие турецкие моряки, но по Божьей милости и с помощью святого Марка, нашего богослова, мы наконец обратили их в бегство, многие из них позорно прыгали в море… Битва длилась с раннего утра до третьего часа дня. Мы взяли шесть их галер с командой и девять галеотов. Турки на них были преданы мечу, в их числе адмирал, все его племянники и многие другие капитаны…

Когда битва закончилась, мы подошли под стены Галлиполи, обстреливая город и призывая тех, кто находится внутри, выйти и сражаться, но они этого не сделали. Затем мы отошли, чтобы дать людям отдохнуть и перевязать раны… На борту захваченных судов мы нашли генуэзцев, каталонцев, сицилийцев, провансальцев и критян. Тех из них, кто не погиб в битве, я лично приказал изрубить и повесить, вместе с их штурманами и лоцманами, так что у турок их больше не осталось. Среди них оказался Джорджо Калерджи, бунтовавший против вашей милости, которого, несмотря на его многочисленные раны, я велел поместить на корме моей галеры в предупреждение каждому христианину, дабы не осмеливался служить неверным. Теперь можно сказать, что силы турок в этом регионе подорваны и останутся таковыми надолго. У меня одиннадцать сотен пленников…

Это была значительная победа. Нет никаких признаков того, что подобная жестокость, о которой сообщалось с таким хладнокровием, вызвала бы осуждение в республике или где-то еще. Соглашение о мире и дружбе действовало, его в следующем году подтвердил посланник султана Мехмета, принятый в Венеции с большой пышностью, содержавший свою огромную свиту за счет общественных средств и уехавший с грузом оказанных почестей и дорогих подарков.

Несмотря на бравый отчет Лоредано, венецианцы прекрасно понимали, что они выиграли только передышку, что Османская империя продолжит политику экспансии, цель которой — не только Константинополь, но и все Восточное и Центральное Средиземноморье, а возможно, и больше. В то же время они продолжали попытки предотвратить непосредственную угрозу и обеспечить безопасную торговлю на море. Европа продолжала успокаивать себя мыслями, что турок им нечего бояться — дескать, Венеция всегда может поставить их на место.

С другой стороны, так же могли поставить на место и Венецию. Этой мыслью тешился Сигизмунд Венгерский, которому не давала покоя Далмация. В 1418 году пятилетнее перемирие, заключенное Томазо Мочениго, подошло к концу, а стороны так и не приблизились к согласию. Сигизмунд так и не желал слышать ни о причинах, по которым Венеция нуждалась в этой земле, ни об исторических правах на нее, ни о безопасности Адриатики от пиратов. Назревало продолжение войны. И хотя Венеция хорошо к ней подготовилась, заключив договор о взаимопомощи с Филиппо Мария Висконти, герцогом Миланским, и Иоанной II, наследницей брата Владислава Дураццо, короля Неаполитанского, в 1418 году весть о том, что армия Сигизмунда вторглась во Фриули, встретили с гневом.

Этот регион, находящийся с северо-востока от Венеции, веками доставлял ей немало хлопот. Проблемы с наследными патриархами Аквилеи существовали почти столько же, сколько и сам город, а с тех пор как император Генрих IV в 1077 году даровал патриарху во временное владение целый регион, проблемы только обострились. Так сложилось, что это независимое герцогство, скорее германское, чем итальянское, с помощью других извечных неприятелей, графов Гориции, старалось с переменным успехом употребить свои средства и свою власть, чтобы навредить республике. Однако с королем Венгрии, их восточным соседом, они находились в прекрасных отношениях. Конечно, они поддержали венгерские претензии на Далмацию, но неожиданностью для всех стало то, что немец-патриарх не просто открыл свои границы для армии, идущей на Венецию, но и возглавил ее.

К счастью для Венеции, у нее тоже имелся хороший командир. Тристано Саворньяно был потомком одного из самых древних и заслуженных семейств Фриули. Его отца убили сторонники венгерского патриарха, после чего он уехал из родного Удино. К тому же он сражался на своей земле и мог пополнить те скромные силы, которые Венеция предоставила в его распоряжение. Недолго думая он принял вызов, объектом его мести стал именно патриарх. Вскоре были отвоеваны Сачиле, Фельтре и Беллуно — три города, которые Венеция потеряла в 1411 году. В 1420-м был осажден Удино, и патриарх, заключенный в его стенах, отчаянно стал просить Сигизмунда о помощи.

Но теперь у Сигизмунда были другие заботы. Год назад он унаследовал от своего брата корону Богемии, и теперь вступил в религиозную войну, причиной которой стал собор в Констанце, осудивший Яна Гуса. С востока напирали турки. Ничем помочь он не мог. Патриарх бежал в Горицию. Удино открыл ворота Саворньяно. Видя, что дальнейшее сопротивление бесполезно, остальные города сдались без боя. По условиям мирного договора Фриули, кроме самой Аквилеи, Венеции отошли Сан-Вито и Сан-Даниэле. Графство Гориция признало республику своим сюзереном. Теперь итальянские владения Венеции почти удвоились, а на северо-востоке появилась четкая, естественная граница — Альпы.

В это время Пьетро Лоредано, ответственный, как капитан залива, за безопасность Адриатики, в мае 1420 года вышел из лагуны с намерением утвердить власть республики в городах далматского побережья. Сигизмунд, все еще занятый гуситскими войнами, и здесь не смог распорядиться своими силами. Единственным городом, имевшим значительный гарнизон, был Трау (современный Трогир). Он продержался пару недель, остальные города подчинились добровольно, и Лоредано продолжил свое триумфальное шествие до самого Коринфа, затем сообщил домой, что вся Адриатика снова находится под контролем Венеции.

Несомненно, в начале XV столетия судьба улыбалась Венеции, но не только ей. Ее западный сосед, Филиппо Мария Висконти герцог Миланский, тоже преуспевал.

Его старший брат, Джованни Мария — второй сын Джана Галеаццо — был злобным садистом, любимым развлечением он считал травлю невинных людей собаками. Любопытная личность, хотя далеко не обаятельная. Его убили в 1412 году.

Сам Филиппо Мария, низенький, смуглый, безобразно разжиревший, вызывал острую ненависть подданных, поэтому избегал появлений на публике. Он очень боялся грозы, поэтому велел построить для себя звуконепроницаемую комнату. Более того, с тех пор как он пришел к власти, он очень боялся убийц и ночевал всякий раз в разных спальнях, иногда меняя две или три за ночь, под присмотром охраны, за которой, в свою очередь, присматривали. При этом он был очень жесток. Он не пожелал слушать возражений, когда его первую жену, Беатриче из Тенды, замучили, а затем казнили по подозрению в измене с пажом. Официально же считалось, что это человек мягкого нрава, добрый и набожный, любящий свою госпожу Аньезу дель Майно, верность которой он хранил до самой смерти.

Нужно ли говорить, что лично в битвах он никогда не участвовал? Войну, как он считал, лучше всего поручить специалистам. Сам он предпочитал оставаться во дворце и применять свои силы в тех областях, в которых он хорошо разбирался, — в дипломатии и интригах. Постепенно, шаг за шагом, он вернул территории, которые расхватали жадные генералы после смерти Джана Галеаццо. В ноябре 1421 года его армия отвоевала Геную, и процесс был закончен. Но Филиппо Мария не стал почивать на лаврах. Он знал, что каждый итальянский город, особенно на севере Италии, имеет свои давние традиции независимости и что если между империями нет естественных барьеров, их границы не могут быть неподвижными — империи будут расширяться и сжиматься. Теперь, когда свою собственность он вернул, можно было осмотреться вокруг в поисках еще каких-нибудь земель.

Первым городом, на который Висконти положил глаз, была Флоренция. Конечно, если бы об этом прознали флорентийцы, они быстро бы создали против него лигу, и первыми в этой лиге были бы венецианцы. Но когда в мае 1422 года их послы прибыли в Венецию, чтобы высказать предположение о возможности такого развития событий, Мочениго не пожелал их слушать. Он заявил, что республика всего три месяца назад заключила с Миланом двусторонний союз, предполагающий военную помощь друг другу даже против Венгрии. Венеция предпочитает оборонительные союзы такого рода наступательным. Успех Венеции основывается на торговле, а не на войнах, и ссориться с Миланом он не желает. Однако он доведет их дело до сведения сената, и благородные синьоры Флоренции в скором времени получат ответ.

Поскольку первая реакция оставляла мало шансов надеяться, флорентийцы не слишком удивились, когда их предложение отвергли. Все же они не оставляли своих попыток. В марте 1423 года они опять вернулись с новым предложением: Флоренция может использовать свои добрые связи с королем Венгрии, чтобы помочь добиться от него организации венецианских колоний. Тогда можно будет спокойно аннулировать договор с Висконти и заключить новый союз к выгоде обоих государств. И снова ответ дожа был отрицательным: Венеция признательна за такое доверие, но подобное посредничество уже пытались осуществить и не смогли. Известно, что король Сигизмунд не желает прислушиваться к разумным доводам. Следовательно, у Венеции не остается иного выбора, кроме поддержки дружеских отношений с Миланом.

Во второй раз флорентийские послы вернулись ни с чем. Однако они узнали кое-что, давшее им надежду на будущее. В сенате мнения разделились. Дож Мочениго уже высказал свое мнение, этому мнению нашелся противовес. Оппозицию возглавлял прокуратор Сан Марко, энергичный, уважаемый и сравнительно молодой Франческо Фоскари, приветствовавший союз с Флоренцией. Такую оппозицию не стоило сбрасывать со счетов, поскольку дож, которому уже исполнилось восемьдесят, умирал, и это было очевидно.

Длинная речь, произнесенная дожем в сенате, которая должна была положить конец спорам, чересчур изобиловала анахронизмами, поэтому выглядела неубедительно. Через пару дней ему пришлось произнести другую, гораздо более короткую, — перед членами синьории, которых он собрал, умирая. Насколько мы можем судить, она была искренней, поэтому лучше процитировать некоторые моменты, касающиеся не только внешней политики, но и обобщения экономического положения республики за те 9 лет, которые он находился у власти.

За это время мы снизили наш национальный долг, оставшийся от войн за Падую, Виченцу и Верону, с десяти миллионов дукатов до шести… Сейчас наша внешняя торговля приносит десять миллионов, прирост ее составил не меньше двух миллионов. Венеция располагает 3000 малых судов с 17 000 моряков и 300 крупными судами с 8000 моряков. На море мы располагаем 45 галерами с командами, составляющими в общей сложности 11 000 человек. На работах заняты 3000 плотников и 3000 конопатчиков. Среди наших граждан насчитывается 3000 шелкопрядов и 16 000 изготовителей грубой ткани. Список наших затрат насчитывает 7 050 000 дукатов…

Если вы продолжите начатый курс, ваш доход возрастет еще больше и в ваших руках окажется все золото христианского мира. Но пуще пожара опасайтесь всего, что связано с несправедливыми войнами, поскольку за такие ошибки правители расплачиваются перед Богом. Ваша битва с турками позволила увеличить богатства и сохранить морские пути. У вас есть шесть адмиралов, располагающих способными командирами и обученными командами, которых хватит для оснащения сотни галер. У вас в достатке имеются послы и управляющие, доктора различных наук, особенно права, к услугам которых охотно обращаются иностранцы. Каждый год монетный двор чеканит миллион дукатов золотом и 200 000 серебром… Все же берегитесь упадка. Тщательно выбирайте моего преемника, поскольку от вашего решения зависит, достанется городу великое благо или великое зло. Хорош мессир Марино Каравелло, также хороши мессиры Франческо Бембо, Джакомо Тревизано, Антонио Контарини, Фаустин Микиэль и Альбан Бадоэр. Многие, однако, склоняются к мессиру Франческо Фоскари, не зная, что он хвастливый суеслов, недалекий и легкомысленный, берущийся за многое, но достигающий малого. Если он станет дожем, вы непрестанно будете воевать. Он, имеющий десять тысяч дукатов, обратит их в одну тысячу. Он, владеющий двумя домами, не будет владеть ни одним. Все ваше золото и серебро, вся ваша честь и слава уйдут впустую. Ныне хозяева, вы станете рабами своих солдат и их капитанов.

По любым меркам это удивительная речь для умирающего. Такое, пожалуй, возможно только в Венеции. Не прошло и десяти дней, как стало ясно, что эта речь еще более удивительна. Голосом Томмазо Мочениго говорили не просто мудрость и опыт. Это было пророчество.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.