Римская империя при солдатских императорах (235—284 гг. н.э.) От Максимина Фракийца до Траяна Деция (235—251 гг. н.э.)

Римская империя при солдатских императорах (235—284 гг. н.э.)

От Максимина Фракийца до Траяна Деция (235—251 гг. н.э.)

Максимин Фракиец, который после убийства Севера Александра и Мамеи в 235 г.н.э. был провозглашен императором войсками, сконцентрированными в Майнце для похода против аламаннов, был первым солдатским императором в узком смысле слова и одновременно типичным представителем этого нового вида римского правителя. Происхождение этого сына фракийского пастуха позже по совершенно прозрачным причинам было еще больше варваризировано; по «Истории августов» он якобы был сыном бога и одной аланки. В наше время это свидетельство привело к тому, что в Максимине Фракийце стали видеть римского императора германской крови. Об этом не может быть и речи.

Правда, этот опытный воин обладал невероятной физической силой; портрет на монетах показывает жесткость беспощадного человека, который во всех отношениях казался полной противоположностью своего изнеженного предшественника. Новый правитель, служа кавалеристом, ступень за ступенью поднимался по служебной лестнице и, наконец, на пути к всадническому сословию достиг высочайших должностей. Сначала префект Месопотамии, в 234 г.н.э. он получил поручение сформировать в Паннонии и Иллирии войска для войны с германцами. Насколько он, несмотря на свою суровость, был любим в армии, настолько был чужд сенату и столице. Как император он никогда не вошел в Рим.

Рис. Максимин Фракиец.

Первой задачей, которую поставил себе новый император, была война с аламаннами, которой хотели избежать Север Александр и Мамея. По сообщению Геродиана, войско перешло Рейн недалеко от Майнца и продолжило продвижение предположительно в юго-восточном направлении. Применение крупных контингентов восточных и североафриканских вспомогательных групп, особенно лучников, копьеметателей и кавалерии, значительно способствовало удаче римских наступлений. Когда германцы отошли в леса и болота, римляне сожгли поселения, уничтожили урожай и забили скот. Где только было возможно, император разрешал грабить. Однако, с другой стороны, Геродиан прославляет отвагу императорских профессиональных солдат, которые бесстрашно бросались на германцев. Максимин приказал изобразить эти битвы на огромных картинах и выставить их в Риме перед курией. То, что он принял теперь победное имя Германик, говорит не столько о масштабах его успеха, сколько о том, что ему удалось почти на два десятилетия консолидировать положение в Верхней Германии.

Уже в 235 г.н.э. Максимин Фракиец возвел своего сына Максима в Цезари; свой зимний лагерь он расположил в Сирмии и оттуда в следующие два года провел успешные сражения против сарматов и даков, правда, в деталях ход этих сражений неизвестен. Насколько внушительными были военные акции, настолько драматически развивались события внутри Империи. Так как Максимин Фракиец в начале своего правления удвоил жалованье и любым способом старался материально обеспечить армию, он беспощадно взимал по всей Империи налоги и особые подати. Чтобы добраться до денег, он предоставил свободу действий доносчикам и совершенно распоясался, когда случился первый заговор.

Современник Геродиан описал тогдашнее положение так: «Ежедневно можно было видеть, как люди, которые еще вчера принадлежали к богатейшим слоям, сегодня просили милостыню; таким большим было корыстолюбие тирании, которая в качестве предлога пользовалась необходимостью содержать солдат... Когда Максимин, сделав бедными большинство благородных семей, пришел к убеждению, что добыча слишком мала и недостаточна для его целей, он принялся за общественную собственность, и все деньги, которые города накопили для благотворительных целей и для распределения между горожанами или которые были предназначены для театров и праздников, отнял, как и дары по обету в храмы и изображения богов, и памятные подарки героям; и все убранство общественных зданий и все, что служило для украшения городов, и металл, из которого чеканились монеты — все перешло в тигель. Это поведение крайне ожесточило городское население... И солдаты не были с этим согласны, так как их родственники и друзья упрекали их, потому что Максимин поступал так ради них» (7, 3).

Даже если Геродиан слишком обобщает и преувеличивает, бесспорно, что правление Максимина Фракийца отличало сильнейшее внутреннее давление. Например, большой Кёльнский клад монет показывает, что тогда храмовые сокровища, а также частное имущество в значительном количестве закапывалось, потому что его хотели сохранить от конфискации. Император явно перегнул палку. Под давлением вымогательств началось противоборство в провинции Африка. Когда там прокуратор поднял и без того высокий фискальный налог, арендаторы императорских доменов, колоны и более молодые и энергичные собственники города Фисдра решили оказать сопротивление. В марте 238 г.н.э. они провозгласили императором проконсула провинции Африка Гордиана I, восьмидесятилетнего старика из знатной римской семьи. Это был один из редких случаев в 3 в.н.э, когда узурпация была проведена не войском. Претендент сразу же объявил своего сына Гордиана II августом.

Движение Гордианов распространилось очень быстро, это было лучшим доказательством того, как сильно ненавидели жестокое правление Фракийца. Посольству Гордиана удалось добраться до Рима, сенат примкнул к нему. Городской префект и присутствующий преторианский префект, наместник Максимина Фракийца в столице, были убиты, а с ними много сторонников солдатского императора. Даже провинции на Востоке Империи стали на сторону узурпаторов. Однако в самой Африке обстоятельства между тем изменились. Наместник соседней Нумидии во главе гарнизонированного в его провинции легиона и грозной мавританской кавалерии вторгся в провинцию Африка. Хорошо вооруженные регулярные войска быстро преодолели сопротивление плохо вооруженных инсургентов. Гордиан II пал в сражении, его отцу оставалась только добровольная смерть.

Но в Италии сенат зашел слишком далеко, чтобы вернуться к Максимину Фракийцу. Еще при жизни Гордианов I и II была создана комиссия из 20 консуляров, нечто вроде исполнительного комитета, который должен был организовать восстание против Максимина Фракийца и прежде всего руководить сопротивлением против ожидаемого наступления его армии. После сообщения о смерти Гордианов императорами были провозглашены, два видных члена комитета — Пупиен и Бальбин. Пупиен при этом не был типичным представителем римской аристократии, но он был опытным офицером и толковым административным чиновником. Его коллега Бальбин, наоборот, происходил из знатной и влиятельной семьи. Однако после провозглашения этих двух новых правителей римский народ настоял на передаче цезарского достоинства еще и внуку Гордиана I Гордиану III.

Оба императора, Пупиен и Бальбин, первый раз в римской истории получили одинаковые полномочия и почести. Естественно, что они демонстративно подчеркивали свою преданность отцам-сенаторам и сохранили комиссию двадцати. Кроме того, в надписях на монетах они патетически уверяли в своей взаимной любви и взаимном согласии, но на деле этого согласия не существовало. Правда, сначала военные и организаторские задачи перекрыли все противоречия. С военной точки зрения, положение восставших казалось безнадежным, но Максимин Фракиец щедрым денежным подарком снова обеспечил преданность войска. Преисполненная ненависти к метрополии, армия, усиленная германской кавалерией, повернула от Дуная на запад. Казалось, что события в Африке теперь повторились в Италии.

Однако появились силы, о мощи которых никто не подозревал. Города и общины, то есть прежде всего ведущие слои муниципальной аристократии, знали, чего им ждать от приближающегося войска. Во главе с комиссарами сенатских императоров они были готовы на любые жертвы и лишения. Все продовольственные запасы припрятывались или уничтожались, армия Максимина Фракийца при продвижении обнаружила пустынную, покинутую землю. Эмона (Лайбах), первый большой город, который она встретила на своем пути, был эвакуирован; в войске Максимина во время этого неподготовленного похода появились первые трудности. Первоначальное воодушевление уже прошло после всех этих мытарств, когда армия подошла к Аквилее.

Аквилея была готова к обороне и полна решимости бороться до конца. Все, что могло быть использовано осаждающим войском, уничтожили; из-за сильных весенних дождей вздулась река Изондо; погода и лишения ухудшали положение войска Фракийца, и настроение совсем упало, когда закончился неудачей первый штурм и были отклонены требования о сдаче. Максимин Фракиец сделал все, чтобы приблизить катастрофу, свалив вину за все неудачи на своих подчиненных. Перед решительным сопротивлением города Аквилея поник дух этого закаленного в сражениях войска. Максимин Фракиец и его сын Максим были убиты, армия принесла присягу сенатским императорам.

Начиная с Михаила Ростовцева, его положения «об антагонизме между городом и страной» как об «основной движущей силе социальных революций 3 века» («Общество и экономика Римской Империи». Лейпциг, 1931, 205), события 238 г.н.э. подробно изучались в многочисленных исследованиях. Какими бы эпизодическими на первый взгляд ни казались эти события, они соответствуют «геологоразведке», то есть обнажению социальных и политических наслоений и их тектоническому смещению. В этой функции они требуют более подробного рассмотрения.

Восстания 238 г.н.э. были поддержаны разнообразными оппозиционными силами. Но самым ожесточенным по понятным причинам было сопротивление имущих слоев, которые при терроре нового правления боялись за свою собственность, привилегии, социальное положение. При этом характерно, что общность интересов имущих слоев не выходила за рамки старых сословий, сенат и муниципальная аристократия стали важнейшими оппозиционными группами, причем поведение муниципальной аристократии в Северной Африке не отличалось от поведения в Верхней Италии.

Мотивы тех сенаторов, которые выступали против солдатского императора, точно определить нельзя. Разумеется, отдельным из них новый режим испортил карьеру, они потеряли ключевые посты в армии, администрации, влияние и власть, принадлежали ли они к совету принцепса Севера Александра или нет. Однако гораздо более серьезной была угроза существованию этого слоя, экономический базис которого теперь был в опасности. Солдатский же император, который должен был собирать огромные суммы, чтобы удовлетворить свой единственный оплот — армию, с его точки зрения не имел другого выбора, кроме как выкачивать деньги у богатых.

Правда, прошло некоторое время, пока был осознан весь масштаб этой политики. Представители муниципальной аристократии в городах отреагировали так же, как и сенат. В Северной Африке и Италии им удалось мобилизовать всех от них зависящих против нового режима, против «тирана» и его приспешников. Ненависть восставших сосредоточилась не только на Максимине Фракийце, но и на всех даже случайно находящихся в этой части империи чиновниках, командирах и судьях, даже на простых солдатах и низших чинах, которые, конечно же, не могли нести ответственность за эксцессы нового курса. При этом североафриканские арендаторы играли сначала в восстании такую же важную роль, как и организованная молодежь из городской буржуазии.

Однако и низшие слои городов и страны тоже примкнули к восстанию, и они видели угрозу в императоре и его военном аппарате. Городской плебс Рима, правда, уже давно шел своим собственным путем и не был безвольным инструментом в руках сената. На первом месте для него стояло продовольственное снабжение, которое мог гарантировать только богатый император. Поэтому приходит мысль, что плебс Рима выступил по материальным мотивам за молодого Гордиана III, который слыл необыкновенно богатым и от которого он в самом скором времени мог ждать удовлетворения своих потребностей.

Какой бы маленькой ни была собственность городского и деревенского плебса, но ее они тоже могли потерять, так как армия обеспечивала себя за счет земли, по которой она продвигалась. Без этого широкого базиса города Северной Италии никогда бы не смогли оказать существенного сопротивления. Их успешная оборона свидетельствует, какими живучими были местные силы, если речь шла о сохранении их имущества. События 238 г.н.э. являются яркой иллюстрацией ожесточения, с которым широкие массы населения защищали свою собственность от возрастающих требований армии и императора. Они определяют также и границы солдатской императорской власти, которые она не смогла соблюсти, очевидно, опираясь только на армию. Крах Максимина Фракийца показывает, что консолидация власти солдатского императора может осуществляться только тогда, когда он сумеет обеспечить себе широкий базис или создать государственный аппарат в соответствии с его интересами. Это удалось только Диоклетиану.

После падения Максимина Фракийца Пупиен, который принял капитуляцию войска перед Аквилеей, вместе со своим соправителем Бальбином и Гордианом III торжественно вошел в Рим. Однако там императоры допустили ошибку, оставив в городе иллирийскую гвардию; сразу же начались интриги. Преторианцы проявили свою прежнюю заносчивость, на улицах города дрались с народом и подожгли часть Рима. Наконец, изловили Пупиена и Бальбина и убили их в своем лагере.

Рис. Гордиан III.

Из правителей остался только Гордиан III, который, будучи августом, мог править единолично, но сейчас уже нельзя узнать, кто за него фактически осуществлял власть. Как показывают замещения должностей в империи, влияние сената сохранилось. Одним из важнейших полководцев тогда был Менофил, который руководил обороной Аквилеи и теперь как наместник Нижней Мезии отражал набеги карпов и готов. На ключевых позициях появляются и другие члены сенаторского исполнительного комитета.

Тогда как внутри государства административная машина функционировала бесперебойно, в пограничных районах очень быстро обозначились очаги опасности. Гордиан III расформировал в Северной Африке легион, который подавил восстание обоих Гордианов. Но этот вполне понятный акт возмездия оказался опасным. Когда в 240 г.н.э. в Карфагене восстал узурпатор Сабиниан, было невозможно применить против него боеспособные войска; вспомогательные формирования, которые заняли место легиона, располагали небольшой ударной силой. Прошло много времени, пока был подавлен этот африканский мятеж.

Очаг опасности на Нижнем Дунае Менофил смог удержать под контролем. Самым тяжелым было положение на Ближнем Востоке, где Шапур I уже в год своего вступления на престол, в 241 г.н.э., развернул новые наступления, требовавшие принятия немедленных контрмер. Ими руководил Тимесифей (Гай Фурий Сабин Аквила Тимесифей), который начал с командования над вспомогательной группой и в типичной для всадника последовательности должностей в провинциальной администрации и на императорской службе поднялся до преторианского префекта.

Тимесифей проявил себя не только на военной и административной службе, он был прежде всего предан Гордиану III, который женился на дочери Темисефея. Получив большие воинские соединения, которые во время своего марша на Ближний Восток в 242 г.н.э. отбросили напавших на Фракию карпов, Тимесифей в 243 г.н.э. начал контрнаступление. В Сирии стабилизировалось римское господство, Карры снова взяты, сасанидское войско разбито у Ресаины в верхнем течении Хабора. После взятия Низибиса и Сингары уже начался новый прорыв на Ктесифон, когда Тимесифей умер.

В качестве преторианского префекта, а фактически главнокомандующего, на его место заступил арабский шейх из Гаурана Марк Юлий Филипп. В отличие от Тимесифея он не довольствовался ролью второго. Трудности со снабжением, возможно, созданные специально, были непосильным бременем для молодого императора. Армия роптала и после недостойного спектакля, когда Гордиан пытался по крайней мере спасти свою жизнь, в февраде 244. г.н.э. император был убит у Заифы. Филипп Араб вступил в наследство.

На трон снова взошел человек с Востока. В отличие от дома Юлии Домны он происходил не из городского центра древней цивилизации, а из скудной и мрачной гористой местности. Он всегда демонстрировал приверженность своей родине и семье. Так, он свою родную общину севернее от Босны возвысил в ранг колонии и дал ей имя Филиппополь. Совершенно в стиле столицы он оборудовал его термами, театром и двором, но прежде всего монументальным храмом богу Марину, которым сделал своего покойного отца.

Как и у Северов, для Филиппа Араба было характерным явное династическое мышление. Для него было само собой разумеющимся, что он сразу же сделал Августой свою жену Отацилию Северу и несколько лет спустя почтил ее тем же титулом, который был введен для сирийских императриц: мать Августа и сената, и лагерей, и отечества. Семилетний сын Филиппа, тоже Филипп, сразу же после прихода к власти отца стал Цезарем, а в 247 г.н.э. Августом и, наконец, верховным жрецом. В управлении Империей Филипп Араб, возможно из недоверия, тоже опирался в первую очередь на родственников. Он назначил своего брата главным наместником восточных провинций, зятя — наместником дунайского региона. Вне сомнений, это вызывающее предпочтение родственникам позже спровоцировало решительное противодействие.

Рис. Филипп Араб.

Сам император стремился различными способами получить признание сената; он придавал большое значение взаимному согласию с сенатом. А вот в продолжении войны с Сасанидами не был заинтересован. Он заключил компромиссный мир, который обеспечил империи владение Малой Арменией и Месопотамией. Уже в июле 244 г.н.э. Филипп был в Риме, где от него ожидали многого, но принимали его частично и с неудовольствием.

Как и советник Гордиана III, Филипп Араб пытался стабилизировать положение внутри Империи. Он объявил общую амнистию всем ссыльным, упорядочил императорское апелляционное судопроизводство и препятствовал злоупотреблениям фиска. Однако в целом тяжелое бремя налогов и податей сохранилось по всей Империи. То, что Филиппу Арабу не удалось устранить злоупотребления военных и чиновников, показывает известная жалоба императорских мелких арендаторов из фригийской деревни Араг. Затравленные люди обратились к императору и его сыну со следующими словами: «В благословенные времена вашего правления, добродетельнейшие и благороднейшие из всех императоров, которые когда-либо были, все остальные радуются спокойной и мирной жизни, так как все зло и угнетение прекратились, одни мы терпим бедствия, которые не подобают счастливым временам; поэтому направляем вам следующую просьбу: мы, жители одного из ваших владений, святейшие императоры, моля о помощи, отдаемся под покровительство ваших величеств. Нас неслыханным образом мучают и сосут нашу кровь те, долгом которых является защищать народ... Эти люди, офицеры, солдаты, государственные магистраты и их чиновники, приходят в нашу деревню и мешают нам работать, реквизировав у нас волов. Они у нас отбирают то, что к ним не относится, вот так мы страдаем от больших притеснений и тягот» (CILIII 14191).

Дальше следует просьба к обоим императорам оказать им помощь, и, очевидно, это произошло. Надпись по конкретному поводу чрезвычайно показательна. Она выражает наивную надежду на справедливость в непосредственном призыве к императорам. Кроме того, она использует официальную пропаганду о счастливых временах. То, что с этими временами было не все благополучно, показывают узурпации, которые были бы немыслимы без недовольства провинциалов.

Кульминацией правления Араба был с пышностью отмеченный праздник тысячелетия Рима в апреле 248 г.н.э. Вычисленный Варроном юбилей города сначала отметить не смогли, потому что император руководил сражениями на Нижнем Дунае. Теперь же этот праздничный юбилей провели с традиционными церемониями. Монеты прославляли вечность Августов, а также безопасность земного шара, и оба императора не скупились на расходы, на великолепные праздничные игры и щедрые подарки римскому населению. Однако этот впечатляющий праздник не смог скрыть дисгармонию внутри Империи и опасность на ее границах.

Во время всего правления Филиппа Араба настоящий мир так и не наступил. С 244 по 247 г.н.э. продолжались набеги карпов, сам император находился в Дакии, чтобы руководить обороной. В 248 г.н.э. последовал глубокий прорыв готов. К этим угрозам на границах добавилась целая серия узурпаций: Иопациана в каппадокско-сирийском регионе и Пакациана в Паннонии. Против него Филипп послал своего городского префекта Деция. Там события скоро приняли драматический оборот. Когда Деций прибыл на Дунай, Пакациан был уже убит. Деций одержал несколько побед над готами. Легионы восторженно приветствовали нового полководца, человека, который был им гораздо ближе, чем Араб на троне. Летом 249 г.н.э. они заставили его принять корону. Деций предложил Филиппу Арабу компромисс, который, правда, не удался. В сентябре 249 г.н.э. у Вероны войска столкнулись друг с другом; Филипп пал в битве, его сын немного позже был убит в Риме преторианцами.

Победоносный Деций сразу же направился в Рим, где сенат присвоил ему почетное имя «Траяна», таким образом теперь, его официальное имя было Гай Мессий Квинт Траян Деций. Новый император родился на рубеже двух веков в деревне Будалия у Сирмия в Нижней Паннонии. В его имени, в имени его жены Гереннии Купрессины Этрускиллы и в именах его двух сыновей Герения Этруска и Валента Гостилиана преобладали италийско-этрусские элементы с иллирийским ядром, и эта связь двух линий определила общую политику этого императора. В отличие от Филиппа Араба правитель, которого посадило на трон иллирийское войско, происходил из очень богатой сенаторской семьи, мог похвастаться респектабельной сенаторской карьерой. Однако он сразу же оказался под сильнейшим давлением легитимации, армии, сената и оживившихся реставрационных сил.

После быстрой смены событий 238—249 гг. н.э., после целого ряда узурпаций и феномена восточной династии празднование тысячелетнего юбилея воодушевило традиционные силы и побудило их к действию. Как бы доброжелательно и заинтересованно ни действовал Филипп Араб, он был слишком чужеродным, чтобы удержаться в тот момент на троне, с другой же стороны, недостаточно жесток и хладнокровен, чтобы опираться на террор. Поэтому он и потерпел крах.

Рис. Деций.

Деций же с самого начала проводил реставрационную политику. Широкие круги населения, а особенно верхние слои, как и он, считали, что катастрофы и кризисы были вызваны отказом от древних римских обычаев и ценностей и не в последнюю очередь отказом от старой религии. Убеждения такого рода немногим ранее Кассий Дион вложил в уста Мецената: «Если ты на самом деле хочешь быть бессмертным, почитай богов по обычаю отцов и принуждай других их почитать. Если они от этого уклоняются, возненавидь их и карай и не только ради богов, но и потому, что люди, которые на их место ставят новые божественные существа, создают себе свои собственные законы, из чего возникают заговоры и тайные союзы, что вредно для монархии. Поэтому нетерпимо относись к безбожниками и фокусникам!» (52, 36, 1).

Деций, по-видимому, разделял такое понимание. Его систематическая реставрация и укрепление древнеримских традиций нашли свое выражение в эдикте лета 250 г.н.э., который требовал от всех жителей Империи публичных жертвоприношений официальным богам Римского государства, причем эти жертвоприношения впервые в истории Империи проходили под наблюдением. Они должны были совершаться в присутствии властей или комиссии, об участии в них составлялся документ за подписью двух свидетелей. В форме ходатайства о подтверждении он направлялся в местную жертвенную комиссию, которая подтверждала участие. Такие документы известны прежде всего в Египте, в большинстве случаев в Фаюме, где были переданы свыше сорока таких ходатайств между июнем и июлем 250 г.н.э.

Формулировка таких документов звучала так: «Жертвенной комиссии Аврелии Харис из деревни Феадельфия. В вашем присутствии я постоянно приносил жертвы в соответствии с эдиктом и ел жертвенное мясо, и я прошу вас засвидетельствовать это подписью. Будьте здоровы!» (Первый почерк): «В первый год императора Цезаря Гая Мессия Квинта Траяна Деция Пия Феликса Августа 22 паяна» (16. 6. 250 г.н.э), (второй почерк): «Мы, Аврелий Серен и Герм, видели, как ты приносил жертву», (третий почерк): «Я, Герм, подписал» (Гамбургские папирусы, 1,6). Аналогично составленный документ для жрицы египетского бога Петесоуха доказывает, что эдикт Деция касался всех без исключения.

Жертвенный эдикт Деция нужно понимать в первую очередь как религиозно-политическую меру, а не как инструмент целенаправленного преследования христиан. По причине неразрывной связи религии и государства этот эдикт выдержан в традициях римских молебствий, которые были приняты еще во времена Республики и совершались во время бедствий или больших побед. При этом речь шла о приношении в праздничных одеяниях общих жертв, акт, который при принципате из-за включения благополучия Августа превратился одновременно в акт политической лояльности по отношению к правителю. Какое значение придавалось декретированным Децием жертвоприношениям, следует из того, что в Риме неоднократно присутствовал на религиозных церемониях император, а в Карфагене — проконсул. На основе налоговых регистров население вызывалось на жертвенную или надзорную комиссию. Тот, кто не повиновался первому вызову, получал второй срок для явки; если он опять не появлялся, его ожидали тюрьма, потеря состояния, ссылка, иногда даже пытка, а в отдельных случаях смертная казнь.

Активное участие в жертвоприношениях стало тестом на религиозные убеждения и в соответствии с древнеримскими представлениями тестом на политическую лояльность. Одобренные Траяном методы Плиния Младшего распространялись на всех жителей Империи. Тот, кто уклонялся от жертвоприношений, будь то философ, агностик, неверующий или христианин, ставил себя вне религии и вне политического сообщества Империи. Христиане в любом случае являлись самой большой группой отказников и поэтому были дискредитированы одновременно и политически. Таким образом, жертвенный эдикт Деция неизбежно спровоцировал гонения на христиан.

250 г.н.э. принес одновременно обострения боев на Нижнем Дунае. В Рим пришли роковые известия, что карпы напали на Дакию, а готы на Мезию. Деций отправился в район боевых действий и одержал победу над готами Книвы у Никополя на Истре. Но он не смог воспользоваться этим успехом и отправился на север, чтобы отбросить карпов из Дакии. Судя по всему, это решение вызвало последующие катастрофы. Книва между тем продвинулся на юг и перешел Балканы. Правда, Деций последовал за ним форсированным маршем через Шипку, однако у Береи он был внезапно атакован и разбит. С тяжелейшими потерями римское войско отошло на север.

Поражение Деция у Береи имело еще и другие тяжелые последствия. Город Филиппополь (Пловдив) уже долгое время был осажден готами. Отрезанные там римские войска под командованием наместника Юлия Приска после катастрофы у Береи оказались в безвыходном положении. Сначала Приск был провозглашен императором, потом город капитулировал в надежде на сносную участь. Но были убиты тысячи жителей и солдат, остальных взяли в плен, сам Приск погиб в столкновениях.

Насколько тяжелым было поражение римлян у Береи, видно уже из того, что прошло полгода, прежде чем римская оборона снова приобрела форму. Рассеянные группы римских соединений собрались в районе Эска на Дунае, но готы оставались бесспорными хозяевами Балкан. Только в июне 251 г.н.э. Деций еще раз провел сражение у Абритта в Добрудже, причем скорее всего он попал в готскую западню, потому что добровольно вряд ли бы решился выбрать для битвы болотистую местность. Этот день стал одной из тяжелейших катастроф Империи. Деций пал в сражении после своего сына Геренция Этруска, которого император за несколько дней до этого сделал  Августом.

Крушение римской власти на Нижнем Дунае было полным. Не было больше войска, способного удержать готов. Вообще нечего было и думать о единодушном сопротивлении. Правда, императором провозгласили Галла, легата Нижней Мезии, но настоящей власти у него не было. Он вынужден был наблюдать, как готы по-прежнему грабили и опустошали, а потом с добычей и пленными уходили за Дунай. В придачу им была обещана ежегодная высокая дань, чтобы они не соблазнялись новыми набегами.

Правление Деция кончилось полной катастрофой. На портрете императора в Капитолийском музее изображено лицо, на котором до крайности усилены напряжение и тяготы правителя. В нем поразительным образом отражены заботы, сознание кризиса и беды, кажется, что даже предугадано само крушение. Традиционные заклинания о «вечном Риме» на монетах, признания иллирийского гения и гения иллирийского войска, демонстративных изображений Паннонии и Дакии на монетах, все призывы и попытки реставрации оказались безуспешными.