НЕВЕДОМЫЙ МИР.

НЕВЕДОМЫЙ МИР.

 Безмятежная жизнь. Не усердствуй!  Рассерженный хранитель карт.  «Начальник» и «подчиненный».  Споры, споры, споры.  Неожиданный исход. Одиночество.

       Посему в министерстве государственных имуществ случился переполох. Помощь пострадавшим районам усложнялась отсутствием переписей состояния российских подданных. Где взять помощь? Кто и сколько может дать? Сонная атмосфера казенных учреждений и свойственная им волокита отменялись. Чиновникам предоставлялась возможность проявить инициативу и чудеса сообразительности. 

       На свет извлекались отчеты, составленные по еще более древним опросникам. Чья родословная терялась в глубине веков и, возможно, брала начало от «Русской правды» или «Писцовых книг». Но обойтись «малой кровью», и составить вразумительный доклад, не выходя из канцелярии, не представлялось возможным.  Начальство требовало самых новейших сведений.

      И многие служилые с завистью поглядывали в сторону скромного младшего статистика Василия Чаславского. В его обязанности входило (всего-то!) составить обновленную карту пострадавших от засухи земель империи.

      Еще свежи были воспоминания, как некий господин Вильсон сочинил целый атлас Европейской России, воспользовавшись  только записками нескольких комиссий, картами генерального штаба и географическим словарем.

       С тех пор прошло четыре года и вряд ли губернские земли так сильно изменились, полагали многие. Но только не сам составитель. Он слыл честным служащим, хотя особым расположением у «его высокородия» не пользовался. И вот удача. Есть повод отличиться!

       Статистик действует решительно. Из департамента летят предписания «управляющим государственных имуществ о доставлении в министерство новых земельных карт и планов». И… на бедного чиновника обрушивается лавина, нет, целое наводнение записок и сводок. Несчастный проклинает тот день и час, когда преступил «закон предков», нарушил «первую заповедь» бюрократа: НЕ УСЕРДСТВУЙ.

     От зари до зари он перебирает, сортирует все прибывающие и прибывающие бумаги, ведет переписку с губерниями, изучает отчеты хлебных экспедиций, земельных банков. А тут еще приходится мчаться третьим классом в забытые богом местечки центральной и юго-восточной России. Силы на исходе, времени не хватает, помощников не дают. И вот, неожиданно, словно в сказке, появляется ОН…

      В Вольном экономическом обществе, куда пришлось забежать за недостающей картой Олонецкой губернии, Чаславский  сталкивается с общительным бородачом, что-то бойко объясняющим архивариусу. Не обращая на присутствующих ни малейшего внимания, статистик принялся рыться в шкафах.

      Рассерженный столь бесцеремонным поведением, хранитель карт прервал разговор и уже хотел указать на дверь невоспитанному чиновнику. Как поскользнулся и рухнул на пол, увлекая за собой груду бумаг.  Оба гостя ринулись на помощь. Чертыхаясь и чихая от пыли, они, наконец, извлекли пострадавшего из-под груды папок и тяжелого морского атласа. Но хозяин кабинета и не думал о благодарности, а повелел виновнику его падения немедленно покинуть помещение. Уговоры и извинения не помогли. И тот понуро вышел из хранилища, а, в след за ним, и бородач, которого разбирал смех.

      «Не повезло, - выдавил последний из себя, разражаясь хохотом, - но обещаю добыть Вам необходимую карту. Не будь я Василий Докучаев».

      И, действительно, он принес ее на другой день. А, за одно, и  поинтересовался, что за нужда в таком бестолковом произведении.    

      Чаславский кратко описал свои беды. Поведал в какую «трясину» может затянуть тщеславие. И вместо вежливого сочувствия получил … помощника.

 «Я не смогу заплатить Вам ни копейки»,- только и успел выдавить из себя статистик.

         Работа двинулась. Сначала медленно, затем быстрее и быстрее. «Начальник» заваливал «подчиненного» планами, картами уездов, отчетами земельных комиссий, одно лишь количество которых могло повергнуть в уныние десяток бывалых чинуш. А этот будто и не замечал рутины. С каждым посещением тесной, плохо освещенной коморки, где хранились их «сокровища», он все больше и больше увлекался новым делом.

      Геолог и статистик задыхались от пыли, из-за тусклого света у них слезились глаза. Но каждый по-своему реагировал на неудобства. «Хозяин» не переставал жаловаться на жизнь и загубленную карьеру, на неудобный стул.  Консерватор же, напротив, постоянно шутил. И лишь изредка разражался  руганью в адрес какого-нибудь нерадивого управляющего, не приславшего нужной описи. Особенно часто доставалось «тамбовским недорослям». На все запросы из губернии приходил один и тот же ответ. В коем «их превосходительств» клятвенно заверяли: «Земля здесь во крест черна, урожаи дает исправные, и ни в каких таких картах не нуждается».

       А именно «черная земля», по мнению Василия-младшего, нуждалась в картах более других представителей «четвертого царства». Просмотрев горы «доморощенных произведений», он понял. Россия обладает несметными богатствами. О них знали давно. Но никто не хотел замечать, что произошло с черноземами за последние четверть века.

      Уже в 1873 годы, когда весть о необычно жестокой засухе пронеслась по стране, Докучаеву довелось сравнить прежние карты Курской, Воронежской и Симбирской губерний с последними чертежами. И увидел: ровные, как стол степи покрылись бесчисленными оврагами, подобно ржавчине разъедающими земли.

       «Влага покинула почву из-за них», - убежден он. Его мысли прерывает, появившийся на пороге Чаславский, целый день корпевший над наброском почвенного лика Европейской России. И теперь ему не терпелось поделиться соображениями с «подчиненным».

      Статистик торжественно разворачивает на столе большой лист бумаги, где извивающимися линиями, точками и галочками определены границы тех самых земель, что не дают покоя геологу. Тот смотрит на карту, и вносит несколько исправлений.            

       «Черноземы нельзя доводить до самых берегов Черного и Азовского морей, - уверенно говорит он. – Ведь моря отступили совсем недавно. Стало быть, пески и глины еще не успели  избавиться от солей и изрядно почернеть. Да, и сухо там. В пору солончакам родиться». 

      «Начальник» берет хлебный мякиш и аккуратно стирает карандашные наброски. Граница чернозема откочевывает на север. За первым исправлением следует второе, третье.… Наконец, статистик не выдерживает диктата и пытается защищаться. Но Докучаев неумолим. Обстановка накаляется. В каморку заглядывает министерский сторож.

      «Что за шум господа? – растерянно спрашивает он. – Вас на улице слышно». Но его не удостаивают даже взглядом. Оба Василия старательно перекраивают схему. Вокруг горы  отчетов, которые, увы, так и не внесли ясности.

      Странные «пятна» покрывают всю лесостепь… «Откуда берутся эти островки?» - удивляются оба. «Лес, - вспоминает чиновник, - дубовые рощицы разбросаны между Тулой и Воронежем, а еще встречаются березовые «колки». Сам видел, из окна поезда».

      На иных картах еще большая  неразбериха. Черные степные земли резко прерываются лесными, границы почв причудливо изогнуты. Опытные картографы того времени не признавали сплошных и прямых линий. По их не писаным законам «дрожание руки есть признак высокого профессионализма, будто ею водит Господь». Оттого-то на всех старинных чертежах реки и прочие творения природы обрели замысловатые формы.

       «Такого не добьешься одним старанием, - язвит геолог. – А токмо усидчивостью в кабаках и трактирах».

        На споры и уточнения потрачено четыре года. Понятно, начальство не потерпело бы «волокиты». Потому отчет и грубая схема, не лишенная логики, отосланы «их высокородиям» уже через месяц совместной работы. Теперь  же, в свободное время, вечерами, они занимались своим детищем, «Картой Европейской России». Их никто не торопит, и только служащие департамента  с недоумением взирают и неодобрительно покачивают головами, полагая подобное усердие чрезмерным.

        Работа близилась к завершению. И, вдруг,  тяжело заболел Василий -старший.  Он надсадно кашлял, а врачи не находили ничего, кроме тривиальной простуды. Статистик жил один. И потому Докучаев почти каждый вечер просиживал у его постели. Настои из трав и аптекарские снадобья помогали слабо. Партнер, коллега, друг угасал на глазах. Надежд на выздоровление оставалось все меньше и меньше. Вскоре, исчезла и последняя. Медики признали: больной долго не протянет. И на этот раз оказались правы. В январе 1879 года Василия Ивановича Чаславского не стало…

       Нет больших и малых трагедий, как нет и случайных совпадений. Общая беда, поиски причин, вызвавших ее, нечаянная встреча – есть цепь событий, именуемых историей. Два человека, поднявшиеся над обыденностью, приоткрыли дверь в неизведанное. И так ли важно, кто первый из них шагнул за горизонт? Движение, порыв – непременные условия для достижения цели…

        Позже Докучаев скажет: «Работа с Чаславским открыла для меня неизведанный мир почв. Наша карта стала первым опытом обозрения не земельных владений, а богатств четвертого царства».