Глава 4 «Все военные учреждения… находятся в полном подчинении Комитету революционной обороны страны»: кому доверить Красную Армию

Глава 4

«Все военные учреждения… находятся в полном подчинении Комитету революционной обороны страны»: кому доверить Красную Армию

Захват Нарвы и угроза Петрограду в феврале 1918 года окончательно убедили большевистское руководство, что на развал германской армии и мировую революцию всерьёз рассчитывать не следует. Точно датировать начало прозрения председателя Совнаркома В.И. Ленина практически невозможно. Документы позволяют предположить, что взгляды СНК в целом и его председателя в частности начали меняться во второй декаде декабря 1917 года.

В фонде Управления делами Наркомвоена (РГВА) нами обнаружен машинописный отпуск отношения Наркоммору с разъяснением плана СНК по демобилизации промышленности. Документ датирован 11 декабря 1917 года и подписан: «Народный комиссар». В принципе, автором отношения мог быть любой член коллегии Наркомвоена[232]. Предположительно, автором был действительно нарком — только не наркомвоен, а комиссар по демобилизации — М.С. Кедров, чьи материалы отложились в деле. В отношении подвергнуто критике официальное объявление Морского Генерального штаба (Генмора) — «Рабочие, демобилизуйте промышленность», подписанное комиссаром Генмора Ф.Ф. Раскольниковым[233]. Автор документа пояснил: «В настоящее время в военном ведомстве разрабатывается проект секретного декрета о демобилизации промышленности, впредь до подписания которого сообщение в печати каких бы то ни было сведений об этом представляется крайне нежелательным», а потому обращение Ф.Ф. Раскольникова открывает секретные сведения о военных приготовлениях. Самое главное — автор указал, что это объявление, совершенно отвергает необходимость всяких работ по обороне, «коренным образом» расходится с намерениями Совнаркома[234]. Из документа следует, что демобилизация промышленности не означала в действительности отказ от военного строительства[235]. Естественно, и в конверсии аппарата военного управления не было никакой надобности. А 16 декабря СНК заслушал доклад Н.В. Крыленко «О переходных формах устройства армии в период демобилизации» — почти уникальный случай: в части постановлений зафиксирован обмен мнений. Вопреки сложившейся практике и принципам работы В.И. Ленина[236], никакого решения принято не было[237]. Краткость протокольных записей не позволяет «услышать» обсуждение доклада Главковерха, но, скорее всего, или члены Совнаркома просто не пришли к общему знаменателю, или Крыленко удалось ненадолго превратить в «дискуссионный клуб» и Совнарком.

Об изменении взглядов В.И. Ленина косвенно свидетельствует его решение отложить пункт повестки заседания Совнаркома 13 декабря 1917 года о создании демобилизационного центра[238]. 18 декабря 1917 года СНК принял ленинский проект резолюции, которая, в том числе, предусматривала «усиленные меры по реорганизации армии при сокращении её состава и усилении обороноспособности»[239].

Окончательный отход от концепции демобилизации промышленности составители сборника «Военная промышленность в России в начале XX в.» датируют 21 февраля 1918 годом — принятие декрета «Социалистическое отечество в опасности» зафиксировало изменения военно-политической обстановки, перед организациями военной промышленности встали новые задачи[240].

В феврале 1918 года изменился и фундамент военной политики В.И. Ленина: председатель СНК призвал «готовить революционную армию не фразами и возгласами…, а организационной работой, делом, созданием серьёзной, всенародной, могучей армии»[241] — переходить ко «всеобщему вооружению народа» Ленин не собирался: по миновании угрозы захвата Петрограда и потери власти председатель СНК предполагал постепенно возрождать вооружённые силы.

2 апреля (на следующий день после телеграммы Подвойского) вышло предписание совещательного органа при Наркомвоене — Военно-хозяйственного совета — об общем и планомерном сокращении работ на оборону, в котором встречаются следующие выражения: прекратить инженерно-строительные работы на оборону «кроме работ на современные нужды Красной Армии»; приостановить «производство для военного ведомства… впредь до выяснения потребностей Красной Армии в этих предметах снабжения»; заводы, которые при необходимости не могут быть быстро восстановлены, «подлежат сохранению»[242]. На наш взгляд, ключевое слово в этом документе — кроме.

Январь–февраль 1918 года был ознаменован дискуссией (как в среде высшего партийно-государственного руководства, так и на уровне руководства военного ведомства) по вопросу: можно ли противопоставить имеющуюся у республики вооружённую силу наступлению германской армии?

Ещё 6 января 1918 года в Петрограде состоялось совещание представителей Народного комиссариата по военным делам (далее— Наркомвоен) с представителями фронтов по двум жизненно важным для Советской Республики вопросам: первый — о положении армии; второй — о необходимости заключения мира с германцами на продиктованных последними условиях (исходя из обороноспособности вооружённых сил).

Вопрос о мире был настолько сложным, что мнения собравшихся разделились: 8 человек (шесть из них представители фронта) высказалось за подписание мира на германских условиях[243], 7 — против (пятеро — представители тыла). Верховный главнокомандующий прапорщик Н.В. Крыленко отметил, что накануне Брестского мира «такое же неопределённое голосование» состоялось и в центральных комитетах обеих руководящих политических партий (большевиков и левых эсеров), на котором блок левых эсеров и левых коммунистов в конечном итоге предоставил «карт-бланш» советской мирной делегации.

Но интересно другое: если вопрос о мире с германцами расколол ряды революционеров и практиков, то вопрос о судьбе армии был однозначно решён членами центральных комитетов РСДРП(б) и ПЛСР. Участники указанных совещаний, по свидетельству Н.В. Крыленко, ввиду «категорической невозможности бороться против стихийного потока демобилизации» приняли «категорическое решение демобилизовать армию целиком»[244]. Интересны не только констатация факта единодушия в этом вопросе, но и понимание участниками совещаний возможности осуществления полной демобилизации армии.

На заседании СНК 6 января присутствовали: от Наркомвоена — Крыленко, Легран, Подвойский; от Наркоммора — Раскольников, Дыбенко; приглашённые Главком Западного фронта А.Ф. Мясников, председатель Центрального комитета депутатов армии и флота Нежинский и начальник военного, политического и гражданского управления при Главнокомандующем Западного фронта И.А. Апетер[245]. Несмотря на то, что соответствующего пункта в протоколе не зафиксировано, можно предположить, что решение совещания по демобилизации сразу сообщили Совнаркому, заседавшему в вечерние часы.

При переходе к созидательной работе после «овладения аппаратом» (термин В.И. Ленина) большевики использовали идеи, высказываемые до октября 1917 года реакционерами. Они быстро учились у тех чиновников, которых стали контролировать. Принятие большевиками — руководством военного ведомства — необходимости строительства новой армии не означало признания общепризнанных принципов формирования армии (призыв, регулярность, постановка на ответственные посты военных специалистов) большинством членов коллегии Наркомвоена, полагавшим, что новая армия должна быть исключительно классовой («пролетарской») и исключительно же добровольческой, причём с «новым типом боевой единицы» — неким «отрядом», включающим все рода войск и непременно «достаточно стойким, чтоб[ы] в соединении с двумя такими же единицами» суметь противостоять регулярным армиям «капиталистических хищников»[246]. А в деле создания такой армии, полагали руководители Наркомвоена, военспецы оказались «излишними», уже хотя бы потому, что в условиях обязательной выборности добровольцами — «пролетариями» своего командного состава офицеры не уживутся с «полновластными солдатскими комитетами»[247]. Между тем, как доказали безуспешные попытки строительства Красной Армии в январе–феврале 1918 года, обойтись в этом крайне необходимом Советской власти деле без массового привлечения военных специалистов оказалось невозможным[248].

Руководство военного ведомства упорно не желало осознать тот факт, что любые средства хороши для срочной организации вооружённой защиты Советской власти, хотя В.И. Ленин ещё в январе 1918 года, в связи с «великой задачей создания социалистической армии», совершенно недвусмысленно подчёркивал, что: «Советской власти грозит и внешний враг…, и враг внутренний — контрреволюция…»[249].

Высшее большевистское руководство (В.И. Ленин, Л.Д. Троцкий, Я.М. Свердлов) не было согласно с взглядами военного руководства на будущее армии[250]. В феврале 1918 года возникла ситуация, когда руководство военного ведомства стало проводить политику, идущую вразрез с планами большевистского руководства. Поэтому Ленин и его «соратники» должны были направить военное строительство в русло первоочередных государственных задач — они понимали, что без сильной армии невозможна сильная власть.

Первоочередными задачами Советской власти были: «организация обороны Советской Республики» (первая) и срочное «создание органов военно-политического и оперативно-стратегического руководства вооружённой борьбой как в масштабе страны, так и на главных стратегических направлениях…» (вторая)[251]. И эти органы были созданы в течение двух дней: Временный исполнительный комитет (для реализации первой задачи), Комитет революционной обороны Петрограда (для реализации второй).

Временный исполнительный комитет СНК (далее — Временный ИК СНК) был выделен из СНК на заседании 20 февраля для обеспечения «непрерывности работ» в составе пяти наркомов. Из этих пяти: по два наркома от РСДРП(б) и Партии левых эсеров (далее — ПЛСР), во главе — председатель СНК В.И. Ленин. Во Временный ИК СНК вошли: один из лидеров большевиков нарком по иностранным делам Л.Д. Троцкий; один из крупнейших партийных организаторов нарком по делам национальностей И.В. Сталин, В.И. Ленин (большевики), член ЦК ПЛСР нарком почт и телеграфов П.П. Прошьян и один из основателей ПСР, товарищ председателя президиума ЦК ПЛСР и член бюро левоэсеровской фракции во ВЦИК нарком госимуществ В.А. Карелин. Неформальное название этого органа — «Совет пяти народных комиссаров»[252]. Казалось бы, создание Временного ИК СНК позволяло В.И. Ленину обеспечить оперативное принятие решений в чрезвычайных условиях германской угрозы и максимальную централизацию управления в воюющей стране. Троцкий вошёл во Временный ИК СНК как лицо, ответственное за внешнюю политику государства. Сталин в этот период «лавировал между позициями Ленина и Троцкого»[253]. Через Прошьяна и Карелина Ленин мог рассчитывать на поддержку левых эсеров в проведении принятых оперативных решений. В действительности временный орган СНК состоял из двух людей — Ленина и Карелина (все остальные на заседаниях почти не появлялись).

Это предположение подтверждается произошедшим на следующий день важнейшим событием: 21 февраля 1918 года состоялось заседание ЦК ПЛСР, на котором (как сообщила «Правда» на следующий день) «был принят целый ряд решений, касающихся дела организации революционной обороны», среди которых выделялось постановление левоэсеровского ЦК «приступить к созданию и вооружению боевых организаций партии левых с.-р.»[254]. Это означало, что 21 февраля ПЛСР официально приступила к созданию собственной — параллельной Красной Армии — вооружённой силы. В отличие от руководства большевиков, левые эсеры ориентировались исключительно на «революционную самодеятельность масс», предполагая, как и первоначальное руководство Наркомвоена, ограничиться «повстанческими» (т.е. партизанскими) формированиями[255]. Вряд ли такое решение было принято спонтанно — большевистское руководство (Ленин в частности) не могло с ним не считаться. Противостоять созданию левоэсеровских вооружённых формирований в условиях продолжавшейся Первой мировой войны было не реально[256] — большевикам пришлось идти на компромисс со своими «попутчиками» во власти.

Скорее всего, как ответный шаг большевиков можно расценивать выделение 21 февраля 1918 года из состава Петросовета Комитета революционной обороны Петрограда[257].

Первоначальный замысел комитета принадлежит Я.М. Свердлову. Свердлов отводил комитету роль высшей военной коллегии. Председатель ВЦИК не позднее 21 февраля наметил в разработанном им проекте компетенцию будущего органа: «руководство всеми военными операциями, формированием и обучением новых отрядов революционных армий, снабжением и снаряжением их и т.д. Все военные учреждения (Военное министерство, штабы и пр.), — писал Я.М. Свердлов, — находятся в полном подчинении Комитету революционной обороны страны (курсив мой. — С.В.), который должен координировать их деятельность, и создаваемых в областях областных комитетов революционной обороны»[258]. По замыслу Свердлова, комитет должны были составить пять человек — при этом один будет выполнять «обязанности Главковерха», двое будут «представлять контрольную комиссию над оперативными действиями», двое — контролировать и регулировать «всю практическую работу по обороне». Свердлов особо оговорил, что «член комитета, выполняющий обязанности Главковерха, целиком самостоятелен во всех военных операциях и военных распоряжениях и его приказания подлежат безусловному исполнению»[259]. В создании Комитета революционной обороны Я.М. Свердлов должен был использовать свой опыт партийного организатора. Свердлов пошёл по традиционному для большевиков пути создания руководящих партийных органов: большевики только что сделали революцию и едва успели закончить так называемое «овладение старым аппаратом управления».

Однако решение ЦК ПЛСР внесло свои коррективы в замыслы Я.М. Свердлова. Теперь к делу обороны было необходимо привлечь левых эсеров — вместо планируемых пяти человек в состав комитета вошло 15 (дать эсерам равное с большевиками представительство в комитете было невыгодно последним). Очевидно, определённую роль в этом сыграла позиция председателя Петросовета Г.Е. Зиновьева, с которым Я.М. Свердлов вступил в соглашение[260]. Первоначальный состав комитета свидетельствует о желании привлечь все общественные силы для противостояния надвигающейся оккупации и возможной потере власти[261].

Итак, в комитет, созданный в итоге не при ВЦИКе, а при Петросовете, вошли — 10 большевиков (председатель Петросовета Г.Е. Зиновьев, член Президиума Петросовета и ВЦИК М.М. Лашевич, М.П. Ефремов, С.А. Митрофанов, Н.П. Комаров (Ф. Собинов), председатель ВЦИК Я.М. Свердлов, левый коммунист М.М. Володарский, один из первых большевиков Петросовета П.А. Залуцкий, Трубачев[262], А.Г. Васильев) и 5 левых эсеров (Я.М. Фишман, М.А. Левин и др.)[263]. Как видим, в первоначальном составе Комитета революционной обороны нет руководителей военного ведомства. Почему? — ответ на этот вопрос можно найти в действиях Наркомвоена.

В тот же день (21 февраля 1918 г.) члены коллегии Наркомвоена Н.В. Крыленко, Н.И. Подвойский, Э.М. Склянский подписали приказ наркомата о создании специального органа для перевода г. Петрограда на осадное положение — Чрезвычайного штаба Петроградского ВО (далее — ЧШ ПгВО), в составе большевиков В.Д. Бонч-Бруевича, В.Н. Васильевского, К.С. Еремеева, М.М. Лашевича, И.И. Юренева и представителя Наркомвоен в Чрезвычайном штабе К.А. Мехоношина. Чрезвычайный штаб должен был «решительно прекратить все выступления преступности»; «беспощадно подавлять малейшие выступления контрреволюционных сил»; «отдавать все распоряжения по учёту и распределению продовольствия»; мобилизовать для защиты всё трудовое население и необходимое для защиты «движимое или недвижимое имущество». Таким образом, в задачи ЧШ ПгВО входила борьба не только с внешним, но и с внутренним врагом. Причём второе направление было приоритетным, доказательством чему служит приказ ЧШ ПгВО № 1 от 22 февраля, которым Петроградский ВО переводился на осадное положение, а главное — вводился расстрел за уголовные преступления, контрреволюционную агитацию и шпионаж[264].

Из этого следует, что созданный ЧШ ПгВО по ряду выполняемых задач был параллельным Комитету революционной обороны органом. С учётом этого Комитет революционной обороны принимает 22 февраля решение — ввести в состав комитета всех членов Чрезвычайного штаба (и К.А. Мехоношин)[265], а кроме них — 5 представителей ВЦИК и по 2 представителя от Петроградских комитетов РСДРП(б) и ПЛСР[266].

Очевидно, что в таком составе комитет не мог обеспечить оперативное решение стоявших перед ним задач. Поэтому 25 февраля из состава комитета было выделено бюро. В бюро вошли: председатель ВЦИК Я.М. Свердлов (который и будет председательствовать на заседаниях комитета), председатель Петросовета Г.Е. Зиновьев, 3 члена коллегии Наркомвоена (Н.В. Крыленко, К.А. Мехоношин, Н.И. Подвойский) и командующий Петроградским ВО (К.С. Еремеев)[267], 3 «левых коммуниста» (М.С. Урицкий, С.В. Косиор, В.М. Смирнов), 2 лидера и один видный деятель ПЛСР (М.А. Спиридонова, Я.М. Фишман, М.А. Левин), а также один военный специалист (начальник штаба Верховного главнокомандующего Генштаба генерал-лейтенант М.Д. Бонч-Бруевич)[268]. Итого, в бюро комитета вошли, помимо одного военного специалиста, представители трёх партийных группировок — двух большевистских фракций («левых коммунистов» и условно «большевиков-ленинцев») и одной левоэсеровской. С одной стороны, комитет отвечал требованиям коллегиальности и межпартийности, с другой — оба фактора означали постоянную угрозу раскола в бюро комитета, способную уничтожить этот орган.

В.И. Ленин, будучи прагматиком, по всей видимости, изначально не поверил в возможности Комитета революционной обороны Петрограда как органа, составленного из 14 (затем — 29) политических деятелей-непрофессионалов[269], и подготовил свой вариант руководящего строительством армии органа. На следующий же день после создания комитета председатель СНК экстренно вызвал из Могилёва 12 бывших генералов и офицеров Ставки во главе с М.Д. Бонч-Бруевичем и поручил прибывшим военным специалистам спешно выработать план обороны Петрограда и заняться формированием отрядов для посылки на фронт[270]. Этот шаг означал недоверие В.И. Ленина к комитету. Дальнейшие действия председателя СНК были направлены на создание нового военного центра.

Были ли сомнения Ленина в «дееспособности» Комитета революционной обороны Петрограда оправданы? Позднее, характеризуя деятельность комитета, М.Д. Бонч-Бруевич в своих мемуарах приписал комитету склонность к «говорильне» и игнорирование первостепенных вопросов военного строительства[271]. Исследователь А.Л. Фрайман в 1964 году счёл выдвинутый генералом тезис ошибочным и обстоятельно показал в своей монографии вклад комитета в организацию вооружённого отпора германской армии[272]. Член бюро комитета Н.В. Крыленко дал 4 марта 1918 года оперативную (а потому представляющую особую ценность) оценку Комитета революционной обороны Петрограда, совпадающую в целом с поздней оценкой, данной комитету М.Д. Бонч-Бруевичем. Приведём её полностью: «На собрании представителей районных штабов признана ненужность чрезвычайного штаба в той форме, в какой он существует сейчас, когда одному человеку (Лашевичу) поручено всё дело формирования всех видов оружия и [тем самым] была сбита и спутана работа уже поставленных организаций. То же самое было признано, а это ещё знаменательней — самим комитетом обороны, познавшем на опыте бестолковость учреждения, где работают пять-шесть человек, толкутся сотни и дежурным членам бюро приходится заниматься всем, вплоть до подписывания ордеров на выдачу продовольствия для служащих Смольного, кроме того дела, которое им поручено. Отдел формирования в комнате № 85 уже упразднён комитетом… заседания бюро сводятся в общей части к очередному оперативному докладу Бонча (генерал-майора старой армии М.Д. Бонч-Бруевича. — C.В.), причём не в местном, а во Всероссийском масштабе при прогрессивно убывающей посещаемости заседаний даже членами бюро, а не только комитета»[273]. Постановка Михаила Лашевича во главе вооружения армии (фактически в параллель существовавшей в то время Всероссийской коллегии по организации и формированию РККА) объясняется тем, что близостью Лашевича к Григорию Зиновьеву: в июле 1926 года Лев Каменев в заметках о «деле Лашевича» заявит — «Вопрос о так называемом «деле» т. Лашевича, поставленный, согласно решения Политбюро… в порядок дня нынешнего Пленума [ЦК] неожиданно, в самый последний момент, постановлением Президиума ЦКК от 20 июля, превращён в «дело» т. Зиновьева. Мы считаем необходимым, прежде всего, констатировать, что в проекте резолюции Президиума ЦКК нет ни одного факта, ни одного сообщения, ни одного подозрения, которые не были бы известны…, когда ЦКК вынесла постановление по «делу» т. Лашевича и др. Между тем, в последнем проекте резолюции уже заявляется со всей категоричностью, что «все нити» ведут к т. Зиновьеву, как к председателю Коминтерна, который будто бы использовал во фракционных целях аппарат Коминтерна. Не какие-либо новые фактические обстоятельства побудили ЦКК произвести полный переворот в первоначальной постановке этого дела, а соображения политического характера. Вопрос этот, как совершенно ясно для всех, решался не в Президиуме ЦКК, а в той фракционной группе, руководителем которой является т. Сталин»[274]. По сути, политическая баталия Сталина с Зиновьевым начнётся с подкопа под Лашевича (а также Беленького и других петроцекистов 1918 года[275]) — по образному выражению Каменева, ««дело» Лашевича было превращено в «дело Зиновьева»»[276]. В 1918 году, проведя кандидатуру Лашевича в бюро КРОПг, Зиновьев делал серьёзный задел в руководстве военного ведомства.

2 марта для координации деятельности высших военных органов на всех фронтах Ставка Верховного главнокомандующего фактически прекратила свою деятельность и высшим органом командования, по инициативе В.И. Ленина, был объявлен Комитет революционной обороны Петрограда[277]. Таким образом, комитет формально перестал быть военно-политическим центром, его роль была сведена к оперативно-стратегическому руководству[278].

Крайне важные для нас последующие события 2–4 марта освещаются наиболее полно в черновиках докладных записок Главковерха Н.В. Крыленко Совнаркому, отложившихся в фонде Управления делами Наркомвоена (РГВА), а также в докладной записке от 4 марта 1918 года, отложившейся в фонде секретариата В.И. Ленина (РГАСПИ). Источниками информации для Крыленко были: первый — телефонный разговор с Лениным в ночь со 2 на 3 марта, второй — сведения, полученные членами коллегии Наркомвоена З марта (очевидно, утром или днём) и третий — сведения, полученные теми же лицами на заседании бюро Комитета революционной обороны 3 марта вечером.

Из разговора Н.В. Крыленко с В.И. Лениным следовало, что Ленин намечал создание двух высших военных коллегиальных органов. Над коллегией Наркомвоена председатель СНК планировал поставить два совета: первый — совет из пяти лиц, который предполагалось выделить «из состава Чрезвычайного штаба при Петроградском совете»; второй — Высший военный совет. Обоим органам В.И. Ленин хотел придать статус чрезвычайных, что в условиях революции давало им большие полномочия. «Указанные два учреждения, по выражению тов. Ленина, должны приказывать, все же остальные учреждения и работники военного ведомства исполнять» (докладывал Н.В. Крыленко Совнаркому)[279].

Напомним, что ЧШ ПгВО 22 февраля стал составной частью Комитета революционной обороны. Формулировка Крыленко (или Ленина?) «из состава Чрезвычайного штаба при Петроградском совете» крайне неопределённа. Мы склонны считать, что В.И. Ленин планировал выделить ЧШ ПгВО из Комитета революционной обороны. Последнее подтверждается более точными сведениями о «совете пяти», полученными членами коллегии Наркомвоена 3 марта (об этом сообщил всё тот же Крыленко)[280].

В этом случае, казалось бы, «совет пяти» должен был стать наиболее преданным Ленину контрольным органом: все его члены были большевиками, и притом (в большинстве своём) большевиками-«ленинцами»[281]. Ленин взял на вооружение идею Свердлова о коллегиальном контролирующем органе, но хотел придать ей несколько иное содержание, включив в «совет» таких проверенных большевиков, как М. Лашевич, К. Еремеев, В. Бонч-Бруевич.

О втором органе — Высшем военном совете — у нас больше информации, так как он, в отличие от первого органа, был создан 3 марта и его деятельность изучалась исследователями. Высший военный совет был авторитетным с точки зрения военного опыта и знаний органом. Основу его составили офицеры Ставки Верховного главнокомандующего, прибывшие, как известно, из Могилёва и работавшие ещё с 23 февраля под «неослабным» контролем В.И. Ленина[282]. Для создания полноценного контрольного центра недоставало одного: включить в состав Высшего военного совета партийных работников — военных комиссаров, которые могли бы контролировать военных специалистов.

Первоначально В.И. Ленин в качестве таковых работников предполагал поставить левого эсера П.П. Прошьяна и «левого коммуниста» М.С. Урицкого[283]. Тем самым, Ленин планировал привлечь к делу обороны страны силы двух политических группировок (ПЛСР и «левых коммунистов»), выступавших против подписания мира с Германией[284]. Однако 3 марта был подписан мирный договор с Германией и вторым комиссаром Высшего военного совета стал большевик К.И. Шутко[285].

Из передаваемых Н.В. Крыленко в черновиках докладной записки замыслов В.И. Ленина можно выдвинуть предположение, что председатель СНК предполагал «распределить» контроль над военными специалистами (именно профессионалам В.И. Ленин желает поручить отныне дело воссоздания вооружённых сил) между комиссарами двух правящих партийке одной стороны, и компактным (всего из пяти членов) партийным органом из преданных людей — с другой.

Интересный нюанс находим в итоговом варианте докладной записки — «по плану» Временного ИК СНК — уточнил Н.В. Крыленко, — проектировалось создание «пятёрки из членов Чрезвычайного штаба, в лице Еремеева, Лашевича и других» «при Верховной тройке» (т.е. при Высшем военном совете)[286]. Таким образом, выходит, что В.И. Ленин планировал создание следующей системы высших органов военного руководства: Высший военный совет — состоящий при нём большевистский контрольный орган — коллегия Наркомвоена как непосредственный орган руководства наркоматом.

В планах В.И. Ленина, как видим, не было отведено достойного места коллегии Наркомвоена — последней была отведена почётная третья ступень в иерархии органов высшего военного руководства.

Н.В. Крыленко принял разговор с В.И. Лениным к сведению и буквально на следующий день (3 марта) поднял на заседании комитета «вопрос о реформе [комитета] и выделении из себя (т.е. из комитета. — С.В.) оперативной части во всероссийском масштабе с отделением от себя всех остальных функций». Собравшиеся разделили мнение Главковерха и поручили Крыленко поднять этот вопрос в СНК. Крыленко, выполнив поручение комитета, узнал в СНК, что Временный ИК Совнаркома создал новый высший военный коллегиальный орган — с реформой комитета Главковерх опоздал[287].

К тому же 3 марта был подписан мир с Германией, уничтоживший «чрезвычайную» основу Комитета революционной обороны. С заключением Брестского мира и переездом СНК, а следом и госаппарата в Москву деятельность комитета потеряла свою актуальность и 12 марта датируется последнее его постановление[288].

Ленинский план организации обороны начал претворяться в жизнь немедленно: 3 марта для организации обороны государства и руководства созданием постоянной армии постановлением Временного ИК СНК был образован Высший военный совет. Постановление было оглашено в этот же день на вечернем очередном заседании бюро Комитета революционной обороны Петрограда[289]. Первоначально в состав Высшего военного совета вошли: военный руководитель М.Д. Бонч-Бруевич, политические комиссары П.П. Прошьян (левый эсер) и К.И. Шутко (большевик).

Совнарком указал Высшему военному совету на «необходимость формирования новой армии на началах такой технической подготовки, которая соответствовала бы технической подготовке армий наших вероятных противников»[290].

Какова же была реакция Главковерха на создание Высшего военного совета? Осуществление замыслов В.И. Ленина в полном объёме означало бы, что коллегию Наркомвоена будут контролировать три органа: Высший военный совет, «совет пяти» и Комитет революционной обороны! Особенно возмутил Крыленко «совет пяти»: Главковерх отказывался понимать, как входивший в состав Наркомвоена К.С. Еремеев сможет контролировать его работу, и сомнение в том, что «надзирательский труд» М.М. Лашевича и других будет «производительным»[291]. Единственным основанием постановки над Н.В. Крыленко К.С. Еремеева и М.М. Лашевича был партийный стаж двух последних (Еремеев вступил в партию на 8 лет раньше Крыленко, Лашевич — на 3). Образовательный уровень К.С. Еремеева и М.М. Лашевича был несравним с Н.В. Крыленко — Еремеев получил только начальное образование, Лашевич — незаконченное среднее, в то время как Крыленко — два высших (юридическое и историческое). Ну а формально — как военные «специалисты» — Еремеев, Лашевич и Крыленко друг от друга почти не отличались.

Впрочем, причин для особого негодования у Н.В. Крыленко, в конечном итоге, не оказалось — на создании Высшего военного совета реорганизация высшего военного управления закончилась. Из двух запланированных Лениным органов был организован только один. В.И. Ленин ограничился созданием Высшего военного совета, вероятно, осознав, что одновременное создание двух контрольных инстанций приведёт к ненужному параллелизму их функций и только усугубит путаницу в жизненно важном деле военного строительства. К тому же Высший военный совет действовал весьма успешно и надобность в дальнейшем реформировании высшего военного управления отпала. Высший военный совет, благодаря профессионализму аппарата М.Д. Бонч-Бруевича и отчасти связям генерала, был способен эффективно руководить военным строительством. Было и второе немаловажное обстоятельство: один из двух политических комиссаров (К.И. Шутко) не был на деле партийным лидером, а следовательно, не мог вывести военное ведомство из-под контроля В.И. Ленина (о Прошьяне речь пойдёт ниже).

С первых же дней своего существования Высший военный совет сосредоточился на решении практических вопросов[292] — запрашивал точные сведения о средствах, находящихся в распоряжении военного ведомства[293]; информировал военное руководство, а также центральные и фронтовые органы о своём образовании и ставил их под свой контроль[294]. Кроме того, Высший военный совет сразу же расформировал все, кроме коллегии Наркомвоена, органы, способные внести дезорганизацию в военное управление и помешать тем самым строительству Красной Армии[295].

С созданием Высшего военного совета в новые условия была поставлена коллегия Наркомвоена, которой предстояло налаживать взаимоотношения с новым органом высшего военного руководства.

4 марта не на шутку обиженный Главковерх Н.В. Крыленко составил упомянутый нами текст докладной записки в СНК, представляющий собой жалобу Ленину на проводимую им же — Лениным — политику. В этом документе Крыленко напомнил Ленину о представленных в СНК и лично Ленину докладных записках и негодовал по поводу постановки над коллегией Наркомвоена Высшего военного совета.

Постановка на должность члена Высшего военного совета генерала («старожила Ставки») М.Д. Бонч-Бруевича, даже подконтрольного двум «необстрелянным» комиссарам, по заявлению Крыленко, должна была вызвать недоверие к Наркомвоену масс и повсеместные назначения военруком Высшего военного совета «своих знакомых генералов начальниками»[296]. Особое раздражение Крыленко вызвал чётко отстаиваемый М.Д. Бонч-Бруевичем принцип организации Красной Армии на основе «кадровых рот и кадровых батальонов регулярной армии, развёртываемых в период мобилизации»[297]. В заключение своей записки Крыленко потребовал своей отставки с поста Главковерха и члена коллегии Наркомвоена[298].

Создание Высшего военного совета вызвало мощный резонанс и в коллегии Наркомвоена. Все члены коллегии считали постановку над ними Высшего военного совета нецелесообразной и даже вредной мерой. Однако вопрос о дальнейших действиях коллегии Наркомвоена расколол членов последней на две группы — сторонников ухода из коллегии и сторонников продолжения работы.

Первая группа в лице обоих лидеров коллегии (Н.В. Крыленко и Н.И. Подвойского) встала в резкую оппозицию не только Высшему военному совету, но самому Временному исполкому СНК. Крыленко, выставив свою докладную записку на рассмотрение коллегии Наркомвоена, призвал всё партийное руководство наркомата к коллективному выходу в отставку. Кроме того, Н.В. Крыленко, Н.И. Подвойский и примыкавший к последнему член коллегии Наркомвоена, председатель ГУВУЗ И.Л. Дзевялтовский[299] стали открыто бойкотировать курс на строительство новой армии. 5 марта Н.В. Крыленко, Н.И. Подвойский и И.Л. Дзевялтовский даже сделали попытку отстоять свою позицию через печать — они опубликовали декларацию, в которой признали, что «одним из условий мира является полная демобилизация армии», на смену которой придёт всеобщее военное обучение[300].

Н.В. Крыленко, написав докладную записку В.И. Ленину, рассчитывал, что коллегия Наркомвоена в пику В.И. Ленину целиком уйдёт в отставку, если СНК не отменит постановление своего Временного исполкома о создании Высшего военного совета.

Однако коллегия Наркомвоена, собравшаяся 6 марта в составе шести членов — И.И. Юренева, М.С. Кедрова, К.А. Мехоношина, Э.М. Склянского, П.Е. Лазимира и В.А. Трифонова — отказалась следовать за «группировкой» Н.В. Крыленко. Именно исходя из постановки над комиссариатом «Верховного контролирующего и распорядительного учреждения из трёх лиц, из которых один [имеется в виду генерал М.Д. Бонч-Бруевич] совершенно чужд духу работ комиссариата, а два других [П.П. Прошьян и К.И. Шутко] не имеют никакого представления о его работе», большинство членов коллегии приняло решение «в интересах дела» остаться на занимаемых должностях[301].

В.И. Ленин продолжал проводить свою политику. 9 марта 1918 года он создал специальную комиссию из военных специалистов (А.Н. Андоггского, Ю.Н. Данилова, В.М. Альтфатера) и дал ей поручение: подготовить к 15 марта план организации «военного центра для реорганизации армии и создания мощной вооружённой силы на началах всеобщей социалистической милиции и всеобщего вооружения рабочих и крестьян». В этот же день была удовлетворена просьба Крыленко об отставке. К сожалению, документальные свидетельства о деятельности комиссии военных специалистов до сих пор не выявлены, хотя их поисками занимались историки[302]. Однако мною выявлено одно важное косвенное свидетельство об этой комиссии. В черновике докладной записки Н.В. Крыленко В.И. Ленину, составленной Главковерхом от имени членов коллегии Наркомвоена, упоминается выработанный комиссией проект. Крыленко пишет, что «основной его (проекта. — С.В.) чертой, по словам тов. Прошьяна, является двоякое разделение вооружённых сил на красную милицию и регулярную армию. Последняя комплектуется на основе всеобщей повинности и при помощи всё той же системы кадровых частей и кадрового командного состава»[303]. Из цитируемого фрагмента следует, что комиссия с поставленной задачей справилась: требуемый В.И. Лениным проект был составлен — а раз его читал П.П. Прошьян, то и заказчик проекта (В.И. Ленин) наверняка был с ним ознакомлен.

К десятым числам марта 1918 года были окончательно оформлены два взгляда на строительство Красной Армии. Н.В. Крыленко и Н.И. Подвойский (первоначальное фактическое руководство Наркомвоена) ратовали за полную демобилизацию армии и всеобщее военное обучение[304]; военные специалисты (члены созданной 9 марта комиссии) — за всеобщую мобилизацию и разделение сил на красную милицию и регулярную армию из кадровых офицеров.

10–11 марта 1918 года имела место дискуссия о полномочиях военных комиссаров в Петроградском бюро ЦК РСДРП(б). На заседании бюро 10 марта было единогласно принято предложение А.А. Иоффе о «назначении Троцкого Главным народным комиссаром [по] военным делам». Однако на следующий день в «питерской части ЦК» произошёл раскол по вопросу о компетенции военных специалистов — должны ли большевики осуществлять непосредственное руководство войсками. При этом трое (Л.Д. Троцкий, А.А. Иоффе, Г.И. Благонравов) высказались за предоставление широчайших полномочий комиссарам (вплоть до «права расстрела на месте генералов [в] случае их измены»), при невмешательстве комиссаров в оперативно-стратегические распоряжения; но большинство членов бюро «решило взят[ь] на себя оборону Петрограда, внешнюю и внутреннюю, со вмешательством также [в] стратегические и военно-технические распоряжения военных специалистов». Таким образом, большинство питерского ЦК, в пику Ленину, придерживалось мнения, что дело обороны республики должно находиться в руках партийных работников, а не профессионалов. 11 марта Иоффе сообщал Ленину о согласии Троцкого встать во главе военного ведомства; настаивал на немедленном проведении назначения последнего через СНК и распубликовании этого назначения. Иоффе был уверен: если этого не сделать, у большевиков «разбегутся те военные специалисты, которые теперь работают»[305].

13 марта было принято постановление СНК о назначении Л.Д. Троцкого вместо Н.И. Подвойского наркомом по военным делам. При этом член Высшего военного совета К.И. Шутко освобождался от занимаемой должности, вместо него членом совета и одновременно «исполняющим обязанности председателя» Совета также был назначен Л.Д. Троцкий. Должность Верховного главнокомандующего, «согласно предложению, сделанному товарищем Крыленко», была упразднена[306]. Таким образом, «треугольник перевернулся» (выражение М.А. Молодцыгина): во главе теперь стоял ответственный партийный работник, а не военспец[307]. Примечательно, что Кирилл Шутко сам не понял, зачем Ленин назначил его одним из высших военных руководителей: по его собственному заявлению, «условия возникновения ВВС сопровождались неясностью его политической характеристики в глазах тех, для кого создавался этот Совет. Военное руководство, отдаваемое специалисту, является только деталью в плане, основное содержание которого есть решение — натиску обученной, опытной империалистической немецкой армии противопоставить, в мере возможности, высоко подготовленные кадры нашей Красной Армии, создаваемой для защиты революции»[308].

19 марта Л.Д. Троцкого утвердили в должности председателя Высшего военного совета[309]. Перед Красной Армии стояла гигантская по своему масштабу задача — ведение Гражданской войны: первоначально в рамках Советской России, в перспективе — в рамках всего мира[310]. И в марте 1918 года организацию новой армии передоверили главному апологету идеи мировой революции. Новая армия стала настолько необходимой, что Л.Д. Троцкому даже не понадобилось настаивать на новом назначении: он просто дал уговорить себя в Петрограде, где у него были сторонники ещё со времён председательства в Петросовете, а затем принял вынужденное предложение Ленина, не способного более терпеть «дискуссионный клуб по военным вопросам»[311].

В личном фонде Льва Троцкого сохранилась копия его прощального послания к Петроградскому военно-революционному комиссариату — одному из органов, работавших параллельно Петроградскому ЧК в первые месяцы её существования:

В ВОЕННО-РЕВ[ОЛЮЦИОННЫЙ] КОМИССАРИАТ

Уважаемые товарищи.

Приказом Сов[ета] нар[одных] Комиссаров] я вызван в Москву. Так как мне, вероятно, придётся там остаться в течение ближайшего времени, то я прошу принять мою отставку в качестве председателя В[оенно]-р[еволюционного] комиссариата.

Думаю, впрочем, что, как только вырешится вопрос об организации управления Петроградским военным округом, существование В[оенно]-р[еволюционного] к[омиссариа]та потеряет смысл: функции её должны будут перейти отчасти к округу, отчасти к политическим комиссарам при соответственных военных руководителях. «Охранея» (так в тексте, правильно: «охранные». — С.В.) функции должны будут, по моему мнению, перейти целиком к комиссии т. Урицкого (Петроградской ЧК. — С.В.): таким путём будет уничтожен заедающий нас параллелизм учреждений.

С товарищеским приветом Л. ТРОЦКИЙ

16/111—1918 г. Смольный

С подлинным верно: зав. архивом А. [Кржановский]

29/111—[19]24 г.

Подлинник получил для Л[ьва] Д[авидовича] [Кржановский][312].

Уже после оформления Высшего военного совета (коллегии) Ленину, Свердлову и Троцкому пришлось отстаивать «новый курс» на IV Всероссийском съезде Советов, созванном по инициативе ПЛСР и состоявшемся 14–16 марта 1918 года. Левые эсеры (и, соответственно, большинство членов коллегии Наркомвоена) одержали формальную победу над сторонниками курса на скорейшее строительство массовой регулярной Красной Армии: декларировалось создание и повышение обороноспособности страны «на началах социалистической милиции» и всеобщего военного обучения. Над большевистской властью в Красной Армии нависла угроза левоэсеровской «опасности» (выражение Николая Крыленко).

18 марта на заседании ЦК РКП(б) выступил с докладом Я.М. Свердлов. Доклад был связан с решением ЦК ПЛСР о выходе наркомов — левых эсеров из СНК в знак протеста против заключения Брестского мира. По итогам обсуждения в большевистском ЦК из состава Высшего военного совета был выведен левый эсер П.П. Прошьян[313]. Этот момент крайне важен: 19 марта 1918 года ЦК ПЛСР опубликовал специальное разъяснение левоэсеровского ЦК по поводу своего постановления о выходе членов ПЛСР из СНК. ЦК ПЛСР «настоятельно» разъяснил, что «означенное решение не распространяется ни на коллегии при комиссариатах, ни на организации местной советской власти, члены коих обязаны оставаться на своих местах»[314]. И действительно, как заметили составители сборника «Левые эсеры и ВЧК», выход левых эсеров из СНК был «политически беспроигрышным шагом», так как ПЛСР «осталась во ВЦИК, коллегиях наркоматов и ВЧК, в местных советах»[315]. А вот из Высшего военного совета большевики, воспользовавшись демонстративным решением ЦК ПЛСР, вывели лево-эсеровского комиссара. Это свидетельствует о том, что целью левых эсеров, делегировавших в Высший военный совет члена своего ЦК, был политический контроль ПЛСР над строительством армии, а большевики хотели единоличного контроля над армией.

Теперь в составе Высшего военного совета остались только военный руководитель Совета (формально лишь военный специалист, но фактически — как брат управляющего делами СНК — человек близкий партийному руководству) и один из лидеров большевистской партии. Формально Высшему военному совету был необходим ещё один политический комиссар. После решения левых эсеров о выходе из СНК политический контроль в Высший военный совет могли осуществлять только большевики.

19 марта Троцкий стал председателем Высшего военного совета и по совместительству — наркомом по военным делам[316]. Выбор Троцкого не был случаен: во главе всего дела обороны Советской республики теперь стоял один из лидеров партии большевиков (что было своеобразным оформлением роста значения военного ведомства). Бывший лидер «межрайонки» и председатель Петросовета, обладавший властными амбициями и умевший их реализовывать; полиглот и блестящий оратор Троцкий как никто другой подходил к должности председателя Высшего военного совета — органа, идею создания которого Троцкий в своих воспоминаниях «почему-то» приписал себе[317].

Партийный лидер во главе военного ведомства, представляется уступкой коллегии Наркомвоена, по заявлению Крыленко, пусть и наделённого «диктаторскими полномочиями», но непременно «своего партийного товарища»[318]. Представляется интересным, что, с точки зрения полемики, у членов Наркомвоена был на руках «козырь»: военкомат Петроградской трудовой коммуны свидетельствует, что Троцкий первоначально «энергично» придерживался точки зрения, что «военная власть, дело формирования, снабжения армии и распоряжение всеми военными силами в мирное время должны всецело находиться в руках Совдепов»[319].

Лев Троцкий, кстати, немедленно оценил свои новые возможности — 19 марта 1918 года на заседании СНК он поставил вопрос о замене Высшего военного совета Высшим советом народной обороны под своим председательством. Фактически предложил Ленину и его команде добровольно сделать себя военным диктатором. Предложение отклонили: «Признавая необходимым создание Общего комитета народной обороны в качестве политического и делового центра и объединение в нём морского ведомства и Народного комиссариата по военным делам, вопрос этот отложить обсуждением до более конкретного выяснения»[320]. То есть — «при первом удобном случае, при первой возможности, как только позволят государственные дела».

Однако свою идею об органе, наделённом чрезвычайными полномочиями, Троцкий всё-таки воплотил в дальнейшем. Таким органом стал созданный 2 сентября 1918 г. Революционный военный совет Республики — самый мощный коллегиальный орган высшей военной власти.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.