А король-то голый!
А король-то голый!
— На нем ничего нет! — закричал наконец весь народ.
Король содрогнулся, ему показалось, что люди правы. Однако он все же решил довести церемонию до конца. И он принял еще более гордый вид, а камергеры шли за ним следом, притворяясь, будто несут шлейф, хотя на самом деле никакого шлейфа не было.
Х.-К. Андерсен. Новое платье короля
Знаменитая сказка, заключительный фрагмент которой вынесен в эпиграф, вспомнилась мне недавно вот по какому поводу. В начале ноября газета «Літературна Україна» разместила на своих страницах сочинение некоего Петра Захарченко «Об истине в истории и украинском праве», где высказывалось недовольство моей статьей «Университетское невежество», опубликованной в известной антиукраинскими пассажами газете «2000». (2000. 2011. № 38. 23–29 сентября).
Причина недовольства понятна. В той статье разбиралась скандально невежественная книга «История украинского права», которую ее авторы безуспешно пытались выдать за «учебное пособие». А одним из этих авторов как раз и был г-н Захарченко. И хотя его фамилию я не упоминал, Петр Павлович принял критику близко к сердцу, очень обиделся и посчитал своим долгом ответить.
Разумеется, ни об одной из позорных ошибок, содержащихся в книге (а о них, собственно, и шла речь в «2000»), мой оппонент не упомянул, ни одного моего утверждения не опроверг. Вместо этого доктор юридических наук, кандидат исторических наук, доцент (все свои «титулы» он аккуратно выписал) взялся пропагандировать откровенно русофобские тезисы «Истории украинского права». Прежде всего тезис о том, что «между украинцами и русскими отсутствует какое-либо антропологическое и генетическое юродство».
«И что же тут нового или ужасного?» — вопрошает г-н Захарченко. По его мнению, все это было известно давно. «В поддержку авторского коллектива учебного пособия можем сослаться на утверждение таких историков, как Н. Костомаров (русский), В. Антонович (поляк), но из-за нехватки места делать этого не будем», — уверенно заявляет мой оппонент.
«Из-за нехватки места» — конечно же отговорка. Позволю себе предположить, что с работами названных им ученых Петр Павлович просто незнаком. Николай Костомаров неоднократно указывал, что великорусы и малорусы вместе составляют «нашу общую нацию». «Русская народность делится на две ветви: южнорусскую (иначе — малорусскую) и севернорусскую (иначе — великорусскую)», — подчеркивал историк.
О том же (и тоже неоднократно) писал Владимир Антонович. Так, касаясь эпохи казацких восстаний, он констатировал, что закончилась она (эпоха) «освобождением местной народности и общинно-казацкого порядка из-под шляхетского ига и соединением Малороссии с однокровною и одноверною массою русского народа при Богдане Хмельницком». Да — между малорусами и великорусами существовали этнографические различия, как существовали они в то время между частями любой другой крупной нации, расселенной на сколько-нибудь обширном пространстве (например, между немцами Нижней и Верхней Германии, французами Северной и Южной Франции, итальянцами севера и юга Италии, поляками Великой и Малой Польши и т. д.). Да — Костомаров и Антонович (оба ярые украинофилы) акцентировали внимание именно на различиях, иногда намеренно преувеличивая их. Но полностью отрицать родство между двумя ветвями одной нации ученым и в голову не пришло.
Не большую осведомленность проявляет г-н Захарченко при изложении мнения другого историка — Павла Милюкова. Петр Павлович ссылается на его «Очерки по истории русской культуры» и заверяет, что там «содержатся утверждения, которые и 100 лет назад не вызывали никаких возражений». Далее следует цитата из Милюкова: «Все мы на глаз готовы признать финские черты в типе великоросса». Усмотрев тут признание финно-угорского происхождения великорусской народности, мой оппонент торжествующе заключает: «Как видим, в России умели и умеют мыслить объективными категориями даже тогда, когда они не очень приятны. Не мни, Каревин, из себя большего русского националиста, чем русские ученые».
На самом же деле видим мы лишь недостаточную компетентность кандидата исторических наук П. Захарченко. Надо ничего не знать о лидере российских либералов Павле Милюкове, чтобы причислять его к русским националистам. Антинационалистическая позиция Павла Николаевича, между прочим, хорошо просматривается в тех самых «Очерках», которые г-н Захарченко якобы читал. Приведенная же цитата выдернута из контекста. Обнаружение «на глаз» каких-то «финских черт в типе великоросса» не означает, что эти черты в нем доминировали. Милюков ничего такого и не утверждал. Он писал: «Вопрос о смешении славян с финнами тоже остается до сих пор не вполне решенным. Все мы на глаз готовы признать финские черты в типе великоросса; но тем не менее физические признаки смешения до сих пор не поддаются точному научному определению. В недавней работе проф. Зографа мы нашли было антропологическое подтверждение наших априорных ожиданий: славянин оказывался высокорослым блондином, финн — низкорослым брюнетом; в среднем Поволжье автор думал найти следы различных степеней смешения между теми и другими. Но антропологи разрушили цифры, на которых пр. Зограф основывал свои заключения, и мы опять остаемся при одних предположениях».
Кроме того, Милюков-ученый также считал великорусов и малорусов двумя разновидностями русской нации. В отличие от Милюкова-политика, всячески поддерживавшего украинское движение. На противоречие его политических заявлений его же собственным научным выводам Милюкову не раз публично указывали (в том числе с трибуны Государственной думы).
Что же касается уверений г-на Захарченко, будто тезисы о финно-угорском происхождении великорусов «и 100 лет назад не вызывали никаких возражений», то здесь мой оппонент опять-таки демонстрирует слабое знакомство с российской историографией. Ученые отмечали, что некоторая примесь финской крови у живших на северо-восточной границе Руси славян не превращала их в финнов, как не превращала в тюрков славянских жителей юго-восточной границы древнерусского государства примесь тюрской крови. Вот что, например, отмечал «100 лет назад» профессор И.И. Смирнов: «Русские историки иногда склонны приписывать финскому элементу слишком важное значение в образовании великорусской народности… Принимая во внимание то, что русские были земледельцами, а финны в большинстве рыболовами и охотниками, мы имеем право предположить, что с начала соприкосновения русских с финнами русские оказывались в большинстве… Наступательный характер борьбы Северной Руси с угро-финнами, численный перевес славян над чудью определяют особенности, которыми должно было характеризоваться соприкосновение двух рас: северно-русские племена больше изменяли природу финских племен (уподобляя их себе), чем изменялись сами. Относительно большая чистота крови сохранилась у племени победителя».
О том же (и тогда же) писали видные историки Юрий Готье и Митрофан Довнар-Запольский: «Русская колонизация с половины Х в. и вплоть до татарского нашествия быстро двигалась… Более слабый финский элемент стал быстро тонуть среди русских колонистов, перенимать их культуру, язык и религию, и быстро исчезает». Выдающийся русский филолог Алексей Соболевский подчеркивал, что добавка некоторого количества финской крови «в северо-восточную отрасль русского народа… не сделала русских северян ни финнами, ни финно-руссами. Она не оказала ни малейшего влияния на единство русского языка. Кроме нескольких слов, существующих в окраинных северных и восточных говорах и чуждых русскому литературному языку, финны не внесли в русский язык ничего».
Уместно привести мнение и уже упоминавшегося Владимира Антоновича: «Переселившиеся на север в Х–ХII столетиях южноруссы выделились в тип нынешнего великоруса». То есть великорусский тип, по признанию историка, имел все-таки славянскую, русскую основу. Вот только г-н Захарченко ничего об этом не знает.
Еще один представитель науки, которого мой оппонент тщетно пытается привлечь в союзники, — советский антрополог (ныне уже покойная) Татьяна Алексеева. Петр Павлович цитирует ее слова: «Основу вятичей и поволжских кривичей составляют финно-угорские племена». Манера выдергивать из текста цитаты, внимательно не вчитываясь и не вдумываясь в сам текст, и тут сыграла с г-ном Захарченко злую шутку. Ибо после приведенного заявления (надо сказать, весьма сомнительного) Алексеева указывает, что современные русские, проживающие в соответствующем регионе, потомки не вятичей и поволжских кривичей, а кривичей — западных и новгородских славян.
Не получается у моего оппонента обосновать ссылками на Алексееву и собственные умозаключения об украинцах как о самых чистокровных славянах. По Алексеевой, такие предки украинцев, как древляне и волыняне, не избежали сильного влияния балтийских (не славянских) племен, поляне вообще не являлись славянами, а «в сложении физического облика украинского народа принимали участие наряду со славянскими элементами элементы дославянского, возможно, ираноязычного субстрата». Где же тут славянская чистокровность?
Справедливости ради стоит отметить, что Алексеева, как правило, только предполагает, а не утверждает (хотя в пересказе г-на Захарченко это выглядит именно как утверждение). Далеко не все ее гипотезы нашли научное подтверждение. Некоторые из них уже опровергнуты другими исследователями. Наверное, поэтому и Петр Павлович допускает, что суждения сей дамы авторитетны не для всех, и предлагает акцентировать внимание на трудах дореволюционных историков. Но о них уже говорилось.
Другой тезис «Истории украинского права», энергично поддерживаемый г-ном Захарченко, — об «убогости» русского разговорного языка. В отличие, конечно, от украинского. Мой оппонент считает, что матерщина проникла в Украину вместе с «русификацией». Он указывает на «нормы Устава князя Ярослава (церковного)», предусматривавшие «правовые санкции за обиду представителей различных общественных слоев словами из нецензурного лексикона» и позднее ставшие «нормами украинского национального права».
«Действовала ли подобная охрана общественной морали именно относительно грязной ругани в Московском царстве? — ставит вопрос Петр Павлович. — Пересмотрите Стоглав 1551 г., Соборное уложение 1497 г., другие документы Московщины этой эпохи, — и вы там такого не увидите. Отсутствие четких правовых санкций на употребление нецензурных выражений открывало шлюзы для их повсеместного использования». Отсюда и делается вывод о российском происхождении матюков в Украине.
Как же было на самом деле? Ну, во-первых, матерные выражения получили в нашем крае широкое хождение еще до так называемой «русификации». Достаточно вспомнить о знаменитом письме запорожцев турецкому султану. Или о свидетельстве французского инженера Гийома де Боплана, зафиксировавшего (напомню: еще до воссоединения Малой и Великой Руси) наличие в обрядах казаков «всяких грязных и скандальных песен».
Во-вторых, Устав князя Ярослава о церковных судах предусматривал наказание не «именно за грязную ругань», а за оскорбление замужней (и только!) женщины. Прошу прощения у читателей, но из документа, как и из песни, слов не выкинешь. Соответствующее место в Уставе звучит так:
«Аще кто зоветь чюжую жену блядию…» и т. д. Это рассматривалось как оскорбление семьи и поэтому наказывалось. Грамотный юрист обязан был бы обратить внимание на такой нюанс.
В-третьих, наличие названного слова в церковном уставе говорит о том, что к «нецензурному лексикону» оно может быть отнесено с некоторой натяжкой (опять-таки квалифицированный правовед это бы заметил). А также о том, что данное слово имело хождение на территории нынешней Украины еще до того периода нашей истории, который в соответствующих кругах называют «русификаторским».
В-четвертых, доктору юридических наук, тем более специализирующемуся на истории права, не мешало бы знать разницу между Судебником и Соборным уложением. К сведению г-на Захарченко, в 1497 году земские соборы еще не созывались. О каком «соборном уложении» он ведет речь?
В-пятых, наказание за «лай» (оскорбление словом) предусматривалось в законодательстве Северо-Восточной Руси. Эту тему затрагивали и Двинская уставная грамота 1397 года, и судебники 1497, 1550 и 1589 годов, и Стоглав 1551 года (сборник постановлений церковно-земского собора, насчитывавший 101 главу), и Соборное уложение 1649 года (с которым, вероятно, мой ученый оппонент и перепутал более ранний судебник).
Специально против сквернословия была направлена царская грамота, датированная 1648 годом: «А кто учнет впредь браниться матерно, и тем бесчинникам от государя царя и великого князя Алексея Михайловича, быть в торговой казни (то есть подвергнуться битью кнутом на торговой площади. — Авт.), а от государя патриарха в великом запрещении».
Все эти документы опубликованы. И достойно удивления, что вроде бы профессиональный историк-правовед с учеными степенями о них не проинформирован. Плохо ориентируется он и в других затрагиваемых в статье вопросах — о крепостном праве, о «московском деспотизме». Ошибки г-на Захарченко можно перечислять долго, но думаю, вышеприведенного достаточно.
Завершает он свое сочинение тем, что подчеркивает «специально для хамовитых оппонентов», что «каждый из авторов пособия неоднократно довел свою профессиональную состоятельность научными публикациями. Два года назад я согласился работать с ними и горжусь соавторством в одном из первых пособий по истории украинского права».
Предмет гордости каждый, конечно, вправе выбирать для себя сам. Можно, например, подобно голому и глупому королю из сказки Андерсена, гордиться воображаемым прекрасным нарядом. А можно — столь же воображаемой «профессиональной состоятельностью». О таковой «состоятельности» некоторых соавторов моего оппонента говорит то, что они понаписывали в «Истории украинского права». А непосредственно о «профессиональной состоятельности» самого Петра Павловича — его сочинение в «Литературной Украине».
И последнее. Г-н Захарченко назвал мои статьи в «2000» «опусами ненависти». Позволю себе с этим не согласиться. Могу заверить моего обличителя, что никакой ненависти ни к нему, ни к другим авторам скандального «учебного пособия» я не испытываю. Ну хотя бы потому, что никого из них лично не знаю. Да если бы и знал, то не стал бы ненавидеть. Так как полностью разделяю мысль английского лексикографа и литературного критика Сэмуэля Джонсона: «Нельзя ненавидеть человека, над которым можно посмеяться».
P. S. Когда эта отповедь была почти написана, г-н Захарченко опубликовал еще одно сочинение, на этот раз в газете «Столичние новости». В сущности, это лишь слегка измененный вариант того, что напечатала «Літературна Україна». Разве что добавилось агрессивности, а в конце мой оппонент скромно рассуждает о своей честности и объективности. Я позвонил в «Столичные новости», предложил дать ответ. Увы, главный редактор с ходу отверг такую возможность. Думаю, не надо объяснять, почему газеты, печатающие таких вот «честных» и «объективных» авторов, боятся открытой полемики.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.