Заключение

Заключение

«Восемь зим уже сменились над могилой храбрецов, потерю которых Франция будет еще долго оплакивать, и воспоминания об этой великой борьбе, поставившей Россию на край гибели, еще свежи в нашей памяти»²⁴⁴. Так выразился француз Ж.-М. Шопен в 1820 году. Разумеется, ни французы, ни русские не готовы забыть страшный 1812 год. В Москве оставленные им рубцы еще надолго останутся на стенах домов и в умах. А далеко, очень далеко от Москвы и России, люди тоже вспоминают эту войну, пожар, Березину… Многочисленные солдаты, попавшие в плен к русским, возвратились во Францию лишь после падения империи. Только в августе 1815 года новый король Людовик XVIII добился освобождения последних оставшихся в живых воинов наполеоновской Великой армии, той самой, что заставила трепетать мир и разрушила многие надежды. По мнению многих европейских наблюдателей, вторгшись в огромную империю царей, Наполеон совершил роковую ошибку. Желая овладеть Москвой, он изменил историю мира и оставил вечную отметину в памяти народов. Адольф де Кюстин уверенно говорил о «непростительной ошибке, допущенной Наполеоном, когда он пошел на Москву»²⁴⁵. И он не единственный, у кого об этом периоде сохранились тягостные воспоминания.

Французы, чьи свидетельства мы использовали в этой книге, первые из тех, кто не могут, не хотят забыть. Из четверых только аббат Сюррюг не пережил испытаний. Он умер от последствий московского пожара 21 декабря 1812 года. Его героизм и преданность пастве, проявленные несмотря на возраст и болезни, навсегда сохранятся в сердцах членов французской колонии в Москве. 22 августа 1826 года, в воскресенье, приход Сен-Луи-де-Франсэ решил воздать ему торжественные почести, установив вечную ежегодную службу в его память²⁴⁶. Останки его были погребены на кладбище для иностранцев, на окраине города, там же, где спустя несколько десятилетий после пожара воздвигли монумент жертвам 1812 года²⁴⁷. Совсем недавно московские городские власти уничтожили могилу аббата Сюррюга, несмотря на старания отцов-ассумционистов спасти «французский участок». Сегодня осталась только память о нем…

Судьбы трех выживших французов сложились по-разному. Из них лишь один решил остаться в Москве. Речь идет о шевалье д’Изарне, который проживал в городе вплоть до своей кончины, наступившей 25 декабря 1840 года, ему было 77 лет. В Москве он продолжал заниматься делами, участвуя в экономическом возрождении города после пожара. В 1829 году он опубликовал работу на сорока двух страницах, озаглавленную «О снижении рыночных цен на сельскохозяйственную продукцию в России». Речь идет об исследовании, написанном для конкурса по политической экономии, за которое он получил почетную премию. Его работа была издана Императорской академией наук 29 декабря 1829 года. Что же касается его воспоминаний о пожаре, он и не думал их публиковать, поскольку, будучи мирным по характеру человеком, не хотел возбуждать страсти и ненависть. Скорее, он старался забыть эту драматическую страницу своей жизни и отдал все силы служению стране, приютившей его после французской революции. Если о нем и упоминалось впредь, то лишь в контексте его трудов о Российской империи, которая на протяжении XIX века развивала свою экономику и все больше открывалась Европе.

Артисты Луиза Фюзий и Арман Домерг навсегда вернулись во Францию. Г-жа Фюзий первой ступила на родную землю. Выжившая в катастрофе на Березине, вместе с разложившейся наполеоновской армией она находилась в шаге от смерти и пережила сильнейшие физические и психологические потрясения. Вернувшись через Санкт-Петербург, далее через Швецию и Германию во Францию, она пыталась возобновить свою театральную карьеру, не без трудностей, но в ореоле «спасшейся на Березине». «По моем возвращении во Францию, – писала она в своих «Мемуарах», – когда меня хотели представить или рекомендовать какому-либо влиятельному на тот момент лицу, употребляли следующую формулу: «Она прошла Березину». Используя свои обширные связи, Луиза Фюзий писала для многочисленных журналов, таких как «Ле Глоб», «Ле Конститюсьонель» или «Ла Франс мюзикаль». Но собственно артистическая карьера ее была закончена. После пребывания в Англии она окончательно поселилась на родине, где в 1841 году опубликовала свои «Воспоминания». С 1844 по 1848 год она возглавляла «Ревю дез Ар, де ла литератюр». И в 1848 году она умерла, не приобретя ни богатств, ни известности, многими позабытая. «Я начала жизнь в революцию 1790 года и заканчиваю ее в революцию 1848 года», – писала она, словно переворачивая последнюю страницу книги своей насыщенной и бурной жизни, в которой наиболее яркими определенно были эпизоды, связанные с Москвой в 1812 году.

Арман Домерг вернулся во Францию тоже через Вильну, но после двадцати шести месяцев ссылки, проведенных вдали от семьи. После освобождения он провел около трех месяцев в Москве. Итак, он покинул Москву 20 января/1 февраля 1815 года и направился в Вильну. Путь на санях оказался унылым и трудным. Путешественник страдал от холода, неудобств транспорта и вида жестоких следов отступления французов из России. «Здесь я встречал заново отстроенные деревни, чуть дальше – еще лежащие в руинах города, и повсюду – следы наших бедствий», – с горечью констатировал он. Но мысли о том, что скоро он увидит жену и обнимет сына, помогали Домергу справиться с этими минутными слабостями. И наконец долгожданный день встречи наступил! «Слезы моей жены, ласки моего ребенка стерли всю горечь прошлого, оно осталось позади», – с волнением рассказывал он. Маленькая семья воссоединилась, целая и невредимая, отныне ничто не могло омрачить их будущего. Конечно, существовали материальные затруднения, откладывавшие их возвращение во Францию. Но, единая и счастливая, семья терпеливо преодолевала все административные препоны. «Ибо, освобожденная указом Александра, по законам мира и прав человека, – уточнял он, – моя жена, тем не менее, фактически оставалась пленницей». К последним формальностям, выполнения которых требовала русская полиция, добавились и финансовые проблемы. Семья располагала лишь двенадцатью дукатами, чего, конечно, было недостаточно для путешествия в Париж. Но А. Домергу удалось получить заем, и, после трех недель пребывания в Вильне, он вместе с домашними был готов к отъезду. 21 февраля/5 марта 1815 года маленькая семья отправилась в путь, сперва в Польшу. 2/14 марта 1815 года они прибыли в Варшаву. Далее – Пруссия. Путешествие прошло относительно хорошо, несмотря на некоторые трудности на русско-польской границе. Причина их содержалась в том, что Домерг вез с собой записки, которые делал на протяжении всех лет своей ссылки; он намеревался опубликовать их во Франции. «Осмелиться писать о России и вывозить свои записи за границу!.. И меньшего хватило бы, чтобы надеть на меня кандалы и отправить на вечную ссылку в Сибирь». Ясно, что русские не хотели, чтобы во Франции рассказывали об ужасах войны 1812 года. В Германии ситуация была не лучше, потому что немцы сохраняют очень сильную неприязнь к французам и Наполеону. «Ненависть к самому имени французов казалась еще более сильной и более глубокой. Она проявлялась главным образом в мрачных взглядах, которыми нас встречали по дороге». Только лишь в Польше французов встретили как друзей.

Г-н и г-жа Домерг получили разрешение поселиться в Гамбурге, несмотря на то что там сильны были антифранцузские настроения, но Лизелотта родом из этого города, поэтому маленькая семья чувствовала себя там в безопасности. Кроме того, Арман встретил там земляка и товарища по ссылке, г-на Этьена, бывшего гувернера из Москвы, также входившего в число заложников, высланных Ростопчиным. Мужчины поведали друг другу о последних месяцах своих страданий и выживания. Тем не менее чета Домергов более чем когда-либо мечтала вернуться во Францию, особенно после поражения Наполеона при Ватерлоо.

На сей раз казалось, что наполеоновское царствование закончилось навсегда! После тринадцати лет отсутствия Домерги ступили на французскую землю. Они отплыли из порта Гамбурга 2/14 сентября 1815 года и через десять дней прибыли в Гавр. Оттуда они быстро добрались до Парижа, где жила мать Армана Домерга. Встреча получилась волнительной, с криками и слезами. Артист не без гнева узнал, что знаменитый Ростопчин уже живет в Париже, где нашел убежище и покровительство. Он прожил там несколько лет, а умер в 1826 году в Москве. Что сказать? Что делать? Таков ход истории! В конце концов, проявив мудрость и величие души, Арман Домерг решил не возвращаться мыслями к страшному прошлому, а жить… жить для жены и сына. «Одним словом, чего ради восставать против прошлого? Я перенес ссылку и страдания в ней, это правда. И что же? Многие отправились в ссылку и не вернулись оттуда!» Этими словами заканчивается книга, написанная московским французом после многих лет, прожитых им в России. В Париже он поселился с семьей в доме номер двадцать шесть по улице Пти-Льон-Сен-Совер, в простонародном квартале в центре города²⁴⁸, и представлялся «драматическим артистом». Со временем он оставил артистическую карьеру и стал «театральным обозревателем». Он переехал в дом номер двадцать девять по улице Пти-Карро в том же квартале. Там 11 декабря 1837 года умерла его жена Лизелотта, родившая ему пятерых детей. В 1839 году, в возрасте 57 лет, Домерг снова женился на Луизе-Анне-Виржини Поммерей, работавшей буфетчицей. 15 января 1841 года артист умер в своей парижской квартире, прожив весьма насыщенную жизнь.

Со смертью аббата Сюррюга, возвращением к делам шевалье д’Изарна и отъездом во Францию Луизы Фюзий и Армана Домерга связанная с войной страница истории французской колонии в Москве окончательно закрывается. Наши четыре свидетеля рассказали, как их соотечественники, оказавшиеся в России, жили и страдали в 1812 году. Они свидетельствовали от имени всех, кто остался в тени, молчании и страхе, от имени всех, кто не смог или не пожелал оставить свои свидетельства. Много лет спустя, в 1892 году, французский путешественник Арман Сильвестр с волнением открыл для себя огромный город – Москву. С его губ сорвалось восторженное приветствие городу царей, который Наполеон пытался уничтожить в начале XIX века:²⁴⁹

Москва, священный город с золотыми куполами,

Мать верующих, сестра Вечного города,

Москва, бастион права, стоящий на пути роковых завоевателей!

О стены твоего Кремля, красные, словно стол для разделки мяса,

Разбился наш орел и сломал себе крылья,

Он почувствовал, как солнце умирает в его глазах,

Точно тьма ночи затемняет кристалл.

Твои дымящиеся руки удушили нашу славу,

У подножья твоих дворцов остались наши трофеи,

И наши побежденные пушки мирно дремлют.

И пусть ты стала для нас полем смерти,

От всего моего французского сердца к твоим священным стенам,

К небесам возносится крик о прощении!

Ave Москва!

Накануне заключения франко-руского союза 1893 года A. Сильвестр призвал к примирению и искуплению. Конечно, и через восемьдесят лет после пожара в словах поэта чувствовалось волнение, но волнение, ослабленное временем и перипетиями истории. Речь шла не о том, чтобы забыть 1812 год, а скорее о том, чтобы навсегда закрыть эту драматическую страницу франко-русских отношений, и сделать это с восхищенным приветствием, полным надежды на будущее: «Ave Москва!» – «Приветствую тебя, Москва!».

Да, «Ave Москва» – такой привет, несомненно, будут произносить на протяжении многих десятилетий многочисленные французы, поселяющиеся в этом огромном деловом городе, амбициозном и гостеприимном к иностранцам. В 1830 году Э. Дюпре де Сен-Мор писал: «После 1815 года колония понемногу возродилась; ваши соотечественники нашли приют на еще теплом пепле великой Москвы. Их не обвиняли, им не говорили: «Если это сделал не ты, так твои братья». Сегодня четыре тысячи французов мирно занимаются промышленностью и финансовыми операциями на берегах Москвы-реки, под покровительством правительства, защищающего их так, словно они являются для него родными»²⁵⁰.

«Приветствую тебя, Москва!», «Ave Москва!» – с уверенностью повторяла эта новая французская колония, которая, по меньшей мере, до 1917 года создавала на русской земле другую историю, о которой, возможно, когда-нибудь тоже будет написана отдельная книга…

С. А.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.