5. О значении пути «из варяг в греки»

5. О значении пути «из варяг в греки»

Крупнейшей ошибкой лиц, занимавшихся историей Древней Руси, была переоценка роли норманнов, сиречь варягов, на пути «из варяг в греки». В нем видели магистраль, по которой текли две волны норманнов или скандинавов: купцов и разбойников.

И то и другое неверно. Утверждали это многие, но одно дело утверждать голословно, а другое — опираться на факты. Факты же говорят решительно против такого представления.

Обратимся прежде всего к торговле. Подавляющее большинство исследователей, как норманистов, так и антинорманистов, согласны в одном: «Торговый путь через Волгу открыт скандинавами раньше, чем путь через Днепр, и этот волжский путь для шведской торговли имел большее значение, чем путь через Днепр» (Шахматов. Древнейшие судьбы русского племени, стр. 46).

Шведский исследователь Арне в своей работе (Т.-J. Arn?. La Su?de et l?Orient. Upsala, 1914) говорит: «La route de la Volga a ?t? ouverte au traffic de meilleure heure et avait aussi une plus grande importance pour le commerce su?dois au IX et X si?cle que la route du Dnepr» — фр. «Путь по Волге был открыт для передвижения в наилучшую пору и к тому же был более важен для шведской торговли в IX и Х веках, нежели путь по Днепру» (стр. 90).

В. А. Бартольд, Ф. А. Браун, В. А. Брим, Ю. Готье, М. С. Грушевский, В. Пархоменко, А. Погодин, С. Середонин, А. Шелянговский и другие говорят о том же вполне согласно. Расхождение между ними только в сроке, когда именно скандинавы начали пользоваться волжским путем.

Самые ранние из монет, найденных на волжском пути, — это индо-парфянские, относящиеся к первому веку нашей эры, затем идут сасанидские IV–V веков.

Бартольд (В. А. Бартольд. История культурной жизни Туркестана, 1927) на основании китайских источников говорит (стр. 17), что в V веке в Туркестане уже покупали янтарь, привозимый туда из Прибалтики. «Это известие, — говорит он, — указывает, по-видимому, на существование в то время балтийско-каспийского торгового пути, имевшего до IX века несравненно больше значения, чем путь балтийско-черноморский».

П. Смирнов полагал, что скандинавы пользовались волжским торговым путем еще до VI века. Ф. Браун относил начало торговых сношений Скандинавии с Востоком по волжскому пути к середине VIII века или даже концу его, В. А. Брим и Т. Арне — к началу IX века и т. д.

Все, однако, согласны в одном: волжский путь стал известен гораздо раньше днепровского и значение его было также несравненно большее.

Арне (стр. 89) дает цифры, показывающие реальное соотношение в значении этих путей. Археологические изыскания в Швеции показывают, что в IX веке торговля с арабами была во много раз больше, чем с греками: на 40 000 арабских монет приходится только 200 греческих, иначе говоря, арабская торговля в 200 раз превосходила греческую. (Новейшие данные поднимают число арабских монет в Скандинавии до 100 000.)

Учитывая эти цифры, следует не забывать, что эти 200 греческих монет могли достигнуть Скандинавии не днепровским, а волжским путем, и что действительная разница еще больше. В самом деле, значительное число греческих монет, найденных в Скандинавии, относится к V–VII векам, т. е. эпохе, когда днепровский путь, как полагают, еще не действовал.

Наконец, не только монеты, а вообще предметы византийского происхождения были весьма редки. Арне прямо говорит (стр. 207): «Tous les objectes de provenance byzantine trouv?s en Su?de… sont du reste rares» — фр. «Все предметы византийского происхождения, найденные в Швеции… в остальном редки».

Против этих фактов возражать не приходится, поэтому легенду о большой торговле «из варяг в греки» необходимо раз и навсегда отбросить и к ней не возвращаться, а если и возвращаться, то только с поучительной целью, как не следует делать ошибок, опираясь на одни умствования.

Совершенно естественно, что наряду с тем, что в Скандинавии следы торговли с Византией ничтожны (более того: вообще связи с ней), мы имеем и другой факт решающего значения: ни греческие, ни скандинавские, ни русские, ни иные источники ничего не говорят нам о торговле между греками и скандинавами.

Если бы она была, должны были быть договоры или какие-то иные существенные следы. История несомненно оставила бы следы каких-нибудь особых случаев, обычных в торговле: ограбления или убийства купцов, кражу их имущества, ссор, драк, наличия торговли с ними в промежуточных пунктах пути, обложения их таможенными налогами, задержания их, переговоров об их выкупе и освобождении, ограбления мирного населения вооруженными купцами, различных столкновений на почве речного, морского или гужевого транспорта и т. д.

Обо всем этом мы не находим решительно ничего, а ведь Русь должна была быть промежуточным звеном, через земли которой плыли лодки и по земле которой тащили эти лодки волоком, и это не была узкая полоска земли, а необъятное тысячеверстное пространство.

Сама Русь издавна торговала со своими соседями, и мы имеем договоры ее с Византией, Готландом, ганзейскими городами и т. д.

Отсутствие сведений о торговле между Скандинавией и Византией на протяжении веков может быть объяснено только одним путем: ее почти не существовало.

Существовала торговля руссов с греками, но не скандинавов с греками через Русь. Ни скандинавов-купцов, специализировавшихся на торговле с Византией, ни греческих купцов, торговавших со Скандинавией, история не знает. Те имена купцов, возможно скандинавов, которые мы находим в договорах Руси с греками, принадлежали купцам не транзитной торговли, о транзитной торговле нет нигде ни малейшего намека.

Если бы греки ездили в Скандинавию, то сведения Константина Багрянородного о Руси не были бы столь бедны и сбивчивы, и уж о волоках и самом Новгороде он сказал бы хоть два слова.

Существовало, однако, еще одно, основное обстоятельство, препятствовавшее осуществлению широкой торговли скандинавов с греками, — это огромная протяженность и трудность пути, — это обстоятельство решало всё.

Лицам, разглагольствующим о пути «из варяг в греки», мы советовали-бы прежде всего взять географическую карту и сойти с Олимпа на землю для ознакомления с реальностью. Если русский летописец упомянул о пути «из варяг в греки», то не следовало быть такими наивными, чтобы думать, что, мол, сел и поехал. Путь из Скандинавии был чрезвычайно длинен, труден и опасен.

Древние источники говорят, что для того, чтобы пересечь Балтийское море из Скандинавии, требовалось пять дней. Но до этого пункта из отдаленнейших пунктов Скандинавии нужно было еще довезти товар.

Далее надо было проехать вдоль всего Финского залива, усеянного мелями, скалами и подводными камнями. Не следует при этом забывать, что он часто замерзает и тем ограничивает плавание во времени. Далее: способом передвижения были только весла и паруса. На первых очень далеко и быстро не уедешь, если лодка загружена товарами (а иначе не было смысла ездить в Царьград), а вторые почти бессильны против противного ветра в заливе, где не очень-то полавируешь.

Затем надо было проехать против течения сравнительно короткую (если не ошибаемся, в 60 км), но быструю и полноводную Неву; авторам, витающим в эмпиреях, мы советовали бы проделать хоть это путешествие на веслах, чтобы понять, что это значит в действительности.

Далее необходимо было пересечь Ладожское озеро, которое, как правило, замерзает и в которое можно проникнуть только после того, как весь лед его пройдет через Неву, а это ограничивало время, в которое могло начаться долгое и длинное путешествие в Царьград. К сожалению, мы сейчас не располагаем точными данными о времени вскрытия северных рек и озер.

Из Ладоги, опять-таки против течения, нужно было проехать всю реку Волхов, т. е. расстояние по прямой линии не менее 200 км. Здесь варяги должны были непременно останавливаться, чтобы получить пропуск для проезда через Новгород и его земли. Конечно, это было связано с потерей времени, уплатой пошлин и разными проволочками, а главное — с миром с Новгородом, что бывало не часто. Даже если скандинавы и были в мире с Новгородом, то это не означало, что они могли получить пропуск, ибо новгородцы воевали с кем-то другим, и в подобных случаях скандинавские купцы могли попасть в руки врагов Новгорода, а «на войне, как на войне». С другой стороны, и новгородцам невыгодно было пропускать купцов, ибо те добровольно или по принуждению могли сообщить врагу сведения, важные в военном отношении.

Однако на Волхове существовало еще одно затруднение, о котором все пишущие о пути «из варяг в греки» забывают, — это Гостиннопольские пороги. Мощная гряда известняков преграждает здесь его течение, пороги тянутся на протяжении около 12 км. Волхов быстро стремит свои воды среди обрывистых известковых берегов высотой до 20 м.

Здесь должна была происходить перегрузка товаров, привезенных из-за моря, на суда мелкой осадки, либо, если товар шел к морю, на суда, могущие выдержать морское путешествие.

Для купцов местных это препятствие было, конечно, одолимо, но для купцов из заморья эта перегрузка была связана с наличием необходимого речного транспорта или вообще совершенно налаженной системы транспорта вплоть до Киева, где опять совершалась перегрузка на суда, способные выдержать морское путешествие. Самое название порогов — «Гостиннопольские» — указывает на остановку здесь купеческих судов[13]. Однако есть все основания думать, что Новгород оказывался конечным пунктом путешествия из Балтийского моря чужих купцов.

Далее путь шел через всё озеро Ильмень, а потом через реку Ловать, опять-таки против течения по прямой линии не менее 300 км. Затем начинался волок километров в 30 по крайней мере. Что представлял собой труд тащить тяжело нагруженные лодки на вальках или на колесах посуху, — можно себе представить, ведь никто, кроме купцов, в благоприличном состоянии волока заинтересован не был! Кроме того, всё это совершалось в весеннюю распутицу.

Всё давалось только применением отчаянной физической силы, ибо техника того времени была весьма примитивна, а путь шел по самым диким, топким и, главное, лесистым местам, где населения вообще было мало и получить достаточную помощь людьми или лошадьми было невозможно. Наконец, если, допустим, помощь была получена, можно себе представить, сколько она стоила!

Не следует забывать, что волок был уже не в области Новгорода, — значит, надо было платить новые пошлины и т. д.

После волока, оканчивающегося у городка Усвята, следовал участок пути километров в 40 по течению по притоку Западной Двины. Отметим, что если бы волок этот был на пути большой международной торговли, то здесь неизбежно должно было образоваться крупное поселение, делавшее большие обороты. Но этого не было, и об этом волоке, борьбе за него, конфликтах в его районе и т. д. история хранит гробовое молчание.

Далее путь шел по реке Каспле километров 90, опять-таки против течения, затем новый волок и, наконец, много сотен километров вниз по течению Днепра к Киеву.

Здесь, согласно Константину Багрянородному, предстояло купить новые лодки, оснастить их и перегрузить товары. Несколько дней затем уходило на ожидание запоздавших. Наконец, в начале июня отправлялись из Киева.

Если первая часть пути (до Киева) была тяжелой, то вторая часть была вдобавок и опасной, ибо печенеги устраивали засады, и вообще только от Дуная купцы чувствовали себя в безопасности.

Какой адский труд представляла собой переправка через пороги на Днепре, описано подробно у Багрянородного. Он, даже не зная «прелестей» первой части пути (до Киева), заканчивает описание словами: «Здесь оканчивается их многострадальное, страшное, трудное и тяжелое плавание». Но ведь это было только полдела — надо было еще вернуться, пройдя те же мытарства.

Отсюда совершенно ясно, что купцами не могли быть люди легкой наживы, какими были скандинавы, в их духе было только грабить подобных купцов.

Возвращались из Царьграда поздней осенью. Совершенно очевидно, что добраться с весны и до начала июня из Скандинавии было часто просто физически невозможно из-за позднего размерзания северных рек и озер и ледохода. Варяжские купцы должны были забрасывать свои товары в Ладогу или Новгород еще с осени и, проведя зиму там, присоединяться к торговой экспедиции славян.

Если славянам удавалось возвращаться еще к зиме, то варягам, вероятно, случалось и оставаться на Руси на зимовку при раннем замерзании северных рек. Таким образом, путь из Скандинавии в Византию и обратно занимал около года, а то и более.

Другой торговый путь — Волжский — представлял гораздо более удобств: начинался он от Ладоги, далее шел волок и широкий волжский путь вниз по течению. Никаких порогов не было, не было и печенегов, ибо берега Волги в верхнем течении были населены весьма скудно финнскими племенами, никогда воинственностью не отличавшимися. Наконец, что самое главное, путь был гораздо короче. Уже в Болгарском царстве[14], т. е. на полпути к Каспию, купцы могли обменять свои товары на товары Юга и Востока и вернуться. Для всей операции было достаточно нескольких месяцев.

Однако и наличие волжского пути не может изменить основного факта: торговля Скандинавии с Византией всеми путями была весьма незначительна.

Итак, мы решительно должны отвергнуть представление, что скандинавские купцы широко пользовались путем «из варяг в греки». Теоретически это можно допустить, но практически это надо еще доказать.

Путь «из варяг в греки» был путем исключительно местным, т. е. самих руссов, они организовывали торговые экспедиции, они везли свои товары, они проходили большую часть пути по своим землям, наконец, их путь был заметно короче, чем у скандинавов.

О пользовании греками этим путем мы не находим ни малейшего намека. Скандинавы, конечно, пользовались этим путем, но в незначительном объеме и будучи всегда в зависимости от руссов и в Новгороде, и по пути, и в Киеве, — всюду их могли остановить, не дать съестных припасов, не продать лодок, снастей и т. д.

Таким образом, широкая торговля скандинавов с греками через Русь — совершенный миф.

Переходим теперь к рассмотрению другого мифа. А. Погодин (Белград, 1938) писал: «…на важнейшем водном пути “из Варяг в Греки” была расположена целая система гарнизонов, превратившая норманнов из случайных завоевателей в создателей государства». Почти каждое слово в этом отрывке ложно, и трудно придумать большую карикатуру на действительную историю, чем это сделал А. Погодин.

Прежде всего, никогда норманны не были «создателями государства» (подразумевается, русского). Русское государство, по крайней мере Киевская Русь, бывшая его ядром, существовало задолго до появления Рюрика в Новгороде (в этом труде читатель найдет немало доказательств этого).

Нельзя, далее, путать кучку людей, династию Рюрика с целой скандинавской нацией, вернее нациями. Здесь обычнейшая ошибка логики: «pars pro toto…» (лат. — «часть вместо целого»). Напомним, далее, что норманская династия (а может быть, славянская?!) немедленно растворилась в славянском море, — это признается даже самыми ярыми норманистами.

Никогда норманны «случайными завоевателями» Руси не были, да и, вообще, как прикажете понимать суть этого выражения — «случайные завоеватели»? А. Погодин не в состоянии привести ни одного факта «завоевания» Руси норманнами. Рюриковичи не завоевывали Новгорода, они — воины-профессионалы, были приглашены для организации регулярной и надежной обороны страны, защитниками от нападений своей же братии скандинавов, если верить, что они были скандинавы.

История Новгорода начинается глухим упоминанием того, что он был данником варягов, но не следует мерить прошлого аршином современности. Одно дело — платить дань, т. е. соглашаться на меньшее зло, а другое дело — быть завоеванным. Мы не имеем ни малейших указаний, что варяги до Рюрика навязывали славянам свой язык, свою веру, свои обычаи, свой государственный строй, — всё сводилось к платежу дани.

Но когда это меньшее зло разрослось и гнет дани (вернее насилий) стал слишком тяжелым, новгородцы выгнали варягов за море силой, а чтобы оградить себя и соседние финнские племена от повторения насилия, — решили организовать постоянную армию, с системой крепостей («городов») и с опытным военачальником во главе.

И здесь опять-таки ошибка — «pars pro toto». Если Новгород, допустим, был некоторое время данником варягов, то это не значит, что данником их была вся Русская земля вдоль пути «из варяг в греки», как это утверждал А. Погодин.

Даже если мы возьмем Новгород, то на протяжении всей его достоверной, писаной истории мы ни разу не застаем его в подчинении у варягов. С варягами бывали небольшие стычки на самой окраине Новгородской земли, и только; стычки, всегда оканчивавшиеся в пользу Новгорода.

Вряд ли А. Н. Насонов, 1951, прав, пишучи: «Изучая образование территории Новгородской “области”, приходим к убеждению, что 40-е — 50-е годы XI века были переломными. В эти десятилетия, приблизительно, во всяком случае не ранее, Ладога окончательно перешла в руки новгородцев. Рогнвальд Ладожский умер, по-видимому, в 1030 году (по Fagrskinna[15]), и его сменил сын Элиф. В середине XI века Ладога (Aldeigjuborg) исчезает со страниц северных “норманнских известий”».

Дело в том, что из «Эймундовой саги» видно, что Рогнвальд Ладожский владел Ладогой, потому что был двоюродным братом Ингигерды, жены Ярослава Мудрого. Он вовсе не был владельцем Ладоги, а только управителем ее по поручению Ярослава.

Представление, что Ладога была своего рода «t?te-de pont» (фр. «плацдарм, предмостное укрепление») на пути к Волге и Каспийскому морю, и из-за нее велась борьба между новгородцами и скандинавами, вряд ли верно: положительных исторических данных в этом отношении у нас нет.

Вообще, можно предполагать, что первое столкновение славян с новгородцами произошло на почве торговли Скандинавии с Востоком. Вооруженные скандинавы, богатые людьми, оружием и товарами, легко захватили южную часть Ладоги и волок к Волге у одного из финских племен, если вообще эта область кому-то принадлежала и не оставалась незаселенной. Можно думать, что здесь должна была быть скандинавская фактория, но точных данных для доказательства этого нет.

Новгородские «словене» в своем вековечном «Drang nach Osten»[16] в конце концов столкнулись со скандинавами в районе Ладоги и пошли далее, как колонизаторы, на север и восток. Однако материально и организационно скандинавы были в этом месте сильнее, хотя и не образовывали здесь своего чисто скандинавского государства. Это привело к тому, что новгородцы и приильменские славяне, равно как и окрестные финнские племена, стали платить дань варягам.

Завоевывать новгородцев в полном смысле этого слова, т. е. селиться на их земле, заставлять жить на свой лад и т. д. скандинавам было нечего. Они были заняты более добычливым и спокойным делом: волжской торговлей, извлечением выгоды из окрестных племен (путем ли торговли, путем ли получки дани), а также разбоями по Великому волжскому пути и Каспию у народов древних культур, у которых было чем поживиться.

Когда насилие варягов стало, однако, нестерпимым, славяне и финны восстали, прогнали варягов, пригласили общего военачальника с постоянным войском.

Как обстояло дело с Ладогой и волжской торговлей после изгнания варягов, сказать трудно. Скорее всего, можно предположить, что торговля скандинавов продолжалась, ибо в ней было заинтересовано и окрестное население.

В Ладоге, надо полагать, было своего рода двоевластие: номинально это была славянско-финская область, а фактически главную роль играли скандинавы, в Ладоге заправлял деньгами капитал, находившийся в руках скандинавов.

Таким образом, если говорить о «завоевании», то только самая незначительная, пограничная часть новгородской территории могла быть иногда под владычеством скандинавов.

Завоевание норманнами Руси — плод чистейшей фантазии Л. Погодина и иже с ним. Возможно, что во времена неписаной истории скандинавы и подчиняли себе временно северных славян, но об этом спорить нечего: о нем мы решительно ничего не знаем.

Не лучше обстоит дело и с утверждением, что на пути «из варяг в греки» «была расположена целая система гарнизонов» (подразумевается норманских). Погодин хочет изобразить норманнов в роли властителей страны, осевших на узловых пунктах-крепостях, из которых они управляют страной и тем создают государство.

В писаной истории ничего в пользу этого представления нет, ни прямо, ни косвенно. Всё это сплошная, детская, безответственная фантазия, роняющая достоинство исторической науки.

Никакой системы норманнских гарнизонов не было — были крупные славянские города в узловых пунктах, где сидели славянские князья и их ставленники. Всё управление и политика были в славянских руках и всё было подчинено славянским интересам, всё подчинялось Руси, хотя изредка совершалось и через норманские руки.

Погодин, как и другие норманисты, не понимает азбучной истины: норманны (варяги) на Руси играли ту же роль, что и остзейские бароны в России в XIX и XX веках: им жилось на Руси неплохо, они были, очевидно, «plus royalistes que le roi» (фр. «бо?льшими роялистами, чем король») и так же добросовестно били своих компатриотов, как в 1914–1917 годах.

Как князь, так и его наместник опирались в своей власти на дружину, в которую входили и норманны, но никогда последние ни количественно, ни качественно не играли решающей роли и не вели своей особой скандинавской политики.

За всю историю Руси мы вообще не знаем ни одного случая, когда норманнская дружина руководила бы князем или устроила переворот, свой, норманнский, в своих интересах.

Наоборот, через всю историю красной нитью проходит очень осторожное, недоверчивое отношение к варягам, ими пользовались, но их боялись и чрезвычайно остерегались. А. А. Погодин в одной из своих работ (1938, стр. 28) прямо пишет о варягах: «Это была грубая воинская среда, которая была нужна, но была и опасна».

Нет никакого сомнения, что варяжская дружина всегда, поэтому, была в меньшинстве. Когда же особые обстоятельства требовали присутствия большого числа их, то с ними и в этом случае особенно не церемонились и им не потакали. Однако совершенно ясно, что если бы правление на Руси было норманнским, то дружинники норманны постоянно пользовались бы предпочтением и фаворитизмом. Несомненно также, что и отдельные лица и целые группы их (родственники и друзья сидящих на Руси варягов) лились бы нескончаемой волной на теплые места на Руси, а это должно было вызывать взрывы народного недовольства. Этого история совершенно не знает, ибо на деле варяги были только наемниками, купленными шпагами, и иной роли не играли.

Когда Ярослав Мудрый во время междуусобицы вынужден был призвать значительное число варягов и те стали позволять себе слишком много, то новгородцы просто перебили их, даже не спросившись князя и явно против его воли.

Когда Владимир Великий при таких же обстоятельствах завладел с помощью варягов Киевом и те потребовали по две гривны с жителя, то Владимир их просто обманул, сначала пообещав, что уплатит скоро (собирает, мол, средства), затем, удержавши у себя на службе наиболее ценных из них, остальную часть просто сплавил в Грецию.

Даже в этих условиях видно, что варяги были в меньшинстве и не посмели силой взять того, что им следовало (к этому мы еще вернемся), — их в конечном результате перебили бы всех, поэтому они и удалились в Царьград со скрежетом зубовным.

Из всего того, что нам известно, одно бесспорно: никогда варяжская дружина на службе у русских князей не играла самостоятельной роли, — это были только наемники, которых остерегались и держали на почтительном расстоянии.

Что же касается воевод-норманнов и людей высокого ранга, то многие из них играли видную роль, например, как послы, как воспитатели молодых князей (главным образом в отношении военного искусства), как советники или администраторы. Однако у нас нет никаких данных, что они играли ведущую политическую роль. Не они определяли общую политику данного князя, а вся среда, которая была подавляюще славянской. За всю историю Руси мы не имеем ни одного восстания варягов против князя, попытки переворота дворцового типа и т. д. Варяги всегда в тени, и нигде нет ни малейшего намека на «засилье» норманнов, что непременно было бы, если бы норманны играли самостоятельную роль или количественно были значительными.

Таким образом, ни купцами, ни завоевателями, организовавшими сеть факторий вдоль днепровского пути, варяги не были, — всё это только раздутый до невероятных размеров факт, что Рюрик явился в Новгород с варяжской дружиной.

Норманисты часто ссылаются на нахождение крупных захоронений норманнов в разных местах Руси, совершенно не считаясь, однако, с логическим анализом этих находок.

Во-первых, нахождение предметов скандинавского типа в захоронениях еще не говорит о том, что похоронены были скандинавы. Такие предметы, как мечи, были предметами экспорта в отдаленнейшие страны. Мы находим в Египте балтийский янтарь в очень древних могилах (что подтверждено химическим анализом), но это не значит, что прибалтийцы жили в Египте. Необходимо, чтобы самый тип захоронения был скандинавским. А это не установлено во множестве случаев с достоверностью (в особенности если раскопки относились к XIX веку, когда норманизм царил безраздельно). Наконец, никогда датировка захоронения не установлена точно: разные исследователи расходятся во мнениях на целые столетия.

Во-вторых, крупные захоронения могут быть просто кладбищами варягов, которые служили (и умирали) здесь в течение не десятков, а сотен лет. Стремление хоронить «своих» поближе к своим господствует у всех народов до сих пор.

В-третьих, что главное, такие захоронения, если они были даже массовыми и одновременными, вовсе не говорят о завоевании данной области варягами. Дело объясняется проще: во время осады данного поселения одновременно погибли от болезней, ран или были убиты именно воины-наемники, дело которых и заключалось в том, чтобы воевать. Естественно, что всех их погребли вместе.

В-четвертых, если быть последовательными и видеть в каждом захоронении с варяжским оружием доказательства пребывания варягов в данном месте в качестве завоевателей, то надо дать себе труд нанести на карту все подобные находки и увидеть, что почти вся Восточная Европа была под владычеством скандинавов, — доказательство «ad absurdum» (лат. «доведенное до абсурда»).

Недавно М. Таубе («Rome et la Russie», 1947) развил целую теорию о том, что варяги сидели твердо на Немане, владея Гродно, и что именно оттуда Аскольд захватил Киев, теорию маловероятную и не поддержанную фактами.

Можно также напомнить о раскопках Пастернака под Плиснеском[17] в Галиции («Плеснеск» «Слова о полку Игореве»), доказывающих также наличие «варягов» под самыми Карпатами. Означает ли это, что мы должны продвинуть границу варяжской державы до самых Карпат? На деле это означает, что у князя в Плеснеске была на службе варяжская дружина, а в одной из войн с врагами или междуусобии некоторая часть их была убита. Если же следовать норманистам, надо принять, что в Плеснеске сидел и владел им варяжский князь.

Наконец, не следует забывать, что большие захоронения варяжского типа найдены по волжскому пути, т. е. пути в обход Древней Руси. Эти варяжские захоронения были, по-видимому, древнее эпохи Рюрика и не имели к Руси никакого отношения[18], ибо Русь к тому времени еще только направлялась к Волге. Значит, говорить о покорении славян варягами на Волге вообще не приходится.

Остается еще рассмотреть роль скандинавов как боевых дружин, пересекавших Русь для завоевания или грабежа чужих стран, но не Руси. Сведения, которыми мы обладаем в этом отношении, чрезвычайно скудны, неточны и относятся в большинстве случаев еще к дорюриковским временам, которые известны нам гораздо хуже, чем рюриковские, о которых мы почти ничего не знаем. Всё высказанное авторами по отношению к дорюриковской эпохе — догадки и предположение, порой, может быть, и вероятные, но недоказуемые.

В летописи, например, мы находим туманное сообщение, что полоцкий князь Рогволод, к дочери которого неудачно сватался Владимир Великий, пришел княжить из заморья. Норманисты, конечно, считают его не Рогволодом, а Рогнвальдом, скандинавом, завоевавшим полоцкое княжество.

Мы лично убеждены, что действительная история Полоцка принесет нам много нового, интересного, но доказательства норманистов (вроде Таубе) для нас совершенно неубедительны. Почти все их «доказательства» — жалкое фантазерство.

Если Рогволод = Рогнвальд (что не исключено), то явился он из заморья во времена Святослава, т. е. уже в эпоху писаной истории. Следовательно, должны были бы найтись следы этого на Руси, либо в хрониках народов-соседей этого угла Европы, либо, наконец, в скандинавских сагах, — ведь если была война, то она не могла остаться бесследной, в особенности у страны, бедной яркими историческими событиями. Поэтому гораздо вероятнее, что Рогволод появился в Полоцке в силу каких-то причин мирного характера; наконец, Рогволод мог просто быть славянином из заморья.

Если бы присутствие в Полоцке на княжении скандинава Рогнвальда означало экспансию скандинавов на восток (что теоретически весьма вероятно), то почему вся дальнейшая история не дает ни малейшей связи Полоцка со Скандинавией? Почему Рогволод не получил поддержки скандинавов в борьбе с Владимиром? Почему после смерти Рогволода не явились претенденты на его престол из Скандинавии? Почему мы вообще не знаем ни одного нападения скандинавов на Русь через Западную Двину? Если скандинавская экспансия была, то почему она оборвалась как раз в момент начала нашей писаной истории?

Как только мы подходим к эпохе писаной, т. е. достоверной истории, так все следы норманнов-завоевателей с их факториями, гарнизонами и т. д. исчезают, и, кроме приглашенного Рюрика да его наемной дружины, мы никого на территории Восточной Европы не находим. Как по щучьему велению, гордые завоеватели исчезают, а вместо них оказываются лакеи. Этот факт настолько очевиден и неоспорим, что буквально нельзя понять, где было у норманистов критическое чутье, чтобы не понять фальши в построении.

Скандинавская экспансия на восток была издавна, но каков был ее объем, характер и результат — вот вопрос. Взглянем на карту — путь из бедной Скандинавии на Русь (скажем, для ее завоевания) или в Византию (скажем для торговли или грабежа) гораздо удобнее через Западную Двину (или Неман), чем путь через Волхов.

Начинался он с незамерзающего морского залива, был северной своей частью вдвое короче пути через Волхов, одним волоком меньше, простирался по землям с крайне редким населением, которое не могло оказать серьезного сопротивления организованной военной силе. И все-же… кроме торговых факторий, скадинавы ничего не имели. Немецкий Drang nach Osten начался на несколько столетий позже[19] и здесь не столкнулся ни с каким скандинавским сопротивлением.

Напомним, что набег датчан на куров (Курляндия) в 853 году был отбит с огромными потерями, и только в 854–855 годах Олаф Шведский подчинил себе куров (временно), т. е. овладел побережьем, самый же Hinterland, материк оказался совершенно нетронутым.

В середине IX века мы застаем только начало экспансии скандинавов. Но завоевателями в полном значении этого слова они не были — это были либо налетчики, неожиданно нападавшие, грабившие и исчезавшие поскорее, либо более оседлые враги, заставлявшие платить регулярную дань, но на землях покоренных народов не селившиеся и в глубь страны не проникавшие.

Легко сказать — завоевать, но трудно сделать. Разбросанное население убегало в чащи, и добыть его оттуда не было возможности, надо было знать дороги, условия жизни и проч. Удержать крупный город, конечно, можно было, но на деле скандинавы не создали в глубине страны ничего в полном смысле подвластного, как это мы видим несколько столетий спустя у Тевтонского ордена, опутавшего всю страну сетью замков и крепостей.

Из того, что мы знаем, видно, что торговый (и военный) путь через Западную Двину или Неман на Русь в Киев был крайне глухим. Мы вообще не имеем ни одного факта, указывающего, что этими путями хоть раз кто-то воспользовался. Всё высказанное норманистами в этом направлении — голая теоретизация. Если бы эти пути были проложенными путями, то вся наша история имела бы иной вид, а в особенности мест, лежавших вдоль этих путей. В действительности же о них в истории гробовое молчание, а места предполагаемых волоков до сих пор принадлежат к самым глухим и непроезжим.

Не лучше обстоит дело и с другим путем завоевателей-норманнов — с путем «из варяг в греки». Едва ли не единственным примером его использования может служить нападение мифического русского князя Бравлина из Новгорода на Крым около 838 года. Данные об этом мы находим в житии Стефана Сурожского[20] — источнике, в сущности, апокрифического характера, где истина перемешана с вымыслом в такой степени, что трудно отделить одну от другого. Наконец, нападение могло быть и со стороны Волги — Дона (к этой теме мы намерены вернуться позже специально).

Таким образом, за время писаной истории Руси ни одна боевая иностранная дружина не пересекала Руси для войны с ее соседями. Были мелкие разбойничьи шайки норманнов (вроде Гаральда Норвежского), но они пропускались только с согласия Руси и не без ее материальной заинтересованности. Известно, например, что Гаральд Норвежский отправлял в течение 14 лет всё награбленное для хранения в Новгород. Очевидно, немало из этого осталось в качестве «вена»[21] за Елизавету Ярославну, на которой он в конце концов женился.

Если мы видим на территории Руси войска норманнов, то всегда в качестве наемных войск. Русь вовсе не была большой проезжей дорогой, по которой шел кто угодно и куда угодно: просторы Руси были огромны, неизвестны и почти непроницаемы. Конечно, мнение Мавродина (1946, стр. 172), что, «направляясь из Новгорода на юг, Олег шел по недавно только проложенному пути “из варяг в греки”, — другая крайность, но что путь этот не был свободен для всех — факт бесспорный.

Перед отправляющимся из Скандинавии в Царьград прежде всего вставал вопрос о пище — везти за тысячи километров продовольствие было немыслимо. Следовательно, запасы надо было возобновлять по пути, что возможно только в условиях мирных отношений с населением Руси. Купцам это, конечно, удавалось гораздо легче, но отрядам вооруженных воинов это было, как ни странно, гораздо труднее.

Для того чтобы силой взять пищу из крупного населенного пункта, надо было его взять, т. е. преодолеть засеки, валы, рвы, стены и т. д., которые, конечно, защищались самым ожесточенным образом, и это, конечно, могло вызвать войну по всей линии пути. В незащищенных же мелких селениях нечего было взять, ибо запасы зерна и т. д. хранились в тайниках, а скот при малейшей опасности угонялся в глушь. Захватить можно было только ничтожное количество пищи, недостаточное для прокормления большого отряда.

Далее, даже совершенно беззащитное население могло задержать вооруженного врага пожарами, завалами, западнями, отравлением колодцев и т. д. Тем более, что настоящих дорог тогда не было. «Теребите дороги!» — приказал прежде всего Владимир, желая расправиться со своим непокорным сыном Ярославом.

Пробиваться сотни километров в чужой земле среди лесов и болот — вещь физически невозможная. Значительная часть пути пролегала по мелким рекам, где условия были не лучше. Именно это обстоятельство и было причиной того, что мы не видим норманнов ни в роли завоевателей, ни даже в роли временных захватчиков. Если они и проходили через Русь, то только с ее согласия.

Пусть норманисты не соблазняются примерами «подвигов» норманнов в сравнительно густонаселенной Западной Европе. Даже там нападения норманнов совершались главным образом по побережьям морей и очень крупных рек. На Руси же были не те масштабы, не те условия, наконец, нечего было грабить у «лапотников» (выражение летописи). Вот этой-то азбучной, элементарной истины норманисты понять не могут.

Заговоривши о водных путях сообщения в Древней Руси, остановимся на некоторых деталях, которые мало или вовсе не подвергались обсуждению. Возникает прежде всего вопрос: почему в Древней Руси не пользовались широко другим, более спокойным и удобным путем, связывающим Русь с Византией и Востоком, именно — Доном и его притоками?

Если взглянуть на карту, то бросается в глаза, что два притока Дона — Северский Донец и Оскол — не только касались юго-восточной окраины Руси, но отчасти и прорезали ее. Северский Донец начинается севернее современного Белгорода и самым названием своим показывает, что он был рекой славянского племени «севера». Оскол подходит своим верховьем почти до широты Курска. Таким образом, обе эти реки могли, хотя бы частично, удовлетворять нуждам торговли Южной Руси.

Могут предположить, что обе эти реки не были достаточно судоходны, но они и по сей день могут пропускать катера и большие лодки. Что же говорить о времени 1000 лет назад, когда реки были гораздо полноводнее! Наконец, весенние разливы позволяли пользоваться даже весьма солидными судами.

Были и другие выгоды: путь был сравнительно очень короток, ни порогов, ни волоков не было, значительная часть пути пролегала по совершенно незаселенным областям с кочевниками, в нижнем же течении Донца и Дона имелись значительные поселения и даже города. Далее путь выводил в мелководное Азовское море, вдоль берегов которого легко можно было добраться до Крыма, Тьмуторокани, в Хазарию, на Кавказ и далее в Византию.

Казалось, имелись все условия налицо для оживленной и крупной торговли, имелись основания для борьбы за этот торговый путь и т. д., но история молчит, хотя мы имеем положительные данные, что этим путем пользовались. Так, например, Игорь, после разгрома греческим флотом, бежал домой не через устье Днепра, а через «Боспор Киммерийский», т. е. через Керченский пролив. Значит, путь этот был, и был безопаснее.

Далее, нельзя не задуматься, как Ольговичи, княжившие в Чернигове, княжили одновременно и в Тьмуторокани, бывшей их наследственной вотчиной. Ведь они могли сообщаться с Тьмутороканью только водным путем: Северский Донец — Дон — Азовское море.

Мы знаем также вполне достоверно, что запорожские казаки совершали часто свои нападения на турецкое побережье не через Днепр, а через Азовское море, используя реку Молочную, затем волоча свои «чайки» к верховьям реки Волчьей (вероятно, настоящее ее название — «Волочья» — от слова «волок»). Оттуда они входили в Самару, приток Днепра. Этот путь был очень коротким и безопасным. Вряд ли древние руссы не знали этого пути, который позволял им обходить трудные днепровские пороги.

Словом, трудно понять, почему руссы не пользовались широко указанными путями для большой торговли. Вероятнее всего, потому, что торговля не была еще достаточно развита.

Остается теперь обсудить еще один путь из Скандинавии в Черное море, который, сколько нам известно, совершенно не обсуждался, а между тем имел все основания для своего существования: это путь через Вислу. Не замерзающее в устье Вислы море давало возможность торговать круглый год. Путь был заметно короче, чем упомянутые выше по Волхову, Западной Двине или Неману. Путь по Висле имел два варианта: 1) через верховья притока ее, Западного Буга, к верховьям Припяти и 2) через верховья притока ее Сана к верховьям Днестра. Первый вариант — Западный Буг — Припять мало чем отличается от пути Неман — Припять и т. д. Волок пролегал по невероятному сплетению болот и озер и, надо полагать, был вообще невозможен из-за дикости местности.

Зато второй путь: Сан — Днестр является необыкновенно легким и вероятным. Если мы возьмем верховья Сана и город Перемышль, а с другой стороны, верховья Днестра и город Самбор, то между этими двумя городами находилось расстояние 65–75 км по легкопроезжему сухому пути, по предгорьям Карпат. Оба эти пункта, что мы особенно подчеркиваем, находились веками в пределах одного и того же народа и государства, следовательно, было отлично известно, куда уводит Висла, а куда Днестр. Путь этот был исключительно по славянским землям, следовательно, не было особых затруднений с языком[22] и т. д. для торговли. Государство, сидевшее на верховьях обеих рек, естественно, оказывалось связующим звеном между Балтийским и Черным морями. Туда оно могло отправлять свои излишки и оттуда получать необходимое. Мы уже говорили о том, что раскопки Пастернака в городе Плеснеске (упомянутом в «Слове о полку Игореве») показали здесь присутствие варяжских дружин и гончарных изделий типа, характерного для прибалтийских славян. Пастернак сделал довольно нелепое допущение, что прибалтийские гончары были вывезены скандинавами сюда. Между тем ничего не было легче привезти по Висле и по Сану горшки, изготовленные в Прибалтике.

Для связи с Черным морем и Византией отлично мог служить Днестр, крупная река, имеющая два половодья: весеннее и летнее (когда тают снега в Карпатах). Во время половодья Днестр представляет собою огромную водную артерию, на которой с успехом можно пользоваться и парусами.

Таким образом, перебросить византийские товары в бассейн Вислы не представляло трудностей, равно как и обратный процесс, однако… несмотря на столь благоприятные обстоятельства, крупного торгового пути по этому направлению не существовало. Единственным объяснением может быть только то, что торговля не была развита.

Подведем теперь итоги всему вышесказанному:

1) Общепризнано, что торговый путь из Скандинавии в Византию по Волхову и Днепру был открыт гораздо позже волжского и по значению был совершенно ничтожным по сравнению с последним.

2) Путь «из варяг в греки» был торговым путем Руси (в особенности Северной), а не Скандинавии. Бо?льшая и самая трудная часть пути пролегала по русской земле. Вся организация торговых экспедиций была в руках руссов в Новгороде; иностранные купцы, конечно, могли принимать участие, но только с согласия руссов, количество же, несомненно, было весьма незначительным. О них мы ничего не имеем в исторических документах, но участие их вполне теоретически допустимо.

3) Никакой системы норманских гарнизонов или факторий по пути «из варяг в греки» не существовало. Хозяевами страны всегда и без всякого исключения были славяне (скандинавская кровь Рюрика, если бы это и было доказано, роли не играет, ибо он служил интересам славянства, а не германства). Норманны в своей массе были только наемниками и никогда мало-мальски самостоятельной политической роли на Руси не играли, их опасались и держали всегда в стороне. Норманны же, занимавшие высокое положение, — воеводы, наместники и т. д. были немногочисленны, всегда служили исключительно славянским интересам и быстро ассимилировались.

4) История не сохранила нам ни одного мало-мальски достоверного и точно описанного случая, когда крупные массы воинов-скандинавов пробивались бы силой сквозь Русь в Византию или другие южные страны днепровским путем. Представление, что норманны свободно пересекали Русь по Неману, Западной Двине, Днепру и т. д., совершенно лишено оснований. Норманны только обходили Русь по Волге. В VIII, IX и X веках Русь была малоизвестной, непроходимой и неодолимой страной для иностранцев, в особенности-же для воинов. Даже местная торговля не использовала широко все водные пути.

Представление, что варяги были на Руси как у себя дома, принадлежит к нелепейшим выдумкам. Чтобы показать, как обстояло в действительности дело, возьмем только один яркий пример, и этого будет достаточно.

Когда Владимир Великий увидал, что Ярополк расправился с Олегом и что ему угрожает та же участь, он бежал из Новгорода к варягам. Через 2 года он вернулся, имея, вероятно, 2–3 тысячи варягов. Киев с помощью последних был завоеван, а Ярополк изменнически убит.

Варяги стали требовать уплаты за свои услуги по две гривны с каждого жителя Киева. Сначала Владимир отговаривался, что он собирает необходимую сумму, затем варягам стало ясно, что он их обманывает.

Когда вопрос был поставлен ребром, Владимир отобрал наилучших варягов, оставил их у себя, раздавши им «на прокорм» разные города, но главную массу он оставил ни с чем, предложив им удалиться в Царьград. Тогда варяги сказали: «сольстил еси нами, да покажи ны путь во Греки», т. е. «обманул ты нас, хоть покажи нам путь в Грецию».

Таким образом, варяги настолько хорошо знали Русь и «путь из варяг в греки», имели столько факторий и гарнизонов на Днепре, что, попав в затруднительное положение, не могли найти среди себя или варягов в Киеве ни одного, кто мог бы показать им дорогу в Царьград!

Владимир согласился, но послал впереди варягов послов, передав через них византийскому императору: «се идуть к тобе варяги, не можи их держати в граде, да не творять ти зла, яко-ж и зде(сь), но расточи я разно, а семо не пущай и ни одного» («сюда не пускай из них ни одного»).

Из этого видно, что «норманн» Владимир не только обманул своих «соотечественников», но и подложил им свинью в Царьграде — яркий образец «норманизма» Владимира Великого. Но самое главное, что варяги, «властители Руси», «обладатели сети гарнизонов по пути “из варяг в греки”» и т. д. оказались в полной беспомощности, не зная дороги в Царьград. Вот какова была в действительности связь варягов с путем «из варягов в греки»! Упомянутое место летописи, конечно, читалось норманистами сотни раз, но вывода из него они не сделали.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.