Глава девятая

Глава девятая

После неудачной попытки разжечь в ноябре 1923 года революцию в Германии, престиж ИККИ и его председателя Зиновьева в мировом коммунистическом движении изрядно пошатнулся. Ещё бы, они не справились со своей главной задачей — обеспечить победу пролетариата, которая, как казалось всем, была столь близка.

Все попытки ИККИ достичь намеченной цели постоянно терпели крах. Сначала в Германии, а вместе с тем в Польше и Болгарии. Затем, в сентябре 1924 года, в Бессарабии. В Эстонии, где восстание, поднятое 1 декабря 1924 года, было подавлено в тот же день. Вновь в Болгарии с оказавшимся бессмысленным взрывом 16 апреля 1925 года кафедрального собора св. Недели в Софии, должном послужить сигналом для свержения реакционного режима.

А так как в мире наступила временная, как полагали в Москве, но всё же стабилизация капиталистической системы, ожидать в Европе революции в ближайшее время не приходилось. Потому-то возникшую паузу следовало непременно чем-то заполнить. Вот тогда и появилось у Зиновьева стремление во что бы то ни стало окончательно убрать со своего пути всё ещё слишком сильного, самого яркого, широко известного в коммунистическом, да и не только в нём, мире давнего соперника — Троцкого. И заодно его сторонников в компартиях ведущих стран Европы. Тем начать идеологическую борьбу внутри Коминтерна лишь для того, чтобы отвлечь внимание коммунистов от собственных ошибок и просчётов.

Сразу после январского пленума из Харькова, тогдашней столицы Украины, в Москву поступила служебная записка, подписанная всеми членами политбюро ЦК и президиума ЦКК КП(б)У. Ею ЦК РКП информировали о следующем:

«Как нам стало известно из случайных источников (в значительной мере комсомольских), трещина, которая выявилась на прошлом пленуме ЦК РКП (имелись в виду расхождения в вопросе о выводе Троцкого из состава ПБ. — Ю.Ж.), не только не сгладилась, но расширилась, причём уже совершенно определённо говорят о “сталинцах” и “зиновьевцах”.

Вместе с тем, нам стало известно, что уже после пленума имели место некоторые действия тт. Каменева и Зиновьева, которые являются серьёзной угрозой для единства партии, причём эти действия имеют отношение к решению вопроса пленума ЦК о Троцком.

Только по приезде в Москву нам стало ясно, что речь идёт не о практических разногласиях, которые могут быть разрешены в товарищеском порядке, а что тт. Зиновьев и Каменев вокруг этого решения развивают теорию о большевиках и полубольшевиках (полутроцкистах) и что вокруг этого вопроса идёт групповая работа, которая при дальнейшем развитии грозив неизбежным созданием двух фракций внутри ленинского (антитроцкистского. — Ю.Ж.) большинства партии.

Мы считаем, что для того, чтобы предупредить возможность дальнейших осложнений в руководящей группе ЦК, что явится сильнейшим ударом и по нашей партии, и по Коминтерну, необходимо внести полную ясность во взаимоотношения для того, чтобы ленинское большинство ЦК могло призвать к порядку тех товарищей, которые углубляют групповые настроения»{504}.

Такое мнение третьей по численности — после московской и ленинградской — партийной организации оказалось весьма симптоматичным, что и заставило Зиновьева с Каменевым срочно выступить с опровержением сделанных в их адрес обвинений. «Мы, — писали они и членам «семёрки», и в ЦК КП(б)У, — получили письмо украинских товарищей. Оно вызвало в нас величайшее изумление… Мы готовы в любой момент дать товарищам украинцам (как и каждому товарищу) возможность удостовериться, что сообщённые им сведения неверны, частью прямо злостно измышлены»{505}.

Между тем слухи об особой позиции, занятой Зиновьевым и Каменевым, ширились, проникали во многие парторганизации страны. Только потому Сталину пришлось 7 апреля разъяснять товарищам из Гомеля и Тулы: «Никаких разногласий в Политбюро, кроме вопроса о мерах обуздания т. Троцкого, не было и нет. Я, по крайней мере, их не вижу»{506}.

Тем не менее уже в конце апреля конфронтация на Олимпе власти, и весьма острая, возобновилась. Утратила при этом чисто личностный характер, став теоретической и оттого более серьёзной, опасной. Спровоцировал же её Бухарин. Не только по общему признанию ведущий теоретик партии, но, вдобавок к тому, ещё ответственный редактор и центрального органа РКП — газеты «Правда», и теоретического органа — журнала «Большевик», член ПБ с июня 1924 года.

…О том, что с НЭПом что-то неладно, говорили и писали последние два года. Но только по прошествии четырёх лет с начала следования его курсом, значительно изменившимся по сравнению с 1921 голодным годом, экономика страны заставила вернуться к выяснению того, что же, собственно, и есть этот самый НЭП, куда он ведёт и куда может привести. Застеленный как средство подъёма производительных сил и оживления сельского хозяйства, он так и остался прежде всего свободой торговли, разрешением на аренду и сдачу в концессии предприятий. Не более того.

НЭП обернулся восстановлением самых заурядных рыночных отношений капиталистического характера. В городе — появлением новой буржуазии. В деревне — всё ускорявшимся расслоением крестьянства на продолжавших разоряться бедняков, всё богатевших кулаков и середняков, оказавшихся источником пополнения рядов как тех, так и других. Социализм, дорогой к которому якобы должен был послужить НЭП, всё ещё оставался призрачной мечтой.

Задача будущего промышленности на 14-й партконференции, казалось, была решена. Дело оставалось за постоянным финансированием восстановления и модернизации предприятий, за разработкой плана индустриализации и его осуществлением. Проблемы сельского хозяйства оказались значительно сложнее, хотя от положения в деревне для всё ещё аграрной страны зависело слишком многое. Во всяком случае, в ближайшие годы. Поэтому «политико-экономический еженедельник», а по сути — теоретический орган ЦК РКП журнал «Большевик» стал с начала 1925 года своеобразной испытательной площадкой для проверки предложений, призванных решить все задачи деревни, а вместе с тем и самого НЭПа.

Первым высказался по животрепещущим вопросам Л.Н. Крицман. В те годы — видный экономист, директор Аграрного института и руководитель экономической секции Коммунистической академии, «марксистского» варианта «буржуазной» Академии наук. В статье «Союз пролетариата и большинства крестьян в СССР после победы революции» Крицман прежде всего постарался придать новый смысл таким старым лозунгам, как «союз рабочего класса и крестьянства», «смычка», уже не годившихся в условиях резкого расслоения деревни. Счёл необходимым ориентировать партию не на крестьянство вообще», а на его большинство, то есть на бедняков и низшие слои середняков. Государство же призвал заняться «посильной помощью подъёму мелкого хозяйства», «организацией защиты интересов… тех крестьян, которые выступают как продавцы своей рабочей силы (бедняков. — Ю.Ж.)» и поддержкой «экономической борьбы с сельскохозяйственными капиталистами (кулаками. — Ю.Ж.)». Будущее же деревни Крицман видел только в колхозах, насыщенных техникой{507}.

Хотя статья Крицмана и являла собой образец ленинизма, выглядела она голословной из-за отсутствия статистических данных, а потому и неубедительной. Этим воспользовались все те, кто начал публиковать в «Большевике» собственные статьи по аграрно-крестьянской проблематике — Н. Бухарин, Е. Терлецкий, А. Хрящева, М. Кантор, А. Гольцман, другие. Выражением их общей позиции стала статья Бухарина «О новой экономической политике и наших задачах», она же — доклад, сделанный 17 апреля 1925 года, за два дня до открытия 14-й партконференции, на собрании актива московской парторганизации.

Как истинный теоретик-марксист, начал Бухарин с непременного отправного пункта — анализа работ Ленина, посвященных НЭПу. Вернее с нового прочтения статей «О продналоге» и «О кооперации». И обнаружил, что каждая из них представляет собой самостоятельный стратегический план, последовательно сменявший друг друга.

«Нам кажется, — утверждал Бухарин, — что когда мы переходим к новой экономической политике, у тов. Ленина был при разрешении этой проблемы только один стратегический план, а когда он писал свою статью о кооперации, то есть оставлял нам последнее завещание в смысле основ экономической политики, у него был другой стратегический план». И далее растолковывал своё открытие;

«В чём основной мотив рассуждений Ленина в брошюре “О кооперации”? Он говорил, что в движении к социализму прежде всего необходимо преодолеть распылённую мелкобуржуазную стихию… И для того, чтобы эту стихию и распылённость преодолеть, нужно иметь смелость использовать крупный капитал, главным образом, концессионный, как посредника…

Если мы сравним теперь только что изложенное (в статье «О продналоге». — Ю.Ж.) с тем, что было написано в последней статье Владимира Ильича о кооперации, то мы увидим совершенно другой план… Основная линия плана — это блок с крестьянством, который организуется в кооперацию против крупного капитала и против остатков частного капитала вообще».

Развивая «второй план», Бухарин отмечал: «Нам важно сейчас дозарезу всё время ускорять быстроту хозяйственного оборота», благодаря чему и «получим более быстрый темп нашего накопления, гораздо больший хозяйственный рост». В таком предложении Бухарин был безусловно прав. Однако вывод, сделанный им, оказался весьма двусмысленным и отнюдь не марксистским.

«Зажиточная верхушка крестьянства, — заявлял он, — и середняк, который стремится стать зажиточным, боятся сейчас накоплять… Излишняя боязнь наёмного труда, боязнь накопления, боязнь прослойки капиталистического крестьянства и т.п. может привести нас к неправильной экономической стратегии в деревне

В общем и целом всему крестьянству, всем его слоям нужно сказать: Обогащайтесь, накапливайте, развивайте своё хозяйство (выделено мной. — Ю.Ж.){508}.

Ещё до того, как доклад Бухарина появился на страницах «Большевика», он стал известен в широких партийных кругах. Тех, в которых со столь явной попыткой ревизии и марксизма, и ленинизма согласиться никак не могли. Первой выступила против теоретических изысканий такого рода Крупская. Давно взявшая на себя роль защитника чистоты творческого наследия Ленина. Поспешила написать ответ — «Были ли у Ильича два стратегических плана: один в 1921 году и другой — в 1923 году?». Доказывавший полную несостоятельность и ошибочность, даже вредность положений, выдвинутых Бухариным.

Для начала, чтобы не выглядеть критиканствующей особой, Крупская отметила положительное, имевшееся у Бухарина. Он, писала вдова вождя, «совершенно верно указал на то, что НЭП ещё не докатился во многих отношениях до деревни, что там ещё много пережитков “военного коммунизма” — того, что тормозит товарное хозяйство, что мешает развитию производительных сил…

Но т. Бухарин неправ, утверждая, что Владимир Ильич в брошюре о продналоге в апреле 1921 г. выдвинул один стратегический план, а потом, два года спустя, в статье о кооперации, этот план отбросил и выдвинул другой».

Далее Крупская своё утверждение обосновывала с помощью самого надёжного тогда доказательства — подбором цитат Ленина. Чуть ли не тех же самых, что уже использовал такой же схоласт Бухарин. Завершалась же небольшая её статья твёрдым отвержением лозунга «обогащайтесь».

«Выход для многомиллионного крестьянства, — настаивала она, — не в капитализме, не в обогащении немногих. Выход в кооперации. Обогащаться могут лишь немногие. Обогащение включает в себя понятие “эксплуатация”. Обогащаться можно путём кабалы и путём спекуляции, а не только путем развития производительных сил…

Обращаясь с нашими лозунгами к деревне, мы должны обращаться к многомиллионной массе крестьянства, а не к чуждому рабочему классу слою деревенских эксплуататоров. И потому лозунг Ильича был не обогащение немногих. Его лозунг был — объединяйтесь в кооперацию, сообща поднимайте технику своего хозяйства.

И ещё в одном неправ т. Бухарин. Он говорит, что он не сторонник классовой борьбы в деревне. Сторонник он или не сторонник, а классовая борьба в деревне идёт, не может не идти. Вопрос в том, в какое русло её направить»{509}.

Прочитав рукопись Крупской, Бухарин тут же подготовил ответ, намереваясь оба материала опубликовать вместе. Однако ПБ тому воспротивилось. Оно не могло допустить новой дискуссии сразу же после только что закончившейся, да ещё и после 14-й партконференции, дискредитируя её резолюцию «О кооперации». Ведь в ней, одобренной всеми делегатами, говорилось:

«В условиях свободы товарооборота и господства мелкого товарного производства в деревне кооперация является основной общественно-экономической формой связи между государственным хозяйством и мелкими товаропроизводителями деревни… Для обеспечения же руководящего влияния в кооперации за большинством крестьянства кооперативные организации всех видов должны внести в свои уставы ограничения, гарантирующие недопущение в правления обществ явно кулацких элементов…

Работа партии и всякого рода организаций бедноты и середняков (комитеты взаимопомощи и т.п.) должна вестись в таком направлении, чтобы обеспечить интересы малоимущих и середняцких слоев населения»{510}.

Неведомой для всех членов партии, как и статья Крупской, оказалась и оценка бухаринского призыва, данная Сталиным, Молотовым и Андреевым. Как уже отмечалось в предыдущей главе, 2 июня они направила членам редакции газеты «Комсомольская правда» письмо, предназначенное только им. В нём же осудили содержание двух статей ответственного редактора газеты А.И. Стецкого, опубликованных под общим названием «Новый этап новой экономической политики». Представлявших, по сути, изложение всего того же доклада Бухарина, прочитанного 17 апреля.

«В этих статьях, — указывали три секретаря ЦК РКП, — правда, в мягкой форме, проводится лозунг “обогащайтесь”. Лозунг этот не наш, он неправилен, он вызывает целый ряд сомнений и недоразумений, и ему не должно быть места в руководящей статье… Никогда ещё партия не говорила, что своим лозунгом ставит частное накопление».

Вместе с тем негативно оценила письмо и А.Н. Слепкова — член редколлегии журнала «Большевик». Подобно Стецкому, недавно окончившему Институт красной профессуры». Вместе с другими выпускниками за фанатичную приверженность идеям и взглядам своего учителя и наставника, саркастически прозванными «бухаринской школой».

Весьма примечательно, что в письме, осуждавшем лозунг «обогащайтесь», имя его автора так и не было названо{511}.

Было ли то случайным совпадением или нет, но именно в те самые дни вышел из печати и поступил в продажу журнал «Большевик» № 9–10, датированный 1 июня. Тот самый, в котором была напечатана вторая часть доклада Бухарина и содержавшая ставший скандальным призыв «обогащайтесь». А ведь всё, что публиковал теоретический орган РКП, воспринималось членами партии как истина в конечной инстанции. Требовавшая не только безоговорочного принятия, но и неукоснительного претворения в жизнь. Поэтому можно понять недоумение, даже возмущение не только Крупской, которой так и не дали возразить Бухарину, но и всех тех, кто счёл его по меньшей мере странные теоретические изыскания не просто ошибочными. Порочными, вредным по существу.

Затихшая было летом — пора отпусков у всех, даже у членов ПБ латентная дискуссия внезапно возобновилась. После того, как в бюллетене № 105 Центрального статистического управления (ЦСУ) при СНК СССР, организации политически нейтральной, был опубликован прогноз на урожай 1925 года, а также «вес отдельных посевных групп в общей массе населения и в производстве хлеба». Данные, весьма далёкие от каких-либо теоретических споров, ибо содержали только цифры. Сразу же изученные, проанализированные малоизвестным экономистом М. Голендо и изложенные им в статье «Урожай 1925 года и перспективы его реализации».

Материалы ЦСУ показали, что новый урожай, уборка которого уже шла повсеместно, а в ряде регионов и завершалась, должен был стать, говоря осторожно, выше среднего. Дать по 57 пудов с десятины против прошлогоднего 41 пуда. Валовой же сбор в целом по стране ЦСУ оценило в 4,2 миллиарда пудов.

Опираясь на эти данные, Голендо сделал свои расчёты. Согласно им на семена крестьяне должны были оставить — с учётом расширения посевной площади в следующем году на 5% — примерно 650 млн. пудов; на питание и корм скоту — 2,8 млрд.; как запас на случай неурожая — ещё около 100 млн. Всего же — чуть больше 3 млрд. пудов. Таким образом, товарные излишки, хлеб на продажу, составляли свыше 1 млрд. пудов. 41% этого хлеба должна была дать Украина, 23,5% — производительная полоса России, 21% — Северный Кавказ.

Подобные выкладки должны были чрезвычайно порадовать и ПБ, и СТО, и наркоматы внутренней, внешней торговли, финансов. Ведь теперь не нужно было думать о помощи пострадавшим от неурожая, изыскивая средства из бюджета. Однако то, что изложил Голендо в своей статье, вышло за обычные рамки статистики и экономики. Заставило и сторонников Бухарина, и его противников срочно пересмотреть свои позиции.

Голендо, опираясь на бесстрастные цифры, да ещё и не свои, а ЦСУ — учреждения солидного, беспристрастного, обнаружил неожиданное для всех. Оказалось, что основную массу излишков хлеба -61% даёт небольшая группа крестьян, составляющих всего 12% дворов и 14% населения советской деревни. А 41% крестьянских дворов и 37% населения, имеющих посевы размером до 2 десятин, получают всего 15% валового сбора. Гораздо меньше, нежели необходимо для их собственных нужд, почему и вынуждены не продавать, а покупать хлеб.

Заметил Голендо и ещё одну особенность: те крестьяне, чей земельный надел превышал 10 десятин, составляют всего 4% жителей деревни, однако дают 14% валового сбора и 30% тех самых излишков», которые и поступают на рынок.

Но не расслоение деревни стало для Голендо главным. Более заинтересовало его иное. Так как в СССР, писал он, «хозяйство строится на товаро-денежной основе, где существует рынок цены, прибыль, т.е. все категории капиталистического хозяйства», то «можно говорить о политике цен, т.е. о сознательном воздействии государства на цены в ту или иную сторону». И прогнозируя события ближайших месяцев, высказал уверенность, что высокий урожай заставит решать «вопрос не как удержать рост цен, а как удержать их падение»{512}.

Поначалу и в Госплане, и в НКВнуторге, окрылённых неожиданными надеждами на высокий урожай, думали только о том, как лучше всего использовать столь благоприятную ситуацию. На основе прогноза ЦСУ определили основные рамки бюджета и экспортно-импортного плана, будучи уверенными в том, что до 1 января 1926 года им удастся закупить 70% нужного количества хлеба. Воспользоваться высокими мировыми ценами, запродав его, а для вывоза за рубеж зафрахтовать суда. И лишь потом задумались о том, как избежать резкого падения цен на внутреннем рынке, что ударило бы по крестьянам.

Уже 16 июля, тотчас по появлению бюллетеня ЦСУ № 105, Бухарин, Рыков и Троцкий — только они из членов ПБ еще не ушли в отпуск, выслушав доклад зампреда СНК А.Д. Цюрупы, наркома внутренней торговли А.Л. Шейнмана и его заместителя М.И. Фрумкина, поспешили воспользоваться обнадёживающим прогнозом. Их решение указало: «Предложить т. Цюрупе на основе плана СТО представить Политбюро предварительный перспективный план импортно-экспортных операций и план удовлетворения спроса на товары в связи с реализацией урожая». Следующим же пунктом попытались подвести финансовый фундамент под своё корректно выраженное требование — «Между 15 и 20 августа обязать т. Цюрупу (в случае его отъезда — т. Каменева) представить в Политбюро соображения о возможности расширения хлебозаготовок по сравнению с планом СТО»{513}.

Правда, понимая, что прогноз всё-таки лишь прогноз, на том же заседании члены ПБ подстраховались. Наконец-то одобрили постановление ЦИКа и СНК СССР «О государственной спиртовой монополии», гласившее:

«1. Производство (выкурка) сырого спирта, из каких бы продуктов он ни производился, допускается на всех винокуренных, дрожже-вовинокуренных, фруктово-виноградо-водочных и коньячных заводах как государственных, так кооперативных и частных. Все указанные заводы должны быть зарегистрированы в порядке, установленном инструкцией ВСНХ и НКФ Союза ССР.

2. Весь выкуриваемый на заводах, указанных в ст. 1-й, спирт, за исключением фруктово-виноградного и коньячного, подлежит сдаче Центральному управлению государственной спиртовой монополии (Центроспирт).

3. Ректификация (очистка. — Ю.Ж.) спирта, за исключением фруктово-виноградного и коньячного, производится Центральным управлением государственной спиртовой монополии.

4. Изготовление хлебного вина (водки) и водочных изделий допускается исключительно из ректифицированного спирта.

5. Хлебное вино (водка) должно изготовляться крепостью в 40° по Троллесу. Изготовление его составляет монополию государства, осуществляемую Центральным управлением государственной спиртовой монополии.

6. Изготовление специальных водочных изделий (ликёров, наливок и настоек до 40° и коньяка до 60°) допускается как на государственных, так и на кооперативных и частных водочных заводах. Крепость и порядок производства указанных напитков регулируется законодательством союзных республик…

8. Торговля на внутреннем рынке хлебным вином (водкой), водочными изделиями и коньяком может производиться, с соблюдением действующих законоположений и правил, как государственными, так кооперативными и частными предприятиями»{514}.

Вступало данное постановление в силу с 1 октября 1925 года. После завершения уборочных работ.

Через две недели после публикации прогноза ЦСУ, те же Бухарин, Рыков и Троцкий в заседании ПБ, словно следуя совету Голендо, одобрили предложение Цюрупы о введении твёрдых цен в ходе хлебозаготовок. Поручили СТО «установить таковые, исходя из существующих мировых цен с учётом произведённых запродаж (за рубежом. — Ю.Ж.) и соответствия их намеченному на соответствующие сроки плана экспорта». Вместе с тем ПБ потребовало установить цены, которые «не будут ниже рубля» за пуд «на неопределённый срок», разработать «мероприятия.., предупреждающие их снижение»{515}.

Такое решение оказалось более чем своевременным. Действительно, повсеместно уже началось значительное падение цен: в Курской и Воронежской губерниях стоимость пуда ржи упала с июньских 3–4 рублей до рубля, пшеницы — на Северном Кавказе с 1 рубля 30 копеек до 80 копеек, а в Поволжье даже до 40–50 копеек{516}. Лишь действиями СТО и Наркомвнуторга удалось восстановить прежнюю конъюнктуру.

Не дождавшись хотя бы первых результатов хлебозаготовительной кампании, ещё 8 июля ПБ решило начать тратить будущие доходы. Поручило наркому труда В.В. Шмидту «в партийно-секретном порядке проработать вопрос о возможности планового поднятия зарплаты рабочих отсталых отраслей (в смысле зарплаты) промышленности и транспорта к довоенному уровню. Т. Шмидту установить необходимые сроки, порядок и размеры повышения, предположительно потребные суммы и реальные возможности к выполнению этого плана. Вся работа должна вестись согласованно с заинтересованными ведомствами (НКФ, ВСНХ, НКПС и т.д.) и организациями (ВЦСПС). Срок работы — месяц»{517}.

А 7 августа, после появления первых обнадёживающих цифр хлебозаготовок, опять же Бухарин, Рыков и Троцкий одобрили разработанный Внешторгом и ВСНХ, утверждённый СТО за два дня до того план размещения в Великобритании заказов на общую сумму в 150 млн. рублей под будущие поступления валюты. План, предусматривавший импорт оборудования для бумажной, нефтяной, металлургической, металлообрабатывающей, электротехнической, химической и военной отраслей промышленности{518}.

Тремя неделями позже, 27 августа, ПБ в лице вышедшего из отпуска Каменева и пока остававшегося в Москве Троцкого обсудило новый план закупок хлеба. Посчитало предложение Госплана — 840 млн. пудов — явно завышенным, вряд ли осуществимым. Старое, июньское, подготовленное СТО, в 680 млн. пудов уже недостаточным. Утвердило промежуточную цифру, исходившую от Наркомата внутренней торговли — 780 млн. пудов, из которых для экспорта предназначалось 325 млн.{519}.

Но именно тогда крестьяне — разумеется, те самые зажиточные, составлявшие 12% дворов и 14% населения, воспользовались правами, предоставленными им НЭПом. Сочли цены, которые им предлагают заготовители, слишком низкими. Решили не торопиться с продажей своих излишков хлеба, которая не давала возможности обогатиться. Добиться того, к чему призывал Бухарин, один из лидеров большевиков. Предпочли оставить излишки в амбарах, понадеявшись на то, что в следующем году цены поднимутся.

Государство, все последние годы уповавшее на НЭП, на подъём сельского хозяйства, оказалось в крайне затруднительном положении. В портах Одессы и Таганрога простаивали иностранные суда, подолгу ожидая погрузки, за что Наркомвнешторгу приходилось платить, и немало. На мировом рынке цены на пшеницу стали падать после того, как стало известно о высоких урожаях в Канаде и Аргентине. И потому приходилось делать всё возможное, лишь бы отправить за рубеж уже проданный свой хлеб. Для того изымать на мельницах зерно, предназначенное для внутреннего рынка. Платить по два рубля за пуд украинской пшеницы, чтобы продать её на мировом рынке всего по полтора рубля. Словом, прибегать к любым мерам, лишь бы не сорвать заключённые ранее контракты.

В довершение всего закупки хлеба по неожиданно высоким ценам привели к тому, что у крестьян появились крупные суммы денег, но потратить их они не могли. Вновь напомнил о себе товарный голод. В деревенских лавках и кооперативах стало не хватать тканей, обуви, соли, махорки, сахара, простых сельскохозяйственных орудий, почему цены на них сразу же подскочили почти в два раза. Стало понятно, что Цюрупа и Наркомат внутренней торговли не выполнили поручение ПБ от 16 июня. Не подготовились к «удовлетворению спроса на товары в связи с реализацией урожая».

Ухудшавшаяся с каждым сентябрьским днём экономическая ситуация осложнялась и обострением политического положения. В центральных районах России, на Украине и Северном Кавказе, в Сибири ширился призыв создать Крестьянский союз. Партию, которая защищала бы интересы тружеников, занятых в сельском хозяйстве, в советах всех уровней вплоть до ЦИКа СССР. Отстаивала также, как РКП, — интересы рабочих.

Сами же рабочие, недовольные маленькой зарплатой, понижением расценок и повышением норм выработки, для протеста прибегали к традиционным для них забастовкам. В августе по всей стране их прошло 30, а в сентябре — уже 55.{520} На крупнейших заводах: Путиловском и Ижорском в Ленинграде, металлургическом «Профинтерн» в Брянске, машиностроительных в подмосковном Подольске, в Сормове, Мариуполе, Днепропетровске, на паровозостроительном в Харькове, судостроительном в Николаеве, на текстильных фабриках Иваново-Вознесенска… Забастовки продолжительные — до месяца и дольше, многочисленные — до двух, двух с половиной тысяч участников.

ПБ, СТО, СНК весь сентябрь хранили молчание. Открыто никак не реагировали на происходящее. Делали вид, что в стране всё благополучно. Так, Каменев, выступая 4 сентября на пленуме Московского комитета РКП с докладом, названным «Наши достижения, трудности и перспективы», подчеркнул: наступил «последний год восстановительного периода». Почему? Да потому, что в следующем, 1925/26, предполагалось достичь в экономике довоенного уровня. В промышленности — 95%, в сельском хозяйстве — 89%, в целом же — 91%. Обеспечить же то должны были, во-первых, хороший урожай, во-вторых — развитие промышленности, в-третьих — упрочившаяся денежная система.

Говоря об урожае, Каменев ничуть не приукрашивал действительность. Мол, ожидается получение 4,2 млрд. пудов хлеба: то есть больше прошлогоднего на 1,4 млрд. На рынок пойдёт 1,1–1,2 млрд., которые надо непременно купить, чтобы не обрушить цены. На экспорт следует отправить не менее 600 млн. пудов, и непременно по выгодным крестьянам ценам.

Остановившись на внешней торговле, Каменев заявил, что экспорт должен выразиться в сумме 1,1 миллиарда рублей, а импорт -1 миллиарда. Благодаря тому появится положительное сальдо в размере 100 миллионов рублей{521}.

Участники пленума пока не услышали ничего нового для себя. Ведь Каменев всего лишь повторил опубликованные за три недели перед тем «Основы и перспективы хлебозаготовительной кампании 1925/26 хозяйственного года (обзор правительственных мероприятий)». А именно в них впервые, от имени СТО, и появились оптимистические, обнадёживающие цифры:

— валовой урожай различных хлебных культур составит 4,1 миллиарда пудов, уступив показателям лишь 1911 года;

— товарные излишки достигнут 1 миллиарда пудов, почему СТО планирует заготовить 690 миллионов пудов хлеба (в 1923/24 году заготовили всего 307 миллионов пудов, а в 1924/25–322 миллиона), 70% этого количества будет куплено у крестьян до 1 января 1926 года;

— перевозка такого количества зерна потребует в 1-м квартале (октябрь — декабрь) 21 600 вагонов, во 2-м — 18 600, в 3-м — 18 900, в 4-м — 23 000, вывоз же экспортного хлеба будет осуществляться иностранными судами{522}.

…Покончив с достижениями и перспективами, во второй половине доклада Каменев перешёл к имевшимся трудностям. Их же увидел в основном в продолжавшемся расслоении крестьянства.

«Политика развития производительных сил в деревне, — напомнил председатель СТО, — которая есть единственно правильная и единственно возможная политика, должна быть дополнена рядом мер, которые помогают организоваться и подниматься бедняку и середняку, помогают ему сопротивляться грабежу со стороны богатеев». И уточнил: к кулаку «мы не можем строить своей политики на том, чтобы помочь ему обогатиться за счет бедняка{523}.

Так, Каменев, один из членов ПБ, первым прямо ответил на пресловутый призыв Бухарина. Сумел ответить и донести свой ответ до очень многих. В ином положении оказался Зиновьев, чья статья «Философия эпохи», опубликованная «Правдой» в те самые дни, 19 и 20 сентября, изрядно была покалечена «рекомендациями» прочитавших её предварительно членов ПБ.

Глава Коминтерна не ставил своей задачей анализировать положение в деревне. Просто подверг резкой критике очередную книгу сменовеховца Устрялова «Под знаком революции», только что изданной в Харбине. Утверждавшей: идёт «перерождение революции», и идёт лишь потому, что НЭП оказался не тактикой, а эволюцией, сделавшей главным человеком Советской России вместо пролетария «крепкого хозяйственного мужичка». К такому выводу Устрялова привело знакомство с последними работами Бухарина, с его призывом «обогащаться» как лозунгом партии.

Зиновьев не мог не откликнуться на подобную: оценку политико-экономического развития СССР. «Крупнейшей важности процессы, — вроде бы для начала соглашался он с Устряловым, — будут зреть в ближайшие годы в нашей деревне, где на одном полюсе, несомненно, будут вызревать буржуазные факторы, а на другом — подниматься социалистические. Весь вопрос, какие опередят, как пойдёт развитие».

«Удастся ли богачу вновь, — продолжал Зиновьев, — так или иначе стать хозяином страны, или человеку труда, бедняку удастся окончательно упрочить своё господство в стране, отвоёванной им у богачей, и начать устраивать эту страну на новых началах, полностью исключающих эксплуатацию человека человеком, полностью уничтожающих разделение на классы, дабы трудящийся человек мог жить, трудиться и культурно развиваться не в нищите, не в темноте».

Разумеется, иного и быть не могло, Зиновьев давал ответ: победит не кулак, а бедняк. Человек труда{524}.

Из столь правоверно-марксистской статьи четверо членов ПБ — Бухарин, Рыков, Сталин, Томский — настояли изъять фразы, прямо направленные против бухаринского призыва. Зиновьеву, но уже постфактум, пришлось возражать.

«Абсолютно неправильным, — писал он в ПБ, — я считаю то, что большинство (4 против 3) мне вычеркнули абзац о действительно неправильном лозунге «обогащайтесь». Здесь действительно надо исправить ошибку. Все признали, что этот лозунг есть ошибка. Все признали, что у меня это место (против «обогащайтесь») изложено так, что никакой полемики (или урока т. Бухарину) не получилось… Несколько месяцев гуляет по России совершенно неправильный лозунг «обогащайтесь». Все признают, что лозунг этот- политическая ошибка. А никто не исправляет. Запретили это и Н.К. Крупской, и мне»{525}.

Действительно, складывалась парадоксальная ситуация. Все члены ПБ, кроме Бухарина, признавали призыв «обогащайтесь» вредным, порочным, но открыто говорить о тем почему-то не решались. Похоже, что верно понял происходившее А.И. Зеленский, на протяжении трёх лет возглавлявший московскую парторганизацию, дружно работавший с Каменевым, председателем исполкома и президиума Моссовета. Но 20 августа 1924 года без объяснений выведенный из ОБ, освобождённый от обязанностей секретаря и ЦК, и МК, отправленный в Ташкент, на смену Рудзутаку — секретарем Среднеазиатского бюро ЦК РКП. Несмотря на своеобразную ссылку, Зеленский не утратил личных связей с людьми из столицы, продолжал оставаться достаточно осведомлённым в партийных делах. А потому смог 16 августа 1925 года написать Каменеву:

«До сих пор партией руководит “тройка” (имелись в виду Зиновьев, Каменев, Сталин. — Ю.Ж.). Сейчас (последние полгода) взят курс на превращение ленинской организации партии в сталинскую. Этот курс проводится настойчиво и упрямо. Надо овладеть Москвою. Бьют по мне, а мишень другая.

Каково положение Ал. Ив. (Рыкова. — Ю.Ж.) в партии и стране? В партии немного выше, чем Цюрупы, а в стране значительно ниже, чем МИ. Калинина. Нет ли здесь стремления одного из «тройки» (Каменева. — Ю.Ж.) поставить в такое положение?.. Мои предположения усилились ещё и туркестанскими впечатлениями, положением Молотова в ЦК и ещё разными случайными мимолётными впечатлениями.

Компромисс, конечно, будет найден, но этот компромисс будет значить утрату московских позиций на 3/4, и будет означать неизбежность утраты и последней 1/4, когда это понадобится ведущим наступление.

Мы воспитаны в духе послушания и смирения, и сила сопротивления напору с той стороны, откуда сейчас он идёт, будет незначительной. Но сила эта есть, и развить, и укрепить её можно всё-таки. Обдумайте и взвесьте, прежде чем отдавать Москву без боя.

Не находите ли Вы полезным, чтобы именно потому я работал (бы) именно в Моссовете?»{526}.

Нужно отдать должное прозорливости Зеленского. В далёком от столицы Ташкенте, сумевшем разглядеть начавшуюся закулисную борьбу. Выразить своё мнение о ней, хотя и намёками. Мол, Каменева готовы принести в жертву. Но Зеленский так и не понял, что вряд ли для того всё ограничится лишь утратой руководства Моссоветом.

Если расклад сил в ПБ анализировать беспристрастно — не следует забывать, что Зеленский являлся креатурой Каменева, то прогноз должен был выглядеть иначе.

Каменева вполне могли вскоре снять с более важного значимого поста — председателя Совета труда и обороны, заменив на Рыкова. Недовольного, конечно же, своим положением, при котором он, глава правительства СССР, в силу правил, сложившихся со времени болезни Ленина, подчинялся в своей деятельности председателю СТО.

В своём далеке не смог Зеленский до конца разобраться в хитросплетениях сложных интриг. Безосновательно посчитал движущей силой происходившего в Кремле Сталина («сталинская партия»). Тогда ради единства партии вынужденного делать все для сохранения двух уравновешивающих друг друга сил — Зиновьева и Троцкого. Следовательно, не нападать и на Каменева как на альтер эго Зиновьева. Да ещё и упорно поддерживать Дзержинского ради осуществления его плана индустриализации.

Беседуя 14 октября с участниками совещания работников агитационно-пропагандистских отделов крайкомов и обкомов, Сталин на их общий вопрос — на что следует обратить внимание в связи с предстоящим съездом партии, ответил:

«Во-первых, на вопрос об индустриализации нашей страны. Следует сделать ударение на том, что индустриализация является основным средством сохранения экономической самостоятельности нашей страны, что без индустриализации наша страна рискует превратиться в придаток мировой капиталистической системы»{527}.

Чуть позже, 7 ноября, в юбилейной статье, опубликованной «Правдой», дополнил объяснение. Писал: «Простое развитие государственной промышленности теперь уже недостаточно. Тем более недостаточен её довоенный уровень. Теперь задача состоит в том, чтобы двинуть вперёд переоборудование нашей государственной промышленности и её дальнейшее развёртывание на новой технической базе… Без такой базы нечего и говорить о превращении нашей страны в страну индустриальную, а России нэповской — в Россию социалистическую»{528}.

Вот что прежде всего волновало, беспокоило Сталина. Иное дело Бухарин. Кандидат в члены ПБ с марта 1919 года, хотя и главный редактор «Правды» с декабря 1917 года, он пять лет оставался на втором плане. И только потому, что постоянно ошибался, выбирая «не те фракции». В 1918 году он — лидер «левых коммунистов», выступавших против подписаний в Бресте мира с Германией и Австро-Венгрией, призывавших к «революционной войне». В начале 1921 года не сумел понять необходимость перехода к НЭПу, настаивая на сохранении «военного коммунизма» на максимально долгий срок. Тогда же, в ходе дискуссии о роли профсоюзов, оказался в «буферной» группе Шляпникова, противостоявшей одновременно и Ленину, и Троцкому.

Несмотря на постоянные и принципиальные с точки зрения большинства ошибки, Бухарин делал всё, чтобы создать впечатление видного теоретика марксизма. Писал работы, непонятные основной массе членов партии — по сложным вопросам экономики, исторического материализма. Получил же действительно широчайшую известность как автор (вернее, соавтор Е.А. Преображенского) самой распространённой в большевистских кругах тех лет книги «Азбука коммунизма». Популярного изложения и объяснения программы РКП, рассчитанного на полуграмотных читателей.

Вместе с тем Бухарин пытался зарекомендовать себя еще и стратегом мирового коммунистического движения, являясь членом исполкома Коминтерна с момента создания того — с августа 1920 года.

Вот всё это и делало Бухарина, стремящегося подняться ещё выше в партийной иерархии, конкурентом не вообще кого-либо из членов ПБ, а именно Зиновьева. Автора классического по меркам тех лет труда «Ленинизм», да еще и главы Коминтерна. Конкурентом явным начиная с июля 1924 года, когда он наконец-то был избран членом ПБ.

Скорее всего, бухаринский призыв «обогащайтесь» должен был ударить по Зиновьеву, ориентировавшемуся на беднейшую часть крестьянства как на естественного союзника пролетариата. Спровоцировать его на ответные действия. Но так не произошло.

И только потому, что Сталин, озабоченный сохранением единства партии после шумного осуждения Троцкого в начале года, вынужден был в корне пресекать любые возможные дискуссии, ведущие к расколу РКП. Только теперь уже не на две, а на три части: троцкистов, зиновьевцев и остальных. Тех, кого уже начали называть сталинцами. А потому в партии должны были царить мир и согласие. По крайней мере внешне. И они царили. Доказательством тому послужил проходивший с 3 по 9 октября очередной пленум ЦК.

На нём следовало заслушать доклады, призванные дать ответы на те вопросы, которые вот уже два месяца обсуждали на полосах «Правды».

Так, некий И.П. Петряков выступил против ориентации на мировые цены при проведении хлебозаготовок. Мол, «СССР не является органической частью мирового капиталистического рынка». Сослался при этом на такое же мнение наркома земледелия РСФСР А.И. Смирнова и замнаркома внутренней торговли СССР М.И. Фрумкина. Предложил свои цены: на рожь — 1 р. 25 коп. за пуд осенью и по 75 коп. весной, на пшеницу 1 р. 40 коп. и 90 коп. соответственно. Петрякову возразил ставший довольно известным М. Голендо. Посчитал необходимыми иные цены: за пуд ржи 1 р. 15 коп., пшеницы — 1 р. 50 коп. А.И. Свидерский, замнаркома земледелия РСФСР, настаивал на немедленном обсуждении плана заготовок в связи со стремительным падением цен на хлеб.

Б.З. Шумяцкий, только что вернувшийся в Москву после продолжительного пребывания в Тегеране в должности полпреда, высказал своё мнение о том, что следует срочно закупить в Великобритании: оборудование для фабрик и заводов, сельскохозяйственные машины, автобусы и грузовики, чёрные металлы, смолы, пряжу. Э.И. Квиринг, зампред ВСНХ СССР, доказывал, что к концу года промышленность страны достигнет довоенного уровня: добыча угля — 1,41 млрд. пудов (в 1912 году — 1,45 млрд.), нефти — 512 млн. пудов (в 1913–564 млн.), металла- 148 млн. пудов (в 1913–256 млн.). П. Лежава-Финьковский подсчитал, что уже к концу года деревня будет иметь 10 800 тракторов, не объясняя, откуда они возьмутся{529}.

Поэтому повестка дня пленума предусматривала следующие доклады: председателя ЦКК В.В. Куйбышева и наркома внешней торговли СССР Д.Б. Красина «О Внешторге», имевшем серьёзные нарекания за свою работу; наркома труда В.В. Шмидта «О заработной плате», которую надеялись к концу года поднять до довоенного уровня; М.П. Томского «О работе профсоюзов» с точки зрения участия их в международном рабочем движении; Г.Е. Зиновьева «О положении в иностранных компартиях», сводившегося к объяснению причин отстранения от руководства КПГ леворадикалов Р. Фишер и А. Маслова; секретаря ЦК В.М. Молотова «О работе в деревне», точнее о деятельности организаций бедноты — российских крестьянских комитетов, украинских комитетов незаможных селян среднеазиатских «кошчи» (пахари), сменивших давно распущенные комбеды; председателя СТО СССР Л.Б. Каменева «Очередные вопросы хозяйственной политики (реализация урожая, экспортно-импортный план, бюджет, развитие промышленности)».

Такой подбор докладов заведомо исключал возможность обсуждения того, что более всего волновало партию — призыв Бухарина «обогащайтесь». Однако проблему отношения к крестьянам полностью обойти не удалось. К ней пришлось обратиться Молотову, приводя примеры работы членов партии в деревне. Остановившись на положении в Курской губернии, он сообщил принципиально важное.

«Характерно, — говорил Молотов» — что беднота, которая не может иной раз справиться и со своим теперешним жалким клочком земли и которая местами пыталась противостоять кулакам и вначале не соглашалась с ними, характерно, что и она, не говоря уже о середняках, в конце концов участвовала вместе с кулаками (выбирая депутатов сельсоветов. — Ю.Ж.). Деревня в этих случаях представала как бы единой и на деле оказалась под руководством кулачества…

Наша задача — вырвать из-под влияния кулачества бедноту и, что особенно трудно, вырвать из-под влияния кулачества середняка деревни… Нам нужно добиться того, чтобы партия опиралась более крепко на деревенскую бедноту, привлекая гораздо ближе к себе середняков, и изолировала бы кулацкие элементы»{530}.

Именно так председатель комиссии ЦК по работе в деревне охарактеризовал и положение в крестьянской среде, и задачи партии». Об «обогащении» всей крестьянской массы, включая тех, кто «не может справиться и со своим теперешним жалким клочком земли», не сказал ни слова. Но и без того всё было понятно.

Наиважнейший доклад Каменева — ведь от хлебозаготовок зависело всё: и внешняя торговля, и возможность повысить рабочим зарплату, и финансирование индустриализации — отнесли на утро 9 октября, последнего дня работы пленума. Поступили так далеко не случайно. Для того, чтобы избежать его обсуждения, в ходе которого непременно кто-нибудь да потребовал бы от Бухарина объяснений его странного призыва, отказа от него. Публичного. Да и сам Каменев постарался так построить доклад, чтобы избежать излишних прений.

Начал выступление с проблемы хлебозаготовок, которые не выглядели уже столь оптимистичными. Повёл рассказ с того, что происходило весной. Постепенно дошёл до июля, который, по его словам, и стал «решающим для установки того плана, по которому мы жили и по которому мы вообще ориентировались до самого последнего момента».

«Именно в июле, — рассказал глава СТО, — были установлены общие рамки и бюджета, и экспортно-импортного плана, плана заготовок и плана финансирования (промышленности. — Ю.Ж.)… Именно к июлю относятся предположения о том, что нам удастся до 1 января собрать (купить у крестьян. — Ю.Ж.) 70% всего хлеба, что мы предполагаем собрать 680 миллионов пудов. Были установлены цифры вывоза и расчёт на то, что мы успеем выскочить на заграничный рынок и захватить там позиции до прихода Канады и Аргентины, воспользовавшись, таким образом, высокими хлебными ценами на мировом рынке».

Столь же эпически спокойно поведал Каменев и о тех, кто утвердил окончательные цифры заготовок. «В августе, — приоткрыл он тайны власти, — при повторном обсуждении общего плана заготовок, во всех учреждениях, начиная со СТО и кончая Политбюро, боролись разные цифры. Госплан предлагал увеличить первоначальный план хлебозаготовок с 680 миллионов пудов до 840 миллионов. Наркомвнуторг говорил, что нельзя идти дальше 780 миллионов. И уже тогда та обстановка, которая складывалась, заставляла отвергнуть оптимальные цифры Госплана и пойти на низкие цифры, предложенные Наркомвнуторгом. На цифру 780 миллионов пудов».

Что же произошло в конце августа? Почему потребовалось вновь возвращаться к определению величины хлебозаготовок? О тех драматических событиях Каменев рассказал следующее: