Глава с упоминанием о поездке имама Шамиля к великому царю
Глава с упоминанием о поездке имама Шамиля к великому царю
В 1277 [1860/61] г. пришел из Петербурга по телеграфу высочайший фирман, в котором царь приглашал Шамиля к себе. Отправились с ним мы, наш друг капитан Руновский и фельдъегерь, присланный из города Петербурга для сопровождения имама в пути. Фельдъегерь — это посланец от имени царя, которого спешно посылают по какому-либо важному делу специально. Имам ехал со своим старшим сыном в великолепной коляске, а мы — в другой. Так, пока не достигли Москвы. Отсюда мы сели на железную дорогу [287] (цудульхук), а после того, как слез он и мы с железной дороги, мы встретили на краю города Петербурга друга имама (и его любимца), умного и сметливого искусного переводчика полковника Богуславского; он сейчас посланник со стороны великого падишаха в охраняемом [Аллахом] городе Стамбуле. Богуславский переводит и говорит на арабском, персидском, турецком, английском, французском и других европейских языках. Тогда он был адъютантом у дежурного генерала, помощника того царского министра, который управлял всеми военными делами русского государства.
Богуславский был таким человеком, у которого ума, проницательности (и верности) полная через край чаша. Впоследствии его неоднократно назначали переводчиком между имамом и великим царем, а также и между имамом и генералом.
Мы нашли при нем роскошную коляску, приготовленную для имама. Этот полковник подошел к имаму, поздоровался с ним, приветствовал его с приездом и предложил свое гостеприимство. Он говорил с имамом на арабском языке (а у него и искусство в нем! что за искусство!). В заключение речи он сказал: «Добро пожаловать, благородный уважаемый гость, приглашенный остановиться у справедливого великого государя, которому никогда не надоедает оказывать милости, приехали вы в добрый час».
Они двое поехали в этой коляске, сыновья Шамиля во второй, а мы — его товарищи — в третьей. Мы прибыли к дворцам, пяти- или шестиэтажным, и остановились в них. Они очень хорошо обставлены и украшены различными тканями, столами и стульями, обтянутыми разноцветной парчой. В этих дворцах — разнообразная пища и множество фруктов, «которые не прекращаются и никогда не запрещаются»,[181] и возвышающиеся [288] постели. Как будто бы это какой-то рай, в котором «гроздья его близки».[182] Богуславский сказал нам: «Ешьте и пейте на здоровье. Это уважение специально для тебя сделал царь, о имам!» Имам поблагодарил за это. Полковник с этой упомянутой речью, осмотрев накрытые столы, вышел от нас не надолго, затем, примерно через час, вернулся к нам вторично и сел с нами за пищу. Затем он ушел.
На следующий день утром он пришел к нам и сказал: «Мы сейчас отправимся сперва к дежурному генералу — помощнику министра». Мы отправились к нему а с нами и наш друг капитан Руновский. Когда мы прибыли к дежурному генералу, он поднялся навстречу имаму, поздоровался с ним и сказал: «Добро пожаловать. Вы прибыли весьма кстати» и встретил его ласковыми и веселыми словами.
Имам изложил ему свое желание отправиться к министру и спросил, когда ему это будет можно сделать. Генерал охотно ответил ему: «Когда хотите». Он обещал довести об этом желании имама до сведения министра. Затем генерал ответил [согласием] на то, что хотели от него в отношении министра. Имам вышел от него с этими его обещаниями. На следующий день утром полковник Богуславский отправился к этому дежурному генералу узнать в отношении того, что сказал имам накануне. Он вернулся от него с положительным ответом.
Мы отправились к министру Милютину в его дом. Мы встретили у него то же самое, что встретили до этого у его помощника, дежурного генерала, из уважения, почтения и приятных разговоров. Имам попросил у министра довести до сведения царя о том, что он хочет встретиться с ним и когда это ему будет разрешено. Через день или два пришел высочайший [289] фирман о явке к царю. Когда мы прибыли в Красное Село, а это селение близ Петербурга, в нескольких верстах от него, то нашли царя в роскошных дворцах, а у ворот — толпу знатных людей и государственных вельмож, дожидающихся у дверей, как это полагается по обычаю вельмож, когда царь выйдет к ним. В тот день царь делал выход и был занят его приготовлением. Ему не подошел удобный случай пригласить нас в его дом и мы стояли поэтому у двери вместе со всеми собравшимися. Как только царь случайно брошенным взглядом увидел имама с лестницы дворца, он прямо направился к нему, не обращая внимания на тех, кто находился по сторонам. Он остановился перед Шамилем, а народ, находившийся там, смотрел на них и удивлялся тому, что встретил Шамиль со стороны царя из чрезмерного уважения. Царь спросил имама о его здоровье.
Имам проявил свою радость и счастье по поводу того, что видит его вторично здоровым, невредимым и в безопасности под взглядом смотрящего на него глазами милосердия и милости. Беседу царь продолжал недолго. Он посоветовал имаму поехать в военный лагерь, если он хочет полюбоваться зрелищем парада, а парад Шамиль неоднократно домогался посмотреть в прежние дни. Затем царь обратился к находившимся вокруг генералам и осведомился о их здоровье. Среди этих генералов были и такие, которые передавали письменные прошения его адъютанту, и такие, которые удерживались от подачи прошений, а удовлетворялись тем, что излагали свои просьбы устно, а затем поднимали руку к плечу — это у них знак приветствия. Затем царь сел в роскошную коляску и уехал со своим адъютантом.
Немного спустя вышел его брат, затем — царица со свитой из знатных женщин. Все они направились вслед за царем в военный лагерь. [290]
После того как они удалились от нас, нам подали коляски, мы сели в них и поехали вслед за ними. С нами [поехал] и полковник Богуславский.
Когда мы приблизились к лагерю, то сошли с колясок и сели верхом на лошадей, находившихся там специально приготовленными для верховой езды. Мы верхами остановились в стороне близ царя, а он объезжал и справа и слева между [рядами] солдат и говорил: «Как ваше здоровье, молодцы?» Они отвечали ему в один голос: «Здравия желаем вашему величеству». Царица сидела на возвышающемся холме в палатке с женщинами.
В то время, когда царь приказал войскам, и конным и пешим, пройти перед ним, ударил вдруг на нас проливной дождь. Промокли все вместе с оружием [настолько, что] как будто бы их вытащили из пруда, наполненного водой. Затем царь объявил благодарность начальнику войск за то, что он нашел его войска в хорошем порядке. После того как прошли всадники, вслед за ними вышла пехота. Среди пехотинцев находился сын царя. Он также шел как и все. Царь показал Шамилю на него и сказал: «Видишь этого мальчика? Это мой сын».
Прошел перед ним другой его сын в других рядах, и царь указал на него имаму, как и в первый раз. Затем вышел один отряд всадников лучше предшествовавших оружием, лошадьми и выправкой [букв. станом]. Нам сказали, что это — лучшая часть из имевшихся там войск. В их авангарде находился старший сын царя — его престолонаследник.
После мы в колясках вернулись обратно и отправились в Петербург. По прошествии двух или трех дней мы отправились к генералу, который всегда уважал имама и любил его. Он находился в селении, выстроенном на морском берегу, тянущемся до Петербурга. Мы ехали на пароходе, принадлежавшем брату этого генерала, управителю морских войск. Нас расположили [291] в царском дворце, окруженном тем, что не поддается описанию.
Как только мы прибыли, нас пригласили к генералу, находившемуся в другом дворце. Имам вошел к нему с полковником Богуславским. Мы оставались в прилегающем к нему помещении до тех пор, пока не окончилась беседа имама с генералом. Затем мы вошли к генералу, и последнее то, что он сказал при прощании имаму, было: «Поистине, я люблю тебя как родного брата. А сейчас я отправляюсь в другое далекое государство. Пиши мне о твоем положении, и я буду писать тебе и не забуду тебя, хотя и удаляюсь от тебя в далекую страну».
Затем, когда мы вышли от генерала, мы вошли в царский сад. В этом саду находятся дома прежнего царя Петра, который установил большинство российских порядков. В этих домах хранится его мантия, шарф и туфли его жены Екатерины, которая управляла делами Российского государства после смерти Петра. Там же — древняя медаль, на которой изображена женщина в короне. Эта медаль выбита во времена Екатерины. В этом дворце находятся знамена мусульман, захваченные в стороне наших жилищ или в других местах во время битв. Вот таковы-то дела. В тех домах находятся также серебряные медали, которые обычно прицепляются на грудь тех, кто проявил отвагу в битвах. На них выгравированы выражения, известные у нас: «Кто думает о последствии — тот не храбр», «Это знак храбрости», «Это — молодец, совершенна в битвах его забота», «В битвах нападает нападением льва» или «Эта медаль — дал ее имам тому, кто проявил храбрость среди людей», и тому подобное.
Мы видели также топор, которым отрубали головы, и говорят, что его захватили в битве у Кутиша. Там же — знамя Данияль-султана.
Между тем нас привели в помещения, в которых неисчислимое множество кузнецов. Мы видели у них [292]огромный молот весом, как нам сказали, в тысячу пудов или больше. И несмотря на его вес, его приводит в движение с легкостью один человек при помощи железных колес. Этот молот разбивает громадный докрасна накаленный кусок железа немногими ударами так, что делает его тонким.