Разговор с филологом
Разговор с филологом
Что такое история? Наука? Да, бесспорно! Искусство? Конечно, ибо древние греки среди девяти муз чтили Клио. Философия? В этом нет сомнений для всех знакомых с монистическим методом. Но помимо этого история — ремесло, потому что для плодотворных занятий историк должен «набить руку» на ряде чисто технических приемов и способов обработки трудно поддающегося материала. В этом он подобен скульптору или художнику, которые тоже возводят ремесло в ранг мастерства.
В художественных и музыкальных училищах учитывается один момент, которым, к сожалению, часто пренебрегают на гуманитарных факультетах, — легкость овладения техническими приемами. Считается, что научить рисовать или играть на рояле можно любого, но если учение дается трудно, то лучше рекомендовать студенту подыскать себе другое занятие. Это правильно, потому что если трудны азы, то будут недоступны шедевры, которые только и нужны людям. Итак, задача в том, чтобы постижение истории было делом легким.
Эта простая мысль казалась мне долгое время бесспорной, но мне пришлось убедиться в обратном. Вскоре после опубликования части предыдущей главы как статьи[597] я встретился с филологом и вступил с ним в длинный разговор. Среди многих тем возникла одна, имеющая прямое отношение к излагаемому здесь тезису. Филолог сказал, что его занимает сам процесс работы, а не результат, и что венцом исследования он считает хорошо составленную библиографию. По-своему он не грешил против логики, но ставил другую задачу — преодоление трудностей и накопление знаний как самоцель. Исходя из своего принципа, он считал высшим достижением добавление в сокровищницу Науки нового текста, фактической детали или варианта перевода.
Боюсь, что я был резок, когда назвал этот подход спортивным коллекционерством, а «сокровищницу» — антиквариатом. Из этого подхода выпадало то, что я считал самым важным поиск истины. Само собирание материала бывает полезно только до какой-то черты, за которой накопленная информация становится необозримой и, следовательно, теряет смысл для познания.
Простые способы систематизации: по алфавиту, по векам, по странам и т. п. — не дают ничего в смысле понимания, так же как простое арифметическое сложение столбиком не заменяет интеграла. Но если поискать, то выход есть — это соподчиненность сведений и иерархичность информации. В результате такой работы возникает эмпирическое обобщение, которое В. И. Вернадский приравнивал по достоверности к реально наблюденному факту[598]. По его мнению, возвести здание нашего знания и понимания ввысь можно только путем преемственности, продолжая работу, начатую великими учеными прошлого, но для этого совсем не нужно повторять проделанной ими работы. Гораздо целесообразнее ставить новые задачи, потому что каждое поколение требует от авторов ответов на вопросы, волнующие их самих, а не их далеких предков.
Но как обойти многословие былых авторов, да и свое собственное, необходимое для доказательства того или иного тезиса и ненужное после того, как тезис доказан? Есть способ и для этого: это незаслуженно презираемое слово — схема.
В науках естественных и технических схема является краеугольным камнем любого построения, потому что она рассматривается как прием, облегчающий и создание произведения и его восприятие потребителем, в нашем случае читателем. Схема — целенаправленное обобщение материала: она позволяет обозреть суть предмета исследования, отбросив затемняющие ее мелочи. Схему усвоить легко — значит, остаются силы на то, чтобы продвинуться дальше, т. е. поставить гипотезы и организовать их проверку. Схема — это скелет работы, без которого она превращается в медузу или головоногого моллюска. Последние тоже находят для себя подходящий ареал, но, увы, он всегда замкнут, и без схематического обобщения стык наук невозможен, а только он дает необходимый корректив для проверки истинности сведений, сообщаемых древними авторами. Что же касается библиографии, то она составлена профессором Дьюлой Моравчиком[599], и я отсылаю интересующегося читателя к этой солидной книге.
Но тут мой приятель филолог заметил мне, что хотя мои соображения небезынтересны, но ничем не доказаны. Я сначала весьма удивился, а когда мне удалось понять смысл его речи, увидел, что и тут он был строго последователен. Доказательством он называл только текст, в котором содержалось четко сформулированное сведение, а отнюдь не соображения по поводу затронутого сюжета. Конечно, я не согласился с ним. Ведь тогда мне пришлось бы утверждать, что пресвитер Иоанн правил в «Трех Индиях»! Вместо этого я предложил ему наложить мою, конечно условную, схему на пространственно-временную основу и убедиться, что факты говорят сами за себя. Для наглядности весь необходимый фактический материал сведен в синхроническую таблицу и четыре исторические карты с аннотациями, так что получилась историческая панорама. За эталон принято не первичное сведение, а обобщение первого порядка, полученное ранее в результате кропотливого «мелочеведческого» анализа. Таким образом, соблюдены принцип иерархичности информации и масштабность, обеспечивающая обозрение предмета в целом.
В предлагаемой системе отсчета «доказанным положением» будет считаться не то, которое имеет сноску на аутентичный источник, а то, которое не противоречит строго установленным фактам и логике, как бы парадоксален ни был вывод, базирующийся на таких принципах. Впрочем, именно так и работают все представители естественных наук.
Я надеюсь, что мой приятель филолог не посетует на непривычные для него способы аргументации, и мне даже кажется, что при некоторой доле беспристрастия он убедится в их целесообразности и плодотворности.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.