ВЫЕЗЖАЛА ИЗ ЛЕСУ «КАТЮША»…

ВЫЕЗЖАЛА ИЗ ЛЕСУ «КАТЮША»…

В июне и июле 1942 года на южном крыле советско-германского фронта шли тяжелые бои. Немецко-фашистское командование предприняло новое, второе летнее наступление, стремясь сокрушить советские войска и достичь конечных целей войны. Тяжело пришлось войскам советского Южного фронта — они были буквально обескровлены. К 25 июня на всем протяжении фронта осталось в строю всего-навсего 17 танков. Боевая ценность 17 артиллерийских полков фронта была сведена почти к нулю недостатком боеприпасов, авиация практически отсутствовала. Единственной реальной силой, находившейся в распоряжении командования фронта, были 4 полка и 2 отдельных дивизиона гвардейских минометных частей. И как раз 25 июля фашистские танковые и механизированные корпуса форсировали Дон, прорвали советскую линию обороны на стыке Сталинградского и Южного фронтов и ринулись на юг, стремясь захватить коммуникации, ведущие на Кавказ. И вот здесь-то, в треугольнике Веселый — Сальск— Егорлык, 168 боевых машин реактивной артиллерии вступили в единоборство с вооруженным до зубов противником.

Скрытно и стремительно маневрировали в этом треугольнике гвардейские минометные полки и дивизионы. Таясь в лощинах и балках, в густых подсолнечных и кукурузных полях, они подкрадывались к скоплениям вражеских войск, выскакивали на открытые огневые позиции и открывали огонь прямой наводкой. В течение считанных секунд срывались с направляющих десятки тяжелых серебристых 132-мм снарядов. Вражеские позиции мгновенно окутывались клубами дыма, сквозь который прорывались ослепительные сполохи пламени и взрывов. Когда же ошеломленный противник приходил в себя, он обнаруживал перед собой лишь пустое место.

А машины, нанесшие этот шквальный удар, были уже далеко. Негромко урча моторами, они двигались по выжженной солнцем степи. На одной из них направляющим придавался максимальный угол возвышения, и на машине, на высоте 5–6 м над землей, пристраивался командир, пристально оглядывавший горизонт… Короткая команда. Дивизион быстро перестраивается. И вот уже по обнаруженной с такого необычного наблюдательного пункта вражеской колонне открывается шквальный огонь прямой наводкой. Снова колонны противника окутываются дымом и пламенем, пылают танки и автомашины, в панике разбегается уцелевшая пехота. И снова пустота перед пришедшим в себя потрепанным противником…

Так в ходе маневренных действий, которые помогли на пять суток задержать вражеское продвижение на юг, в полной мере выявились не только те возможности, которые были заложены в установки реактивной артиллерии ее создателями, но и те, о которых они даже не подозревали. Разве могли они предполагать, что реактивными снарядами будут стрелять по танкам прямой наводкой, да еще без всякого прикрытия. Инструкция по боевому использованию гвардейских минометов прямо запрещала такую стрельбу. Тем не менее боевая обстановка и условия местности заставили командиров пойти на нарушение инструкции и в критические минуты сражений достичь максимальной эффективности огня. И конструкторы не оставили без внимания этот ценный солдатский опыт…

Хотя к началу Великой Отечественной войны боевые ракеты далеко не были новинкой в военном деле, их первое появление на фронте оказалось неожиданностью не только для фашистов, но и для советских солдат и офицеров. Когда в июле 1941 года заместитель командующего Западным фронтом генерал А. Еременко получил телеграмму Верховного Главнокомандующего с предписанием немедленно испытать эрэсовскую батарею (батарею реактивных снарядов — PC), он был в полном недоумении.

— Эрэсовская батарея? Что же это может означать? Спросить, что ли, кого-нибудь из офицеров? Неудобно: подумают — генерал, а не знает.

Недоумение генерала рассеялось после того, как он увидел батарею в деле. Что касается фашистов, то их недоумение было во сто крат мучительнее. Два сокрушительных удара, произведенных по скоплениям фашистских войск в районе Орши, произвели огромный эффект. Один попавший в плен немецкий офицер, испытавший на себе действие советской реактивной артиллерии, спрашивал на допросе:

— Я ранен и скоро умру. Я никому не смогу передать ваших секретов. Но скажите мне перед смертью — что это? Что это страшное, наваливающееся на нас сверху, как гнев божий?

И так далеки были от истины даже технические специалисты вермахта, что в секретных документах фашистского командования появились сообщения о «русской автоматической многоствольной огнеметной (?) пушке»… Немцы скорее готовы были предположить существование фантастической «огнеметной пушки», нежели признать, что советским конструкторам удалось довести до стадии практического применения идею, от которой за сто лет до этого отказались крупнейшие артиллеристы.

«Искусство и таланты тех, которые совершенствуют боевые ракеты, кажется, очень велики, — писал в 1858 году известный французский артиллерист генерал Пексан. — Но не потеряны ли зря эти старания и таланты и можно ли надеяться, что это упрямое оружие когда-либо принесет действительную пользу на суше или на море?»

В самом деле, с тех пор как в XVIII веке англичане столкнулись с индийскими ракетными частями, многие одаренные артиллеристы посвятили свою деятельность совершенствованию этого оружия. Англичанин В. Конгрев, русские А. Засядко и К. Константинов сумели усовершенствовать ракеты до такой степени, что в 1820–1850 годах они производились тысячами и едва ли не соперничали со ствольной артиллерией в боевых действиях тех лет. Однако появление новых порохов и стальных нарезных орудий во второй половине прошлого века дало такой могучий импульс развитию ствольной артиллерии, что ракеты не выдержали конкуренции. Некогда превосходя пушки по дальнобойности, ракеты быстро утратили это превосходство, и баланс достоинств и недостатков сместился в сторону недостатков. Ракеты расходовали больше пороха, чем пушки; они не годились для разрушения укреплений; по кучности и меткости стрельбы они не шли ни в какое сравнение с нарезными орудиями. К концу 1860-х годов боевые ракеты повсеместно снимаются с вооружения армий, и в течение последующего пятидесятилетия продолжается выпуск лишь сигнальных, спасательных, фейерверочных и осветительных ракет.

Незадолго до своей смерти в 1871 году энтузиаст ракетной артиллерии К. Константинов, удрученный отказом армии от боевых ракет, писал: «Не вдруг, но только мало-помалу вдумываются в существо вещей. Долго действуют по избитой привычке, не помышляя о возможных изменениях и улучшениях: от этого не скоро еще оценят могущество ракет».

Грустное пророчество Константинова, казалось, оправдалось в полной мере. Первая мировая война, давшая такой могучий толчок развитию традиционных видов вооружения и породившая столько новых боевых машин, не оказала почти никакого влияния на судьбу ракетного оружия. И только в России была сделана попытка вдохнуть новую жизнь в боевую ракету.

14 июля 1916 года преподаватель Артиллерийской академии И. Граве получил патент на «боевую… ракету, отличающуюся применением взамен форсового состава прессованного цилиндра из желатинизированной нитроклетчатки с примесью стабилизирующих веществ…». Однако, как показали последующие события, замена форсового, то есть движущего, состава из черного пороха бездымным пироксилиновым оказалась гораздо более сложным делом, чем это могло показаться на первый взгляд. И в этом убедился не только сам Граве, пытавшийся проверить свою идею на Шлиссельбургских пороховых заводах, но и два других энтузиаста ракетной техники — В. Артемьев и Н. Тихомиров.

Они начали экспериментировать в 1920 году в Москве. Спустя год в маленькой мастерской на Тихвинской улице была готова первая партия небольших ракет, приводимых в движение бездымным пироксилиновым порохом на летучем растворителе — смеси спирта с эфиром. Эти ракетные двигатели работали неплохо, но все попытки увеличить размеры двигателей кончались неудачей — ракеты взрывались. Причина взрывов не составляла секрета для исследователей: при сушке пороховых шашек пары растворителя удалялись неравномерно, 6 шашках возникали трещины, которые приводили к неуправляемому горению и взрывам. К 1924 году В. Артемьев и Н. Тихомиров решили разработать бездымный порох на нелетучем растворителе — тротиле, который бы сгорал одновременно с основной массой пороховой смеси. Исследователи рассчитывали, что из такого пороха можно будет изготовить толстосводные шашки, пригодные для более крупных ракет. К этому времени работами энтузиастов заинтересовался Артиллерийский комитет, направивший их в Ленинград для работы в пороховом отделе Артиллерийской академии. Здесь в содружестве с опытными специалистами академии к 1927 году был разработан пироксилино-тротиловый бездымный порох. 3 марта 1928 года первый в мире снаряд с ракетным двигателем на бездымном порохе пролетел 1300 м, а в июле того же года создается в Ленинграде Газодинамическая лаборатория, ее задача — создание ракетного оружия для авиации.

Ориентировка именно на авиацию не была случайной. Ведь только ракетный двигатель позволял даже легкие самолеты вооружить крупнокалиберными снарядами. Снабдив ракетным двигателем авиабомбы, можно было увеличить скорость их встречи с преградами и многократно повысить их бронебойные и бетонобойные свойства. Наконец, реактивные снаряды позволяли самолету наносить удары по вражеским объектам, не входя в зону действия зенитной артиллерии противника. За пять лет существования Газодинамической лаборатории были испытаны десятки всевозможных реактивных снарядов. Наилучшие результаты показали снаряды калибра 82 и 132 мм. Отработкой именно этих снарядов и занялся поначалу РНИИ — Реактивный научно-исследовательский институт, созданный в 1933 году в Москве на базе ленинградской Газодинамической лаборатории и московской Группы по изучению реактивного движения.

В конце 1937 года 82-мм осколочные реактивные снаряды были признаны эффективным оружием самолетов-истребителей для поражения воздушных и наземных целей. Спустя полгода прошли испытания и были приняты на вооружение скоростных бомбардировщиков 132-мм осколочно-фугасные реактивные снаряды. Таким образом, к 1938 году советские ракетчики создали первую и основную часть боевой машины, наводившей ужас на фашистов, — надежный и могущественный реактивный снаряд.

Хотя поначалу конструкторы предназначали его для вооружения самолетов, они отлично понимали, какое грозное оружие может получиться при низведении реактивного снаряда с небес на землю. Уже летом 1938 года группа инженеров РНИИ под руководством И. Гвая начала проектировать многозарядную реактивную установку для наземных войск и кораблей флота. Результаты первых испытаний этих установок трудно было назвать обнадеживающими. Многие военные специалисты, подходившие к оценке реактивной артиллерии с мерками артиллерии ствольной, видели в этих необычных машинах с тонкими планками вместо могучих стволов одни лишь недостатки. Покойный полковник В. Глухов, долгое время работавший в отделе военных изобретений, как-то рассказывал об одном из совещаний тех лег:

— И вот ракетчиков спрашивают: мол, как у вас обстоит дело с кучностью стрельбы? Они говорят: в несколько раз хуже, чем у пушек. В зале смех. А как с меткостью? Тоже хуже, чем у пушек. Опять смех. А с расходом пороха? Его надо в несколько раз больше, чем у пушек. Тут уж прямо хохот в зале…

И тем не менее ракетчики верили в перспективность своего оружия и неустанно совершенствовали его. В 1939 году полигонные испытания ракетных установок посетил нарком обороны К. Ворошилов. Ракетный залп произвел на него большое впечатление, и, несмотря на ряд серьезных замечаний, нарком в целом дал положительную оценку новому оружию. Эта поддержка была очень важна для конструкторов. Одну за другой они создают все более совершенные установки, и к июню 1941 года была изготовлена первая опытная партия БМ-13 для всесторонних полигонных испытаний. Но испытывать новое оружие пришлось уже в суровой боевой обстановке лета 1941 года…

24 июня — через два дня после начала войны — РНИИ получил приказ передать все находящиеся в его распоряжении ракетные установки экспериментальной воинской части. И в ночь на 30 июня семь тщательно зачехленных установок и грузовики с 3 тысячами 132-мм реактивных снарядов отбыли на фронт. В момент отъезда ни один человек в подразделении, включая и его командира капитана И. Флерова, не имел ни малейшего представления об устройстве и боевом использовании вверенного им оружия. Лишь постепенно во время дневок в придорожных лесах — колонне было приказано двигаться по шоссе только ночью — два конструктора из РНИИ, А. Попов и Д. Шитов, обучали личный состав управлять новым оружием.

Они рассказывали солдатам о том, что БМ-13 — боевая машина со снарядами калибром 13 см — может в течение 15–20 секунд выпустить 16 снарядов при дальности стрельбы 8–8,5 км. Если такую же задачу поставить ствольной артиллерии, понадобится 16 орудий, общий вес которых раз в десять превышает вес одной автомобильной пусковой установки. А если учесть еще и вес тягачей для ствольной артиллерии, то реактивная установка окажется легче раз в 30–40. Скорость БМ-13 по хорошей дороге достигала 50–60 км/ч. Всего 1–2 минуты требовалось для ее перехода из походного в боевое положение. На перезарядку после залпа уходило 3–5 минут, поэтому за час одна боевая машина могла сделать 10 залпов и выпустить 160 снарядов. Живучесть пусковых установок реактивной артиллерии в несколько раз превышала живучесть артиллерийских стволов и практически не зависела от калибра и мощности снаряда. Все эти важные достоинства реактивной артиллерии могли, по мнению ракетчиков, компенсировать ее недостатки: меньшую кучность и меткость, больший расход пороха и демаскирующее действие выхлопных газов ракет при залпе. Вот почему, прибыв на Западный фронт, капитан Флеров интересовался скоплениями вражеских войск, то есть целями, не предъявлявшими особо высоких требований именно к кучности и меткости стрельбы.

14 июля 1941 года генерал-майор артиллерии Г. Кариофилли приказал батарее нанести удар по железнодорожному узлу Орши, и в этот день расчеты боевых машин впервые увидели вверенное им оружие в деле. Ровно в 15 часов 15 минут 112 реактивных снарядов в течение нескольких секунд в клубах дыма и пламени сошли с направляющих и с ревом устремились к Орше. На забитых вражескими эшелонами железнодорожных путях забушевал огненный смерч. И тут же фашистская артиллерия, а потом и авиация направили огонь на район позиции батареи, над которой еще не осела пыль и не рассеялся дым от залпа. Но позиция была уже пуста. Используя высокую подвижность и маневренность боевых машин, ракетчики были уже далеко от разрывов фашистских снарядов и бомб.

На следующий день флеровская батарея произвела налет на вражескую переправу через реку Оршица, после чего совершила стремительный бросок к Рудне, где после прорыва вражеской танковой дивизии на Ярцево сложилась угрожающая обстановка. Зная, что под Рудней обороняются обескровленные части Красной Армии, фашистское командование решило сломить их сопротивление небольшим авангардом, а главные силы построило в походные колонны, нацелившиеся на автомагистраль между Смоленском и Ярцевом. По этим-то колоннам и произвела три залпа батарея Флерова, выпустив 336 тяжелых снарядов. После этого удара фашисты два дня вывозили убитых и раненых, а восхищенный генерал Еременко дал блестящий отзыв о боевой эффективности нового оружия и предложил быстрее наладить его массовое производство.

В конце июля на Западный фронт прибыли вторая и третья батареи реактивной артиллерии. Вторая состояла из девяти боевых машин, третья — из трех, затем в течение августа и сентября в войска поступило еще пять батарей, по четыре машины в каждой. И тогда оказалось, что генерал Еременко не одинок в оценке эффективности нового оружия. Внезапность появления и ошеломляющая мощь огневых налетов деморализующе действовала на вражеские войска. Удары БМ-13 нередко «размягчали» вражескую оборону до такой степени, что противник переставал оказывать сопротивление нашей пехоте. Были случаи, когда обезумевшие гитлеровцы от разрывов реактивных снарядов бежали в расположение советских войск. Вот почему, кроме Еременко, высоко оценивали действия реактивной артиллерии в своих докладах генерал армии Г. Жуков, генерал-полковник артиллерии Н. Воронов, генерал-майор артиллерии И. Камера.

Суровый опыт войны сломил недоверие некоторых военачальников к новому оружию. И. Дорожкин, бывший директор Московского завода «Компрессор», на котором в критические дни 1941 года было налажено массовое производство реактивных установок, вспоминал, что перед испытанием головного образца на полигоне в группе военных слышались возгласы: «Какая это артиллерия! Ни ствола, ни замка!» Но когда был произведен залп и осмотрено то, что осталось от целей, отношение к боевой машине сразу переменилось. «Послышались радостные возгласы, вопросы, просьбы поскорее передать реактивные установки на вооружение армии».

Производственников и конструкторов в те дни не надо было подгонять, они и так работали с полной отдачей сил. В считанные дни они завершили разработку новой боевой машины для 82-мм снарядов — БМ-8. Она начала выпускаться в двух вариантах: один — на шасси автомобиля ЗИС-6 с 36 направляющими, другой — на шасси трактора СТЗ или танков Т-40 и Т-60 с 24 направляющими. Все это позволило Ставке Верховного Главнокомандования уже в августе 1941 года принять решение о формировании восьми полков реактивной артиллерии, которым еще до участия их в боях присваивалось наименование «гвардейских минометных полков артиллерии Резерва ВГК». Этим подчеркивалось то особое значение, которое придавалось вооружению и воинам реактивной артиллерии. Полк состоял из трех дивизионов, дивизион — из трех батарей, по четыре БМ-8 или БМ-13 в каждой.

К осени 1941 года больше половины реактивной артиллерии — 33 дивизиона — находилось в войсках Западного фронта и Московской зоны обороны. Именно здесь это оружие снискало себе неувядаемую славу. Именно здесь получило оно ласковое солдатское прозвище — «катюша».

13 ноября 1941 года дивизион «катюш» под командованием Героя Советского Союза капитана К. Карсанова нанес огневой удар по вражеским войскам у деревни Скирманово. Результат удара—17 уничтоженных танков, 20 минометов, несколько орудий и несколько сот гитлеровцев…

Выпуск БМ-8 и БМ-13 непрерывно нарастал, а конструкторы тем временем разрабатывали новый 300-мм реактивный снаряд М-30, весом в 72 кг и с дальностью стрельбы 2,8 км. Эти снаряды пускались со станков рамного типа, на каждый из которых укладывалось по 4 снаряда. Боевой опыт показал, что М-30 — мощное оружие наступления, способное разрушать дзоты, окопы с козырьками, каменные постройки и другие укрепления. В июне 1942 года снаряд был принят на вооружение, а к началу Сталинградской битвы тяжелые дивизионы М-30 составляли уже 23 % всей реактивной артиллерии. В сражениях 1942 года выявился основной недостаток М-30 — малая дальность стрельбы и вызванная этим большая уязвимость батарей, которые приходилось устанавливать вблизи переднего края. Поэтому в начале 1943 года в войска стали поступать 300-мм снаряды М-31, дальность стрельбы которых была увеличена до 4325 м. Эти снаряды пускались со станков с двухрядным способом укладки, с одной рамы запускалось не четыре, а восемь ракет.

Будучи преимущественно наступательным оружием, 300-мм реактивные снаряды отлично показали себя и в оборонительных сражениях 1943 года, когда они с успехом применялись против фашистских танков. Даже тяжелые «тигры» разлетались при прямом попадании 300-мм снаряда, а легкие и средние выходили из строя даже тогда, когда он разрывался в 5—10 метрах от них. В наступательных же операциях 1943 года были отработаны новые тактические приемы использования реактивной артиллерии. Так, операции по прорыву обороны противника начинались, как правило, внезапным залповым огнем гвардейских минометных частей. По открыто расположенной живой силе противника били снарядами М-8 и М-13, по живой силе, укрытой в легких сооружениях — снарядами М-13, а в прочных сооружениях полевого типа — снарядами М-30 и М-31. При этом по целям, расположенным в 2–4 км от переднего края, вели огонь БМ-8 и БМ-13, а опорные пункты и узлы сопротивления на самом переднем крае громились снарядами М-30.

В 1944 году конструкторы разработали снаряды улучшенной кучности — М-13УК с дальностью стрельбы 7900 м и М-31УК с дальностью 4000 м. В результате рассеивание 132-мм снарядов уменьшилось в 3 раза, а 300-мм — в шесть раз. Но самым важным достижением в реактивной артиллерии в этом году было создание БМ-31-12, боевой машины, способной выпускать одновременно 12 300-мм снарядов. Не уступая в подвижности БМ-8 и БМ-13, эти машины могли сопровождать пехоту и танки во все периоды боя, благодаря чему резко возросла маневренность и скорострельность тяжелой реактивной артиллерии.

Спустя три года, в период подготовки к летнему наступлению, солдаты 2-го Белорусского фронта сконструировали так называемую летающую торпеду. Для этого брался снаряд М-13 и к нему железными обручами притягивали деревянную бочку обтекаемой формы. Внутрь бочки заливали расплавленный тол, а для устойчивости приделывали деревянный стабилизатор. Запуск производили из ящика с железными полозьями, врытого в землю. Когда командованию фронта была продемонстрирована стрельба торпедами, оно тут же приказало изготовить их в количестве 2 тысяч штук: при дальности 1400 м торпеда давала взрыв такой силы, что в плотном суглинистом грунте получалась воронка диаметром 6 метров и глубиной 3 метра. Эти необычные творения солдатской смекалки, по мнению специалистов, ускорили прорыв вражеской обороны.

В 1863 году единомышленник К. Константинова Н. Вроченский в «Карманной справочной книжке для артиллерийских офицеров» в числе прочих достоинств боевых ракет упоминал следующие:

1. «Удобство перевозки ракет через реки на судах ничтожных размеров, с возможностью безопасного действия с них во время самой переправы».

2. «С занятием домов во время битвы окна всякого этажа, крыши и балконы могут удобно служить боевыми позициями».

Великая Отечественная война подтвердила правоту русского артиллериста. Накануне войны лейтенант Г. Терновский выдвинул хорошо обоснованное предложение о вооружении реактивными установками катеров и специальных судов для огневой поддержки морских десантов. И в первые же месяцы войны завод «Компрессор» получил заказ флота на создание реактивной установки для бронекатеров. Предназначенные для пуска 82-мм снарядов, такие установки в первую очередь были смонтированы на бронекатерах Волжской речной флотилии, сыгравшей такую важную и героическую роль в Сталинградской битве.

Второе пророчество Вроченского оправдалось в последние месяцы войны, когда советские наступающие части вели тяжелые уличные бои в крупных городах. Так, во время освобождения Познани наши солдаты применяли для выкуривания фашистов из зданий одиночные реактивные снаряды, запускаемые прямо из укупорки. Для этого снаряды устанавливались в окнах или проломах зданий, находившихся напротив штурмуемого объекта, а затем производился пуск… 38 снарядов оказалось достаточно, чтобы очистить от гитлеровцев 11 домов.

Семьдесят пять лет понадобилось для того, чтобы, как писал Константинов, «оценили могущество ракет». К концу войны немцы оценили его в полной мере. Если в августе 1941 года директива фашистского верховного командования предписывала немедленно докладывать о каждом появлении «катюш» на любом участке фронта, то в апреле 1945 года такая директива была бы неисполнима: советские реактивные установки вели огонь по самому Берлину со всех направлений. В действующей армии насчитывалось в конце войны 40 отдельных дивизионов, 105 полков, 40 бригад и 7 дивизий реактивной артиллерии. А чтобы представить себе, что означают эти цифры, надо лишь учесть: залп всех установок был эквивалентен одновременному залпу 5000 артиллерийских полков!