3 Герцогиня Аквитании и Нормандии

3

Герцогиня Аквитании и Нормандии

Впервые Алиенора оказалась свободной женщиной. Однако в середине XII в. женщина практически не имела возможности сохранить свою свободу, особенно если речь шла о наследнице фьефа или домена, нуждающегося в управлении или еще больше защите копьем и мечом. Любой женщине нужен был «заступник» — отец, брат, дядя, или муж. Алиенора это понимала, и, вероятно, она приняла необходимые меры.

Освободившись от брачных уз, Алиенора тотчас же уехала в Пуатье. Вероятно, на лице ее не было «грусти» или «слез», на которых настаивают некоторые историки, видевшие в Алиеноре лишь покорную, пассивную женщину, отвергнутую за свои грехи[109]. Говоря о ее чувствах, можно лишь предположить, что она испытывала некоторую грусть оттого, что ей пришлось оставить при дворе Франции, под опекой короля, двух дочерей, семилетнюю Марию и Алису, которой не исполнилось и двух лет (однако чаще Алиенору обвиняют в отсутствии у нее такого чувства)[110]. Ни один текст не может дать нам отчет о том, что чувствовала Алиенора, вынужденная покинуть своих детей. Напротив, можно быть уверенным, что Людовик не собирался отпускать своих дочерей даже если бы Алиенора и изъявляла желание оставить их при себе: дети «принадлежали» отцу. В политических интересах короля было держать их под своей опекой, дабы впоследствии удачно выдать их замуж, что он и сделал в скором времени. Алиенора стала герцогиней Аквитанской, но после ее смерти герцогство должно было перейти, ввиду отсутствия наследника мужского пола, ее дочерям, что придавало им вес в глазах короля, который рассчитывал на то, что Алиенора, за пятнадцать лет брака подарившая ему лишь двух дочерей, никогда не родит сына.

Вероятно, именно эта причина — пресловутая неспособность Алиеноры родить сына — в конечном счете послужила поводом для короля развестись с нею. Аннулирование брака позволило ему жениться на Констанции Кастильской, что произошло два года спустя, в Орлеане. Кровное родство, на которое сослались, чтобы отменить первый брак, очевидно, было всего лишь предлогом, а потому не стоит доверять рассказам, превратившим Людовика в «благочестивого короля», поневоле уступившего предписаниям Церкви, для того чтобы сначала развестись с Алиенорой, а затем вновь жениться[111]. И вот тому доказательство: наш «благочестивый король», прекрасно разбиравшийся в вопросах кровного родства, взял в жены сначала Констанцию Кастильскую, а затем Адель Шампанскую, состоявших с ним в третьей, четвертой и пятой степени родства, при которых, согласно церковным законам, запрещено вступление в брак[112].

Такие союзы, как брак самого Людовика или браки его дочерей, королю Франции в тот момент крайне необходимы. Разведясь с Алиенорой, Людовик потерял контроль над Аквитанией: он был вынужден искать новую поддержку, чтобы обезопасить себя перед лицом возрастающей угрозы со стороны дома Плантагенета. Он привлек на свою сторону дом Блуа-Шампань, обручив свою старшую дочь Марию с графом Генрихом, сыном своего старинного врага Тибо IV. В 1154 г. он укрепил этот союз, пообещав руку своей второй дочери Алисы брату Генриха, Тибо V Блуаскому, которого он вдобавок назначил сенешалем — это место два года оставалось вакантным после смерти Рауля де Вермандуа, оставившего Петронилле, сестре Алиеноры, двух младенцев. Помимо этого, в 1154 г. Людовик отдал свою сестру Констанцию, вдову графа Евстафия Булонского, в жены графу Тулузскому Раймунду V. Все эти браки были заключены по политическим причинам, как, впрочем, почти все браки в средневековой Европе[113].

Алиенора, герцогиня Аквитанская, вновь стала выгодной партией и даже желанной добычей, которую уже спешили заполучить несколько охотников за наследством. Когда она в сопровождении небольшого эскорта направилась из Божанси в Пуатье, то чуть было не угодила в руки двух таких «женихов», младших сыновей в семьях. Турский хронист рассказывает об этих перипетиях в лаконичной, но пикантной манере:

«После этого <аннулирования брака в Божанси> королева отправилась в Блуа; но из него она ночью сбежала в Тур, ибо граф Тибо Блуаский хотел насильно взять ее в жены. Затем, поскольку на ней захотел жениться и Жоффруа Плантагенет, сын графа Анжуйского Жоффруа и брат Генриха, решивший похитить ее неподалеку от Порт-о-Пиль, Алиенора, предупрежденная своими ангелами, вернулась в аквитанские владения другой дорогой. И там она стала женой Генриха, герцога Нормандского, что породило сильный раздор между ним и королем Франции Людовиком»[114].

Бог знает, кто выступал в роли этих «ангелов-провозвестников»… Юный Тибо вскоре утешится с дочерью Алиеноры и думать забудет о своем промахе с ее матерью: через два года король Людовик обручит его с Алисой, на которой тот женится в 1164 г. Что касается Жоффруа Плантагенета, то этому подростку исполнилось всего шестнадцать лет, и Алиенора была старше его на двенадцать лет; но это обстоятельство не было помехой, особенно для представителей семейства Плантагенетов: разве отец юноши, Жоффруа Красивый, не женился на «императрице Матильде», вдове Генриха V, которая была старше его на одиннадцать лет?

На самом деле Алиенору мало волновали все эти «младшие сыновья»: она знала, что может претендовать на большее. 18 мая 1152 г. в соборе Святого Петра в Пуатье, спустя два месяца после своего «развода», она стала женой Генриха Плантагенета. Этот повторный брак, состоявшийся в кратчайшие сроки, заслуживает внимательного исследования, так как он ставит перед историком некоторые вопросы.

Первый из них касается законов и канонических правил, на которые ссылались и Алиенора, и Людовик, чтобы аннулировать свой брак. Выйдя замуж за Генриха, Алиенора не больше, чем ее первый супруг, была озабочена тем, чтобы избежать очередного «кровосмесительного брака»: действительно, новобрачные приходились друг другу кузеном и кузиной в пятом колене, как показывает это генеалогическая таблица в конце книги. Более того, брак этот нарушил не только законы Церкви, но и феодальные обычаи, согласно которым сеньор-король должен был дать согласие на брак своих вассалов. Разумеется, если бы Людовика, в соответствии с развивавшимся феодальным правом, попросили дать согласие на подобный брак, он бы ответил отказом. Вот почему, замечает Вильгельм Ньюбургский, новобрачным следовало не привлекать к себе внимания в чересчур провоцирующей манере:

«Этот брак был не столь торжественным, как можно было ожидать, судя по его рангу; того требовала осторожность, дабы торжественные приготовления к нему не смогли воздвигнуть на его пути какого-либо препятствия»[115].

У Людовика VII были причины противиться повторному браку своей бывшей супруги. Действительно, для Капетинга выбор Алиеноры был крайне опасным. Упомянутый выше турский хронист вкратце замечает, что союз этот стал причиной распри между Генрихом и Людовиком[116]. На самом деле разногласия между ними существовали и ранее, но выбор Алиеноры во многом их усилил, особенно тогда, когда годом позже она родила сына Гильома, тем самым положив конец притязаниям Людовика на Аквитанию, которые он выдвигал от имени ее дочерей Марии и Алисы[117].

Если верить Ламберту из Ватрело, Людовик VII, узнавший об этой новости, был очень расстроен; осознав свою ошибку, он сожалел о том, что позволил Алиеноре уехать, и вознамерился объявить войну Генриху[118].

Однако истоки ссоры между двумя королями следует искать в более раннем времени, во многом к 1150 г., когда отец Генриха Плантагенета Жоффруа Красивый пожаловал сыну герцогство Нормандию. Эта «передача власти» от отца к сыну произошла без согласия короля, их сеньора; к тому же новый герцог не торопился приносить королю оммаж. Это напоминало притязания на автономию, и Людовик намеревался пресечь такие поползновения силой. Сугерию удалось убедить короля не ввязываться в войну незамедлительно, но 13 января 1151 г. он ушел из жизни, и Людовик тотчас же вторгся в Нормандию. Бернард Клервоский, взяв на себя миротворческую миссию Сугерия, добился перемирия между двумя партиями и убедил Жоффруа Красивого и его сына Генриха прибыть к королевскому двору, чтобы начать мирные переговоры и урегулировать сложившуюся ситуацию. Там они добились инвеституры Нормандии для Генриха — который согласился принести оммаж королю Франции за свое герцогство — в обмен на подтверждение уступки Людовику нормандского Вексена.

Бесспорно, именно в ходе этого посещения Плантагенетами французского двора Алиенора впервые встретилась с молодым восемнадцатилетним Генрихом. Историки в основном соглашаются с тем, что он произвел впечатление на французскую королеву, которая была старше его на девять лет. Некоторые из них идут еще дальше, полагая, что Алиенора, очарованная его мужественностью, обаянием, учтивыми манерами и образованностью, тут же влюбилась в него[119]. И в самом деле, Генрих получил образование, значительно превосходившее средний уровень образования аристократов той эпохи. Будучи сначала учеником поэта Пьера де Сента, с десяти лет он стал частым гостем при бристольском дворе своего дяди и опекуна Роберта Глостерского, образованного крупного сеньора, покровителя искусств и словесности. Там он мог встречаться с Гальфридом Монмутским, который в 1138 г. написал свою «Историю бриттов», популяризировав легенду о славном короле Артуре. Вернувшись в Нормандию, Генрих брал уроки у Матвея, будущего епископа Анжера, и у знаменитого философа и грамматика Гильома Коншского[120].

Впрочем, образованность — семейная традиция Плантагенетов: если верить хронисту д’Амбуазу, предок Генриха, анжуйский граф Фульк Добрый, проводил немало времени в обществе клириков. Именно он передал королю Франции, насмехавшемуся над такой ученостью, которая в те времена была еще редким явлением среди мирян, письмо, заключавшее фразу: «Знайте же, мой господин, что неграмотный король — что осел в короне»[121]. Согласно Вильгельму Мальмсберийскому, другой из предков Генриха, на сей раз со стороны матери (а именно — герцог Вильгельм Завоеватель, первый король Англии), привил вкус к занятиям своему сыну Генриху, которого прозвали Боклерком (Добрым клириком), внушая ему все то же правило[122]. Иван Гобри, оказавшийся под сильным воздействием клерикальных представлений, попав под очарование образа Людовика, вероятно, был единственным ученым, увидевшим в Генрихе Плантагенете «<…> грубого и жестокого увальня, полную противоположность изящного, доброго, достойного Людовика»[123].

Не обладая приятной внешностью своего отца Жоффруа Красивого, Генрих тем не менее сочетал в себе качества, присущие отважному рыцарю и неутомимому деятелю. Вальтер Мап, долгое время бывший его приближенным, живописует его портрет, не лишая его юмористических красок:

«Сам я застал начало его правления и наблюдал за ним на протяжении его жизни, достойной уважения во всех ее проявлениях. Он был приземист, чуть выше, чем самые высокие среди низкорослых сеньоров, крепок телом и красив; от него нельзя было оторвать взгляда, даже если вы уже видели его тысячу раз. Обладая беспримерной физической ловкостью, он был способен делать все, на что способны были другие. Он знал все куртуазные правила, будучи сведущим в том, что приличествует или надлежит делать человеку, он знал все языки, на которых говорили от французского моря до Иордана, но использовал лишь латынь и французский <…>. Это был искусный ловчий, от коего не могли ускользнуть ни зверь, ни птица, и он обожал это бесполезное занятие. Он всегда был в делах и засиживался за трудами своими до ночи; когда же он, почивая, видел обольстительные сны, он проклинал свою плоть, которую ему не удавалось ни обуздать, ни изнурить работой. Но мне казалось, что страх, заставлявший его прибегать к таким усилиям, не был переменчив, но был скорее преувеличен»[124].

Петр Блуаский, который познакомился с королем позднее, став его секретарем (еще до того как он стал секретарем Алиеноры), приводит более точное — и менее льстивое — описание внешности короля в зрелом возрасте, не забывая упомянуть и о его непостоянстве. Он подтверждает, что его господин был образованным человеком, но обращает внимание читателя прежде всего на его неустанную деятельность, властность, острый ум правителя, а также на бесконечные перемещения короля, способные сбить с толку не только его врагов, но и его собственный двор:

«Это человек с рыжеватыми волосами, среднего роста; у него львиный лик, квадратная челюсть и глаза навыкате — наивные и добрые, когда он в хорошем настроении, но темнеющие от гнева, когда он приходит в ярость. Его ноги наездника, руки атлета и широкая грудь обличают в нем человека сильного, проворного и отважного. Он совершенно не заботится о руках и надевает перчатки лишь тогда, когда охотится с соколом. Его одежда и головной убор просты и удобны. Он борется с чрезмерной полнотой, угрожающей ему, воздержанием и упражнениями и остается молодым благодаря пешим переходам и верховой езде. Он способен утомить самых неутомимых своих спутников. С утра до вечера, не прерываясь ни на минуту, он занят делами королевства. Он никогда не сидит на месте, за исключением разве что тех случаев, когда сидит в седле или трапезничает. Случается ему за день совершить поездку верхом на коне, когда он покрывает расстояние, в четыре или пять раз превышающее расстояние обычных верховых прогулок. Крайне сложно узнать его местонахождение и то, чем он займется в ходе дня, поскольку он часто меняет планы. Он подвергает терпение своей свиты жестокому испытанию, порой заставляя ее блуждать ночью в незнакомом лесу, проделывая мили по три или четыре, и ночевать в жалких лачугах. Но именно так, когда другие короли еще почивают в своих постелях, он может застичь противника врасплох и привести его в замешательство; он присматривает за всем, стараясь составить понятие о тех, кого он назначает судьями других. Когда руки его не заняты мечом или луком, он заседает в Совете или проводит время за чтением. Никто не может превзойти его в изобретательности или красноречии, и, когда удается ему освободиться от забот, он любит беседовать с просвещенными людьми»[125].

Никто не знает, какими были настоящие чувства Алиеноры к Генриху. Некоторые источники, однако, утверждают, что он больше соответствовал ее вкусам, нежели Людовик; и она вполне могла бы заранее обдумать возможность брака с Генрихом и ради этого, как считает Вильгельм Ньюбургский, заставить своего мужа расторгнуть их союз:

«Когда король вернулся домой не только со своей супругой, но и с позором, покрывшим его бесславный поход, любовь меж ними понемногу стала остывать, тогда как причин для расставания накапливалось все больше. Поведение короля неприятно поражало королеву, говорившую, что она вышла замуж за монаха, но не за короля. Поговаривали также, что, будучи еще супругой короля Франции, она желала стать супругой герцога Нормандского, считая, что он более подходит ее собственному нраву; вот почему она решила расторгнуть брак и добилась своего»[126].

Вильгельм Ньюбургский работал над окончательной версией своего произведения через сорок лет после описываемых событий, но его свидетельство достойно доверия, даже несмотря на его сильный клерикальный и женоненавистнический пафос. Он считал, что королева была инициатором как «развода», так и своего брака с Генрихом. Возможно, именно эта «матримониальная инициатива», возмутительная в его глазах, побуждала его, как и многих его собратьев, дать объяснение, не выходящее за рамки обычных представлений церковнослужителей, — иными словами, сослаться на неутолимое либидо женщин. Вот почему он утверждает (впрочем, не без основания), что у Алиеноры были причины предпочесть юного, пылкого и «куртуазного» рыцаря Генриха своему супругу, «скорее монаху, нежели королю», согласно изречению, приписанному королеве (правда, о нем сообщает лишь этот хронист).

То, что Алиенора обдумала этот план заранее, действительно, вполне возможно, каковы бы ни были причины такого поступка[127]. Не отрицает этого и Робер де Ториньи, хорошо осведомленный, но сдержанный хронист, приближенный обоих правителей, знавший о событиях не понаслышке; он замечает, что Генрих женился на Алиеноре сразу же после ее развода — «либо спонтанно, либо под действием заранее принятого решения»[128]. В конце века об этом еще более определенно высказывается Гервазий Кентерберийский, обративший внимание и на предумышленность такого шага, и на его политические и экономические причины. Сразу же после развода, пишет он, Алиенора, проявив инициативу, направила к Генриху послов — но отнюдь не для того, чтобы они сыграли роль посредников в романтичных любовных переговорах, как предполагали в недавнем времени[129], а для того, чтобы уведомить Генриха о том, что она вновь свободна.

«Она тайно направила к герцогу послов, дабы сообщить ему о том, что она вновь стала свободной, торопя его заключить с ней брачный союз. Поговаривали, что на самом деле именно она, благодаря своей ловкости, добилась расторжения своего брака. Герцог, соблазненный благородным происхождением этой женщины, охваченный желанием заполучить земли, ей принадлежавшие, не теряя времени, отправился к ней самым коротким путем, взяв с собой лишь нескольких спутников, и в скором времени заключил сей брак, которого горячо желал ранее»[130].

Генрих находился тогда в Лизьё: 6 апреля он держал совет с нормандскими баронами, намереваясь снарядить военную экспедицию в Англию. Он поспешил в Пуатье и тотчас же взял Алиенору в жены. Все это, действительно, кажется заранее продуманным, организованным.

Но когда Генрих и Алиенора впервые задумались о вероятности брака между ними? Такой проект мог родиться лишь в сентябре 1151 г., во время краткого посещения Парижа Жоффруа Красивым и его сыном Генрихом. Некоторые историки предположили, что перемена в поведении этих двух анжуйцев была вызвана именно этим обстоятельством: поначалу отец и сын вели себя надменно, но затем они пошли на уступки, вернув свободу их пленнику Берле, подтвердив права короля на владение столь желанным Вексеном и согласившись принести Людовику оммаж за Нормандию[131]. Такое толкование допустимо, оно находит подтверждение в документах того времени. Алиенора, повторимся, нуждалась в защитнике. Ее второй брак был прежде всего политическим.

Другие историки, как уже говорилось, настаивают на том, что молодой Генрих соблазнился внешней привлекательностью Алиеноры и возжелал ее. Источники молчат на этот счет. Тем не менее некоторые из них, появившиеся, правда, в более позднее время, утверждают, что Генрих «обольстил» Алиенору — после того, как это проделал его отец Жоффруа Красивый. Историки, желающие видеть в Алиеноре вторую Мессалину, дорожат этими относительно поздними свидетельствами, порочащими ее в их глазах. Те же ученые, что, напротив, стремятся снять с нее это обвинение, считают, что эти свидетельства родились на основе совершенно необоснованных «придворных сплетен». И в том, и в другом случае гипотезы базируются скорее на предвзятом мнении и моральных предубеждениях, нежели на истинных критических основаниях. Разве отмахнуться от подобных источников, крайне полезных для историка, не так же неразумно, как и безоговорочно верить в то, что они сообщают по поводу столь интимных подробностей?

Первым, кто передал эти слухи, был Вальтер Мап. О двойной, прошлой и настоящей, измене Алиеноры он мог услышать в Париже, где он обучался в период 1150–1160 гг.; ответственность он полностью возлагает на королеву:

«Ему наследовал Генрих, сын Матильды, ставший предметом страстного влечения Алиеноры, королевы Франции. Она была замужем за благочестивейшим Людовиком, но добилась расторжения брака в силу сомнительных причин и стала супругой Генриха, несмотря на слухи о том, что она делила мужье ложе с Жоффруа, отцом Генриха. Об этом событии упоминают, желая объяснить, почему их дети были сражены «на вершине» и почему они ничего не добились»[132].

Говоря это, автор преследует идеологическую цель: как и многие духовные лица, он видит истоки несчастий, произошедших в настоящем, в грехах прошлого. Напасти, преследующие потомство Плантагенетов, — это, по его мнению, расплата за ошибки, совершенные их родителями и предками, сначала Алиенорой (конечно, из-за ее неутолимого либидо, в соответствии с традиционной схемой церковнослужителей, желавших покрыть женщину позором), затем Генрихом и, наконец, его отцом Жоффруа. Вот почему автор напоминает об их провинностях. В своей книге Вальтер Мап рассказывает множество скабрезных историй о дворе и придворных, одним из которых был когда-то и он сам. Говорят, он любил сплетни. Но стоит ли подозревать его в том, что он сам их и сочинял, а затем распускал, чтобы придать вес своему произведению? Уместнее все же предположить, что его рассказ лишь отражает мнение, широко распространенное в ту эпоху, когда он работал над своей книгой, то есть в период 1181–1193 гг., а то и ранее.

Эту же тему развивает и Гиральд Камбрийский: несчастья, обрушившиеся на потомков четы Генрих-Алиенора, являются божьей карой, ибо их собственные предки, как по отцовской, так и по материнской линии, навлекали на себя гнев божий, согрешая перед Богом и Церковью, пороча добрые нравы. Автор перечисляет грехи предков, после чего принимается за Алиенору, виновную в том, что она вплоть до 1152 г. была любовницей Жоффруа. Затем он переходит к недавним грехам его сына Генриха, женившегося на Алиеноре, несмотря на предостережения отца, сделанные незадолго до его смерти:

«К тому же граф Жоффруа Анжуйский, будучи сенешалем Франции, соблазнил королеву Алиенору. Вот почему не раз он предостерегал своего сына, всеми силами пытаясь разубедить его и запрещая ему прикасаться к этой женщине: прежде всего, Алиенора была супругой его сеньора; затем она была любовницей его отца. Но, несмотря на это, принеся в свой дом тяжкий грех, король Генрих, как гласит молва, осмелился опорочить королеву Франции прелюбодейной связью, он похитил ее у своего сеньора и жил с ней, как приличествует супругам. А посему я спрашиваю вас: может ли столь греховный союз породить на свет счастливое потомство?»[133]

Историки не придают значения и этому свидетельству, считая его крайне недоброжелательным. Гервазий, утверждают они в подобных случаях (но не при других обстоятельствах, когда его свидетельства оказываются для них ценными), составил «De instructione» примерно в 1216 г., когда ему было отказано в церковной кафедре в Сент-Дэвидсе, которую он надеялся получить. Разочарованный таким решением, исходившим от двора Иоанна Безземельного, он перешел в другой лагерь, на сторону французов, и поддерживал династию Капетингов, вплоть до того, что побуждал Людовика VIII высадиться на английский берег[134]. Конечно, недоброжелательная позиция этого автора, как и Вальтера Мапа, очевидна, но Гервазий изливает свое недовольство не только на Алиенору: тень падает на все семейство Плантагенетов. «Легенда» об Алиеноре уже начала свой путь — так говорят те, кто не желает принимать это свидетельство в расчет, считая его чистой клеветой. На мой взгляд, лучше было бы сказать, что репутация королевы, уже закрепившаяся в умах ее современников, подпитывала и рассказы историков, и литературные произведения того времени, о чем мы подробнее поговорим во второй части книги. Дурная или нет, эта репутация базируется на интерпретации (тенденциозной, разумеется) событий, произошедших при французском дворе в сентябре 1151 г. Мы не знаем всех подробностей, но вполне вероятно, что при дворе в это время действительно что-то произошло. И это «что-то» имело два следствия: первое — окончательное решение Людовика аннулировать брак с Алиенорой, второе — стремление Генриха жениться на ней.

Действительно, тотчас же после визита Плантагенетов Людовик отправляется с Алиенорой в поездку по Аквитании, чтобы, в преддверии будущего «развода», увести своих чиновников и заменить их людьми герцогини. Турский хронист, упоминавший об этом событии, уточняет, что король затеял эту поездку, «воспламененный ревностью»[135]. Можно ли предположить, что Алиенора, желая склонить короля к решению о «разводе», нарочно возбуждала его ревность, стремясь убедить супруга в своей легкомысленности и даже заставить его сомневаться в своем отцовстве относительно тех детей, которые могли бы у нее появиться в будущем? Стыдливый, благочестивый Людовик желал продолжить династию Капетингов, получив, в конце концов, от королевы сына. Но законное рождение этого сына должно было быть неоспоримым. Чересчур «куртуазное» поведение Алиеноры, внезапно открывшееся после инцидента в Антиохии — вне зависимости от того, что там произошло в реальности, — положило конец этим чаяниям. Следовательно, королю необходимо расстаться с той, которую он, несомненно, все еще любил, и найти себе другую супругу — с безупречной репутацией, ради столь желанного наследника.

Вдобавок ко всему, слишком поспешный брак Алиеноры и многочисленные свидетельства, подтверждающие его предумышленный характер, позволяют допустить существование, по крайней мере, уединенных бесед и даже близких отношений между Генрихом и Алиенорой при французском дворе. Разумеется, мы не знаем, до какой степени эти отношения были близкими, но это не столь важно. Так или иначе, не стоит исключать из рассмотрения рассказы, пусть даже недоброжелательные, которые наводят на мысль о подобном типе отношений, способных шокировать церковнослужителей.

Иван Гобри предлагает несколько иной сценарий. В отличие от большинства историков, он с трудом представляет, как Генрих (в котором Гобри ошибочно видит «молодого и, вероятно, робкого анжуйца») мог ухаживать за Алиенорой. Но королева в тот момент хотела «разонравиться» своему мужу, чтобы побудить его расторгнуть брак. Именно она взяла на себя инициативу вызвать ревность короля, кокетничая с молодым Генрихом:

«Она дарила ему улыбки, бросала на него взгляды, словно героиня любовных кансон, занимала его мысли, возбуждала его чувственность. В этот момент у нее не было никакого намерения, и тем более желания, выходить замуж за этого простофилю, который был младше ее на одиннадцать лет. Но, желая заставить своего нелюбезного мужа уступить ей, она вела себя так кокетливо, что, как только эти знатные гости прибыли в ее дворец, королева поспешила вскружить им голову, причем столь усердно, что современники-хронисты обвинили ее в том, что она даже разделила ложе с Жоффруа Анжуйским. С отцом Генриха! Но дело в том, что инцидент, произошедший в Антиохии, был известен всем, а потому все считали королеву плутовкой, очаровывающей мужчин. И, надо сказать, их мнение было не столь уж и ошибочным. Она стремилась разорвать брачные узы. Папа Римский исключил такую возможность — тогда она решила спровоцировать разрыв. Что стоило ей репутации»[136].

Это опять же чистая гипотеза, но она, во всяком случае, достойна уважения за то, что ее автор принимает во внимание тексты, не отказываясь от них a priori. Однако в ней (по крайней мере, в таком ее виде) ничего не говорится о второй цели Алиеноры, еще более очевидной, чем первая: о ее желании заставить Генриха рассмотреть вопрос о браке, который впоследствии действительно состоялся. Если со стороны королевы и было «кокетство», нацеленное на то, чтобы побудить Людовика расторгнуть брак, то оно ни в коем случае не должно было пробудить его подозрений насчет Генриха — они должны были пасть скорее на Жоффруа. Отношения с Генрихом, напротив, нужно было скрывать, чтобы не заострять внимания короля на возможном браке Алиеноры с молодым герцогом, которого Людовик в тот момент не учитывал вовсе. Все это возможно, но мы никогда не узнаем истинного положения вещей. Определенно можно сказать лишь одно: о вольном и легкомысленном поведении королевы, осуждаемом церковной моралью, начали говорить очень рано, еще задолго до конца столетия.

Выбор Алиеноры явно вызвал гнев короля. Анжуец был не только соперником, но и потенциальным противником, опасным и могущественным. Волею своего отца Жоффруа Красивого он уже стал герцогом Нормандским. После смерти отца в сентябре 1151 г., случившейся по его возвращении с парижского двора (это был тот самый визит, о котором только что шла речь[137]), Генрих отстранил от дел своего брата Жоффруа Анжуйского и стал полновластным хозяином всех наследных земель Плантагенетов (Анжу, Мена). Алиенора принесла ему Аквитанию — правда, на правах личной унии. Таким образом, супружеская чета оказалась во главе огромного конгломерата континентальных владений и могла общаться с французским королем на равных. Тем более что Генрих добивался короны Англии от имени своей матери Матильды.

Вероятно, Людовик не предусматривал возможность такого выбора Алиеноры. То, какую опасность представляет этот брак, король осознал слишком поздно, оказавшись перед свершившимся фактом. Призвал ли он герцога Нормандского ответить за этот недозволенный брак перед лицом королевского правосудия, о чем полунамеками сообщает продолжатель Сугерия? Генрих на призыв короля не ответил, и тогда Людовик VII принялся создавать коалицию, направленную против герцога. В нее вошли различные союзники, связанные с королем узами упомянутых ранее брачных союзов: его брат Роберт Першский, Евстафий Булонский, которого король желал видеть на английском троне, Генрих Шампанский и Жоффруа Анжуйский, юный брат Генриха Плантагенета, раздраженный двойным крахом своих надежд на брак с Алиенорой и на отцовское наследство. В тот момент, когда Генрих собирался отплыть в Англию, чтобы поддержать там своих сторонников, король с союзниками начал наступление в Нормандии. Жоффруа со своей стороны изо всех сил старался взбунтовать Анжу. Перед лицом такой угрозы Генрих продемонстрировал свои качества выдающегося военачальника, которые он еще не раз проявит в дальнейшем: быстрота действий его войск застала врасплох противников — пораженные, они прекратили наступление. Генрих навел порядок в Анжу, наказал бунтовщиков и вернулся к Алиеноре в Аквитанию, где они вместе продолжили укреплять свою власть.

Диверсионные действия французского короля и его союзников в Нормандии и Анжу даже не помешали Генриху отправиться в Англию, куда он прибыл поддержать своих сторонников в борьбе против своего соперника Стефана Блуаского и его сына Евстафия Булонского, кандидатов французского короля. Оставив беременную Алиенору сначала в Анжере, а затем в Руане (где она присоединилась к Матильде), в январе 1153 г. Генрих взял курс на английское побережье. Вскоре он одолел Стефана, навязав ему унизительное перемирие. Сын английского короля Евстафий не принял подобных условий — он намеревался продолжить борьбу, но внезапно заболел и умер спустя несколько дней. Лишенный наследника, больной и уставший Стефан заключил договор (6 ноября 1153 г.), который положил конец восемнадцатилетней гражданской войне: согласно этому договору Стефан оставался королем Англии, но Генрих должен был унаследовать корону после его смерти. Герцогу Нормандскому не пришлось ждать долго: менее чем через год, 25 октября 1154 г., Стефан умер. Отныне Генрих стал английским королем.[138]

Что делала Алиенора, покуда ее супруг воевал по обе стороны Ла-Манша? Как она вела себя по отношению к новому мужу, который был гораздо моложе ее? Нашла ли она в нем партнера, соответствующего ее ожиданиям? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно знать, каковы были эти ожидания. Альфред Ричард, всецело разделявший идеи о господстве мужчин, полагал, что Алиенора в тот момент была вполне довольна: неохотно мирившаяся со своим слишком слабым мужем, она желала оказаться в сильных руках, мечтала стать подчиненной, покоренной и даже побежденной[139]. Лабанд, напротив, утверждает, что, выйдя замуж за Генриха, «еще совсем юного правителя, Алиенора думала без труда управлять им, чтобы быть правительницей»[140]. Вторая гипотеза кажется мне более вероятной, чем первая, но обе они в равной степени рискованны.

Сегодня много спорят об отношении Алиеноры к власти. Хронисты на этот счет могут сказать немногое, к тому же их свидетельства отрывочны и тенденциозны, поскольку взор их устремлен прежде всего на действия вооруженных правителей, на мужей, даже если они действуют от имени своих жен. Не станут ли лучшим проводником в этой области грамоты? Вплоть до сего времени они были обделены вниманием. Недавние работы, хорошим подспорьем для которых стало издание хартий Алиеноры, позволяют, как мы увидим далее[141], по-новому взглянуть на эту проблему. Отметим лишь, что утверждение о том, что Людовик VII был слабовольным правителем, подчинявшимся своей жене Алиеноре, а Генрих — тираном и владыкой, следует отбросить или, по крайней мере, внести в него сильные поправки. Оно не подтверждается актами. Нам известно о двадцати актах, к которым имеет отношение Алиенора: приходящиеся на период 1137–1152 гг., почти все они касаются Аквитании, чьей герцогиней она была. Все они составлены перед отправлением королевской четы в крестовый поход, что свидетельствует, на мой взгляд, о реальном недоверии короля, проявившемся после инцидента в Антиохии. Даже в «своих» наследных землях Алиенора чаще всего действовала вместе с Людовиком, который тоже носил герцогский титул, подобно тому, как сама Алиенора носила титул королевы Франции. Различие, однако, огромно, поскольку Людовик единолично правил в своем королевстве, а иногда и в Аквитании, тогда как Алиенора присутствует в актах лишь в качестве свидетеля и даже в своем герцогстве крайне редко действует по собственной инициативе. Это видно, например, из двух грамот, пожалованных церкви Нотр-Дам в Сенте: Алиенора, «милостью божьей королева Франции и герцогиня Аквитании», жалует их «с согласия своего супруга Людовика, короля Франции и герцога Аквитании», после чего подтверждает акт дарения, который ранее был одобрен королем, ее супругом[142].

Нечто подобное можно наблюдать с первых же лет ее брака с Генрихом. В хартии, датированной 26 мая 1152 г., то есть через восемь дней после ее второго брака, Алиенора подтверждает акт предыдущего дарения, сделанного тогда, когда она была королевой Франции:

«<…> Я, Алиенора, милостью Божьей герцогиня аквитанцев и нормандцев, объявляю всем живущим ныне и тем, кто будет жить после: когда я была королевой, супругой короля франков, король отдал и даровал Севрский лес со всем, что к нему относится, церкви святого Максентия, во владение аббата этой церкви Петра. Сей лес отдала и даровала ему и я, однако после расторжения брака с королем по велению Церкви я отменила сей дар и вновь взяла лес в свое владение. Впоследствии, по совету мудрых людей и по просьбе аббата Петра, я отдала и даровала церкви Святого Максентия, на сей раз по доброй воле, сей дар, который ранее я сделала наперекор собственному желанию <…>. Ныне, связанная с Генрихом, герцогом нормандцев и графом анжуйцев, в соответствии с моим правом, а именно по доверенности и распоряжению, я составила сей акт, признала сей дар и пожаловала его в присутствии герцога, который тоже даровал его по своей воле <…>[143]».

Итак, Алиенора признает: будучи супругой Людовика, она могла лишь следовать воле своего мужа наперекор собственной. Затем, после развода, вновь став «полноправной» герцогиней Аквитании, она решила вернуть себе дар, так сказать, силой. После чего, выйдя замуж за Генриха, согласившись с доводами окружения (своего или супружеского?), она добровольно возвратила предыдущий дар в присутствии второго мужа, вместе с ним и согласно своей воле.

Спустя несколько дней она посетила Фонтевро, где ее приняла мать-настоятельница Матильда, тетка Генриха Плантагенета. Последняя в 1120 г. стала супругой Вильгельма, сына английского короля Генриха I Боклерка. В тот же год ее муж погиб во время страшного крушения «Белого корабля» у берегов Барфлёра — кораблекрушение это унесло жизни многих членов королевской семьи. Став вдовой, Матильда ушла в монастырь Фонтевро, где в 1149 г. ее избрали аббатисой.

В монастыре Алиенора составила другую хартию, подтверждающую не только старые привилегии, дарованные ее аквитанскими предками, но и дар в пятьсот су, переданный аббатству Алиенорой и ее первым мужем:

«Пусть все сыновья нашей святой матери Церкви, ныне живущие и те, кто будет жить после, знают: я, Алиенора, милостью Божьей графиня пуатевинцев, после расторжения брака по причине кровного родства с моим господином Людовиком, светлейшим королем, связанная узами брака с моим господином Генрихом, знатнейшим графом анжуйцев, ведомая волей Божьей, пожелала посетить обитель святых дев в Фонтевро <…> и там, с сердцем, полным сокрушения, я дала согласие, даровала и утвердила все, что мой отец и мои предки даровали Богу и церкви Фонтевро, в частности, это подаяние в пятьсот су пуатевинской монетой, которое мой господин Людовик, король франков, бывший тогда моим мужем, и сама я когда-то даровали»[144].

На этот раз Алиенора действовала в одиночку; она заверила акт собственной печатью, а свидетелями сего стали исключительно пуатевинцы. Генриха меж ними нет. Подчеркнем, однако, что речь здесь идет только о подтверждении новой законной герцогиней древнего акта дарения, пожалованного ее предками, а затем ею и ее первым мужем, — дара аббатству, основанному когда-то герцогами Аквитанскими.

Итак, в отсутствие мужа Алиенора, вероятно, обладала некоторой властью. Однако чему был посвящен ее досуг? После нескольких недель, проведенных вместе в Пуату, Генриху вскоре пришлось покинуть Алиенору, чтобы противостоять — успехом, как мы знаем, — коалиции, созданной Людовиком VII, в Нормандии, а затем в Англии. Алиенора, беременная, осталась на континенте. 17 августа 1153 г., за два дня до смерти Бернарда Клервоского, она родила своего первого ребенка от Генриха: сына, названного Гильомом. Это имя было традиционным не только в ее собственной семье, как замечает Роберт де Ториньи[145], но и в семье ее супруга, вместе с Вильгельмом Завоевателем, первым нормандским королем Англии, право на наследство которого отстаивала мать Генриха Матильда. Выбор этого авторитетного имени может свидетельствовать и о влиянии Матильды, и о политических амбициях. «Императрица» Матильда, действительно, была сильной женщиной, дававшей своему сыну настоящие уроки власти. Вальтер Мап, по-прежнему не растерявший своего злословия (выдумывал ли он в этом случае?), в следующих выражениях писал об этом гибельном, на его взгляд, влиянии:

«Я слышал, что затягивать дела, долгое время сохранять у себя бенефиции, которые попадали в его руки, и извлекать из них доход, даруя надежду тем, кто страстно желал их, советовала ему мать. Она оправдывала такое ведение дел жестокой фразой: «Тот алчный сокол, у коего часто отнимают мясо или прячут от него лакомый кусок, более податлив и более склонен слушаться и подчиняться». Она советовала ему почаще оставаться в своих покоях и пореже появляться на людях, не предоставлять никому бенефициев через посредника, не видя или не зная, о каком бенефиции идет речь, а также множество других дурных советов. Я убежден, что в истоках всех причуд и капризов короля стоит видеть влияние его матери»[146].

Главным делом того времени являлся, без сомнения, династический конфликт, разгоревшийся в Англии между Генрихом и Стефаном Блуаским. После смерти Евстафия и соглашения в ноябре 1153 г., Генрих укрепил свою власть, назначил своих людей и в 1154 г., в преддверии Пасхи, возвратился в Нормандию — в Руане его ждали мать Матильда, супруга Алиенора и первенец Гильом. Спустя некоторое время он подавил бунт неуемных аквитанских баронов, а затем, в мае, снова появился в Руане, где встретил праздник Святого Иоанна Крестителя. В то время как он в очередной раз воевал в Вексене, ему сообщили о смерти короля Стефана, наступившей 25 октября 1154 г. Тотчас же Генрих собрал свиту и отправился в Барфлёр, где к нему присоединилась Алиенора, чтобы отплыть в свое новое королевство. Однако попутного ветра пришлось ждать более месяца[147]. Наконец, 7 декабря Генрих, сгорая от нетерпения, отдал приказ поднять паруса невзирая на непогоду. Он благополучно добрался до английского берега, где его встретили духовенство и бароны, пораженные его смелостью. В предрождественское воскресенье 1154 г., в Вестминстерском аббатстве, если верить Гервазию Кентерберийскому и Раулю Коггехолскому, Генрих и Алиенора были коронованы королем и королевой Англии[148]. Только эти два автора упоминают о королеве, которая, очевидно, мало что значила в глазах хронистов.

Генрих Хантингтонский, со своей стороны, описывает путешествие Генриха с его братьями и женой через Ла-Манш, но ничего не говорит о присутствии Алиеноры на его коронации[149]. Ни Рауль де Дицето, ни Рожер Ховденский, обычно очень точные в своих наблюдениях, не упоминают об Алиеноре ни в этом случае, ни в случае второй коронации (или торжественного собрания двора?), которая состоялась в Линкольне на Рождество 1157 г. О ее присутствии подле короля Рожер Ховден упоминает лишь один раз, описывая празднование Пасхи в 1158 г. в Ворчестере. Там, говорит он нам, король Генрих и королева Алиенора, подойдя к алтарю, возложили на него свою корону, после чего вновь взяли ее с алтаря[150]. Этим ритуалом, как и обрядом посвящения в рыцари, который распространяется в то же самое время, Церковь намеревалась показать, что король (как и рыцарь, принявший меч с алтаря) должен считать себя состоящим у нее на службе. Королевская власть ему делегирована. Королева в данном случае является соправительницей. Однако конфликт между Церковью и монархией не замедлит вспыхнуть в скором времени.

В то время как новый король Англии ожидал в Барфлёре попутного ветра, Людовик отправился в паломничество в Сантьяго-де-Компостела[151], попутно навестив Альфонса VII Кастильского, «императора Испаний», затем правителей Арагона и Барселоны и, наконец, графа Тулузского. Чтобы покаяться в «жизни во грехе» с Алиенорой, как утверждает А. Грабой[152]? В этом можно сомневаться: кровное родство было, как мы поняли, чистым предлогом, и папа безоговорочно благословил союз Людовика с Алиенорой, освободив короля от всякой вины. Некоторые кастильские хронисты XIII в., отбрасывая в сторону мысль о паломничестве, утверждают, что король желал прежде всего проверить, насколько верны слухи, касающиеся незаконного рождения его новой супруги Констанции Кастильской. Но это поздняя и не поддающаяся проверке гипотеза. Согласно Иву Сассье, король Франции скорее всего желал утвердить свое политическое и экономическое присутствие на юге Франции и укрепить свои связи с христианскими королевствами Испании[153]. Это более вероятно.

Однако упоминание о Сантьяго-де-Компостела не должно остаться незамеченным. Весть о рождении Гильома, безусловно, потрясла короля, безуспешно пытавшегося получить от Алиеноры сына. Почему бы не предположить, что набожный король попросту отправился просить святого покровителя Испании о том, чтобы небеса даровали его новой жене Констанции столь желанного сына? Мы знаем, что из этого ничего не вышло: Констанция тоже подарила королю двух дочерей, старшую Маргариту в 1158 г. и младшую Аэлису в 1160 г. И только в 1165 г., одиннадцать лет спустя, Адель Шампанская, третья супруга Людовика, на которой он женился через несколько дней после смерти второй жены, родила ему «богоданного» сына Филиппа, которого история наречет Августом.

В момент восшествия на английский трон Генрих одерживал победу «на всех фронтах». Его сын-первенец увидел свет через год после женитьбы, тогда как у Людовика в наличии были только дочери. Следовательно, аквитанским владениям было суждено стать наследством семейства Плантагенетов. Людовик смирился с этим, о чем свидетельствует отказ короля от титула «герцог Аквитании». От отца Генрих получил титулы герцога Нормандского, графа Анжу и Мена, а от супруги — титул герцога Аквитанского. Провозглашенный королем Англии, отныне он владел совокупностью земель, которые английские историки называют «Анжуйской империей», а французы предпочитают называть «империей Плантагенетов» — определение, о правильности которого спорят по сей день[154]. Теперь Генрих, несмотря на то, что по всем своим континентальным землям являлся вассалом короля Людовика, мог обращаться с ним как с равным.

Покинув французский трон ради того, чтобы выйти замуж за Генриха, Алиенора стала королевой Англии. Она могла полагать, что в политическом плане ее выбор был верен. Действительно, «вакансий» на королевский брак в эту эпоху оставалось крайне мало. О ее чувствах к новому супругу, как и о том, была ли удовлетворена ее чувственность, нам не суждено узнать. Самое большее, что можно допустить — исходя из того, сколь частыми были роды в этой королевской семье, — что ее супруг не пренебрегал супружеским ложем. Все остальное относится к области гипотез, воображения или фантазии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.