XIII

XIII

Встреча с Малино. Формирование новых бригад. Смерть Миши. Забытый альбом. Подготовка к Брунетской операции

В конце июня меня вызвал Малино. Когда я пришел, он сидел и водил карандашом по оперативной карте, время от времени делая какие-то пометки в толстой тетрадке. Оторвавшись от работы, Малино повернулся ко мне:

– Как идут дела?

– Хорошо.

Я почувствовал, что Малино вызвал меня для серьезного разговора.

– Не устал? С Листером отношения хорошие?

– Лучше не бывает.

– Тогда вот какое дело. Останешься работать у Листера. Предстоит очень серьезная операция.

– Какая? – сгорая от нетерпения, опросил я.

– Каждому овощу – свой срок, – стал серьезным Малино. – Работа предстоит большая, ответственная и сложная. Надо заново формировать и обучать военному делу только что сколоченные соединения. А делать это сложно по той простой причине, что сторонники бывшего премьера и военного министра Ларго Кабальеро, которого только недавно отстранили от власти, проводят нерешительную политику. Не очень-то активно работают и в военном министерстве. Там кое-кто тормозит формирование и организацию новой армии.

Малино минутку помолчал, провел большой ладонью по ежику волос и вдруг улыбнулся:

– Ну ничего, кое-чего мы все же добились. Вновь избранный премьер-министр Негрин ускорил формирование и перестройку республиканской армии. Командиры и комиссары стали смелее проводить работу по подготовке и сколачиванию резервов. Конечно, трения в правительстве еще дают о себе знать. Но дело понемногу двигается.

– Есть новые части? – не утерпел я.

– Да, – ответил Малино.-Закончилось формирование, комплектование и обучение 5-го корпуса республиканской армии. Его создали благодаря настойчивым усилиям ЦК Испанской компартии и Мадридского комитета компартии на базе 5-го полка и интернациональных соединений. В корпус вошли три дивизии: 46, 35 и 11-я.

После встречи с Малино я тотчас же отправился к Листеру и доложил ему о приказе командования. Он обрадовался и, хитро поглядывая на меня, стал подшучивать:

– А мы не надоели тебе, Павлито?

– Ну что вы…

И, видя, что я начал сердиться, Листер схватил меня в свои железные объятия, весело рассмеялся:

– Смотрите, люди, Павлито стал вспыльчивый, как настоящий андалузец. Ну, ладно-ладно, я пошутил, ведь сами же мы и просили, чтобы тебя назначили к нам.

В дивизии Листера на командных и комиссарских должностях, в штабах была в основном рабочая молодежь Испании, получившая закалку в минувших боях. Бывшие портные, сталевары, токари, электрики, кузнецы сильно тосковали по своей мирной работе и в минуты затишья нередко спорили, чья профессия лучше.

Однажды я стал свидетелем «поединка» между пожилыми унтер-офицерами Альваресом, бывшим кузнецом, и сталеваром Луисом.

– Работку мы вам даем, – начал Альварес.

– Это какую же, – поинтересовался Луис.

– Так ведь не будь кузнецов, пропала бы ваша сталь, на свалку отправили бы ее. Потому что, кроме кузнецов, никто не может из нее поковки делать.

– Тоже мне философ, – презрительно хмыкнул Луис. – Да не свари мы сталь или чугун, не из чего вам поковки свои делать. Или, может быть, вы перешли бы на глину?

– Напрасно бузите, – подошел к спорящим офицер, – оба не правы.

– Это почему же? – насторожились спорщики.

– Потому, что без нас и кузнецы и сталевары – ничто.

– А кто же это такие вы? – вдруг объединились Луис и Альварес.

– Токари. Мы обтачиваем грубые поковки кузнецов, сделанные из стали.

… В первых числах июля Листер сообщил мне, что дивизия скоро вступит в бой на участке севернее Мадрида. «Дело в том, – говорил Энрике, – что генерал Франко после Гвадалахарской операции перебросил на Северный фронт остатки итальянского корпуса, пополненного испанскими фашистами. Он перетягивает туда же всю свою авиацию, основную массу артиллерии, танки и наварские бригады».

Войска Франко в середине июня захватили крупнейший промышленный центр севера – город Бильбао и предполагают взять Сантандер. И поэтому наше командование, стараясь отвлечь внимание и силы мятежников, предприняло на севере несколько операций. Так, в результате майской операции на Гвадаррамских горах были захвачены перевалы, ведущие к городу Сеговия. Бои у стен Мадрида в районе Каса-дель-Кампо предпринимались с целью отбить часть университетского городка у мятежников. И вот нам предстояло снова вступить в жестокую схватку с противником».

– Дорога каждая минута, – говорил мне Листер. – Ждать резервов не будем. В скором времени начнем операцию на Центральном фронте, чтобы отвлечь силы мятежников от севера.

– Где начнем наступление? – попросил я Листера показать это место на карте.

– Вот здесь, – найдя на карте нужный пункт, очертил он кружком участок северо-западнее Мадрида в районе Вальдемарильо.

И он стал рассказывать о частях, с которыми нам предстояло воевать. Для операции намечалось привлечь силы вновь сформированного 5-го корпуса в составе 46, 35 и 11-й пехотных дивизий.

– Надо сказать, – продолжал Листер, – что 35-я дивизия имеет в своем составе три неравные по силам бригады. Одна из них только-только сформирована и еще не имеет большого опыта. На 11-ю интернациональную бригаду, которая воевала на Гвадалахарском фронте, можно положиться.

Тревожила нас 100-я испанская бригада, входящая в 35-ю дивизию. Но Листер верил, что командир дивизии генерал Вальтер сумеет подготовить бригаду к предстоящей операции.

Перед началом боев Листер приказал мне съездить к Вальтеру договориться о взаимодействии. Штаб дивизии располагался в городе Эскориаль, в уютном старинном особняке.

– Ну вот и свиделись, – радостно приветствовал меня Вальтер. – Немного времени прошло после нашей встречи, а кажется – век.

– А Миша где, расскажите мне о нем?

– Похоронили мы Мишу. Храбрый был парень, проданный рабочему делу. И погиб как герой.

И он рассказал о последнем подвиге Миши.

На одном из участков фронта фашисты подбили танк республиканцев. Он остался стоять на нейтральной земле. Днем и ночью мятежники караулили подходы к подбитой машине. Любого человека, каждый кустик обстреливали из пулеметов. Наши солдаты видели, как из люка пытались выбраться танкисты. Один успел выпрыгнуть из башни, но, подкошенный пулеметной очередью, упал на землю. Второй был ранен. Его товарищ, очевидно, тоже раненный, с большим трудом затащил его в машину.

Мятежники могли, конечно, расстрелять танк из орудий, но этого не делали, надеясь взять экипаж живым. Республиканцы пытались прийти на помощь попавшим в беду товарищам, но огонь противника был настолько силен, что подойти к подбитой машине никто не решался. И только Мише удалось это сделать. Он подполз к танку и сумел вытащить раненого механика-водителя. Второй танкист оказался мертвым. Раненый, которого доставил Миша, был поляк из того же города, что и Миша. Врачи осмотрели обгоревшего танкиста и покачали головой: «Медицина здесь бессильна». Танкист стонал, метался на руках у Миши и все время повторял: «Не отдавайте машину, не отдавай…» С этими словами он и умер.

Ночью Миша захватил взрывчатку и снова проник в танк. Но едва только успел проскользнуть в башню, как мятежники пошли в атаку. Это было хорошо подготовленное наступление, сдержать или отбить которое у республиканцев не было сил.

Все видели, как фашисты окружили танк, с криком карабкались на его броню. Они издевались над трупом убитого танкиста, лежащим возле танка. А республиканцы с бессильной яростью смотрели на палачей, понимая, что сейчас они начнут так же измываться и над Мишей, который спрятался в танке.

Потом фашисты подогнали свой танк, взяли на буксир подбитую машину и потащили ее в близлежащую деревню. Когда танк, облепленный кругом фашистами, поравнялся с другими машинами, раздался оглушительный взрыв, разметавший в разные стороны фалангистов. Миша взорвал и себя, и машину, и врагов.

Друзья сняли шапки. В этот день мятежники предпринимали несколько атак на позиции правительственных войск. Подвиг польского добровольца придал всем силы, и республиканцы стояли насмерть. Враг не прошел.

Вальтер замолчал. О чем задумался этот храбрый генерал, не раз смотревший смерти в глаза. О земляках, которым не суждено вернуться на родину? О братстве людей всего мира, пришедших на выручку испанским рабочим? О кровавой войне, уносящей тысячи жизней людей, умеющих создавать материальные ценности? Почему они, любящие варить сталь и ковать поковки, жарить шашлыки и выращивать апельсины, лечить людей и играть в футбол, вынуждены брать в руки оружие. Кому это надо? Столетиями и веками исчисляется история разных народов. В каждой истории немало войн. И в каждой гибли люди.

Неужели человечество не может жить без войн, неужели они неизбежны?

– А что, Павлито, как ты думаешь, это последняя война? – снова заговорил Вальтер.

– Не знаю, не думаю.

– Ты прав. Немцы и итальянцы проводят генеральную репетицию перед большой войной. Так что нам надо здесь дать им почувствовать нашу силу.

Договорились с Вальтером о совместных действиях, уточнили по карте цели, которые предстояло уничтожить его артиллерии. Генерал усиленно уговаривал остаться пообедать, но я отказался. Дел у меня было по горло. Осмотрев великолепный дворец испанских королей, который республиканцы бережно охраняли, я вернулся в дивизию.

За ночь предстояло провести довольно сложную перегруппировку войск перед боями.

Наступило затишье, лишь изредка слышались разрывы снарядов да пулеметные выстрелы.

Линия обороны шла от южных отрогов Гвадаррамских гор на юго-восток к западной и южной окраинам Мадрида и далее вдоль реки Харамы. На восточном берегу реки у высоты Пингарон закрепились мятежники. Противник имел под Мадридом четыре пехотные дивизии, которые объединялись в мадридский корпус.

Разведка установила, что в этом корпусе свыше пятидесяти тысяч солдат и офицеров, до трехсот всевозможных орудий, около сотни танков. Линия обороны имела протяженность более ста километров и была оборудована неравномерно. Чтобы усилить ее, мятежники установили перед траншеей колючую проволоку в два ряда. В центре оборона была укреплена значительно лучше.

На самых опасных направлениях мятежники оборудовали огневые бетонированные точки для фланкирующих пулеметов.

Листер каждый день подолгу засиживался над картой, перечитывал донесения разведчиков, изучал возможности своих войск. Перед тем как принять то или иное решение, он всегда рассуждал вслух, как бы споря с воображаемым соперником. В такие минуты в комнате словно было два Листера. Один выдвигал какие-то предложения, другой их опровергал, толково, аргументирование, веско. И трудно было различить, кто из спорящих более мудр. Только когда Листер, которому предстояло руководить наступлением, неопровержимо доказывал свою правоту, рождался приказ по дивизии.

Особенно долго и мучительно Листер готовился к Брунетской операции. Каждую деталь, каждый приказ он кропотливо, тщательно обдумывал, взвешивал, часто спорил сам с собой. Обычно анализ предстоящего боя Энрике любил проводить в одиночестве. Однажды перед Брунетской операцией я по спешному делу забежал к нему и прервал ход его мыслей. Он рассердился, но не надолго.

– Ну, да ладно. Я уже семь раз примерил, пора и отрезать. Так, что ли, Павлито, говорится в русской пословице?

– Ты уже все наши присказки и поговорки выучил, – улыбнулся я.

Энрике стоял у окна, сильный, крепкий, готовый сейчас же броситься в бой. Из-под густых черных бровей глядели внимательные умные глаза.

– Садись, Павлито, и слушай, каковы наши дела. На Мадридском участке мы имеем три корпуса в составе десяти пехотных дивизий, которые занимают оборону от Вильяфранка-дель-Кастильо на северо-западе до Аранхуэса на юге. Кроме того, в резерве у нас 5-й и 18-й корпуса. Общая численность всех республиканских частей и соединений на этом направлении достигает ста пяти тысяч человек, около двухсот пятидесяти орудий, сто тридцать танков и около ста сорока самолетов. Одно плохо: слишком мало у нас боеприпасов, особенно мало артиллерийских снарядов.

– Приказ уже есть? – спросил я у Листера.

– Официально пока нет, но мне известно, что командование Центральным фронтом приняло решение силами двух корпусов нанести главный удар с фронта Вальдемарильо – Мадрональ в направлении на Брунете. После взятия этого города соединения ударной группировки станут развивать атаку либо на Навалькарнеро, где располагается штаб мадридского корпуса противника, либо на Мостолес с целью захвата большого узла дорог. Еще два корпуса наносят вспомогательные удары из районов севернее Аранхуэса и юго-восточнее Мадрида навстречу силам Центрального фронта. Так что нам нельзя сидеть и ждать официального приказа. Надо исподволь уже сейчас быть готовым к его выполнению.

На следующий день я, начальник штаба дивизии Иглесиас и начальник разведки Гарсиа рано утром выехали на рекогносцировку нового района сосредоточения дивизии. В семь часов утра мы уже были в Каса-дель-Пино, где предполагалось сосредоточить наши войска.

Красная, потрескавшаяся от жары сухая земля, ни кустика, ни деревца. Лишь немного в стороне небольшие оливковые рощи, закрытые от противника высотой Санта-Ана. Несколько разрушенных каменных строений. По полу редкий ветерок покручивает обрывки бумаг. В одной из комнат, очевидно детской, разломанная кроватка и кукла с оторванной ногой. На стене портрет годовалого малыша, улыбающегося толстяка с пухлыми щеками. Наверное, в спешке родители забыли снять фотографию. Или, может быть, уже не было времени.

Из-под обломков комода подняли семейный альбом. Открывался он старинной фотографией: черноволосый, с тонкими усиками молодой человек в костюме матадора и сияющая девушка. Через несколько страниц в благородных старцах мы узнали молодую чету. Очевидно, это были основатели рода. Потом шли фотографии многочисленных родственников: на даче, возле озера, на спортплощадке, на улице. Много разных лиц. Серьезных и беспечных, грустных и веселых, старых и молодых.

Плакала девочка лет четырех. Пухлые ручонки не успевали вытирать слез. Девочка была как две капли воды похожа на женщину, фотография которой была на первой странице альбома. Наверное, это ее дочка. А вот четырехлетняя девочка стала невестой. Судя по фотографии, на свадьбе было весело и шумно. И теперь уже слезу смахивала мама девочки, добрая седеющая женщина. Появление внука, Мануэля, как свидетельствовала подпись под снимком, внесло в дом много нового, но дед и бабушка были довольны маленьким. Из фотографии, что осталась в альбоме, родители сделали огромный портрет Мануэля и повесили его над кроваткой. Большая история испанской семьи. Где они сейчас? Наверное, скитаются, гонимые войной. Бедный маленький Мануэль, кем-то ты вырастешь?

– О чем задумался, Павлито? – тронул меня за плечо начальник штаба.

– Да вот, все вместе, – показал я на портрет малыша.

– Что и говорить, война многим калечит жизнь, – начальник штаба бережно смахнул пыль со стекла портрета.

Мы осмотрели дом и пришли к выводу, что именно здесь придется расположить штаб дивизии. По соседству в таких же домах можно было бы поместить тыловые части.

– Когда начнем переезжать? – обратился к Иглесиасу начальник разведки Гарсиа.

– За сутки до начала атаки.

Начальник штаба был прав. Если раньше начинать перегруппировку, то авиация противника может обнаружить сосредоточение дивизии и разбомбить войска на марше.

К югу от Вальдемарильо простиралась всхолмленная открытая равнина с глубокими песчаными оврагами. Севернее Брунете зеленела редкая оливковая роща. Вдоль реки Ауленсия тянулась небольшая полоса лесонасаждений.

Местность в районе исходного положения наших войск господствовала над обороной противника. Основная трудность для нас заключалась в том, что коридор между сильно укрепленными пунктами врага Кихорна и Вилья-нуэва-де-ла-Каньяда составлял всего около пяти километров. А если учесть вынесенные на триста метров вперед некоторые участки обороны, то ширина этой горловины была не более трех километров.

На правом фланге дивизии нас беспокоила высота Льянос. Не менее опасным считали мы и населенный пункт Кихорна, расположенный на дороге Вильянуэва-де-ла-Каньяда и Паралес де Милья. Оба опорных пункта были очень грамотно оборудованы инженерами мятежников.

Разведчики, ходившие накануне в поиск, рассказывали, что фашисты вынесли пулеметные окопы вперед к проволочному заграждению и имели очень выгодную позицию для обстрела.

И на левом фланге мы не ждали легкой жизни. Здесь на главном шоссе Эскориаль – Брунете располагался населенный пункт Вильянуэва-де-ла-Каньяда, который также обладал большой огневой мощью.

Совершить ночной марш под самым носом у врага, пройти незамеченным, когда слева и справа почти вплотную окопы мятежников, не менее рискованно, чем пройти по тонкому прутику через горную реку. Но у нас иного выхода не было. Дивизия Листера готовилась совершить ночной марш по открытой местности, перерезанной трудно проходимым оврагом.

К вечеру мы вернулись в штаб, и я пошел докладывать обо всем Листеру. Но его не застал. Адъютант передал, что Листера вызвали в штаб командира 5-го корпуса за получением боевой задачи. Офицеры, собравшиеся в штабе, были возбуждены и обсуждали предстоящую операцию. Все радовались, что на Центральном фронте скоро развернутся боевые действия.

– Давно уже пора расшевелиться Центральному фронту, – басил толстяк майор. – На севере люди истекают кровью, не хватает боеприпасов, продовольствия, обмундирования, но они бьются.

– Конечно, пора, – поддержал его сосед, черноволосый парень со шрамом на щеке. – А то, что получается: на севере бойцы не успевают из атак выходить, а здесь на Центральном фронте люди вынуждены из-за чьей-то нерасторопности в окопах отсиживаться.

Офицеры были правы. В самом деле, командование Центральным фронтом, возглавляемое генералом Миаха, все время вело разговоры и медлило с активными действиями. Вот почему предстоящее наступление обрадовало солдат и офицеров.

Ночью Листер вернулся из штаба корпуса. Сразу же он приказал собрать всех командиров и комиссаров. Через несколько минут в штабе началось последнее совещание перед наступлением.

Листер изложил офицерам замысел командира корпуса. Он сводился к следующему. Зная о том, что промежутки между опорными пунктами мятежников находятся под наблюдением патрулей, наши войска должны были окружить высоту Льянос, Кихорну и Брунете. Утром, когда в небо взовьются три красные ракеты, начнется атака. Штурмовать предстояло одновременно три опорных пункта. В дальнейшем с запада и юго-запада республиканцы продолжают наступление на переправы через реку Гвадаррама.

– Нашу дивизию, – рассказывал Листер, – приказано в ночь с четвертого на пятое сосредоточить в районе Каса-дель-Пино и утром шестого овладеть городом Брунете и переправой через Гвадарраму в пяти километрах южнее этого города.

– А дальше что будем делать? – задал вопрос Листеру начальник штаба Иглесиас.

Энрике строго на него посмотрел:

– У нас есть приказ вышестоящего штаба, и теперь нам надо думать о том, как его выполнить, а не гадать, чем заниматься дальше.

Немного помедлив, добавил:

– Тем более сейчас, когда стало известно, что анархисты отказываются выполнять приказ. Они говорят: он бессмысленный и невыполнимый. Вот как отдавал распоряжение подчиненным командир 100-й бригады: «Я получил приказ – моя обязанность, как командира, передать его по инстанции дальше для исполнения, но убежден, что из этого ничего не получится. Командование Центрального фронта пытается окружить мадридский корпус, но не учитывает, что наши войска могут попасть в ловушку. Если Листер намерен вести дивизию в эту узкую горловину смерти, то пусть ведет, они, коммунисты-фанатики, а нам не к спеху богу душу отдавать».

Надо быть начеку, – повторил Листер, – и не допустить, чтобы подобные заявления сорвали операцию.

Тут же на совещании Листер отдал распоряжение начальнику штаба Иглесиасу и командирам бригад:

– 1-я и 100-я бригады будут действовать в первом эшелоне. Атака назначена в ночь с 5 на 6 июля. Марш они должны совершить скрытно. Девятая бригада – второй эшелон – выступает через час после первого эшелона.

Предполагалось, что как только наши войска подойдут к оливковой роще восточнее Брунете, то бригады первого эшелона примут боевой порядок для атаки города. Нашим правым соседом была 46-я дивизия. Чтобы прикрыть наш фланг и отвлечь внимание мятежников, она должна была захватить Паралес-де-Милья.

С левого фланга нас прикрывала 34-я дивизия.

Ночь прошла в хлопотах, сборах, и некогда было толком отдохнуть. Утром четвертого июля мы двинулись в путь. Первая остановка – Каса-дель-Пино. Отсюда хорошо виден весь район сосредоточения дивизии. Начальник штаба Иглесиас обстоятельно доложил свой план расположения штаба дивизии и тылов. Листер согласился со всеми его предложениями.

Мы отправились на командный пункт. Там нас уже ждали командиры бригад, командующий артиллерией дивизии и командир танковой роты, которая должна была действовать вместе с нами.

Командный пункт дивизии был оборудован на небольшом кургане, в трех километрах южнее высоты Санта-Ана, где зеленела оливковая роща. Она прятала нас от вражеских летчиков. С кургана просматривались все опорные пункты противника. В бинокли мы видели даже отдельные дома и хозяйственные строения Брунете.

В ночь с 4 на 5 июля бригады дивизии, артиллерийский дивизион 76-миллиметровых орудий и танковая рота организованно и скрытно от противника совершили марш и сосредоточились в районе высоты Каса-дель-Пино. И если раньше противник через своих лазутчиков почти всегда знал о предстоящих маневрах республиканцев, то па этот раз он оказался в полном неведении.

Весь день бригады готовились к ночным действиям. Выдавали боеприпасы, приводили в порядок оружие, проверяли экипировку солдат. Особенно тщательно готовились к выступлению представители нового рода войск – азимутчики. Эти подразделения были созданы в каждой роте специально для предстоящего наступления. Их формировали из солдат, умеющих в ночных условиях ходить по компасу.

Мы с Листером почти весь день провели в бригадах: проверяли подготовку всего личного состава к предстоящему наступлению. Все было хорошо, пока мы не попали в 100-ю бригаду, которую возглавляли анархисты. Началось с того, что ни командира, ни комиссара бригады мы не застали на месте. В штабе нам сообщили, что они уехали в Мадрид на музыкальное ревю.

– Разыскать немедленно, – приказал Листер адъютанту.

В Мадрид ехать не потребовалось. Через несколько минут любители развлечений неожиданно объявились сами. Они были пьяны.

– Почему саботируете приказ Центрального фронта? – сердито сдвинул брови Энрике Листер.

– Приказ доведен до сведения всего личного состава, – отвел в сторону глаза командир бригады.

– «Доведен», – передразнил его Листер, – да только так, что многие поняли, что выполнять его не обязательно.

– У меня свое мнение есть, – вступил в разговор комиссар бригады. – Считаю операцию напрасной. Людей погубим, а успеха не добьемся. Мы точно взвесили.

За его спиной раздался нестройный хор: «Правильно говорит».

– Вы можете иметь свое мнение, а приказ обязаны выполнять. Иначе пойдете под суд, – Листер пристально посмотрел на зарвавшегося комиссара.

– А я не желаю, – пьяно выдохнул тот.

– Приказываю арестовать, – резко бросил Листер. Все растерялись, а Энрике твердо и уверенно повторил:

– Арестовать и судить.

Двое бойцов взяли труса и саботажника под стражу.

В бригаде был восстановлен порядок. Мы вернулись на командный пункт дивизии. Приближался вечер, но все изнывали от жары. Термометр в тени показывал +30°С. Одинокие деревца, истосковавшиеся по воде, удрученно склонили чахлую листву, земля высохла и местами потрескалась. Воздух, тягучий и липкий, дышалось тяжело. Да и наше армейское обмундирование: плотная рубашка, берет, брюки из грубого материала, тяжелые, на толстой подошве ботинки, кобура – в такую жару казалось стопудовым.

То и дело мы пили воду, апельсиновый сок, но это плохо помогало, наоборот, после каждого выпитого стакана жажда мучила еще больше.

Вечером, когда чуть-чуть спал зной, начальник штаба дивизии доложил Листеру о готовности бригад совершить ночной марш. Энрике взглянул на часы.

– Добро. Ровно через час выступаем. Надо, чтоб к четырем утра части незаметно вошли в оливковую роту.

Иглесиас что-то сказал ему в ответ, Листер добродушно улыбнулся: «Ладно, ладно, посмотрим, прежде временя не хвались».