Глава восьмая Совет кайзера

Глава восьмая

Совет кайзера

В первые годы царствования Николая II на императора оказывали влияние не только его родительница, наставник К. П. Победоносцев и великие князья, но и кузен, германский кайзер Вильгельм II. С самого начала Вильгельм покровительственно поглядывал, похлопывал по плечу, льстил молодому кузену, учил жить и оказывал на него давление. Будучи на девять лет старше Николая II, кайзер занял немецкий трон в 1888 году, за шесть лет до того, как стал царем русский цесаревич. Опытнее и старше кузена, германский император всячески старался подчеркнуть оба своих преимущества. В течение десяти лет, с 1894 по 1904 год, Вильгельм II оказывал известное воздействие на внешнюю политику России. Лишь повзрослев и приобретя опыт, государь сумел избавиться от непрошеного советчика. Однако ущерб уже был нанесен. В результате вмешательства кайзера Россия потерпела военное поражение в Азии.

По натуре два императора резко отличались друг от друга. Николай II был воспитан, застенчив, он болезненно ощущал свою неопытность. Кайзер же был хвастливым и грубым солдафоном. Николай Александрович в бытность свою цесаревичем не торопился стать царем; Вильгельм же едва не сорвал корону с головы умирающего отца, Фридриха III. Став императором, Николай Александрович стремился чаще находиться в кругу семьи и избегал всяческой мишуры и суеты. А Вильгельму нравилось появляться повсюду в начищенных до блеска сапогах, белом плаще, с серебряной нагрудной бляхой и в остроконечной, зловещего вида каске.

Половину обрамленного белокурыми волосами худощавого лица кайзера занимали огромные нафиксатуаренные усы, которыми император чрезвычайно гордился. Накручивал и напомаживал их цирюльник, ежедневно приходивший во дворец. Эта роскошная растительность отчасти восполняла физический дефект, который Вильгельм II всячески пытался скрыть. По вине акушера левая рука у него была короче правой. Когда маленький Вилли появился на свет, врач чуть не выдернул ручку младенца из суставной сумки, отчего она стала плохо развиваться. Искалеченную руку кайзер прятал в специально пришитые на одежде карманы. Без посторонней помощи во время трапезы он и куска мяса не мог разрезать.

В условиях прусского двора, где вырос Вильгельм и царил милитаристский дух, физический недостаток должен был сказаться на его характере. Прусский принц обязан был ездить верхом и метко стрелять. Поэтому Вильгельм заставил себя научиться обоим этим искусствам. Кроме того, он стал отличным пловцом, гребцом, превосходно играл в теннис. Его правая, здоровая, рука стала поразительно сильной. Чтобы усилить болевые ощущения у того, кому кайзер жал руку, он надевал перстень камнем внутрь.

Девятнадцатилетним студентом Боннского университета Вильгельм влюбился в принцессу Елизавету Гессенскую, старшую сестру будущей русской императрицы Александры Федоровны. Юноша часто гостил в Дармштадте у родственников своей тетки по матери. Верный себе, даже в гостях он был себялюбив и груб. То ему хотелось покататься верхом, то затеять охоту, то заняться греблей или поиграть в теннис. Нередко случалось, что в самый разгар игры он швырял наземь ракетку или спрыгивал с лошади и требовал, чтобы все следовали его примеру и занимались тем, чего хочет он. Устав, он приказывал своим кузенам и кузинам усаживаться вокруг него и слушать, как он читает Библию. Когда начались эти визиты, Аликс было всего шесть лет, и на нее не обращали внимания. Зато Элле было уже четырнадцать, и Вильгельм настаивал, чтобы девочка, которая на вид была старше своих лет, играла с ним, сидела рядом и внимательно его слушала. Но Элла его терпеть не могла. В расстроенных чувствах оставив Бонн, четыре месяца спустя кронпринц обручился с другой немецкой принцессой, Августой Шлезвиг-Гольштейнской. После того как Элла вышла замуж за великого князя Сергея Александровича, Вильгельм не захотел с нею знаться. Позднее кайзер признался, что, учась в Боннском университете, большую часть времени он писал любовные стихи, посвященные прекрасной кузине.

Вздорный, тщеславный характер Вильгельма, его опрометчивость, резкие переходы от истерического восторга к крайнему отчаянию постоянно держали его министров во взвинченном состоянии. «Кайзер, – заявил Бисмарк, – похож на воздушный шар. Если не держать его в руках, неизвестно, куда он полетит». На полях официальных бумаг Вильгельм, словно взбесившись, писал: «Чушь!», «Враки!», «Мошенники!», «Рыба вонючая!», «Типичная для восточных лентяев ложь!», «Фальшив, как и подобает французу!», «Это вина англичан, а не наша!». С важными сановниками он обращался довольно фамильярно и почтенных адмиралов и генералов нередко шлепал по мягкому месту. На официальных и частных лиц, принимаемых кайзером, обрушивался такой град слов, что они не знали, как им быть. «К сожалению, – объяснял один германский дипломат, – у кайзера есть досадная привычка говорить тем быстрее и неосмотрительнее, чем больший интерес представляет для него тот или иной вопрос. Из-за этого он не раз попадал впросак… прежде чем компетентные лица или эксперты успевали высказать ему свое мнение». Наблюдать, как смеется кайзер, было жутко. «Если император смеется, а это он любит, – заметил один наблюдатель, – то смеется от души. Откинув назад голову, разинув рот до ушей и сотрясаясь всем корпусом, он топает ногой, изображая крайнее удовольствие от услышанной шутки».

Вильгельм был настолько уверен в своей непогрешимости, что подписывался на бумагах «Вильгельм Великий». Парламенты он терпеть не мог. Однажды на колониальной выставке ему показали хижину вождя какого-то африканского племени. Вокруг нее на колья были нанизаны черепа его врагов. «Хотел бы я видеть на их месте депутатов рейхстага», – брякнул германский император.

Дурные манеры Вильгельма оскорбляли не только посторонних людей, но и собственных родственников. Свою мать, Викторию, которая до замужества была английской принцессой, он публично обвинял в том, что она-де настроена проанглийски, а не прогермански. В письме к родительнице, английской королеве Виктории, принцесса так отзывалась о своем двадцативосьмилетнем сыне: «Ты спрашиваешь меня, каково вел себя Вилли, когда приезжал сюда? Он был со мной до невозможности груб, неприветлив и дерзок». Царь Александр III не раз отчитывал Вильгельма, считая его «дурно воспитанным, безответственным мальчишкой». Встречаясь с кайзером, Александр III всегда поворачивался к нему спиной и разговаривал через плечо. Императрица Мария Федоровна Вильгельма не переваривала. Она видела в нем выскочку, правившего империей, созданной за счет соседей, в том числе любимой ее Дании, и захватившей датские провинции Шлезвиг и Гольштейн. Отношение ее к кайзеру было таким же, как и ее сестры Александры, вышедшей замуж за английского короля Эдуарда VII. «Подумать только, мой мальчик Джорджи действительно стал немецким солдафоном, напялившим синий мундир и остроконечную каску», – писала королева Александра своему сыну, ставшему впоследствии королем Георгом V, когда тот получил почетный чин полковника одного из полков германского императора. Когда русский царь был вынужден присвоить кайзеру чин адмирала Российского императорского флота, то попытался деликатно объяснить это родительнице: «Милая Мама, к сожалению, придется теперь назначить Вильгельма нашим адмиралом. Д. Алексей напомнил мне об этом, и я думаю, что, как ни скучно, все же приходится дать ему наш морской мундир, тем более что в прошлом году он назначил меня капитаном I ранга у себя и, что всего хуже, мне нужно будет его встречать в Кронштадте. C’est ? vomir![20]» После очередного визита кайзера царь писал: «Слава Богу, германский визит окончен… Она [жена Вильгельма] пыталась всех очаровать и выглядела безобразно в богатом и безвкусно подобранном платье. Шляпки, которые она надевала вечером, были просто невозможны». Государыня Александра Федоровна с трудом заставляла себя быть с кайзером вежливой. Когда он выдавал свои неуклюжие шутки, она отворачивалась, а когда брал на руки ее дочерей, содрогалась. Пожалуй, общая неприязнь к Вильгельму была той точкой, где мнения обеих императриц – вдовствующей и царствующей – совпадали.

Своей неуемной энергией Вильгельм одновременно отталкивал и притягивал Николая II. Кайзер писал: «Принимая во внимание… частый обмен письмами и сообщениями, чем постоянно и напрасно приводится в движение сложный механизм посольств, не хочешь ли ты возобновить старый обычай, соблюдавшийся нашими предками около ста лет, а именно иметь каждому из нас при своем штабе личного адъютанта? Дела более интимного и частного характера могли бы идти, как и в прежние времена, непосредственно через них, и сношения благодаря этому значительно упростились бы».

Началась знаменитая переписка «Вилли и Ники». Осыпая царя льстивыми комплиментами и советами и обращаясь к нему, как к «дражайшему Ники», кайзер писал по-английски и подписывался «любящий тебя Вилли». В восторге от ответа царя тверскому земству, в котором тот указывал на «бессмысленные мечтания об участии представителей земства в делах внутреннего управления», кайзер всячески подчеркивал необходимость сохранения самодержавия, «задачу, возложенную на нас Всевышним». Он также отмечал, что «подавляющее большинство русского народа все еще возлагает свои надежды на… царя и чтит его как помазанника Божьего», и предсказывал, что «народ будет… приветствовать тебя и на коленях молиться за тебя». При личных встречах Вильгельм, похлопывая Николая II по плечу, советовал: «Побольше речей и побольше парадов».

Используя личные связи, кайзер старался повредить антигерманскому союзу России с Францией. Николай II находился на престоле менее года, когда кайзер написал ему: «Неприятен не самый факт хороших отношений или дружбы между Россией и Францией, а та опасность, которая кроется для нашего монархического принципа – в форме, в которой эта дружба проявляется. Республика как бы возносится на пьедестал… Республиканцы – революционеры de nature (от природы). Французская Республика происходит от великой революции, проповедует ее идеи. Кровь Их Величеств все еще лежит на этой стране. Посмотри на нее, была ли она с тех пор когда-нибудь счастлива и спокойна? Не шла ли она от кровопролития к кровопролитию? А в периоды своего величия разве не шла она от войны к войне, пока не залила всей Европы и России кровью. Ники, даю тебе слово – Божье проклятье вовеки тяготеет над этим народом. На нас, христианских королях и императорах, лежит священный долг, возложенный на нас небом, именно – поддерживать принцип „Божьей милостью“».

Союз России с Францией устоял под этими нападками, но агитация кайзера по другому вопросу имела поразительный успех. Вильгельм ненавидел Восток и часто с пеной у рта кричал о «желтой опасности». В 1900 году, провожая солдат германской морской пехоты, отправлявшихся в Китай на подавление Боксерского восстания, кайзер напутствовал их словами, от которых стынет кровь в жилах: «Мои солдаты, вы должны знать, что вам предстоит встретиться с умелым, хорошо вооруженным, жестоким врагом! Встречайте же его и бейте! Никакой пощады. Никого не брать в плен. Убивайте всякого, кто попадется к вам в руки. Еще тысячу лет назад гунны под предводительством Аттилы прославились так, что их имена и поныне с ужасом вспоминают в легендах и сказаниях. Так пусть же в истории Китая слово „Германия“ будет греметь и через тысячу лет».

В письмах к царю Вильгельм придавал исконной своей неприязни героический ореол. Россия, заявлял кайзер, призвана выполнить свою «священную миссию» в Азии: «Несомненно, в будущем России предстоит великая задача принести культуру на азиатский континент и защитить Европу от набегов желтой расы. Тут ты в моем лице всегда найдешь сторонника, готового сделать все, чтобы помочь тебе. Ты верно понял призыв Провидения… к защите Креста и древней европейской культуры от распространения монголов и буддизма… Я бы никому в Европе не позволил мешать тебе или напасть на тебя сзади в то время, когда ты стал бы выполнять миссию, возложенную на тебя Всевышним».

Для убедительности кайзер прибегнул к аллегории. Он послал царю картину, изображающую германского императора в сверкающих доспехах, с распятием в поднятой правой руке. У ног кайзера сидел облаченный в византийскую мантию царь, который снизу вверх с робким восхищением смотрел на Вильгельма. На заднем плане на голубой поверхности моря видны были германские и русские броненосцы. В 1902 году, увидев учения эскадры настоящих русских броненосцев, Вильгельм с борта своей яхты велел просемафорить царю, находившемуся на «Штандарте»: «Адмирал Атлантического океана шлет привет адмиралу Тихого океана».

Вильгельм действительно ненавидел азиатов, но им двигал еще и расчет. Многие годы Бисмарк поощрял экспансию России в Азии с целью уменьшить русское влияние в Европе. «России нечего делать на Западе, – говорил лукавый канцлер. – Там она лишь заразится нигилизмом и другими болезнями. Ее миссия в том, чтобы проникать в Азию; там она олицетворяет цивилизацию». Отвлекая взоры России от Европы, Германия тем самым уменьшала опасность войны на Балканах между Россией и Австрией и получала возможность остаться один на один с союзницей России – Францией. Кроме того, где бы Россия ни попыталась проникнуть в Азию, она наверняка столкнулась бы в Индии с Великобританией, а в районе Тихого океана – с Японией. Вильгельм II горячо поддержал план Бисмарка. «Мы должны постараться сделать так, чтобы Россия застряла в Восточной Азии, – доверительно сказал он одному из своих министров. – Тогда она меньше внимания будет уделять Европе и Ближнему Востоку».

Но не только кайзер внушал Николаю II экспансионистские идеи: попытать счастья в Азии жаждали и многие русские. А соблазнов было много. Единственный русский порт на Тихом океане, Владивосток, три месяца в году был скован льдом. К югу, вдоль тихоокеанского побережья, простиралась насквозь прогнившая Китайская империя. В 1895 году, к досаде России, энергичная, быстро воспринимавшая западные идеи Япония, эта островная империя, прибрала к рукам китайские территории, на которые давно зарились русские. В их числе был важный незамерзающий порт и крепость Порт-Артур. Спустя шесть дней после захвата японцами Порт-Артура Россия заявила, что предпринимаемые Японией шаги представляют собой постоянную угрозу миру на Дальнем Востоке. Не желая обострять отношения с Россией, японцы оставили крепость. Три года спустя Россия принудила беспомощных китайцев отдать ей Порт-Артур в аренду сроком на девяносто девять лет.

Многим лицам в Санкт-Петербурге оккупация Порт-Артура вскружила голову. «Радостные вести, – писал матери Николай II. – Наконец-то у нас будет незамерзающий порт». Новая ветка Великого Сибирского пути прокладывалась прямо через Маньчжурию. Когда же она была завершена, там остались русские рабочие и железнодорожные служащие. Во время Боксерского восстания в 1900 году русские войска «временно» оккупировали Маньчжурию. На севере тихоокеанского побережья никем не захваченным оставался лишь Корейский полуостров. Хотя Япония считала его важным для своей безопасности, группа русских авантюристов решила прибрать полуостров к рукам. План их состоял в том, чтобы создать там Восточно-Азиатскую промышленную компанию, так называемые Лесные концессии на реке Ялу, и под видом рабочих ввезти в Корею русских солдат. Если возникнут какие-то осложнения, русское правительство снимет с себя всякую ответственность. Если номер пройдет, то Российская империя приобретет новые владения, а дельцы извлекут для себя большую экономическую выгоду. Русский министр финансов, С. Ю. Витте, решительно возражал против столь рискованного шага. Однако Николай II, подстрекаемый главой группы авантюристов, отставным ротмистром кавалергардского полка Безобразовым, одобрил этот план, после чего Витте подал в 1903 году в отставку. Сказал свое слово и Вильгельм, заявивший: «Всякому непредубежденному наблюдателю видно, что Корея должна и будет принадлежать России».

Проникновение России в Корею сделало неизбежной войну с Японией. Японцы согласились бы на компромиссное решение, если бы русские остались в Маньчжурии, предоставив японцам возможность хозяйничать в Корее. Но министры микадо не могли безучастно наблюдать, как русские устанавливают двуглавых царских орлов во всех портах и на всех мысах, обращенных к японским островам. В 1901 году в Санкт-Петербург для переговоров прибыл величайший из политических деятелей Японии, маркиз Ито.

«Ито был встречен в Петербурге весьма холодно. Он представлялся Его Величеству, был у министра иностранных дел, но никаких особых знаков внимания или радушия ему оказано не было, – вспоминал Витте. – На проект соглашения… Ито мы никакого определенного ответа не дали»[21]. Отчаявшись добиться положительных результатов, Ито уехал из России. В течение всего 1903 года японский посол Курино неоднократно просил внять его предупреждениям и тщетно искал аудиенции у царя. 3 февраля, поклонившись, Курино с угрюмым видом тоже покинул Россию.

В России никто не сомневался, что, если начнется война с Японией, русские выиграют ее без труда. Русской армии не придется сделать ни единого выстрела, заявляли генералы, просиживавшие штаны в светских гостиных. Мы, дескать, этих «макак» шапками закидаем. В. К. Плеве, министр внутренних дел, которому все чаще приходилось принимать меры для подавления революционных выступлений, проговорился: «Чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая победоносная война». И добавил, что Россия создана штыками, а не усилиями дипломатов.

Убаюканный сказками об огромном военном превосходстве России над Японией, Николай II решил, что последнее слово за ним, что если Россия не начнет войну, то ее и не будет. Послы и министры зарубежных стран, собравшиеся на праздничный прием в день Нового года, слышали, как царь с важным видом говорил о военной мощи России и о том, что никто не посмеет злоупотреблять его терпением и миролюбием. Тем не менее весь январь 1904 года из-за нерешительности русского императора кайзер находился в состоянии тревоги. В своих письмах он призывал царя не идти ни на какие соглашения с Японией, а сразу начинать войну. Кайзер пришел в ужас, когда Николай ответил, что надеется на мирное разрешение конфликта.

«Николай очень вредит себе своей мягкотелостью, – заявил германский император. – Такое поведение дискредитирует всех великих монархов».

Русскому царю не пришлось принимать решения, за него все решили японцы. Вернувшись однажды вечером из театра, Николай II получил телеграмму от генерал-адъютанта Е. И. Алексеева, наместника и главнокомандующего русской армией на Дальнем Востоке. Переписав ее, царь послал копию матери:

«„Около полуночи с 26 на 27 января японские миноносцы произвели внезапную минную атаку на эскадру, стоявшую на внешнем рейде крепости Порт-Артур. Причем броненосцы «Ретвизан», «Цесаревич» и крейсер «Паллада» получили пробоины. Степень их серьезности выясняется. Подробности представлю Е. И. В. дополнительно. Генерал-адъютант Алексеев“.

Только что получил эту телеграмму. Значит, война началась. Помоги нам Господь Бог!

Твой Ники»

На следующее утро огромные толпы патриотически настроенного люда запрудили улицы Петербурга. С национальными флагами в руках, студенты, подойдя к Зимнему дворцу, запели гимн. Подойдя к окну, царь и императрица поклонились народу. Глядя на толпу, Николай II испытывал смятение. Хотя он и бряцал оружием с целью запугать врагов, мысль о кровопролитии ему претила. Не в пример народу, на скорую победу царь не рассчитывал. Узнав из секретных донесений об объеме ущерба эскадре, император записал в дневнике: «Досадно и больно за флот и за то мнение, которое может о нем составиться в России!»

Масштабы катастрофы превзошли все опасения. За одно лишь поколение из отсталого феодального государства Япония превратилась в современную индустриальную и военную державу. Французские военные инструкторы и английские флотские специалисты помогли Японии создать руководимую инициативными командирами боеспособную армию. Через два года после возвращения Ито из Санкт-Петербурга японские генералы и адмиралы внесли коррективы в планы войны с Россией и, когда выяснилось, что дальнейшие переговоры ни к чему не приведут, первыми нанесли удар.

С самого начала борьба была неравной. Хотя в японской армии насчитывалось шестьсот тысяч, а в русской – три миллиона солдат, Япония направила на материк сразу сто пятьдесят тысяч. Им противостояло всего восемьдесят тысяч солдат русской регулярной армии, двадцать три тысячи гарнизонных солдат и тридцать тысяч стражников, охранявших железную дорогу. Базы снабжения у японцев находились в нескольких сотнях миль от линии фронта, и пополнять войска не представляло проблемы. Что же касается русских, то артиллерию, боеприпасы, продовольствие и живую силу им приходилось доставлять по имевшему одну колею Великому Сибирскому пути за четыре тысячи миль (около 6600 км). К тому же строительство железной дороги не было завершено. Южнее озера Байкал, где местность была гористой, она обрывалась. Летом этот участок преодолевался с помощью паромной переправы; зимой солдат и снаряды приходилось перевозить на санях, запряженных лошадьми.

Русский флот на Дальнем Востоке и японский императорский флот были приблизительно равны. Русские имели больше броненосцев и тяжелых крейсеров, японцы обладали численным преимуществом в легких крейсерах и миноносцах. Но благодаря внезапному нападению на русскую эскадру японцы захватили инициативу в свои руки и контролировали море. Русские корабли, уцелевшие после первого удара врага, не могли свободно маневрировать из-за минных полей, выставленных японцами, а на рейде подвергались новым атакам миноносцев противника. Когда знаменитый русский адмирал Макаров 13 апреля вышел из гавани Порт-Артура на своем флагманском корабле, броненосце «Петропавловск», судно подорвалось на мине и затонуло. Погибло семьсот моряков, в их числе и сам адмирал Макаров.

«Утром пришло тяжелое и невыразимо грустное известие, – записал Николай II. – Целый день не мог опомниться от этого ужасного несчастья… Во всем да будет воля Божья, но о милости Господней к нам грешным мы должны просить».

Владычествуя на море, Япония могла высаживать свои экспедиционные войска на любом участке побережья материка. Одна армия, высадившись в Корее, смяла пять сибирских полков, форсировала реку Ялу и двинулась на север, в Маньчжурию. Другая группа японских войск высадилась на побережье Желтого моря и осадила Порт-Артур, обстреливая его чудовищными 11-дюймовыми снарядами. Лето и осень 1904 года японская пехота штурмовала одну укрепленную высоту вокруг Порт-Артура за другой. В январе 1905 года Порт-Артур пал. Японцы потеряли 57 780 человек[22], русские – 28 200.

Русский император с унынием следил из Санкт-Петербурга за ходом войны. Первым его порывом было отправиться на фронт и встать во главе осажденных войск. И снова вмешались дяди и отговорили его. 22 сентября 1904 года государь писал матери из Петергофа: «Меня по временам сильно мучает совесть, что я сижу здесь, а не нахожусь там, чтобы делить страдания, лишения и трудности похода вместе с армией. Вчера я спросил д. Алексея, что он думает. Он мне ответил, что не находит мое присутствие там нужным в эту войну. А здесь оставаться в такое время, по-моему, гораздо тяжелее».

Император ездил по стране, посещал военные лагеря и проводил смотр войск. Целью поездок было напутствование русских войск и новобранцев, следовавших на Дальний Восток. При этом Его Величество и Ее Величество раздавали войскам образа, в том числе образ святого Серафима Саровского. Государыня отменила все увеселения и превратила огромные залы Зимнего дворца в мастерские, где сотни женщин, принадлежавших к самым разным классам общества, шили одежду и изготавливали перевязочные материалы. Александра Федоровна ежедневно бывала в этих помещениях и нередко сама садилась за работу.

Видя неизбежность поражения русской армии, по наущению кайзера царь отправил на Дальний Восток Балтийскую эскадру с целью добиться превосходства на море над противником в районе Тихоокеанского побережья. Вице-адмирал Рожественский, командующий эскадрой, не очень верил в успех предприятия, но, повинуясь приказу императора, распорядился, чтобы корабли готовились к походу. В октябре 1904 года Николай II, находясь на борту своей яхты «Штандарт», прощался с эскадрой. После того как окрашенные в шаровый цвет броненосцы и крейсера вышли из Либавы «в дальнее многотрудное плавание», император написал: «Благослови путь ее, Господи, дай ей прийти целою к месту назначения и там выполнить ее тяжелую задачу на благо и пользу России!»

Как назло, задолго до того, как его эскадра добралась до Японских островов, вице-адмирал Рожественский едва не развязал войну с Англией. На адмирала произвело огромное впечатление вероломное нападение японских миноносцев на русские корабли в Порт-Артуре. Он предположил, что японцы могут снова прибегнуть к этой подлой тактике и, пройдя под чужим флагом нейтральные воды, нанести еще один страшный удар русской эскадре. Человек осторожный, вице-адмирал сразу после выхода из порта приказал выставить дополнительные посты наблюдения. Проходя Немецким морем, находившиеся во взвинченном состоянии командиры русских кораблей внезапно увидели, что они окружены целой флотилией малотоннажных судов. Без лишних слов русские обрушили огонь орудий на английские траулеры, которые вели лов рыбы на Доггер-Банке. После первых же залпов русские осознали свою ошибку. Но адмирал так перепугался, что, вместо того чтобы, застопорив машины, заняться спасением уцелевших, он помчался прочь[23].

Потоплен был всего один траулер и убиты два матроса, но Великобритания почувствовала себя оскорбленной. Николай II, и без того возмущенный дипломатической поддержкой, оказываемой Англией японцам, отказался принести свои извинения британскому правительству. 13 октября 1904 года он писал матери из Царского Села: «Англичане кипятятся сильно, они даже имеют свои эскадры наготове. Вчера я послал телеграмму д. Берти с сожалением о смерти невинных людей, но не с извинением, потому что нельзя извиняться, когда не знаешь причин и обстоятельств того, что случилось. Я не думаю, что англичане будут дерзость иметь пойти дальше громких слов».

Русский посол в Лондоне, граф Бенкендорф, вернее оценил гнев британцев и сразу же порекомендовал обеим сторонам обратиться в Гаагский суд. Царь неохотно согласился, и впоследствии России пришлось выплатить компенсацию в шестьдесят пять тысяч фунтов стерлингов.

После этого неприглядного инцидента вице-адмирал Рожественский повел свою эскадру в Атлантику, держа курс на мыс Доброй Надежды. Обогнув мыс, русские корабли направились в сторону Индийского, а затем Тихого океана. Три месяца эскадра простояла на рейде у принадлежавшего Франции острова Мадагаскар. В это время русские дипломатические агенты обследовали все верфи мира с целью приобрести дополнительное количество броненосцев для усиления эскадры. Кайзер приказал экипажам германских коммерческих судов снабжать русскую эскадру топливом. На уединенных якорных стоянках Мадагаскара и залива Камран, что в Индокитае, немецкие моряки погрузили сотни тонн угля в бункера потрепанных штормом кораблей адмирала Рожественского.

В два часа пополудни 27 мая 1905 года двигавшаяся двумя кильватерными колоннами русская эскадра, впереди которой шли восемь броненосцев, вошла в Цусимский пролив, отделяющий Японию от Корейского полуострова. Командующий японской эскадрой адмирал Того выстроил свои корабли, двигавшиеся впереди русской эскадры, так, чтобы охватить головную ее часть, и с дистанции 38 кабельтовых (около 7 км) обрушил огонь на головной броненосец, затем на следующий… Под шквалом снарядов русские корабли взрывались, переворачивались или просто теряли ход. Через сорок пять минут бой был окончен. Того дал сигнал миноносцам атаковать подбитые корабли. Погибли все русские броненосцы, семь из двенадцати крейсеров и шесть из девяти эскадренных миноносцев[24].

Цусимское сражение, крупнейшая морская битва со времен Трафальгарской, оказало огромное влияние на тактику морского боя во всех флотах мира. Это коснулось и Британии, чьи жизненные интересы зависели от целостности королевского военно-морского флота, который, оказывается, мог проиграть войну в одном лишь генеральном сражении. Перепугался и кайзер, лелеявший мечту об океанском флоте. В результате за четыре года Первой мировой войны гигантские флоты Великобритании и Германии встретились лишь однажды, у побережья Ютландии. Цусимский бой убедил американского президента Теодора Рузвельта в том, что ни одна держава не должна распылять свой военный флот, как сделали это русские. Рузвельт тотчас начал проводить в жизнь планы сооружения канала на Панамском перешейке с целью соединения двух океанов, омывающих побережья страны.

«Телеграмма [о Цусимской трагедии] была принята в пути в императорском поезде, – вспоминал Мосолов. – Царь послал ее Фредериксу для передачи военному министру Сахарову и свите.

Генерал Сахаров долго совещался с царем. По окончании разговора он подтвердил нам, сколь обеспокоен государь известием:

– Царь обсуждал с нами событие, проявил полное сознание будущих трудностей. Он мне начертил мероприятия, вызванные новым положением».

Внешне император проявлял самообладание, но в своем дневнике в тот вечер записал: «Теперь окончательно подтвердились ужасные известия о гибели почти всей эскадры в двухдневном бою».

Сознавая, что России войну не выиграть, Николай II вызвал к себе С. Ю. Витте и отправил его в Портсмут в качестве главного уполномоченного для ведения мирных переговоров с Японией при посредничестве президента США Теодора Рузвельта. Хотя война заканчивалась так, как и предсказывал Витте, поручение это принял он весьма неохотно. Когда нужно вычистить сточную канаву, возмущался бывший министр, то посылают за Витте. А едва грязная работа закончена, то для более приятных поручений появляется уйма других кандидатов.

После того как Витте на борту германского парохода «Вильгельм Великий» пересек Атлантический океан в обществе множества европейских журналистов, он повел себя так, как подобает «представителю величайшей империи, у которой приключилась маленькая неприятность». Прибыв в Портсмут в штате Нью-Гемпшир, где должны были происходить переговоры, русский уполномоченный обнаружил, что американцы восхищены «смелыми япончиками». Витте решил изменить мнение американской публики. «Я свободно допускал к себе корреспондентов… Постепенно американское общественное мнение, а вслед за тем и пресса все более и более склоняли свою симпатию к главуполномоченному русского царя, – вспоминал Витте. – Такому повороту общественного мнения содействовали и японские уполномоченные… их скрытностью и уединенностью… Образ моего поведения постепенно все более и более располагал ко мне прессу и публику. Когда меня возили экстренными поездами, я всегда подходил, оставляя поезд, к машинисту и благодарил его, давая ему руку… К удивлению публики… статс-секретарь Его Величества… более прост, более доступен… Мое поведение… налагало на меня большую тяжесть… Я должен был быть непрерывно актером».

И старания его оказались не напрасными.

Оказавшись, благодаря действиям Витте, в положении грубиянов, японские уполномоченные не смогли бы добиться удовлетворения всех их претензий. Наконец, Николай II, зная, что финансовое положение Японии не позволяло ей продолжать войну, заявил своему министру иностранных дел: «Передайте Витте мой приказ закончить завтра переговоры при любых обстоятельствах. Я предпочитаю продолжать войну, чем ждать великодушных уступок со стороны Японии». Комура, приехавший на переговоры победителем, вынужден был пойти на компромисс.

После конференции Витте поехал к президенту Рузвельту на его дачу в Сагамор-Хиллс на острове Ойстер-Бэй. «Мы у президента завтракали… Завтрак более чем простой, на столе, не покрытом скатертью, для европейца очень трудно варимый. Вина никакого – одна ледяная вода». Витте «был удивлен, как мало они [Рузвельт и многие американские деятели] знают политическую констелляцию (обстановку. – Ред.) вообще и европейскую в особенности… Мне приходилось слышать самые наивные, если не сказать невежественные, политические суждения…» Рузвельту Витте тоже не очень пришелся по душе… «Не могу сказать, что он мне понравился, – заявил президент. – Я полагал, что его хвастливость и заносчивость не только глупы, но и шокирующе вульгарны по сравнению с благородной сдержанностью японцев. Кроме того, он произвел на меня впечатление человека эгоистичного и полностью лишенного идеалов».

В Россию С. Ю. Витте вернулся довольный тем, что им было достигнуто. «Меня всюду возносили и возвеличивали. Сам государь был нравственно приведен к необходимости дать мне совершенно исключительную награду, возведя меня в графское достоинство. И это при личном ко мне нерасположении его и в особенности императрицы и при самых коварных интригах со стороны массы царедворцев и многих высших бюрократов, столь же подлых, как и бездарных».

И действительно, Витте провел переговоры блестяще. «Никто из профессиональных дипломатов не мог бы сделать того, что было сделано им», – писал А. П. Извольский, вскоре ставший русским министром иностранных дел. Царь принял С. Ю. Витте на борту своей яхты в сентябре 1905 года. «В Бьерке к нам явился Витте, – сообщал Николай II своей родительнице. – Он был прост и весьма интересен. После длинного разговора с ним, когда я объявил ему о графском титуле, с ним почти случился „столчок“, и он затем три раза старался поцеловать руку!»

Цусима положила конец «священной миссии» России в Азии. Побитый и уничтоженный японскими «макашками», русский гигант снова направил свои взоры в сторону Европы. Наблюдавший из Берлина за ходом войны кайзер был вполне доволен ее исходом. Такого соседа, как русский царь, – без флота, с разбитой армией, разочарованным, озлобленным народом – опасаться было нечего. Вильгельм был уверен, что Николай II по-прежнему расположен к нему. Он утешал царя: дескать, поражения терпели даже Фридрих Великий и Наполеон. Вильгельм изображал из себя этакого верного союзника России, «защищавшего» ее границы в Европе от его собственного союзника, Австрии. И теперь, после провала авантюры на Дальнем Востоке, в которую сам же и втянул русского государя, кайзер стал вновь добиваться своей прежней цели – разрушить союз России и Франции, соблазняя Николая II создать альянс самодержцев – русского и германского.

Особенно ярким тому примером явилась его встреча с царем в Бьерке у побережья Финляндии в июле 1905 года. Непосредственным ее поводом послужила шумиха, поднятая прессой после инцидента на Доггер-Банке. Британская печать, требовавшая, чтобы корабли британского королевского флота не позволяли немецким пароходам снабжать углем суда русской эскадры, привела Вильгельма в состояние бешенства. На письмо германского императора Николай II ответил следующим образом: «Я вполне разделяю твое неудовольствие по поводу поведения Англии… Безусловно, пора положить этому конец. Единственное средство этого достигнуть, как ты говоришь, это – чтобы Германия, Россия и Франция пришли к соглашению уничтожить англо-японское высокомерие и нахальство. Составь и набросай, пожалуйста, проект такого договора и сообщи мне его. Как только он будет нами принят, Франция должна будет присоединиться к своей союзнице».

Вильгельм II чрезвычайно обрадовался и принялся составлять проект такого соглашения. На следующее лето кайзер направил царю частную телеграмму, в которой приглашал кузена встретиться с ним в море в качестве «простого туриста». Николай Александрович согласился и вышел на своей яхте из Петергофа, не взяв с собой никого из министров. Вечером того же дня обе яхты – «Гогенцоллерн» и «Штандарт» – бросили якоря в одной из финских шхер. Два императора встретились за ужином. На следующее утро Вильгельм полез в карман и как бы случайно извлек оттуда проект договора о союзе между Россией и Германией. Одно из условий заключалось в том, чтобы сообщить Франции о таком соглашении после его подписания и предложить ей, если она того пожелает, присоединиться к России и Германии. По словам кайзера, Николай II, прочитав проект, заявил: «Превосходно. Я согласен».

«Тогда, может, ты подпишешь документ? – небрежно произнес Вильгельм. – Это будет напоминать мне о нашей встрече».

Николай II поставил свое имя на документе, Вильгельм торжествовал. Со слезами радости на глазах он сказал царю, что их общие предки смотрят на них с небес и с восторгом одобряют их действия.

Вернувшись в свои столицы, оба императора были неприятно поражены. Германский канцлер, фон Бюлов, осудил договор, назвав его бесполезным для Германии, и грозился подать в отставку. Расстроенный кайзер написал канцлеру полное отчаяния письмо: «На следующее утро после твоего прошения об отставке ты не застанешь своего императора в живых. Подумай о моей бедной жене и детях». Ламсдорф, русский министр иностранных дел, пришел в ужас. Он не верил своим глазам и ушам. Союз с Францией является краеугольным камнем внешней политики России, объяснял он царю. Подобный факт нельзя так легко сбрасывать со счетов. Франция никогда не вступит в союз с Германией, а Россия, в свою очередь, не вправе заключить такой союз без предварительных консультаций с Францией.

Впоследствии Вильгельма уведомили, что составленный им проект соглашения в том виде, в каком он предложен, не может быть ратифицирован. Кайзер воззвал к царю, страстно убеждая его пересмотреть свое решение: «Твой союзник совершенно покинул тебя в течение всей войны, в то время как Германия помогала тебе как могла… Мы соединили руки и подписали договор пред лицом Бога, который слышал наши обеты. Что подписано, то подписано, и Бог тому свидетель». Однако Бьеркские соглашения так и не были официально одобрены, и вскоре переписка кузенов почти прекратилась. Да и влияние кайзера на русского императора резко пошло на убыль. Но глаза у царя открылись слишком поздно. К 1905 году он проиграл войну, и Россия на всех парах неслась к революции.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.