Глава 3 ЛУННАЯ ПРОГРАММА Н1-Л3 ПРИ КОРОЛЕВЕ

Глава 3

ЛУННАЯ ПРОГРАММА Н1-Л3 ПРИ КОРОЛЕВЕ

Когда-нибудь, думаю, что не раньше середины XXI века, историки будут спорить о том, кому принадлежал приоритет идеи об использовании атомной энергии для полета межпланетных ракет. В начале пятидесятых годов нашего века, после того как ученым-ракетчикам стали доступны принципы работы ядерных реакторов, появились идеи использования энергии ядерных реакций для превращения рабочего тела ракетного двигателя в высокотемпературный газ. Бесспорным преимуществом ядерного ракетного двигателя (ЯРД) является отсутствие окислителя. Жидкое рабочее тело превращается в газ, температура которого намного превосходит достижимую в камерах сгорания ЖРД. При истечении такого высокотемпературного газа из реактивного сопла и будет создана тяга. Ядерный реактор по мысли энтузиастов должен был заменить обычную камеру сгорания ЖРД.

В НИИ-1, научным руководителем которого в то время был Мстислав Келдыш, инициатором и руководителем работ по ЯРД был Виталий Иевлев. В 1957 году он сделал по этой теме сообщение Игорю Курчатову, Анатолию Александрову и Александру Лейпунскому. Это были люди действия, имевшие возможность принимать решения, не ожидая указаний сверху. По их инициативе на Семипалатинском ядерном полигоне в небывало короткий срок был сооружен уникальный графитовый реактор. Первые успехи подтолкнули к следующим шагам по созданию ЯРД.

В США было также объявлено о финансировании исследований по созданию ракеты с ЯРД. Эта информация дошла и до энтузиастов атомной энергетики в СССР. Отставать в таких проблемах мы не могли.

Исследовательские работы по этой теме были начаты в институте атомной энергии у Курчатова, в ОКБ-456 у Глушко, в НИИ-1 у Келдыша и в ОКБ-670 у Бондарюка. 30 июня 1958 года появилось первое постановление ЦК КПСС и Совета Министров о разработке тяжелой ракеты, использующей ЯРД. Этим же постановлением предусматривалась разработка тяжелых ракет с использованием ЖРД на криогенных высокоэнергетических компонентах — кислороде и водороде. В подготовке постановления активно участвовали Курчатов, Королев, Келдыш, Александров, Глушко. Глушко никаких практических работ по разработке ЖРД на водороде не начинал, но идея ЯРД его заинтересовала. У себя в Химках он организовал проектные работы на эту тему совместно с НИИ-1.

В ОКБ-1 Королев поручил исследовать возможность создания ракеты с использованием ЯРД Мишину, Крюкову и Мельникову. В течение 1959 года проводились расчеты, прикидки и компоновки различных вариантов тяжелых ракет-носителей с кислородно-водородным ЖРД на первой ступене и ЯРД на второй ступени.

Постановление от 30 июня 1958 года узаконило уже ведшиеся работы. Эскизный проект ракеты на основе использования ЯРД был в ОКБ-1 разработан и утвержден Королевым 30 декабря 1959 года.

Проект предусматривал использование в качестве первой ступени ракеты шести блоков первой ступени ракеты Р-7. Вторая ступень — центральный блок был по существу ядерным реактором. В ядерном реакторе рабочее тело подогревалось до температуры свыше 3000 К. В качестве рабочего тела ОКБ-456 предлагало использовать аммиак, а ОКБ-670 — смесь аммиака со спиртом. Сам двигатель представлял собой четыре сопла, через которые и вылетали струи раскаленных ядерной реакцией газов.

В эскизном проекте были обстоятельно рассмотрены несколько вариантов ракет с ЯРД. Самой впечатляющей была суперракета со стартовой массой 2000 тонн и массой полезного груза до 150 тонн на орбите ИСЗ. На первой ступени этой «суперракеты» предлагалось установить такое число ЖРД, чтобы получить общую стартовую тягу в 3000 тс. Глушко предлагал для этого разработать ЖРД на токсичных высококипящих компонентах на 500-600 тс тяги. Королев и Мишин этот вариант категорически отвергли, и в проекте предусматривались только кислородно-керосиновые ЖРД Николая Кузнецова. У него пока в начальной стадии разработки находился двигатель НК-9 для первой ступени глобальной ракеты (ГР) — тягой до 60 тс. Таких двигателей для первой ступени ракеты с ЯРД требовалось 50 (!). Одно это делало проект ядерной суперракеты малореальным.

Эскизным проектом для начала предлагалась комбинированная ракета со стартовой массой 850-880 тонн, выводящая на орбиту высотой 300 километров полезный груз 35-40 тонн. Первая ступень ракеты принималась аналогичной блочной конструкции ракеты Р-7 и набиралась из шести блоков с ЖРД. Центральный блок был ядерно-химической ракетой.

Несмотря на особую секретность всех работ, связанных с ЯРД, в инженерных умах блуждали сверхоптимистические надежды на исключительную эффективность ядерной энергетики для ракет.

Ядерный бум подогревался слухами, исходившими не только из курчатовского института и келдышевского НИИ-1. Туполев работал над проектом самолета, для которого создавалась авиационная ядерно-энергетическая установка. Самолет с ядерным двигателем должен был обладать сверхзвуковой скоростью при неограниченной дальности полета. Почти параллельно у нас и в США были затрачены большие средства на исследование этих проблем, проводились экспериментальные работы с различными реакторами.

Однако практического использования ни в авиации, ни в ракетной технике ядерные двигатели до сих пор так и не получили. В этом отношении оптимизм, подогревавшийся примерами успешного использования атомной энергетики на подводных лодках, ледоколах и тяжелых боевых кораблях, сменился полнейшим разочарованием. Но охлаждение к ЯРД наступило не так скоро, и еще в 1959 году Королев, имевший доступ к работам Туполева, упрекал своих заместителей в недостаточном рвении на ядерном поприще, говоря, что нельзя допускать, чтобы ракета с ЯРД появилась позднее самолета.

Однако подавляющее большинство проектантов сходились на том, что быстрее, надежнее и безопаснее создавать тяжелые ракеты только на ЖРД, имея в виду ЯРД в далекой перспективе. Американцы практически доказали преимущества водорода, создав ракету «Сатурн-1» со второй ступенью на водороде. Наши ведущие главные конструкторы по ЖРД Глушко, Исаев, Косберг в это время продолжали горячие дискуссии о проблемах создания ЖРД на водороде.

Противники и скептики применения жидкого водорода раздували трудности его практического использования. Малая плотность жидкого водорода потребует создания непомерно больших топливных баков, что приведет к увеличению размеров ракеты. Ракетчики говорили двигателистам, что это не их забота. Тогда двигателисты пугали тем, что при температуре -253°С все металлы делаются хрупкими. Прочность на удар якобы падает на 30%. Применять в этих условиях пироклапаны вообще нельзя. Даже школьникам известно, что смесь водорода с кислородом — это гремучий газ, и при заправке мельчайшее разгильдяйство приводит к взрыву. Представьте себе, пугали скептики, что водород незаметно утекает и насыщает пространство вокруг стартовой позиции. Малейший инициатор — и произойдет объемный взрыв. Кто не погибнет от ударной волны, тот задохнется без кислорода и сгорит вместе с водородом. Я упомянул только основные, но было еще немало придумано возражений, оправдывающих наше отставание по созданию ЖРД на водороде.

После всяческих обсуждений и консультаций ВПК начала готовить постановление с надеждой форсировать работы по мощным ракетам и соответственно двигателям с высокими характеристиками. В тексте проекта Королев лично редактировал требование о разработке двигателей на водороде. 23 июня 1960 года выходит согласованное с Министерством обороны и министрами — председателями госкомитетов всех нужных оборонных отраслей постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О создании мощных ракет-носителей, спутников, космических кораблей и освоении космического пространства в 1960-1967 годах». Это была первая попытка затвердить на самом высоком уровне перспективу развития космонавтики в виде семилетнего плана. Постановление[8] в какой-то мере было ответом на визит Брежнева в ОКБ-1. К этому времени Хрущев счел целесообразным планировать развитие всего народного хозяйства не сталинскими пятилетками, а семилетками.

Для истории содержание постановления может служить примером того, что не только политические деятели дают популистские нереальные обещания. Никто в те годы не смел оспорить заявление Хрущева, что «наше поколение будет жить при коммунизме». Вероятно, Хрущев в это верил искренне. Это осталось на его совести, и ни от кого из нас не требовалось давать клятву, что мы действительно обязуемся дожить до коммунизма.

Другое дело — «совершенно секретные — особой важности» постановления, в которых расписывались куда более конкретные сроки и пофамильно назывались ответственные исполнители. Эти исполнители сами предлагали записывать в правительственные планы нереальные сроки для своих организаций. Исполнители были руководителями крупных коллективов и к тому времени уже опытными главными конструкторами. Министры, аппарат которых готовил постановления, прошли жесточайшую школу руководства промышленностью во время войны. Они отлично помнили, что срыв сроков, установленных Сталиным, или невыполнение обещаний могли стоить жизни. Теперь же все они подписывались под нереальными обещаниями. В постановлении предусматривалось создание новой мощной ракеты-носителя H1 на ЖРД в период 1961-1963 годов. Ракета H1 должна была выводить на орбиту ИСЗ массой 40-50 тонн и разгонять до второй космической скорости полезный груз массой 10-20 тонн. Вторым этапом на базе этой ракеты предлагалось в период 1963-1967 годов создать носитель, выводящий на орбиту ИСЗ 60-80 тонн и разгоняющий до второй космической скорости 20-40 тонн. При этом в постановлении директивно предписывалось на второй и последующих ступенях использовать и электрореактивные двигатели. Постановлением предусматривались в обеспечение этих проектов работы по мощным двигателям на водороде, по системам автономного управления и радиоуправления, развитие экспериментальной базы и широкое проведение научно-исследовательских работ. 9 сентября 1960 года Королев издал отчет «О возможных характеристиках космических ракет с использованием водорода», в котором были показаны преимущества водорода.

Прошу читателя обратить внимание на цифры: 80 тонн на орбите ИСЗ — это максимум, на который замахнулись все главные конструкторы вместе взятые. Королеву, Келдышу, другим главным и всем советникам и заместителям, проектантам и конструкторам эти цифры сверху директивой правительства никто не диктовал. Так получилось, что на большее мы сами не решались.

В истории «лунной гонки» это была наша первая проектная ошибка. Как ни горько признавать, эту идейную ошибку допустили и Королев, и Келдыш, и весь Совет главных. Надо было считать не то, что мы в директивные сроки можем требовать от ракеты-носителя, а то, что в действительности нужно для высадки на Луну и возвращения на Землю. Начинать считать тонны надо было с поверхности Луны, а не с поверхности Земли. Но есть два смягчающих обстоятельства этой ошибки.

Во-первых, оправданием Королеву и всем нам, его заместителям, может служить только то, что в 1960 году мы еще не считали пилотируемую экспедицию на Луну главной и особо приоритетной задачей и не чувствовали всех проблем, с которыми предстояло столкнуться.

Во-вторых, уже тогда Королев имел в виду возможность осуществления многопусковой схемы полета к Луне. Используя идею сборки на орбите Земли или Луны, можно было удвоить или даже утроить предельный груз. В сентябре 1960 года во время большого «съезда» главных конструкторов на полигоне перед первыми пусками четырехступенчатых носителей 8К78 с космическим аппаратом 1М для изучения Марса состоялось многолюдное совещание, обсуждавшее ход эскизной разработки «комплексной ракетной системы первого этапа H1». В ходе дискуссии о массе полезного груза, выводимого на орбиту, наиболее радикально выступил Михаил Тихонравов. Он предложил при выборе варианта ракеты-носителя исходить из того, что для обеспечения полезного груза нужной массы основным средством должна стать сборка на орбите.

Общечеловеческий триумф 12 апреля 1961 года грозил снизить усердие конструкторов и ученых на военном поприще. По инициативе аппарата ЦК КПСС и Министерства обороны вскоре выходит новое постановление: «О пересмотре планов по космическим объектам в направлении выполнения задач оборонного значения».

Знаменательно, что это постановление появилось 13 мая — в день, исторический для ракетной техники СССР. 13 мая 1946 года вышло первое постановление об организации работ по баллистическим ракетам дальнего действия вообще и ракете Р-1 в частности. Через 15 лет 13 мая 1961 года было предписано создать ракету H1 в 1965 году.

Самым серьезным образом мы считали, что да, в 1965 году создадим! Может быть, не для экспедиции на Луну, но для оборонных и других задач безусловно. Слишком самонадеянно мы стремились выдавать желаемое за возможное. Конечно, власти предержащие поощряли нас на такое поведение.

Впрочем, заблуждения при определении сроков реализации перспективных проектов — явление интернациональное.

Вернер фон Браун в начале пятидесятых годов опубликовал в открытой печати свое видение тяжелой трехступенчатой ракеты для сообщения с искусственными спутниками Земли, строительства постоянной орбитальной станции массой в 400 тонн и запуска межпланетных аппаратов. Стартовая масса предлагаемой фон Брауном ракеты составляла 7000 тонн, высота 80 метров, диаметр 20 метров. Первая ступень должна была иметь 51 двигатель с тягой 275 тс каждый, вторая — 22 двигателя, третья — 5 двигателей по 55 тс. В 1953 году фон Браун утверждал, что перед создателями такого сооружения и орбитальной станции стоит меньше проблем, чем их было перед изобретателями атомной бомбы в 1940 году. Предполагаемое автором время осуществления полета такой ракеты — 1977 год. Тот же фон Браун доказал через 10 лет, что такой ракеты делать не надо и для высадки экспедиции на Луну вполне достаточна стартовая масса 3000 тонн, которую имела создававшаяся по его же предложению ракета-носитель «Сатурн-5».

Постановления, нацеленные на перспективные разработки с заведомо нереальными сроками, вызывали приток нового энтузиазма в коллективах. Сознание причастности к великим свершениям и внимание высшего руководства страны льстило честолюбию каждого, кто отвечал за выполнение постановлений ЦК и Совмина.

Через 12 дней после подписания в Кремле секретного, «особой важности» постановления президент Кеннеди совершенно открыто обратился к народу Америки на ту же тему. Я уверен, что происки разведок тут не при чем. Идея создания тяжелых ракет и экспедиций на Луну, как говорится, «висела в воздухе». После Гагарина именно таким должен был стать следующий исторический шаг человечества.

Во всех трех упомянутых постановлениях, подписанных Первым секретарем ЦК КПСС и Председателем Совета Министров СССР Хрущевым, головная роль в создании нового тяжелого носителя отводилась ОКБ-1 и, следовательно, Главным конструктором был Королев.

Противоречия во взглядах на перспективу развития тяжелых носителей между Королевым и Глушко к этому времени обострились. Глушко оказался вначале оппонентом, а затем и открытым противником Королева по проблеме выбора компонентов новых ЖРД. Все предложения ОКБ-1 предусматривали использование для первой ступени новой тяжелой ракеты ЖРД на жидком кислороде и керосине. Для последующих ступеней имелось в виду использование двигателей на жидком водороде и, наконец, в далекой перспективе, ЯРД. Однако несмотря на богатый опыт, который накопил Глушко и его коллектив с 1946 года по созданию кислородно-керосиновых двигателей, несмотря на создание в Химках уникальной стендовой базы для испытаний кислородных ЖРД, Глушко упорно предлагал для будущей тяжелой ракеты использовать ЖРД большой тяги на высококипящих компонентах: азотном тетроксиде и несимметричном диметилгидразине.

Позицию Глушко можно было объяснить тем, что в этот период он разрабатывал двигатели на высококипящих компонентах для межконтинентальных ракет Янгеля и Челомея. В Химках бьша создана мощная экспериментальная база для таких двигателей.

Разногласия Королева и Глушко по вопросу о компонентах топлива, возникшие в период 1959-1960 годов в связи с проектированием ракеты Р-9А, отразились и на личных отношениях двух главных пионеров советской ракетной техники.

Глушко не простил Королеву привлечения к работам по созданию мощных ЖРД моторостроительных организаций авиационной промышленности — ОКБ-165 Люлька, разрабатывающего двигатель на водороде, и ОКБ-276 Кузнецова, разрабатывающего двигатель на кислороде — керосине. Это был прямой вызов Глушко -старому соратнику по РНИИ, казанскому КБ, институту «Нордхаузен» и Совету главных конструкторов, в котором Глушко был вторым человеком после Королева.

Историки космонавтики, как правило, упоминают очень уклончиво или вообще замалчивают разногласия между Королевым и Глушко. Истинные причины острого конфликта, в котором я и многие из современников были не только свидетелями, но обязаны были по долгу службы занимать ту или иную позицию, до сих пор до конца так и не разгаданы. Не могу согласиться с объяснением нашего провала работ по мощным ЖРД в шестидесятых годах непомерным честолюбием Глушко. Якобы он завидовал Королеву и, мечтая возвыситься над ним и всеми главными конструкторами ракет, хотел доказать: вот, мол, посмотрите, я двигателист, без меня вы ничего не сделаете и никто вас, кроме меня, не выручит.

На всех уровнях при обсуждениях проблем двигателей для первой ступени ракеты H1 Глушко заявлял, что для его организации не представит особого труда создание двигателей тягой до 600 тс на высококипящих компонентах — AT и НДМГ. В то же время создание двигателя такой размерности на кислороде — керосине, по мнению Глушко, было связано с неприемлемо длительными сроками.

Я 20 лет работал с Королевым, а с 1974 года — с Глушко, до конца его жизни. Я был одним из заместителей и того, и другого. Очень хорошо знаю Мишина, который был ярым противником «высококипящей» концепции Глушко (и тот платил ему взаимностью). Я часто встречался и по делу, и в нерабочей обстановке с двигателистами — заместителями Глушко, старыми и молодыми, искренне уважающими его сотрудниками. Все считали Глушко человеком очень сложным, иногда излишне придирчивым и требовательным не только к своим непосредственным подчиненным, но и к смежникам. В то же время никто не сомневался в его технической компетенции, эрудиции, общей культуре и умении быстро определить главную задачу в ворохе сложных текущих проблем больших систем.

Королев в интересах дела стремился не конфликтовать, идти на компромиссы, а если была надежда, то убеждать всех вплоть до самых высоких правительственных чиновников. Глушко был демонстративно послушен только руководителям высочайшего ранга — Генеральному секретарю и членам Политбюро ЦК КПСС. Отношения с министрами складывались далеко не всегда в его пользу. Исключение составлял Устинов, который очень внимательно относился к идеям и предложениям Глушко.

Проявляя в значительной части своей творческой деятельности логическую последовательность, в вопросе выбора компонентов Глушко иногда допускал необъяснимые с точки зрения логики действия.

В марте 1961 года Королев обращается к Глушко с официальным письмом. В этом письме, по существу, не жалобы, а вопрос: «Непонятна и труднообъяснима неожиданная позиция ОКБ-456 в части применения переохлажденного жидкого кислорода для ракеты Р-9А. Вы, видимо, позабыли, что в нашем совместном докладе ЦК в апреле 1959 года, подписанном Вами, в качестве основного и единственного варианта Р-9А закладывался именно переохлажденный жидкий кислород и керосин. За все прошедшее время проект и экспериментальные работы, кстати, с участием Ваших представителей, велись по Р-9А из расчета применения переохлажденного кислорода».

Вместо спокойного делового обсуждения столь жизненной проблемы не только для ракеты Р-9А, но и для всей будущей космонавтики Королев и Глушко обмениваются отнюдь не дружескими письмами, копии которых направляются министрам и в ЦК. Еще замминистра Гришин в узком кругу пытался свести в своем кабинете Королева и Глушко. Это было летом 1960 года. В начале разговора присутствовали Мишин и я. Гришин очень спокойно, со свойственным ему чувством юмора сказал, что в такой проблеме, как выбор типа ЖРД и компонентов для ракет, письма в ЦК КПСС не лучший способ решения задачи. «Зачем втягивать Хрущева в проблемы, решение которых он поручил нам. Он, Хрущев, нам доверяет, а мы, оказывается, не доверяем друг другу».

Разговора по душам не получилось. Глушко начал говорить очень спокойно, но при этом больно задел самолюбие Королева, обвинив его в заигрывании с авиационной промышленностью, в которой он, Королев, хочет иметь новых послушных, но совершенно некомпетентных разработчиков ЖРД. Королев вспылил. Слово за слово, оба начали осыпать друг друга такими оскорблениями, что Гришин вместе со мной и Мишиным быстро покинул кабинет. В коридоре, совершенно подавленные, мы простояли минут двадцать.

«Как бы они там не перешли в рукопашную», — высказал опасение Гришин. Но оба главных конструктора, красные, как после бани, выскочили из кабинета, не глядя на нас и друг на друга, как будто не понимая, где они находятся, помчались вон из министерства. Королев не хотел никого видеть и уехал, не пригласив в машину ни Мишина, ни меня.

«Кажется мне, что два русских интеллигента разошлись после того, как исчерпали весь запас матерной терминологии», — резюмировал Гришин.

После этой совершенно дикой стычки я не припомню ни одного теплого дружеского разговора Королева с Глушко.

В государственном мемориальном музее космонавтики хранится глобус Земли — подарок В.П. Глушко С.П. Королеву с дарственной надписью: «Шлю тебе этот шарик, Сергей, с глубокой надеждой, что нам с тобой доведется своими глазами увидеть живую Землю такой же величины. 25.4.1952 г.» В этом же музее имеется подлинник телеграммы, полученной Глушко от Королева 25 октября 1953 года. Я воспроизвожу ее текст по любезно представленной мне ксерокопии.

«МОСКВА ГОРЬКОГО НР43 КВАР 94

ГЛУШКО ВАЛЕНТИНУ ПЕТРОВИЧУ

КАПУСТИНА ЯРА 11 50

ОТ ВСЕГО СЕРДЦА ГОРЯЧО ОБНИМАЮ ТЕБЯ МОЙ САМЫЙ ДОРОГОЙ ДРУГ И ПОЗДРАВЛЯЮ С ИЗБРАНИЕМ В АКАДЕМИЮ НАУК СССР ТЧК ВСПОМИНАЮ ГОРЫ РАБОТЫ ТРУДНОСТИ ГОРЕЧЬ НЕУДАЧ И РАДОСТЬ ДОСТИЖЕНИЯ ТЧК ЖЕЛАЮ ТЕБЕ МНОГО ЗДОРОВЬЯ СИЛ НОВЫХ БОЛЬШИХ ПОБЕД НА БЛАГО НАШЕЙ ЛЮБИМОЙ СОВЕТСКОЙ РОДИНЕ ТЧК ШЛЮ ПРИВЕТ ТВОЕЙ МАМЕ МАГДЕ КРЕПКО ЖМУ ТВОЮ РУКУ

ТВОЙ СЕРГЕЙ КОРОЛЕВ»

В октябре 1953 года Королев и Глушко одновременно были избраны в члены-корреспонденты Академии наук СССР.

Я находился в экспедиции на Государственном центральном полигоне (ГЦП) в Капустином Яре вместе с Королевым. В это время там проводился второй этап летных испытаний ракеты Р-5. На ракете был установлен новый двигатель разработки Глушко, работавший на жидком кислороде и этиловом спирте. По своим параметрам он намного превосходил предыдущие разработки двигателей ракет Р-1 и Р-2, которые в основном повторяли немецкие двигатели ракеты Фау-2. Глушко тоже полагалось быть на полигоне, но в связи с выборами в академию Королев решил, что одному из них надо быть в Москве. Мало ли что.

Известие об избрании их обоих наполняло Королева такой радостью, что никакие летные неприятности не могли ее притушить. Глушко был тем человеком, с которым он обязан был эти чувства разделить. Слова «мой самый дорогой друг» были, без всякого сомнения, искренними и шли от всей души. Спустя семь лет Королев уже не мог сказать Глушко «мой самый дорогой друг».

Предложение Королева о привлечении к разработке мощных ЖРД главных конструкторов авиационных турбореактивных двигателей Кузнецова и Люлька было принято Хрущевым и узаконено в постановлениях.

Глушко был в стране общепризнанным главным авторитетом по ЖРД. С временного расстояния в 40 лет мне представляется, что он допустил большую ошибку, отказавшись в начале шестидесятых годов от разработки мощных кислородно-керосиновых и кислородно-водородных двигателей. На этом поприще мы обогнали США только через 20 лет при создании ракеты «Энергия»! Кислородно-керосиновый двигатель, о котором даже Королев не смел мечтать в начале шестидесятых годов, был создан Глушко в то время, когда он в должности генерального конструктора НПО «Энергия» фактически находился на месте Королева.

Раскол в лагере главных конструкторов по вопросу двигателей для межконтинентальных и новых тяжелых ракет увеличивался. В спор между двумя столпами советской ракетной техники включились новые главные — Янгель и Челомей. Монополия Королева на тяжелые ракеты-носители угрожала их активному участию в перспективных космических программах. Началась мощная атака на правительственный аппарат с разных сторон с критикой ранее принятых решений. Одним из результатов явилось еще одно постановление, подписанное Хрущевым 16 апреля 1962 года: «О создании образцов межконтинентальных баллистических и глобальных ракет и носителей тяжелых космических объектов». Этим постановлением работы по H1 предлагалось ограничить стадией эскизного проекта и оценкой стоимости ракетного комплекса. Одновременно предписывалось создание орбитальной трехступенчатой глобальной ракеты на базе нашей Р-9А, но не на двигателях Глушко, а на новых двигателях НК-9, разрабатываемых по инициативе Королева Николаем Кузнецовым в Куйбышеве. Постановлением было также предусмотрено создание новой янгелевской сверхтяжелой ракеты Р-56. Следом вышло постановление от 29 апреля 1962 года, коим было предписано ОКБ-52, то есть Челомею, создание УР-500 — будущего «Протона». Экспертная комиссия под председательством президента Академии наук Келдыша должна была дать рекомендации, какой путь выбрать, только после рассмотрения эскизных проектов. Об организации целенаправленной работы по пилотируемым полетам к Луне в постановлениях не говорилось.

В 1962 году продолжался выбор схемы и стартовой массы ракеты-носителя, которой предстояло по замыслу Королева решать многие научные и оборонные задачи, а отнюдь не только доставлять экспедицию на Луну. В письме Сергею Крюкову, начальнику проектного отдела, Королев пишет[9]: «Вместе с М.В. Мельниковым определить потребный вес для полета с ЭРД для решения главных задач: Луна, Марс, Венера (то есть ТМК)».

Министерство обороны не было заинтересовано в создании сверхтяжелых носителей. В то же время без согласия военных на их непосредственное участие в создании такого носителя эскизный проект не мог быть одобрен экспертной комиссией.

Эскизный проект ракетно-космических систем на базе H1 Королев утвердил 16 мая 1962 года. Проект был выпущен в соответствии с упомянутым выше постановлением от 23 июня 1960 года и формально удовлетворял последнему апрельскому постановлению 1962 года. Он содержал 29 томов и 8 приложений.

В этом эскизном проекте, который подписали все заместители Королева, в том числе и я, ставились следующие основные задачи:

А. Выведение тяжелых космических летательных аппаратов (КЛА) на орбиты вокруг Земли с целью исследования природы космического излучения, происхождения и развития планет, радиации Солнца, природы тяготения, изучения физических условий на ближайших планетах, выявления форм органической жизни в условиях, отличных от земных, и т.д.

Б. Выведение автоматических и пилотируемых тяжелых ИСЗ на высокие орбиты с целью ретрансляции передач телевидения и радио, обеспечения прогноза погоды и т.д.

В. При необходимости вывод тяжелых автоматических и пилотируемых станций боевого назначения, способных длительно существовать на орбитах и позволяющих производить маневр для одновременного вывода на орбиту большого количества ИСЗ военного назначения.

Декларировались основные этапы дальнейшего освоения космоса:

облет Луны с экипажем из двух-трех космонавтов;

вывод КЛА на орбиту вокруг Луны, высадка на Луну, исследование ее поверхности, возвращение на Землю;

осуществление экспедиции на поверхность Луны с целью исследования почвы, рельефа, проведения изысканий по выбору места дня исследовательской базы на Луне;

создание на Луне исследовательской базы и осуществление транспортных связей между Землей и Луной;

облет экипажем в два-три человека Марса, Венеры и возвращение на Землю;

осуществление экспедиций на поверхность Марса и Венеры и выбор места для исследовательской базы;

создание исследовательских баз на Марсе и осуществление транспортных связей между Землей и планетами;

запуск автоматических аппаратов для исследования околосолнечного пространства и дальних планет системы (Юпитер, Сатурн и др.)

Даже спустя 35 лет приведенный текст представляется удивительным каскадом задач, способных увлечь тысячи энтузиастов. Досадно, что все эти задачи не только не доводились до сведения общества, даже ученого, но закрывались грифом «совершенно секретно». Нас вправе были бы спросить: «Неужели в 1962 году вы не понимали, что, кроме высадки на Луну и посылки автоматов, остальные этапы следует планировать на XXI век?»

Реальные возможности техники все больше переплетались с мечтами и надеждами, которым придавался статус государственных планов.

В эскизном проекте предлагался трехступенчатый носитель H1 стартовой массой 2200 тонн, способный выводить на круговую орбиту ИСЗ высотой 300 километров до 75 тонн. Все три ступени ракеты проектировались на ЖРД Кузнецова, на компонентах жидкий кислород — керосин. На первой ступени — блоке «А» устанавливались двадцать четыре двигателя по 150 тс тяги у Земли. На второй — блоке «Б» и третьей — блоке «В» соответственно по восемь и четыре двигателя. Блоки «А» и «Б» комплектовались практически однотипными двигателями Кузнецова НК-15. На блоке «В» предусматривались сорокатонники (НК-9).

Еще во времена проектирования Р-7 Мишин выступал с идеей управления ракетой форсированием и дросселированием диаметрально противостоящих двигателей. Тогда его идея не была одобрена: Глушко не согласился с регулированием тяги двигателей в широком диапазоне, который требовался для создания управляющих моментов за счет разной тяги диаметрально противоположных двигателей.

На H1 двадцать четыре двигателя, расположенные по окружности диаметром 15 метров, позволяли реализовать эту идею, тем более что двигателисты ОКБ-276 не сопротивлялись. Для них — разработчиков авиационных двигателей — требование регулирования тяги в самых широких пределах было совершенно естественным.

Необычной была предложенная в эскизном проекте силовая схема ракеты.

Со времен ракеты Р-2 мы гордились тем, что первыми осуществили идею несущих баков: металл баков был силовой и одновременно внешней оболочкой ракеты. По этому принципу строились все наши и американские боевые ракеты и космические носители. Для H1 размеры баков первой и второй ступеней оказались такими, что доставка их с куйбышевского завода «Прогресс» на полигон ни по железной дороге, ни по воде, ни по воздуху была невозможной.

На полигоне необходимо было строить завод для сварки баков, изготовления и сборки всех трех ступеней ракеты. Толщина металла несущих баков выбиралась из расчета внутреннего давления, статической и динамической нагрузок конструкции всей ракеты. Для несущих баков потребовалась оболочка такой толщины, что технология того времени не обеспечивала надежность и прочность сварного шва. По этой причине силовая схема ракеты предлагалась в виде внешней несущей оболочки, внутри которой размещались сравнительно тонкостенные сферические топливные баки, двигатели и все системы.

Для сварки сферических баков Борис Патон — директор киевского Института электросварки им. Е.О. Патона — предложил новую технологию и специальные сварочные машины.

Далеко не все было продумано в конструктивной схеме ракеты и ее системе управления. Еще продолжались споры по методам транспортировки нетранспортабельных элементов. ЛКИ по постановлению полагалось начать в 1965 году. За оставшиеся до этого срока три года надо в голой степи сначала построить современный ракетно-сборочный завод, а уже на нем освоить новую технологию сварки баков, сборку ступеней и всей ракеты целиком. Все виды сборочных работ и испытаний, кроме огневых, впервые ракета должна пройти на полигоне. Это потребует создания кроме всего прочего жилого городка для рабочих и специалистов нового завода.

Реализацию проекта в интересах военных предлагалось осуществить в два этапа. На первом этапе на базе второй и третьей ступеней создать самостоятельную ракету Н11 со стартовой массой 750 тонн, способную вывести на околоземную орбиту спутник массой до 25 тонн. На втором этапе создавать саму сверхтяжелую трехступенчатую ракету H1 со стартовой массой 2200 тонн. Несмотря на очевидную рациональность, предложение о начале работ создания Н11 не было в дальнейшем поддержано ни решениями экспертных комиссий, ни военными, ни последующими постановлениями.

В истории не положено прибегать к сослагательным наклонениям, но я не историк и могу себе позволить предположить, что было бы, если бы наше предложение 1962 года было узаконено. Нет сомнения, что H11 мы бы создали значительно раньше первой летной H1. Вторая и третья ступени ракеты могли быть отработаны на стендах огневых испытаний под Загорском в НИИ-229 (так впоследствии и поступили). Стартовые системы, строившиеся для H1, на первом этапе могли быть упрощены и приспособлены для Н11. Была упущена реальная возможность создать экологически чистый носитель для полезного груза 25 тонн. Спустя 25 лет и по сие время потребность в таком чистом носителе в мировой космонавтике ощущается очень остро. Но тогда идея была перекрыта в связи с предложениями Челомея по УР-500 и Янгеля по Р-56.

В эскизном проекте лунная экспедиция еще не была названа главной задачей носителя. Связку из двух аппаратов — лунного орбитального корабля, посадочного ЛК — и разгонных блоков «Г» и «Д» назвали весьма прозаически — Л3. Фактически проекта кораблей

Л3 в 1962 году еще не было. Более того, чтобы «не дразнить гусей», как иногда говорил СП, не показывались и не были по-серьезному просчитаны распределения масс для лунного комплекса и, в частности, масса лунного корабля, необходимая для посадки с маневрированием, надежного взлета с поверхности Луны и последующего сближения с орбитальным кораблем.

На пленарном заседании экспертной комиссии докладчиком был Королев. Он доложил, что предъявляется проект только ракеты-носителя H1, без проектов полезной нагрузки. Задачи, которые могли быть решены с помощью такой ракеты-носителя, были им перечислены в следующей последовательности:

оборонные;

научные;

освоение человеком Луны и ближайших планет Солнечной системы (Марс, Венера);

всеобщая связь и ретрансляция радио и телевидения;

постоянная система (несколько сот спутников) для слежения, обнаружения и уничтожения ракет противника.

Интересно то, что последняя задача в этом перечне предвосхитила идею СОИ, разработка которой в США началась через 30 лет! Под эгидой США в 1995 году начала создаваться система из нескольких сотен спутников для целей глобальной связи. В 1962 году в своем докладе Королев назвал подобную систему орбитальным поясом. Сотни спутников, составляющих такой пояс, могут быть использованы для целей глобального контроля и наблюдения за всем, что творится на Земле и в околоземном пространстве. Исторический парадокс заключается в том, что в конце девяностых годов для создания подобного орбитального пояса американцы используют российские и украинские ракеты-носители и прежде всего УР-500К и «Зенит».

В 1962 году УР-500 еще не было в металле, но уже тогда решение о ее создании было одной из причин, по которой экспертная комиссия не поддержала предложения ОКБ-1 по созданию ракеты Н11.

Экспертная комиссия рассмотрела в июле 1962 года наш эскизный проект и одобрила создание ракеты-носителя H1, способной выводить на круговую орбиту ИСЗ высотой 300 километров полезный груз массой 75 тонн.

Президент Академии наук М.В. Келдыш утвердил заключение экспертной комиссии по проекту H1. В заключении экспертной комиссии главными задачами H1 были оборонные, а не лунные.

Аппарат ВПК очень внимательно следил за ходом работ по H1. Несмотря на общий фон благополучия выполнения пилотируемых космических программ, победные пресс-конференции и послеполетные приемы в Кремле с обильным угощением, Хрущев снова напоминает о H1.

24 сентября 1962 года выходит новое постановление ЦК КПСС и Совета Министров по H1. Основной смысл постановления заключался в расписании плана основных работ, имея в виду начало летно-конструкторских испытаний ракеты-носителя в 1965 году. Несмотря на то, что над текстом этого плана трудились вместе с Королевым основные главные под контролем заместителя председателя Государственного комитета по оборонной технике (ГКОТ) Тюлина, расписанные там сроки этапов вызвали среди основных творцов много иронических замечаний.

Предыдущими постановлениями 1960 и 1961 годов нам предписывалось создать H1 в 1965 году. В апреле 1962 года то же правительство и ЦК, и тот же Первый секретарь ЦК КПСС Хрущев предлагают ограничиться только эскизным проектом. Появление этого промежуточного постановления объяснялось весьма прохладным отношением к проекту H1 Минобороны и влиянием на Хрущева предложений Янгеля и Челомея. За год до этого постановления директор днепропетровского завода № 586 Леонид Смирнов назначается заместителем председателя ГКОТ, а вскоре министром СССР — председателем ГКОТ. Учитывая тяжелейшее экономическое положение в стране и стремление Хрущева изыскать средства для строительства жилья, подъема сельского хозяйства, производства удобрений, еще не поздно было вообще остановить финансирование H1. Еще весной 1962 года Хрущев колебался, постановление от 24 сентября показало, что осенью колебания закончились. Новым постановлением стендовую отработку автономных двигателей третьей ступени предписывалось закончить в 1964 году, двигателей второй и первой ступеней — в 1965 году. Стендовую отработку двигателей в составе блоков и установок предусматривалось закончить в первом квартале 1965 года. Окончание строительства стартовой позиции, сдача ее в эксплуатацию, и начало летных испытаний — все тот же 1965 год.

Владимир Бармин, упорно не желавший визировать абсурдный, по его мнению, план, обращаясь к Королеву, резко заявил:

— Я формально, по постановлению правительства, имею право подписать акт о допуске к первому пуску стартовой позиции со всеми ее системами и сооружениями 31 декабря. До появления такого документа ты, Сергей Павлович, не имеешь права доставлять на старт штатную ракету. Да и везти ее будет не на чем, потому что установщик для нее я тоже по вашему предложению имею право допустить к использованию не позднее 31 декабря. Эти свои права мы со строителями используем, сами понимаете, в полной мере.

Что же нам с вами останется для подготовки и пуска? Ноль целых и ноль десятых секунд под самый Новый год!

Подобных саркастических замечаний было много и в самих аппаратах ВПК, Совмина и даже ЦК. Но в «коридорах власти» разводили руками — эти сроки согласованы с Королевым, он не только не протестовал, но сам заявлял, что никто нам не дал права пересматривать сроки начала ЛКИ, установленные предыдущими решениями ЦК и Совмина.

Кроме нереальности сроков, было и еще одно серьезное замечание по существу, которое вызывало болезненную реакцию Королева.

Воскресенский при выпуске эскизного проекта временно смирился, а теперь решил пойти в решительное наступление, требуя строительства стендов для полномасштабных испытаний каждой ступени, в том числе и первой со всеми 24 двигателями. Из проекта очередного постановления пункт о строительстве стенда для огневых технологических испытаний (ОТИ) первой ступени был на каком-то этапе согласований вычеркнут с согласия Королева.

Разногласия между Королевым и Воскресенским по вопросам экспериментальных работ были принципиальными. Королев хотел избежать необходимости строительства новых и очень дорогостоящих стендов для огневых испытаний ступеней ракеты целиком. Он надеялся, что все огневые стендовые испытания для всех ступеней можно ограничить единичными двигателями, приспособив уже существующие стенды НИИ-229. Воскресенский упорно настаивал на проектировании и сооружении стендов, позволяющих проведение огневых испытаний ступеней в условиях, максимально приближенных к реальным полетным.

Воскресенского поддерживал директор «Новостройки» Глеб Табаков. «Новостройка» — это открытое наименование бывшего филиала НИИ-88 в районе Загорска. Получив самостоятельность, этот филиал позднее стал именоваться НИИ-229, а впоследствии — НИИХиммаш.

Табаков был одно время моим коллегой — в 1949 году мы оба были заместителями главного инженера НИИ-88. До этого я часто виделся с Табаковым, когда он был слушателем Высших инженерных курсов при МВТУ, на которых я вел курс систем управления. Затем я встречался с Табаковым на «Новостройке» под Загорском во время стендовых огневых испытаний ракет. С 1948 года Табаков был главным инженером «Новостройки», затем после перерыва на конструкторскую работу вернулся в 1956 году на «Новостройку» уже директором. В 1958 году Табаков стал моим соседом по дому на 3-й Останкинской улице. Так что у нас состоялось еще и знакомство семьями.

У меня и особенно у Воскресенского были с Табаковым хорошие доверительные отношения. Он часто говорил нам, что более чем десятилетний опыт по созданию огневых стендов, ввода их в строй, результаты проведения огневых испытаний, опыт борьбы с пожарами и взрывами «плюс здравый смысл» вопиют и требуют стендовых испытаний первой ступени H1 в полном объеме, но… Тут начинались «но». Строить такой стенд в НИИ-229 нельзя. То есть построить это грандиозное сооружение можно, но доставить туда первую ступень нет никакой возможности. Фактически первая ступень ракеты H1 будет впервые изготовлена и собрана в новом «большом» МИКе на полигоне. Она не транспортабельна. Поэтому огневой стенд надо строить тоже на полигоне, вблизи стартовых позиций и использовать все имеющиеся при них службы заправки, измерений, управления запуском, безопасности и прочее… А если изготовить первую ступень ради ее испытаний на самой «Новостройке» — это значит строить еще один завод! Так не лучше ли на полигоне одну из двух стартовых позиций использовать еще и в качестве стенда? Но на это требуются сроки и финансы. Если Табаков рассуждал спокойно, просто констатируя факт отступления от опыта и уже появившихся в ракетной технике традиций, то Воскресенский возмущался очень экспансивно, не щадя авторитетов Мишина, Королева и стоящих над всеми нами государственных руководителей.

До конца 1963 года структурная схема лунной экспедиции еще не была выбрана. Первоначально наши проектанты предложили вариант с хорошим запасом по массе. Он предусматривал трехпусковую схему со сборкой на монтажной орбите у Земли космической ракеты общей стартовой массой (вместе с топливом) 200 тонн. При этом масса полезного груза для каждого из трех пусков H1 не превышала 75 тонн. Масса системы при полете к Луне в этом варианте достигала 62 тонн, что почти на 20 тонн превышало соответствующую массу «Аполлона». Масса системы, совершающей посадку на поверхность Луны, составила в наших предложениях 21 тонну, а у «Аполлона» — 15 тонн. Но зато пусков в нашей схеме было даже не три, а четыре. Выводить в космос экипаж из двух-трех человек предполагалось на проверенной ракете 11А511 — так именовалась в конце 1963 года ракета Р-7А, выпускавшаяся заводом «Прогресс» для пилотируемых запусков.

Если бы Королев проявил свойственную ему твердость в последовательном отстаивании этой схемы на всех ступенях прохождения проекта, история H1 могла бы быть другой. Однако ситуация складывалась таким образом, что он вынужден был идти на компромиссы с целью упрощения и удешевления проекта. Оппозиция со стороны Челомея, Глушко, Янгеля и Министерства обороны, была слишком мощной.

17 марта 1964 года Королев был у Хрущева. Его сопровождали Мишин, Николай Кузнецов и Пилюгин. В докладе Хрущеву о ходе работ по H1 Королев сделал особый упор на необходимость создания водородных и ядерных двигателей и отработку стыковки.

Хрущев, по рассказам Мишина и Пилюгина, в целом поддержал предложения по активизации работ по Луне, но к идеям форсирования работ по водородным и ядерным двигателем отнесся без всякого энтузиазма.

После встречи с Хрущевым никаких решений для оживления работ не последовало. ВПК и госкомитеты были озабочены реализацией программ Челомея, Янгеля и Макеева по серийному производству боевых ракет и подготовкой к летным испытаниям УР-500. Что касается ОКБ-1, то все внимание аппарата ВПК и Госкомитета по оборонной технике было направлено на обеспечение пуска трехместного корабля «Восход» и выяснение причин потока аварий четырехступенчатой 8К78. В самом деле, как может реагировать высокопоставленный чиновник на жалобы о недостаточном финансировании программы отдаленной по времени лунной экспедиции, если у этого сильно настырного главного конструктора подряд идут четыре аварии: 21 марта, 27 марта, 2 апреля и 20 апреля — при пусках автоматических станций к Венере и для мягкой посадки автоматов на Луну.