Глава 14 ДОС № 1

Глава 14

ДОС № 1

Сферой деятельности заместителей главного конструктора были также неформальные обсуждения в кабинетах Кремля, ЦК и министерствах технической политики по наиболее актуальным проблемам. Для начала полагалось выслушать, какие мы все нехорошие, как много у нас сорванных сроков, в умах нет ясности, в планах — многотемность, в проектах нет перспективы и целеустремленности, на испытаниях — дисциплины, к смежникам не хватает требовательности и, вообще, все наши работы провалены.

Работники аппарата, если в их кабинете не было посторонних, позволяли себе высказывать то, что они на самом деле думали о поведении главного конструктора Мишина или генерального — Челомея. Иногда они намекали, что удивляются нашему долготерпению по поводу вражды между Мишиным и Глушко.

Когда такие разговоры раздражали, я прикидывался простачком и возражал:

— Зачем вы их критикуете заочно? Вы — власть, доложите более высокой власти, наведите порядок, если вам все ясно. Мне и, как я понимал, другим замам объясняли:

— В своем доме вы сами должны наводить порядок. Мы можем только помогать. Управдом должен обеспечить работу мусоропровода, но убирать квартиру должна хозяйка.

Посещение высоких кабинетов удовлетворяет, с одной стороны, чувство тщеславия — «я причислен к немногим людям, которых сюда приглашают», а с другой стороны, испытываешь некий дискомфорт от чувства своей второсортности по сравнению с заседающей здесь элитой. Аппарат признает твой талант, высокие ученые и прочие звания, но дает тебе почувствовать, даже при самой радушной встрече, что он, аппарат, все-таки стоит над тобой.

Новый 1971 год был богат совещаниями, на которых снова обсуждались пути развития космонавтики. Готовилось совещание в ЦК по перспективам орбитальных станций и состоянии работ по H1. Мы предварительно собрались у Мишина для выработки платформы, с которой следует выступать. На «репетиции» я попытался сформулировать мысли, которые излагал минут тридцать, пока

Мишин меня не перебил: «Ты говоришь много правильного, но это для студентов. Устинову говорить такие истины бесполезно. Дядя Митя теперь уже не тот, что прежде».

Что же я успел сказать?

Вот что сохранилось в записной книжке:

«Более года мы работаем над созданием первых орбитальных долговременных станций. ДОС-1 в ближайшие дни будет отправлена на полигон, ДОС-2 прибывает в КИС для прохождения заводских испытаний. Более чем годовой опыт работы дает возможность сделать ряд важных выводов и предложений. После окончания работ над ДОСами № 1 и №2 мы должны сосредоточить усилия на следующем, более совершенном поколении станций. В сотрудничестве с филиалом ЦКБМ, институтом Иосифьяна, НИЦЭВТом, зеленоградским центром микроэлектроники, академической наукой, военными институтами и всей остальной кооперацией мы должны создать станцию, которая может выполнять основные задачи „Алмаза“ и в то же время проводить работы в интересах фундаментальной науки и народного хозяйства. Первое требование — работоспособность в космосе не менее одного года, малый расход рабочего тела при точной ориентации — пять-десять угловых минут в орбитальной системе и одна-две угловые секунды при точной ориентации по звездам.

Благодаря своей бескарданной системе точной ориентации и сверхточной стабилизации научных инструментов такая станция будет выполнять широкий спектр научных задач. Если мы создадим такую станцию в 1973-1974 годах, она будет использоваться для отработок в космосе основных систем будущей МКБС.

МКБС следует планировать на 1975-1976 годы. За 1971 год мы должны понять, что мы хотим от МКБС. ДОСы № 1, № 2, а затем № 3 дадут богатый опыт. Кардинальным вопросом будет проблема искусственной тяжести. Пока можно утверждать, что если человек сохраняет работоспособность в невесомости в течение 20-30 суток, то этого достаточно для обеспечения работоспособности станции. Надо ввести сменность экипажей. При хорошей подготовке на Земле 90% задач можно решать автоматическими или полуавтоматическими средствами. Я не вижу оборонных задач, требующих постоянного присутствия человека на орбите.

Другое дело — научные задачи. Вынос в космос большой и хорошо оснащенной лаборатории с квалифицированными учеными-исследователями может привести к фундаментальным открытиям, которые обеспечат приоритет нашей науки и, возможно, приведут к далеко идущим последствиям по использованию космического пространства.

В наше время трудно быть пророком по новым научным открытиям. Однако опыт истории науки учит, что недооценка возможности быстрого практического использования результатов фундаментальных исследований может привести к трагическим последствиям.

В 1933 году патриарх ядерной физики Резерфорд высмеял мысль о практическом использовании ядерной энергии. Это охладило пыл многих ученых. А всего через семь лет Эйнштейн в своем знаменитом письме к Рузвельту потребовал немедленно начать практические исследования в широких масштабах с целью создания атомной бомбы. Мир был спасен только потому, что ученые, доказавшие экспериментально возможность возникновения цепной реакции, бежали из фашистской Германии, Италии и Венгрии.

Спор о роли или преимуществах человека и автомата в космосе зачастую носит субъективный или схоластический характер. Намного дешевле на Луну отправлять автоматы на луноходах. Но даже «Луна-16», будь она три раза успешно повторена, не способна дать тех сведений и произвести те наблюдения, которыми человечество обогатилось после того, как с Луны вернулись шесть человек.

Очень велик и приоритетный политический фактор. Человек должен привыкать и учиться существовать в космосе, в новой для него среде. Никакие автоматы не способны были заменить людей на первой станции «Северный полюс-1» в 1937 году. После Великой Отечественной войны скептиков по освоению Арктики не осталось. Теперь мы гордимся достижениями в деле освоения Арктики.

Необходимо решить и проблему искусственной тяжести. Гораздо выгоднее воспользоваться естественным спутником — Луной и ее естественной тяжестью. На ней проводить длительные исследования в широком аспекте военных и научных проблем, вместо того чтобы ломать голову над конструкциями искусственной тяжести на МКБС. Мы накопили свой богатый опыт, но нельзя игнорировать и американский опыт. Пора вернуться к идеям долговременных лунных баз. Такая задача ставилась еще во времена Королева и записывалась в постановлениях ЦК КПСС и Совмина.

На лунную базу исследователей можно отправлять на два-три месяца, а может, и на полгода. Эта идея вполне реальна для современного уровня техники. Основная трудность, вероятно, будет не в создании самой базы, а в транспортной системе, в первую очередь, надежном носителе.

А что делать на Луне до этого?

Уже в 1972 году надо соединить программу Л3 с программами луноходов и создать проект «Лунная орбитальная станция — лунный корабль — луноходы». Для этого нужно преодолеть психологический барьер — соединить разные программы, разных главных, как мы поступали, соединив программы ДОСа, «Алмаза» и «Союза».

Можно начинать с беспилотных программ. Это будет даже проще и дешевле, чем высадить на Луну одного человека на пять-шесть часов, как того некоторые требуют, ссылаясь на старое постановление ЦК КПСС.

Нужно ли нам спешить высаживать человека на Луну? При неудаче будет политический провал. Техника для этого уже морально устарела, сил вложить в эту операцию потребуется еще много. Есть еще один фактор против такого слепого продолжения программы. У людей в коллективах потеряна целеустремленность. Мы не имели по Луне четко сформулированных целей и задач. ДОС создан в небывало короткие сроки не за счет экономического стимулирования, а за счет энтузиазма и целеустремленности коллективов. Нам удалось показать сотням, а может быть, и тысячам создающих достойные их творческого труда цели и задачи.

Для того чтобы снова занять ведущее положение в лунной программе, надо показать этим тысячам созидающих людей, что мы выбрали цели, ради которых стоит идти на оправданный риск, работать с энтузиазмом и единением, которого мы достигли в работах над ДОСами.

Почему ДОС был создан в такие немыслимо короткие сроки? Дело не только в том, что мы использовали системы, отработанные на кораблях 7К. Вы видели, как работали люди? Дело не в экономическом стимулировании и не в административном принуждении. Работали с великим энтузиазмом, как во время войны, как во времена «Востоков». Мы смели устоявшиеся за последние годы бюрократические стенки. Потерять этот замечательный опыт было бы непростительно! В финансовом отношении мы выиграли: сокращение времени — это всегда экономический выигрыш, если он идет не за счет наземных экспериментальных работ. Заставить людей так работать ради старой программы — высадки на Луну одного человека на пять-шесть часов — мы не сможем ни экономическим, ни моральным стимулированием.

Что касается престижа, то все предыдущие полеты, в первую очередь наши, а теперь и американские, показывают, что мир восхищается, если новая смелая цель достигается новыми надежными средствами. Можно ли перелететь океан на одномоторном одноместном самолете? Да, но Линдберг это уже совершил в 1925 году. Так зачем это повторять, если есть современные комфортабельные лайнеры? Ради нескольких строчек в газетах?

Надо в полной мере критически использовать опыт «Аполлонов». А мы уже потеряли по меньшей мере год, отказавшись от более эффективного варианта — экспедиции с целью создания базы».

Когда я перечитал свою будущую речь вслух, то понял, что в лучшем случае, даже если произносить ее скороговоркой, мне потребуется минут 40. Это совершенно нереально. Переделывать и сокращать все же не стал. Решил ориентироваться по месту. Всего сказать я не успел, мой полный заряд на программную речь так и остался неиспользованным.

Совещание Устинов снова собрал у себя в здании ЦК 15 февраля. Кабинет был заполнен до отказа. Устинов объявил, что мы собрались, чтобы рассмотреть ход работ по ДОСам и лунной экспедиции. Он заранее определил, что надо дать слово для отчета не главному конструктору ДОСа (такого формально пока не было), а, во избежание ревности между Мишиным и Челомеем, чтобы не предопределить кто из них будет главным конструктором, министру.

Афанасьев докладывал спокойно и серьезно:

— По первому ДОСу работы на заводе закончены, мы его отправляем на полигон, но есть еще ряд вопросов. Первый — не все благополучно с качеством. Второй — не закончены экспериментальные работы. До сих пор не закончена отработка системы обеспечения жизнедеятельности, не закончены виброиспытания системы исполнительных органов и тепловые. В конце марта по окончании экспериментов имеем возможность запустить станцию № 121. Станция № 122 в апреле будет передана в КИС в Подлипках. Для ДОСов № 3 и № 4 документация поступит в феврале — это по плану, а фактически мы ждем в апреле-мае. Должен сказать, что ДОС № 3 и № 4 — это не модернизированные станции, как нам объясняли конструкторы ранее, а новые. Уже проектируются № 5 и № 6. Это, безусловно, совсем новые станции.

Упомянув о совсем новых станциях, Афанасьев перевел ход совещания на главных конструкторов.

Здесь Устинов сказал:

— В подготовленной к нашему совещанию справке напоминаются сроки из постановления от 9 февраля 1970 года. Для № 1 и № 2 срок — четвертый квартал 1970 года. Для № 3 и № 4 — третий квартал 1971 года. На период 1971-1975 годов ежегодно предлагалось выпускать по две станции. Состояние дел, по-моему, архинеблагополучное, архиненормальное. Я считал, что мы остановимся на каком-то одном типе станции и будем его повторять. А вы желаете перерабатывать и менять документацию, чтобы все время находиться в состоянии отработки. Когда же летать и выполнять задачи? Не забывайте, что кроме ДОСов у нас реально ничего больше нет за душой. До Н1-Л3 и МКБС мы можем продержаться только на досовском направлении.

Мишин не вытерпел. Он не скрывал, что не поддерживает всю эту «затею с ДОСами».

— Работа по ДОСам № 2, № 3 и № 4 действительно идет плохо. На ЗИХе нельзя одновременно вести такое количество новых сложнейших объектов, да еще «Алмаз» в придачу. Не следует делать вид, что мы этого не понимаем. До сих пор нет документов ВПК, регламентирующих поставки на ДОСы № 3 и № 4. ЗИХ занят и «Алмазом». Но проект «Алмаза» по своей идеологии авантюрный. Надо объединить в единую станцию задачи ДОСа и «Алмаза» и делать ДОС-А.

После выступления Мишина поднялся шум. Устинов, пытаясь успокоить народ, предложил:

— Давайте определимся, и вы, здесь присутствующие, выскажитесь, что нам делать после ДОСов № 1 и № 2. Может быть, сразу ДОС-А или МКБС, или продолжить серию непрерывно изменяемых ДОСов? Четко определите позиции. Мишин, ты что предлагаешь?

— ДОС-А плюс МКБС.

— Черток?

— ДОС-А, а дальше подумать.

— Бушуев?

— Тоже ДОС-А и потом решать.

— Феоктистов?

— ДОС-А не нужен. Сразу МКБС.

— Бугайский?

— ДОС-А. Что такое МКБС, я не знаю.

Келдыш и Смирнов оба сказали, что не понимают, зачем нужен ДОС-А. Лучше сразу делать МКБС.

Мозжорин, когда до него дошла очередь, ответил как и подобало директору головного института:

— Голосованием такой вопрос мы не решим. Нужны серьезные исследования. Мы этим сейчас занимаемся.

Директор ЗИХа Рыжих уклонился от прямого ответа, но сказал, что ДОСы № 3 и № 4 на 95% — новые машины, очень серьезные по технологии. Корпусные детали в них будут сохранены не более чем на 40 %, а начинка — на 10%.

— Тем не менее, если мне дадут чертежи ДОСа № 3, — заявил он, — машину мы сделаем в этом году. Надо посоветоваться и определиться с «Алмазом» и транспортным кораблем снабжения. Документация досовская и алмазовская вместе трудно переваривается на рабочих местах. Завод в очень тяжелом положении, но мы стремимся делать ту и другую работы. Однако такое тяжелое сочетание не сулит ничего хорошего. Тут вмешался Бармин:

— Доработка старта потребуется под ДОС № 4. Это 3,5 миллиона рублей для криогенной техники. Нужно вопросы решать не в отрыве от реальной обстановки. «Алмаз» появится раньше, чем ДОС-А. Предпочтительный вариант: ДОСы № 1, № 2, № 3, № 4, ДОС-А — МКБС. Константин Петрович Феоктистов, как кулик из своего болота, заранее вынес приговор «Алмазу». А под «Алмаз» на 92-й площадке мы уже заканчиваем строительство роскошного трехэтажного бункера. Такого и у Гитлера не было. Если ДОС-А более перспективный, чем «Алмаз», здесь есть вопрос. И его надо рассмотреть серьезно. «Алмаз» состоит из двух кораблей. Надо сравнить две идеологические цепочки: одна — только из ДОСов, вторая — из ДОСов и «Алмазов».

— Я — не кулик, — возмутился Феоктистов, — а вы не забывайте, что на МКБС можно возложить все задачи «Алмаза».

— А что Министерство обороны думает? — спросил Устинов. Ответил Карась:

— Докладываю, что КИК и полигон для работы по ДОСу готовы. Однако необходимо учесть, что по требованиям конструкторов мы непрерывно переоборудуем старты. По ДОС-А у нас нет никаких материалов и оценку дать мы не можем. Ясно, что «Алмаз» и ДОС-А тянуть в параллель нельзя. «Алмаз» по срокам, безусловно, будет раньше. Надо сосредоточить все усилия на МКБС, сразу брать быка за рога. Пока нет МКБС, «Алмаз» должен летать: там все задумано под наши военные требования. МКБС хороша во время войны, «Алмаз» нам нужен раньше. Все должно быть разведано и исследовано. На «Алмазе» мы проверим роль человека. Ее нельзя умалять. Непосредственный доклад из космоса, отсев избыточной информации, оценка ситуации — это работа для человека.

Царев из аппарата ВПК тоже высказался против ДОС-А:

— В одном корпусе «Алмаза» нам предлагают пять модификаций, пять систем управления! Это разврат! Нашей генеральной линией должна быть МКБС.

Тюлин:

— ДОСы № 3 и № 4 надо доводить до конца, есть задел, иначе будет провал. ДОСы № 5 и № 6 или ДОС-А — этот вопрос проработан недостаточно. Материалы будут только в мае, а МКБС вообще глубоко не проработана. Там много фантастики. Думаю, что когда появятся сопоставимые материалы, то мы решим вопрос в пользу МКБС. В американских материалах вопрос о МКБС спорен. Надо прежде всего очертить круг задач и посмотреть, во что выливается их решение. Мы должны решить вопрос о транспортных кораблях. До сих пор никто ничего не делает по многоразовым транспортным кораблям. Надо быстро организовать научно-исследовательские работы во главе с ЦНИИМашем, заставить работать ЦАГИ и НИИАП. Без МАПа мы эту проблему не решим.

Келдыш слушал всех не перебивая и как будто дремал. Наконец он решил, что пора заканчивать споры, и говорил так долго, что стало ясно: он в «полудреме» выслушал, запомнил и проработал все выступления.

— С орбитальными станциями у нас сложилось критическое положение. «Алмаз» «зарядили» лет пять назад. Потом потребовалось разделить его на первый и второй этапы. Сегодня мы имеем шесть разных орбитальных станций: «Алмаз» первого этапа, «Алмаз» второго этапа, ДОСы № 1 и № 2, № 3 и № 4, — ДОС-А и МКБС. Нереально пропустить через разработку, завод и летные испытания такое количество разных станций. ДОС-А выплыл неожиданно. Мы договорились с Леонидом Васильевичем ДОСы № 5 и № 6 вообще не делать. Теперь этот вопрос снова пересматривается. Хватит нам ДОСов № 3 и № 4 в 1973 году.

Зачем нужен ДОС-А? Если вы хотите заменить «Алмаз», тогда давайте делать ДОС-А.

Полна противоречий наша жизнь. Было сказано, что МКБС будет в 1973 году. Но систему управления в эти сроки сделать нельзя. Теперь аргументируют чем-то другим, что сделать якобы можно. Говорят, что ДОС-А имеет ту же систему. Сроки ДОС-А и МКБС очень близки.

Мы мыслим МКБС как экспериментальную станцию. Черток мне говорил, что хотел отработать ее системы на ДОС-А. Наши позиции должны быть ясно очерчены.

На все служебные системы американцы создают автоматы. Орбитальная станция — это экспериментальная лаборатория. В этом смысле она должна быть очень гибкой и большой. Мы можем сделать упор на МКБС, если это будет в 1973 году. Давайте сделаем этот рывок. Но мне кажется, что это нереально. Я не отрицаю «Алмаза», но два этапа «Алмаза» мне не понятны. Если военные считают, что им нужен «Алмаз» как разведчик, то зачем нужна какая-то половинчатая система? Надо делать один обитаемый разведчик. Мы не координируем работы конструкторов, и каждый делает свое, хочет протащить любой ценой только свое. Бьет это нас страшно. Я не хочу высказывать окончательную точку зрения. Не скрою, что склоняюсь к точке зрения Феоктистова: ДОСы № 1 и № 2, № 3 и № 4 и сразу МКБС. Только не надо думать, что из МКБС мы должны делать чудо. Надо выработать единый доклад

ЦК и ВПК по обитаемым станциям, иначе каждые две недели будут появляться новые точки зрения.

От выступления Леонида Смирнова после Устинова и Келдыша трудно было ожидать чего-либо им противоречащего. Формально именно ВПК являлась первым ответчиком за формирование космических планов страны. Смирнов сказал:

— Непонятно, почему возникли такие споры. Мы линию определили при составлении пятилетнего плана. Работы по ДОСам № 1 и № 2, № 3 и № 4 должны вестись без всяких колебаний и сомнений в полную силу. В пятилетке записаны по два ДОСа в каждом году. Надо на базе ДОСов № 3 и № 4 налаживать серийное производство. Давайте проводить эту четкую линию по ДОСам до конца. Совсем новый вопрос, по-моему, это МКБС. Стоит ли делать эскизный проект? Ранее было уже сказано, что МКБС — это главная линия пятилетки. Сейчас мы подвергаем это ревизии. ДОС-А не следует делать ни вместо, ни взамен. Какая дорожка к МКБС короче? Дорожка через ДОС-А к МКБС неблизкая. Пока твердо решаем делать ДОСы № 1 и № 2, № 3 и № 4. Может быть, в середине года, когда мы получим опыт полета ДОСа № 1, ситуация будет яснее. Тогда снова соберемся и, если потребуется, будем пересматривать решения.

Сербин имел возможность отмалчаться. Он был горячим сторонником «Алмаза», и выступать на таком явно «досовском» совещании ему было невыгодно. Тем не менее он выступил, правда, кроме обычной критики по поводу невыполнения прежних решений ЦК КПСС, ничего нового не сказал.

— Надо наконец навести порядок в этой мешанине. Есть решения ЦК, а МОМ допускает самовольство. ОКБ-1 и товарищ Мишин несут всякую мешанину, чтобы прикрыть свою бездеятельность. Совершенно сырой, совершенно неподготовленный вопрос выносится на уровень ЦК, чтобы объяснить срыв сроков по ДОСам № 3 и № 4. Такой метод недопустим. За два-три дня родили новые идеи и примчались сюда, чтобы внести смуту. Этим наносится большой ущерб нашей работе. Надо серьезно разобраться с «Алмазом». Нужны ли там два этапа? По ДОСам нам предлагают уже три этапа: № 1 и № 2, затем № 3 и № 4 и на закуску ДОС-А. Все это сваливают на ЗИХ. Когда же министр наведет порядок с загрузкой ЗИХа? «Алмаз» и ДОС там будут мешать друг другу. От МОМа до сих пор нет предложений. Надо дать небольшой срок для наведения порядка и доложить в ЦК. От Мишина надо потребовать, чтобы были документы, а не слова.

Мишину выступать после обвинений в бездеятельности и «всякой мешанине» было непросто. Тем более, что большинство участников знали о его отрицательном отношении к нашей инициативе по ДОСам.

— Я вынужден не согласиться с тем, что нас обвиняют в бездеятельности. Фактически первая орбитальная станция создана в исключительно короткие сроки. Это сложнейший космический аппарат, в котором установлено 980 приборов, проложено свыше 1000 кабелей, соединенных между собой и с приборами 4000 разъемами. Общая длина проводов, если их вытянуть в одну нитку, превышает 350 километров. Только бортовая кабельная сеть имеет массу 1300 килограммов. Все это построить, собрать, отладить и испытать за известный всем вам срок — невероятно трудная задача. Но люди работали и продолжают работать с исключительным энтузиазмом, и к ним никаких претензий предъявить нельзя. Создавать космические аппараты такой сложности в такие сроки — это задача исключительная еще и потому, что надо обеспечить их надежность. Вот поэтому я считаю, что создавать параллельно два серийных потока «Алмаза» и ДОСа не следует. Количество ДОСов надо ограничить первыми четырьмя и на этом их дальнейшее производство прекратить. Все задачи, которые мы ставим перед ДОСами, возложить на «Алмаз». Он должен решать и военные, и народнохозяйственные задачи. Мы со своей стороны готовы для «Алмаза» предоставить транспортные корабли 7К-Т с последующей их заменой на 7К-С, разрабатываемые по тактике-техническим требованиям Минобороны.

Для нас в ЦКБЭМ главной задачей должен быть МОК — многоцелевой орбитальный комплекс и его главная составная часть — МКБС. Вот на этом, на носителе для МКБС и на лунной задаче, и надо сосредоточить силы. Не надо забывать, что лунные корабли — это работа куда более ответственная, чем ДОСы. Нам предстоит летом этого года провести третий пуск H1. Если все пройдет хорошо, то все силы бросим на Луну. Прошу это учесть.

После выступления Мишина дискуссия грозила пойти по второму кругу. Устинов решил, что пора перейти к выдаче установочных директив и заканчивать бессистемные разговоры.

— Надо подводить итоги, опираясь не только на благие пожелания, но исходя из сложившейся обстановки и чувствуя перспективу. «Алмазы» уже на два года опаздывают. Это очень плохо. ДОС, как бы мы ни критиковали создателей, пошел. ДОС идет! Это всем ясно. Четыре ДОСа расписаны, надо планировать и дальше, по два в год. Эти ДОСы многое могут дать. Мы не имеем права относиться к ДОСам, как к текущей работе. Должен быть составлен не план свертывания, а план развития и обеспечения этих работ. Работа сложная, я согласен, но нельзя беспардонно относиться к срокам, как и не допустимо поверхностное отношение к отработке систем и подсистем. Я считаю, что мы обязаны и ДОСы делать, и «Алмаз», и МКБС.

Надо привлекать и другие организации, новые силы, но ни в коем случае не менять старые коллективы. Не забывайте, что есть еще проблема. Это аппараты многоразового применения. Это сложнейшая проблема. Решать эту задачу в виде некоей дополнительной нагрузки нельзя. У нас такими машинами пока занимаются считанные люди. А ведь такую задачу за один-два года не решить. Тут мы можем и приоритет потерять. Мы пока еще разговоры разговариваем, а американцы уже действуют. Наши КБ скрывают друг от друга свои работы строже, чем от иностранных разведок. Должен быть организован живой обмен информацией. Больше споров и дискуссий. Обмен опытом должен проводиться по принципу «ты — мне, я — тебе». Если мы все считаем, что МКБС нужен, так почему тянем волынку?

Срочно готовьте постановление. Но только с условием: все должно быть конкретно и сверхконкретно. В этом же постановлении должны быть завязаны и многоразовые, челночные корабли. Только покажите перспективу МКБС. Мне кажется, что вы все много о ней говорите, но не все еще продумано. Раньше чем нас агитировать, вы сами должны ощутить перспективу. Пора прекратить споры и оценить роль человека. Нельзя шарахаться в крайности: все решает человек или все решает автомат. Надо с максимальной степенью использовать возможности и человека, и автомата. Человека использовать не для соревнования с аппаратом по нажиманию кнопок, а для исследований, открытий, там, где нужны его эвристические способности, резервы мозга. Эти резервы мы в космосе пока не используем.

Первый ДОС мы пускаем в марте. Сразу надо приниматься за второй, вдохнуть жизнь в третий и четвертый. Это ясно, и по этому вопросу больше никаких дискуссий. За срыв сроков будет строжайший спрос.

Теперь по H1. Сегодня уже нет времени для детального обсуждения. Кроме лунной экспедиции мы намечаем на этом носителе выводить и МКБС. У меня сложилось впечатление, что мы тут спорим, галдим, а Н1 идет стихийно, сама по себе. По H1 положение архиплохое, архитрудное. Но вместо того, чтобы в полную силу заниматься проблемами H1, вокруг нее создается какой-то вакуум. Имейте в виду: по ДОСам и МКБС необходимо немедленно готовить постановление с развертыванием перспектив, а по H1 скоро будем строго наказывать за полный провал не только лунной программы, но и всех работ, завязанных на эту ракету-носитель.

Я всех благодарю. Надеюсь, что последующие встречи будут у нас более результативными.

Совещание длилось четыре часа. Мы выходили на погрузившуюся в сумерки Старую площадь и разыскивали заждавшиеся нас машины. С Бушуевым и Охапкиным мы приехали на одной машине, собрались уже рассаживаться в ней, когда к нам подошел Мишин. Он обратился к Бушуеву и ко мне:

— Это все ваши штучки! Все смешать в одну кучу. Но подождите, скоро все разложим по полочкам!

Слухи об историческом для ДОСов совещании в ЦК быстро распространились по всем КБ и заводам, МОМу и смежным министерствам. По закону «сохранения внимания» ослабилось внимание среднего звена аппарата к Н1-Л3.

В нашем коллективе почти все ведущие специалисты знали об отрицательном отношении Мишина к досовской тематике. Тем не менее волна энтузиазма по созданию первых ДОСов не спадала. Основные заботы — подготовка к пуску нашей первой орбитальной станции — в марте переместились с ЗИХа и ЗЭМа на «техничку» «двойки» Байконура, который все мы по-прежнему упорно называли полигоном. Параллельно с подготовкой ДОСа шла подготовка транспортного пилотируемого корабля 7К-Т №31, которому предстояло получить при выходе в космос наименование «Союз-10». На заседании ВПК был утвержден первый экипаж орбитальной станции: Владимир Шаталов, Алексей Елисеев и Николай Рукавишников. Компетентность каждого из них не вызывала ни у кого из нас никаких сомнений.

Испытания ДОСа № 1 начались на «двойке» в новом монтажно-испытательном корпусе, который в отличие от старого назывался МИК КО — космических объектов. В старом МИКе сохранилась подготовка ракет-носителей и транспортных кораблей.

Юрий Семенов — ведущий конструктор по ДОСам — четко организовал работу по контролю за устранением всех замечаний, которые возникали при испытаниях ДОСа № 1 и начали вновь появляться в КИСе, куда был доставлен ДОС № 2. На оперативных совещаниях, когда речь заходила о дефиците, задержках поставок, он настаивал на четкой фиксации и отчетности по любой мелочи, «до гвоздя!» Даже когда таких «гвоздей» сотни, необходимо разбираться с каждым в отдельности. Со стороны Бугайского ведущим конструктором был Владимир Палло. Мы обычно в разговорах для краткости именовали организации по фамилии руководителя или месту расположения. Так сложился специфический жаргон:

ЦКБЭМ — Подлипки — Мишин;

ЦКБМ — Реутов — Челомей;

Филиал ЦКБМ — Фили — Бугайский;

Завод им. М.В. Хруничева — ЗИХ — Фили — Рыжих;

ЗЭМ — Подлипки — Ключарев.

В разговорах употреблялось одно из возможных наименований, а в переписке обычно предприятия скрывались за номером «почтового ящика». Так, например, ЦКБЭМ именовали п/я В-2572.

После совещания в ЦК я выкроил время и собрал своих товарищей. Несмотря на то, что о подобного рода совещаниях «на самом верху» не положено широко информировать, я считал, что мои товарищи по работе должны не пользоваться слухами, а получать информацию из первоисточника. Когда я закончил часовой рассказ о четырехчасовом заседании, Юрасов прокомментировал:

— «Смешались в кучу кони, люди…»

— А как там дальше у Лермонтова? — спросил кто-то.

— «И залпы тысячи орудий слились в протяжный вой».

— Вот-вот, это я и хотел напомнить. Только выть будем мы, — это острил обычно осторожный Сосновик.

Никого из собравшихся нельзя было обвинить в скептицизме или равнодушии. Успехи воспринимались с нескрываемой радостью, а от неудач никогда ни у кого руки не опускались.

— Каждому из вас, — резюмировал я, — надо тщательно распределить силы, так чтобы обеспечить бесперебойную работу на полигоне по подготовке первого ДОСа и не допускать срыва работ на заводах по второму ДОСу и последующим кораблям.

— А что же вы молчите о Н1-Л3? В ЦК после «Аполлона-14» Луну решили больше не тревожить? Мы полным ходом модернизируем серию приборов КОРДа на приборном заводе чужого министерства. Это не игрушки, — поинтересовался Зверев.

Его отдел обеспечивал документацией и курировал производство приборов КОРДа для H1 на Загорском оптико-механическом заводе. На каждую H1 вместе с резервом ЗОМЗ поставлял 50 сложных электронных приборов. Министерство оборонной промышленности, которому подчинялся ЗОМЗ, чтобы не быть в долгу, утвердило ему до конца 1971 года план, который обеспечивал ракеты-носители H1 до № 10 включительно этими приборами. Аналогичные заделы были и на других серийных заводах.

— Серийные заводы наших шуток не понимают, — поддержал Зверева Чижиков, у которого были аналогичные заботы на Уфимском и Киевском приборостроительных заводах.

— Башкин со Зворыкиным опять меняют свои блоки управления сближением, блоки датчиков угловых скоростей и блоки включения двигателей причаливания и ориентации. Мы уже счет потеряли изменениям. Пусть они сами отправляются на заводы, а то уедут на полигон, а мы не знаем, как рабочим в глаза смотреть. Один прибор по 20 раз дорабатываем и перепаиваем так, что военпред отказывается принимать. В карповских электрических «сундуках» тоже постоянные перепайки. Когда это кончится?

Подобные «сведения счетов», иногда очень горячие, вспыхивали у меня в кабинете, когда вместе собирались идейные разработчики и конструкторы, которые превращали идею в виде электрической схемы в рабочую документацию для производства.

После очень горячих разговоров обычно принимались решения о методах доработки и формулировки о причинах изменений, с тем чтобы «сор из своей приборной избы» «наверх» и особенно в парткомы не выносить.

Я пытаюсь далее изложить эпизоды из череды событий, во многом определивших путь, по которому в дальнейшем пошла наша космонавтика.

Ясным теплым утром 5 апреля 1971 года в 7 часов 30 минут мы с Бушуевым выехали с улицы Королева в свой фирменный аэропорт «Внуково-3». У цветочного магазина на проспекте Мира подобрали только что приехавшего из Ленинграда Евгения Юревича. К нам в машину он перетащил из такси зеленый ящик с запасными приборами для аварийной рентгеновской системы (АРС). Это была совсем новая рентгеновская система для помощи космонавтам при управлении «активным» кораблем в процессе ручного сближения. Рентгеновские лучи в данном случае служили не для анализа, а использовались для измерения параметров относительного положения на участке причаливания.

На аэродроме у служебного здания уже собрались почти все главные, которым необходимо было присутствовать на Госкомиссии. В 9 часов 10 минут наш Ил-18 взлетел. В переднем салоне расположились Керимов, Бушуев, Щеулов, Бугайский, Северин и я. Юревич устроился в общем салоне, чтобы «выспаться без начальства». Теперь можно расслабиться и любоваться землей с безоблачного неба. Внизу — типичный апрельский вид. Черные поля со сбегающими в балки и овраги белыми пятнами еще не растаявшего снега. Между голых деревьев черного леса просвечивается потемневший снег. За Уральском почему-то в степях снега оказывается гораздо больше, чем в Подмосковье.

Командир авиаотряда Хвастунов для пассажиров переднего салона ввел обязательную церемонию — чай с печеньем. Через три часа полета прильнули к иллюминаторам, чтобы полюбоваться Аральским морем. В заливах под ярким солнцем сверкает ослепительно белый лед. На середине моря льда уже нет. Ярко-голубая поверхность чистой воды не потревожена ветром. В дельте Сырдарьи мутные потоки вливаются в эту чистую голубизну.

Я оторвал попутчиков от созерцания тогда еще живого Арала, чтобы показать экспресс-информацию ТАСС об американском проекте большой орбитальной станции. Американцы больше двух лет вели проектные работы, втянув в них не только центры НАСА, но и многие частные фирмы, однако не спешили с реализацией. Они считали, что идея должна пройти всестороннюю научную к конструкторскую оценку, прежде чем принимать решения о строительстве станции. По отзывам американских ученых, все представленные проекты требовали очень больших вложений, при этом содержали много неясного. Ни военные, ни ученые, ни экономисты не могли привести убедительных доводов, доказывающих необходимость создания большой станции.

Северин прокомментировал мое сообщение: «Мы потому и обогнали американцев, что им всегда что-нибудь неясно. У нас неясностей в принципе быть не должно. А если они и возникнут, мы тут же получим разъясняющие указания».

Все понимающе заулыбались.

В Тюратаме наш самолет очень мягко «притерся» к посадочной полосе. На аэродроме я вспомнил слова Леонида Воскресенского. Когда мы с ним прилетали на полигон, он обычно говорил: «Вот мы и дома».

Здесь, «дома», я не был со времен подготовки «Союза-9» для рекордного полета Андрияна Николаева и Виталия Севастьянова.

6 апреля состоялось совещание технического руководства по итогам подготовки ДОСа № 1, который официально именуется 17К № 121, и кораблям 11Ф615А8, которые по другой индексации называются 7К-Т №31 и 7К-Т №32. В будущем для открытых публикаций — «Союз-10» и «Союз-11».

Совещание открывает и ведет Шабаров. Ведущие конструкторы Юрий Семенов — от Подлипок — и Владимир Палло — от Филей — докладывают о ходе работ по подготовке всех трех объектов. От воинской части полигона комментарии дает заместитель начальника первого управления полковник Владимир Булулуков.

На полигоне первое, королевское, управление после гибели Евгения Осташева в течение девяти лет возглавлял Анатолий Кириллов. В 1967 году он был переведен на «десятку» заместителем начальника полигона Александра Курушина и вскоре получил звание генерал-майора. Начальником первого управления стал бывший заместитель Кириллова полковник Владимир Патрушев, а его заместителем — полковник Владимир Булулуков. В 1975 году Патрушева перевели в ГУКОС и начальником первого управления стал Булулуков.

По ДОСу уже разобрали 182 замечания. Из них 10 допущено, 20 еще находятся в стадии устранения, остальные закрыты доработками или заменой приборов. В целом все более-менее благополучно. Через сутки можно ДОС допустить к заправке.

График дальнейших работ с учетом транспортировки на вторую техническую позицию для стыковки с ракетой-носителем мы можем планировать, ориентируясь на пуск 19 апреля 1971 года.

Корабли № 31 и № 32 в хорошем состоянии. 31-й может быть подан под заправку с тем, чтобы в день запуска ДОСа космический корабль был состыкован с ракетой-носителем и готов к пуску 22 апреля.

Юрий Семенов и Владимир Палло предъявили претензии к смежникам, затягивающим выдачу окончательных заключений. Проблема своевременного оформления заключений перед пуском любого космического объекта во все времена космической эры, вплоть до девяностых годов, была крайне острой. Ведущие конструкторы головных организаций выдергивали из каждого участника программы заключения, допускающие в полет буквально «каждый гвоздь». Если этот «гвоздь» получал замечание в процессе подготовки на заводе или на полигоне, соответствующий главный конструктор вместе с заводом-изготовителем должен был предъявить согласованное с военпредами новое заключение, в энный раз подтверждающее допуск к полету с объяснением причин замечания и описанием проведенных по этому замечанию мероприятий.

После официальной части совещания долго договаривались, какие из замечаний стоит выносить на Госкомиссию.

9 апреля 1971 года Керимов открыл заседание Госкомиссии. Булулуков первым докладывал итоги испытаний станции 17К. По количеству замечании лидировала наша система ориентации и управления движением (СОУД). Второе место заняла система дальней радиосвязи (ДРС).

Весь цикл на «двойке» занял 36 суток. Первым прибором, который заменили, была вычислительная машина «Салют», которую надлежало использовать для экспериментов по навигации. Всего было 205 замечаний, из которых 27 относились к наземному испытательному оборудованию, 145 были устранены, а остальные допущены. После доклада Булулукова, в котором он детально останавливался на заранее согласованных замечаниях, стали отчитываться ответственные представители систем разработчиков. Первым выступил Башкин. Он отчитался за СОУД. По системе «Игла» Мнацаканян, расплываясь в улыбке, доложил, что на этот раз замечаний нет.

— Такого быть не может! — выкрикнул кто-то с места, вызвав всеобщий смех.

Георгий Геонджан отчитался за приборы фирмы Кузнецова. Струнному акселерометру почему-то мешает солнечный датчик. Решили вместе их не включать, а с ДОСа № 2 «найти причину и устранить».

Анатолий Азаров бодро доложил, что все оптические датчики допущены без замечаний.

— А если кому-либо мешают, то сами виноваты, что не отработали простейшую защиту от помех.

Евгений Юревич пытался рассказать о работах, которые были проведены по повышению надежности гамма-высотомера «Кактус» для мягкой посадки и о перспективах АРСа, но его перебил Керимов.

— Замечания есть?

— Нет.

— Спасибо, садитесь.

— По преобразователям тока прошу высказаться товарища Шеминова.

— Допущены, замечаний нет.

— Первичные источники тока — аккумуляторы. Кто докладывает?

— Институт источников тока, Теньковцев. Замечании нет.

Совсем по-другому обращался председатель к главным конструкторам.

— Владислав Николаевич Богомолов, по системе корректирующей двигательной установки.

— Замечаний нет. Допущена к полету.

— Иван Иванович Картуков, у вас, как обычно, все в порядке?

— Пороховые двигатели САС и мягкой посадки допускаются.

— Товарищ Галин.

— Бортовой радиокомплекс имел замечания, которые допущены, а по отказам заменены приборы, заключения выданы. ДРС допускается к полету.

— Система «Заря» — Владимир Исаакович Мещеряков.

— Замечаний нет, допускается.

— Товарищ Солодов от ОКБ МЭИ.

— Аппаратура радиодальнометрии допущена, замечаний нет.

— Петр Федорович Брацлавец.

— По телевизионной системе «Кречет» замечаний нет. Допускается.

— Гай Ильич, а вы что нам скажете?

Улыбающийся Северин перечислил все разработки:

— Ассенизационные устройства, кресла, неприкосновенный аварийный запас, регенератор «Колос», костюмы космонавтов — все допущено!

— Пульты космонавтов — Сергей Григорьевич Даревский.

— Допущены, замечаний нет.

— Кто дает заключение по научной аппаратуре? — спросил Керимов, не найдя фамилии в лежащем перед ним списке.

— А, вот нашел — товарищ Новиков, Юлиан Васильевич.

— Допускается к полету, — следовал трафаретный ответ.

После частных докладов последовали обобщающие.

Я доложил о всем бортовом комплексе управления, электрооборудования, системе питания, новом стыковочном агрегате и антенно-фидерных устройствах (АФУ), заверив, что все проверено, отписано и допускается к летно-конструкторским испытаниям.

То же сделал Бушуев по системам жизнеобеспечения, терморегулирования и конструкции космического корабля.

Бугайский Виктор Никифорович допустил конструкцию ДОСа.

Представитель нашего Куйбышевского филиала Михаил Федорович Шум доложил о допуске ракеты-носителя 11К511У. Такой индекс имела заслуженная и много раз модифицированная трехступенчатая «семерка».

Затем выступил районный инженер-полковник Исаакян Александр Ваганович — начальник головной военной приемки.

Заместитель Челомея Дмитрий Алексеевич Полухин доложил о готовности ракеты-носителя УР-500К, которая в официальных документах именовалась 8К82К № 254.

Всего собралось на Госкомиссии 130 человек. Из них докладывали о готовности космических кораблей и ДОСа 35 человек. Затем последовали доклады о готовности командно-измерительного комплекса, стартовых позиций, медицинской службы и службы радиационной безопасности.

Шабаров выступил с предложением разрешить заправку ДОСа и космического корабля 7К-Т №31. Начальник первого управления полигона полковник Патрушев доложил график работ, который определял пуск первой орбитальной станции 19 апреля и пилотируемого корабля 23 апреля 1971 года, «если на борту ДОСа (изделие 17К) не будет к тому противопоказаний».

Керимов назначил следующее заседание Госкомиссии на 92-й, челомеевской, площадке для решения вопроса о вывозе на старт ракеты-носителя с пристыкованной станцией 17К.

Несмотря на бодрый доклад моя записная книжка была дополнена перечнем ошибок и «недоумок», за которые я поклялся сам себе по возвращении в Москву виновных «приложить носом об стол». Основные замечания касались взаимных помех систем. Не было времени и опыта отработки электромагнитной совместимости. Вильницкий и технологи завода, проделав героическую работу по созданию нового стыковочного агрегата, не подумали о его наземной защите от пыли, грязи и возможных повреждений при наземной подготовке корабля. Никакой техники безопасности, никакой защиты «от дурака»!

— Где гарантия, что чистейшие зеркальные плоскости, которые должны после стыковки образовать герметичный туннель, не будут повреждены при надевании обтекателя, а еще страшнее — при его отстреле на активном участке? И в приемный конус налетят черт знает какие ошметки, — кричал я по ВЧ-связи Вильницкому, который покорно меня выслушал, а потом попросил, чтобы его представители денно и нощно следили за девственной чистотой стыковочных плоскостей и целостностью резинового уплотнения.

За ужином встретился с Дорофеевым, который приехал из большого МИКа, где, наконец, начались испытания H1 № 6Л.

— Совсем нас забыли, — пожаловался он. — Приезжайте и посмотрите на блок «А» изнутри. Не узнаете. Кабельные стволы переложили и замотали так, что никакой пожар им теперь не страшен. Приборы перетащили, где могли, подальше от взрывоопасных ТНА. Высокое начальство нас теперь не торопит. По всем расчетам мы в июле к пуску будем готовы. Работать будем с левого старта. Правый до сих пор в ремонте.

— А у нас, — похвастался я, — даже по «Игле» замечаний на Госкомиссии не оказалось, тьфу, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить! — И я постучал по столу, накрытому белой скатертью. Стучать положено в таких случаях по дереву, а этот стол, как я потом выяснил, был облицован пластиком.

Поздним вечером только успел заснуть, как меня разбудил телефон. Звонил Сосновик.

— У нас с Башкиным срочная необходимость доложить о ЧП.

— Где ЧП?

— На 31 -м корабле.

— Этого еще не хватало. Приходите.

В течение тридцати минут в номере гостиницы разбирали ЧП, которое якобы случилось еще на заводе, но осознали опасность только сегодня и то случайно.

В электрической схеме системы управления спуском (СУС) находится дистанционный переключатель (ДП). Он имеет две обмотки: включающую и отбойную. При подаче питания на включающую основные контакты замыкаются, запитывая схему «баллистический спуск». При этом одновременно разрывается цепь питания включающей обмотки во избежание перегрева. При команде «отбой» контакты разрывают цепи аварийного баллистического спуска и восстанавливается схема управляемого спуска. При нормальном полете всегда выбран «управляемый спуск». Поэтому дистанционный переключатель отбит. Но при команде «САС» выбирается режим «баллистический спуск» и на включающую обмотку поступает команда от системы аварийного спасения. Эта же команда при наземных испытаниях идет от имитатора ракеты-носителя. При испытаниях на заводе и технической позиции эта команда давалась неоднократно. Однако по логике дальнейшей работы при имитации отделения космического корабля от ракеты-носителя дается «отбойная» команда на управляемый спуск. В эту, казалось бы, нехитрую логику впутались другие команды так, что при испытаниях обе обмотки ДП длительное время запитывались одновременно. Техническими условиями на ДП это запрещено категорически. По сведениям, поступившим от разработчиков завода «Машиноаппарат», где главным конструктором был Катков, обмотки ДП через пять секунд перегреваются до появления дыма, а через десять — перегорают.

— Но ведь при испытаниях этот ДП работал, замечаний не было и никто о дыме не докладывал, — пытался возражать я.