Переговоры

Переговоры

Но взять Ахульго не удавалось, и Граббе пошел на переговоры, которые предложил Шамиль. Имам надеялся выиграть время и повторить успех переговоров с Фезе.

На этот раз для встречи с Шамилем отрядили генерала Пулло. Условия Граббе больше походили на ультиматум, главным пунктом которого были выдача в аманаты старшего сына Шамиля — восьмилетнего Джамалуддина — и выход имама из Ахульго. В обмен на это Граббе гарантировал имаму и его сподвижникам жизнь, неприкосновенность семей и имущества и обещал вернуться на равнину.

Шамиль отверг предложенные условия. И 17 августа Граббе вновь пошел на штурм.

Битве за Ахульго не было видно конца. Разрушенные днем укрепления горцы заново возводили ночью. Женщины надевали мужскую одежду, чтобы казалось, что в Ахульго еще много защитников, а порой и дрались наравне с мужчинами. Шамиль, казалось, держался из последних сил, но силы Граббе тоже были на исходе. И тем и другим не хватало продовольствия и боеприпасов. И тех и других косили болезни. И все до крайней степени устали.

Как писали очевидцы, гора содрогалась от взрывов, а изнуренные блокадой горцы, будто ища в смерти спасения от бесконечного ужаса, решались на самые отчаянные предприятия. И даже сам Шамиль выходил молиться на открытое место или просто подолгу сидел там с сыном на коленях, ожидая пули как избавления.

Затянувшееся противостояние и неопределенность создавшегося положения побудили стороны вновь начать переговоры.

Шамиль решился выдать Граббе своего сына, надеясь, что это остановит кровопролитие. Объясняя свое решение сподвижникам, он ссылался на Пророка Мусу (Моисея), которому Бог определил расти во власти фараона.

Однако Граббе не удовлетворился получением заложника, не отошел от Ахульго и потребовал к себе самого Шамиля.

Новая встреча Шамиля с Пулло проходила в виду обеих сторон, на нейтральной территории. Аль-Карахи, секретарь Шамиля, свидетельствовал в своей хронике:

«Для придания большого вида и многочисленности были выведены все домочадцы и „камили“ [12]. Женщины были одеты в мужскую одежду, опоясаны шашками, вооружены и в чалмах.

Когда русские увидели эти ряды женщин, то чаландар [13] спросил Юнуса: „Кто это такие, которых мы не видели до сих пор?“ — „Истинно этот холм наполнен людьми точно так же, как ваши палатки наполнены солдатами“,— ответил Юнус. Но тот, увидев некоторых в шапках без чалмы, спросил вновь: „Но среди них есть наши люди, не мюриды?“ Юнус сказал: „Они из наших рядов, ибо у нас мюрид тот, кто повинуется Аллаху всевышнему и соблюдает его религию, а не тот, кто [только] носит чалму“».

При желании Пулло мог захватить Шамиля, так как перевес сил был на его стороне. Опасаясь вероломства, Шамиль сел на край сюртука Пулло, чтобы в случае необходимости не дать ему встать первым и нанести генералу упреждающий удар. Речь Пулло сводилась к тому, что решать судьбу Шамиля и всей кампании может только сам Граббе и для окончательного утверждения условий перемирия Шамилю непременно следует явиться в лагерь командующего.

Шамиль готов был броситься на генерала, который, отняв у него сына, заманивал в ловушку и его самого, вместо того чтобы выполнить прежние условия и покинуть горы. Но тут один из мюридов Шамиля — Хусейн — спас положение, пропев призыв к полуденной молитве, хотя время ее еще не наступило. Шамиль сказал Пулло: «После призыва на молитву разговоров не бывает» и вернулся в Ахульго.

Граббе еще несколько раз пытался добиться выхода Шамиля, посылая к нему его помощника Юнуса, который находился с юным заложником Джамалуддином. Юнус уходил и возвращался, пока не последовал решительный отказ Шамиля. «Он вам не верит,— сообщил Юнус.— Вы взяли у него сына, обещая заключить мир и отвести войска, но этого не сделали».