Глава XLIII. МАЗЕПА

Глава XLIII. МАЗЕПА

Апостол. Козаки в Курляндии. Гетман выступил в поход. Замоец. Сдача его. Украинцов. Письма Мазепы. Посылка в Гродно Скоропадского. Трещинский. Вольский. Письма Мазепы к Государю. Инструкция Вольскому. Начало измены. Гыбель Мировича и Миклашевского.

Война с Швециею продолжалась, и Малороссияне не переставали в ней участвовать; Апостол служил под командою Бранта, с которым, как писал он к Мазепе, мило и жить и умирать. Разсеял семьсот шестьдесят Шведов под Варшавою, взял в плен триста, способствовал в отобрании Варшавы от Генерала Горна. Потом перешел вместе с Мировичем под команду Паткуля. Обращение последнего с козаками заставило их самовольно возвратиться в Украйну. Оправдывая свой поступок, Мирович писал к Гетману, что, кроме голода и холода, его понудил сам Паткуль домой идти. Сперва начал он отбирать лошадей у Товарищества, потом стал учить их пешему строю по-Немецки, бил палками непонятливых, и даже некоторым угрожал смертною казнию; но Мазепа не внял оправданию, и мы увидим как отомстил Мировичу.

В следующем году полки Прилуцкий и Киевский участвовали в изгнании Шведов из Курляндии; при них был родной племянник Мазепы — Войнаровский. Наконец в Июне месяце, Мазепа переправился за Случь.

Обоз состоял из одиннадцати тысяч возов; провианта было на полгода; лошадей полтораста тысяч; посевы изчезали на пути ополчения; Польское шляхетство несло убытки неизчислимые; оно роптало, жаловалось и, наконец, начало грозить Посполитым рушеньем. Мазепа писал к Головину: «я уже доказывал Шляхетству, что столь великое войско не может, без, ущербу для обывателей, пройти страну; но Поляки грозят и, не имея ни откуда помощи, я нахожусь в крайней опасности, как агнец среди волков»…. Агнец с великим войском, и волки невооруженные, обиженные. Пусть судят читатели.

Дело состояло в том, что к неизбежному раззорению края при переходе союзного войска, Мазепа прибавил, собственно от себя, раззорение вельмож партии Станислава, и наложил дань на жителей Збаража и Брод. И все это в свою пользу. Воеводство Волынское прислало к нему уверения в преданности Августу. Наш Посол Долгорукий и Коронный Подканцлер просили его не вступать в Волынию; он обошел болота и реки, стал в Русском воеводстве, и чтоб отдалить от себя подозрения в хищничестве, писал кт Головину, что он агнец меж волками. Из-под Зборова выступил к Львову. В конце месяца был в Воеводстве Бельском; в половине Сентября вступил в Любельское, и начал неотступно вымаливать у Государя позволение открыть военные действия занятием Замосца. У Мазепы было тридцать тысяч войска и семдесят пушек, да при нем находился, в его повелении, Севский Воевода Семен Неплюев, с тремя полками пехотными Севскими, и с двумя Стрелецкими, всего пять тысяч человек и двадцать орудий. Томас Замойский был Коммендантом в крепости.

Гетман потребовал сдачи. Замойский отвчал: «если нас будут добывать, мы станем обороняться.» Гетман изготовился на приступ: Замойский немедленно сдался. У Мазепы было тридцать пять тысяч войска и девяносто пушек. Кто предписал условие сдачи? — Замойский.

Они состояли в следующих статьях: крепости состоять под главным начальством Господина Ордината Замойского; караулу быть общему; во всяком случае ссылаться не с Коммендантом, а с Господином Ординатом; гарнизону, в безопасное время от неприятеля, находиться в полном и единственном распоряжении Ордината; при поступлении в крепость, Гетман обязывается им выдать на месяц деньги для продовольствия; потом сему гарнизону довольствоваться из собственных доходов Ордината, почему все имения Замойских освобождаются от провиантов для армии, войсковых переходов и всяких податей; в случае неприятельского нападения на крепость и на владения Господина Ордината, ему оказано будет пособие; если имения его потерпят какое раззорение, Гетман обязан ему исходатайствовать у Государя пристойное награждение; наконец, Гетман употребит ходатайство, чтоб Господин Ординат получил осьмнадцать тысяч ефимков, издержанных им на содержание крепости»

Обвиняют Мазепу, что, умея давать советы, полезные государству и стране, им управляемой, будучи искусным министром, он не был воин. Говорят, что когда он вступил в Замоец с боем барабанным, то, окруженный трофеями, не покоился на лаврах, не приветствовал Козаков победителей, не разъезжал, подобно Хмельницкому, на гордом коне, ввиду рядов неприятельских; но сидел в палатке один, погруженный в думу, и мысли его изливались в письмах, и потому-то заключил такие невыгодные условия, — нет! — Мазепа был умен; он понимал, что с многочисленным войском может предписать уставы врагу малочисленному, побежденному. Как ему не понимать этого, когда и мы это все знаем. Но к нему в сердце заронилась уже мысль, и заронилась не теперь, давно. То была тайна, сохраненная в глубине скрытной души Иезуитского воспитанника, а здесь ему нужна была на будущее время дружба Замойского

Между тем советы его все были благи для России.

Каргопольский Наместник Емельян Украинцов приехал заняться с Турецкими Коммиссарами определением границ; Запорожцы не соглашались допустить Украинцова до размежевания; Гетман их усмирил. Головин спрашивал его мнения, Гетман написал к Украинцову; «хотя в порученном вашей милости деле и не нужен мой совет, ибо, по дарованному вам от Бога благоразумию вы в оном совершенно искусны и знаете все хитрости бусурманские, к тому же имеете Монарший указ; но совсем тем, по должности моей, предлагаю Вашей Вельможности стараться прежде всего получить от Турков письменное обнадеживание в нижеследующем: чтоб они впредь ничего не затевали противного мирным договорам; содержали бы в тайне совершившееся по их желанию межевое дело; и, во время настоящей с Шведами войны, удерживались, хоть на два года от постройки крепостей на землях Кизикерменской и Таванской. Впрочем все сие предаю Божией и Его Помазанника воле, а вашей милости благоразумному и попечительному старанию.»

Сколько ума, сколько ловкости, сколько любви к России и подобострастия к Петру!

Головин просил мнения насчет уступки Полякам западной Украйны.

«Изволили вы желать, чтоб я сообщил вам мое мнение об уступке Полякам сей стороны Украйны?» Писал к нему Мазепа. «Я во всех случаях, как и в нынешнем, полагаюсь на премудрую волю Великого Государя, однако ж предлагаю, что много есть препон и трудностей в исполнении сего. О чем подробно вам донесет Генеральный мой Асаул Иван Скоропадский, которого нарочно посылаю к Двору Монаршескому; главное же неудобство: близкое в таком случае соседство Поляков с Запорожцами и Крымом. Вы наверно памятуете, что, в договорах вечного мира России с Польшею, определено выслать обоюдных Коммиссаров, для окончательного размежевания на сей стороне Днепра городов: Канева, Черкас, Корсуня, Чигирина, Крылова и других с принадлежащими им землями. Города сии непременно должны оставаться за Великим Государем, ибо если они отойдут во владение Поляков, то, кроме многих других затруднений, все Малороссияне перейдут на сию сторону Днепра, избегая повинностей, особливо из порубежных полков: Переяславского, Лубенского и Миргородского, которых жители имеют многие старинные грунты и угодья на сей стороне, о чем тому же Асаулу приказал я словесно вам донести.»

Петр, Август и Головин были в Гродно, когда Скоропадский туда прибыл и донес последнему на словах, что козаки могут оборонять крепости, защищать обозы, но не годятся в открытом поле, в скорых и легких подъездах, будучи не строевыми и дурных имея лошадей; что одиннадцать козацких подъездов послано под Варшаву без успеха, благодаря непостоянству Поляков; наконец, по повелению Гетмана, просил он, чтоб Малороссийские войска действовали впредь вместе с Московскими, или чтоб к козакам придали тысячу драгунов и тысячу Саксонцев, вместо несведущих и неопытных полков Неплюева. Тогда же Гетман писал об условиях с Замойским что не мог с ним заключить желанной капитуляции, «он упорствовал и я принужден был согласиться на предложенные им статьи, чтоб только скорее ввести гарнизон в крепость, ибо и так, ожидая от него решения, много восприняли мы голода и холода, стоя под одним небом.»

Скоропадский, возвратясь, нашел Мазепу в Дубно. При нем было шесть тысяч козаков. Главное семнадцатитысячное войско было на зимних квартирах в земле Хелмской и в Бельзском Воеводстве. Жалуясь на недостаток в сене, соломе и хлебе, Мазепа писал: «Бог судит тех Королевских Министров, которые доносили Государю, а мне предлагали, чтоб моему войску зимовать в земле Хелмской и в Воеводстве Бельзском.» Лизогуб, Борухович и Танский пошли в Воеводство Спиское; они убили Воеводу, преданного Лещинскому, и отряд его разсеяли. В Дубно получил Мазепа через Скоропадского позволение, оставя козаков в Польше, возвратиться в Батурин, если здоровье мешает ему быть в походах. Такого позволения вовсе не желая, он отвечал, что хотя бы по слабости здоровья и по делам Украинским, весьма важным, ему и следовало возвратиться в Малороссию, но ничто не отторгнет его от службы Государевой.

Туда же приехал к нему из Крыма и родной племянник его, Гадячский Полковый Обозный Степан Трощинский, посыланный в 1704 году к Хану Хазы-Гирею. Гетман с Ханом были в несогласии: Трощинский их примирил; с ним прибыл Крымский Ага, который привез Гетману Ханскую грамоту, наполненную дружескими обнадеживаниями.

Но всего достойнее замечания было письмо Мазепы к Царю из-под Замостья, от тринадцатого Октября, и инструкция Вольскому.

«Пресветлейший, Самодержавнейший Царь, Государь мой Премилостивейший.»

«Уже то на Гетманском уряде моем четвертое на меня искушение, не так от диавола, как от враждебных недоброхотов, ненавидящих Вашему Величеству добра, покушающихся своими злохитрыми прелестьми искусити, а наипаче пременити мою, никогда же премененную к Вашему Величеству, подданскую верность и отторгнути меня с войском Запорожским от Высокодержавной Вашего Величества Руки. Первое: от покойного Короля Польского Яна III Собеского, который некакого шляхтича, именуемого Доморицкого, присылал ко мне с прелестными своими письмами, которого я того ж времени и письма те отослал в Приказ Малыя России. Второе: от Хана Крымского, который, в тот час, как я из Перекопа возвращался с Князем Васильем Голицыным и уже переправился чрез Конские воды, прислал ко мне одного пленника козака полку Полтавского, с коварственным письмом, возбуждая к тому, дабы я: или соединясь с ним, за десять только верст от обозов наших обретающимся, способствовал ему на рати Вашего Величества союзным ополчиться и устремиться, или от войск Ваших отступил и отлучился, не дая им ни единой помощи, чтоб он тем образом свободнее мог те Вашего Величества рати преодолети и в намерении своем поганском совершенство получити. Да и прочие безумные слова в том же своем письме предложил мне, которое я тогда ж вручил помянутому Князю Голицыну. Третие: от Донцов раскольщиков, именуемых Капитонов, от которых приезжал ко мне в Батурин Асаул тамошний Донской, преклоняя к о своему враждебному замыслу, дабы я с ним, утвердя междоусобный союз, ополчился на Вашу Державу Великороссийскую, обещая и обнадеживая прелестно: что Хан Крымский со всеми Ордами предстанет в помощь способственную, которого Донского Асаула отослал я тогда же для допросу к Москве, что все имеет быти в Приказе Малыя России записано. А ныне уже сие четвертое от Короля Шведского и от Короля Польского, беззаконно ныне в Варшаве коронованного, Лещинского, устремился на мою душу и не преоборимую подданскую верность искушение; которые, искушая меня своими факциями и злоковарными прелестьми, к себе преклонити прислали из Варшавы, в сих числех, в обозе ко мне некакого шляхтича, именуемого Вольского, которого я приказал распросити с пыткою; посылаю его рапросные речи ко Двору Вашего Величества, из которых совершеннее будет Ваше Величество известен, в чем он Вольский и от кого послан, и что ему, к прельщению моей непреодолимой подданской к Вам верности, поверено в тайне мне предложити; а его самого, Вольского, для того не посылаю, что ныне тем путем трудный и не безопасный проезд, опасаясь, дабы его кто с противной стороны у посланных моих нечаянно не отбил. И я, Гетман и верный Вашего Царского Величества подданный, по должности моей и обещанию моему……, Отцу Вашему, и Брату Вашему…… чрез весь век прежнего жития моего, верно и ни в чем не преткновенно, служил; также и ныне Вам…., по должной моей Гетманской верности, истинно работаю и яко до сих времен во всех тех искушениях и вражних прелестях, аки столб непоколебимый и аки адамант несокрушимый, пребыл я, так и сию мою малую службишку и подданску верность, в которой меня и ныне зломыслящих Вашего Царского Величества врагов коварство и злокозненная прелесть не могла умягчити, сокрушити, преклонити и преодолети, с собою самим повергаю Пресветлейшего Вашего Царского Величества маестату под Монаршеские стопы, под которых сению обретши себе доброе пристанище до последнего издыхания непременно пребываю и пр.

Вольскому Станислав дал следующие поручения:

1. Вразумить Господина Мазепу, что защищать Августа, значит — приготовлять гибель прав и вольностей Речи Посполитой; чего, вероятно, Мазепа не сделает, потому что и Королю даже известно какую любовь имел он всегда к своей отчизне.

2. Для переговоров с Господином Мазепою дана полная власть Бурковскому, но как это было бы долго, то прислан Вольский утвердить условия Гетмана с Королем Шведским, для того, чтоб этот не пошел войною на козаков.

3. Тотже Вольский объявит безсмертную славу, которую Господин Мазепа примет от успокоения отчизны своей; обещает все вольности, которые даст ему Величество и Речь Посполитая за освобождение из-под владения Русского и награду, какую он сам пожелает.

4. Что Вольский сделает, то будет внесено первой статьею при первом мирном договоре с Москвою.

5. Он должен донесть сколько нужно войска в Украйну и сколько Господин Мазепа его потребует.

6. Этак, кажется, скорее можно дело привести к успешному окончанию, нежели с помощью народного возстания, что весьма опасно. А тайными сношениями сам Господин Мазепа подаст способы к пользам Короля, Речи Посполитой и к выгодам своим собственным.

7. Просить разрешения на каждый пункт сколь возможно скорее.

Эти пункты, которые переслал Мазепа Государю и которые хранятся доныне в Коллежском Архиве, ничего решительно не доказывают; об условиях в их ничего не сказано; но очевидно, что приезд Вольского был прежде еще одобрен Мазепою. Для чего он немедленно объявил о том Государю? Для чего пыткою допрашивал Вольского? И это легко понять: послал он статьи инструкции в Москву, боясь доноса со стороны; но послал только такие, из которых Государь ничего узнать не мог. Что касается до пытки, ее не было; это ложь, в которой, однако ж, никто не мог уличить Гетмана, потому что пытка производилась тайно. А ясным доказательством лжи служит неприсылка Вольского в Москву, где б действительно его передали в застенок, и где б допросили о тайне, которая скоро сама обнаружится. К тому же как ничтожна изговорка Мазепы, по которой он не прислал Вольского: «путь ныне трудный, небезопасный, неприятели могут отбить его.» Сравнивая себя с столбом неодолимым, с адамантом несокрушимым, он уже был, в том нет сомнения, врагом Петра; предание говорит, что и самая вражда его с Палием началась за несогласие знаменитого Хвастовского Полковника возстать против Государя. «Палий, Палий, — говорит Гетман, — не изменишь ли ты мне.»? «3а что ж я тебе, Гетман Мазепа, стану изменять, когда ты будешь благое творить?»—«Я думаю, Палий, Москву уничтожить и сам хочу в Столице Царем царствовать.» — «Скорей ты будешь, Гетман Мазепа, у столба стоять, нежели царствовать.»— Так описывает этот разговор дума народная, разсказ того времени; она разливает странный свет на это полупонятное произшествие. И чего не могло зародиться в душе властолюбца, добившегося неблагодарностью, коварством, злодеяниями до сана Гетманского? От самовластного Гетмана обеих сторон Днепра до венца царственного, может быть, ему казался шаг не велик.

Его поступки доказывают, что это была у него давняя мысль. Палий был опасен; он не согласился бы на борьбу с единоверцами;—он был услан в Москву. Благородный воин не был доносчиком; если, быть может, он и сказал в Москве о Гетманских намерениях, ему не поверили; мы видели, как прямодушный, верный слову своему Петр полагался во всем на Гетмана. Мы видели и еще увидим, как опасно было подавать в то время доносы на Мазепу. Он был не уверен в Миклашевском и Мировиче; какая участь постигла их?

Мирович был отправлен с полком Переяславским в Ляховичи. Там, Марта тридцатого, шесть тысяч Шведов и восемь тысяч Волохов его окружили. Он сделал вылазку, положил тридцать Шведов на месте, взял нескольких в плен, пятьдесят ранил. Начался голод в крепости, освободитель не являлся; козаки положили оружие; Мирович кончил жизнь в Стокгольме, в цепях.

Миклашевский был отправлен в Несвиж только с четырьмястами козаками; Шведы ночью окружили Несвиж; двести человек спаслись в Бернардинском монастыре и не сдались Шведам: сто человек было взято в плен, сто легло на месте, а с ними и Миклашевский.

Почему Мазепа не отправил к ним подкрепления? По причине разлития вод. Наконец, однако ж, он выслал к ним пятитысячный отряд с Апостолом и Неплюевым, но выслал Апреля девятнадцатого, то есть тогда, когда воды бывают у нас в полном разлитии, и когда один был в плену, а другой в гробу. А между тем Шведы разбили под Клецком и Апостола и Неплюева.

Здесь начались непрерывные, но все еще тайные сношения Мазепы с врагами Петра.