Загадочные чет и нечет

Загадочные чет и нечет

В тот год экзамен по археологии у первокурсников исторического факультета университета пришелся на конец летней сессии, когда мой отряд был уже в поле. Из-за этого и пришлось возвратиться в город, хотя начатые раскопки шли своим чередом. Тюмень страдала от жары и пыли и адаптироваться к атмосфере душных кварталов за три дня так и не удалось. Поэтому, когда вырулившая из внутреннего дворика университетского корпуса машина с брезентовым тентом над кузовом взяла курс на лагерь, я испытал огромное облегчение. Стараясь сбросить усталость после экзамена, я с наслаждением откинулся на спинку кресла, подставив лицо ворвавшемуся в кабину встречному ветру. Заставляя громоздкий автомобиль вписываться в слишком крутые для него повороты, русоволосый и крепкий Слава Панов у каждого из перекрестков налегал на баранку всем телом. За несколько лет совместной работы мы прошли с ним не одну тысячу километров маршрутами экспедиций. Таежник и заядлый охотник, готовый месяцами не показываться в городе, возвращению в лагерь на берегу тихой речки он был рад не меньше, чем я. Задержавшись с выездом, мы понимали, что раньше, чем к вечеру, дорогу нам не осилить при всем желании. Но полученное накануне известие о том, что отряд Ковалевой вновь прибыл на Андреевское озеро, все же заставило нас решиться на небольшой крюк.

С Валентиной Трофимовной Ковалевой — доцентом Уральского университета, мы были знакомы не один год, хотя занимались изучением разных периодов. Раз и навсегда проникшись романтикой поиска в Зауралье следов человека каменного века, она длительное время посвятила исследованию памятников Андреевского озера, изучив его берега так, как будто не раз вместе с жителями неолитических стойбищ хаживала проложенными здесь охотничьими тропами. Как и любой археолог, она жила сразу в нескольких измерениях и о своих путешествиях в прошлое давно собиралась рассказать в. книге, для которой даже придумала название. Но ее будущие строки так и не ложились на бумагу, оживая лишь в рассказах перед собравшимися у костра студентами.

Свернув с оживленного шоссе и миновав мелькнувший на фоне озера павильончик детской железной дороги, машина въехала под свод соснового бора, и уже через несколько минут среди вышедших из лагеря на шум мотора я узнал миловидную и улыбчивую женщину, протягивавшую мне руку.

В последние годы за работами Ковалевой пристально следили многие ученые. Все началось с Ташково 2 — поселения у одноименного села на Исети в Курганской области, которое она, не считаясь со временем, решила раскопать целиком. Работы продолжались шесть лет. И не только не разочаровали исследователя, но и позволили ей по-новому взглянуть на давно известные археологические коллекции, происходящие с юга Тюменской области, в том числе и с Андреевского озера. Стало ясно, что на этой территории открыта новая археологическая культура бронзового века, которой Ковалева — по праву первооткрывателя — дала название ташковской. Не раз удивляло специалистов и само Ташково 2. Несмотря на сравнительно небольшие размеры — не более тысячи квадратных метров, оно было спланировано настолько необычно, что ни на Урале, ни в Западной Сибири аналогов ему найти не удавалось. Небольшие и малоуглубленные в землю деревянные дома размещались по кругу, входами к центру, а задние стены жилищ, соединенные бревенчатыми заборами, превращали поселение в своеобразную деревянную крепость. Недалеко от центра огороженной таким образом площадки располагались остатки еще одного дома, ничем не выделявшегося среди остальных, но стоявшего обособленно. Детально реконструировать облик поселка позволило обстоятельство по сути своей трагическое: погиб он от пожара, поэтому в основании стен многих полуземлянок сохранились остатки обугленных сосновых бревен. В спешке покинув охваченный огнем поселок, его обитатели успели захватить с собой, по-видимому, лишь самое необходимое. Только глиняных сосудов на Ташково 2 найдено более 250 — в среднем по 20 на каждое жилище. Многие из них стояли там же, где и в момент трагедии, разыгравшейся почти четыре тысячи лет тому назад.

План раскопа на поселении Ташково 2 (по В. Т. Ковалевой): 1-12 — жилые постройки.

Мы пьем душистый, заваренный у костра чай. Здесь, менее чем в получасе езды от Тюмени, городская суета уже не чувствуется. Легкий озерный бриз шевелит лапы сосен, колышет пологи разноцветных палаток. Разговор вьется вокруг одной темы, связанной с проблемами, которые поставило перед учеными открытие ташковской культуры. В археологии, как и в любой науке, каждый шаг вперед дастся с большим трудом. Решив одну задачу, исследователь сталкивается сразу же с несколькими новыми, не менее сложными. Но преодоление барьеров, ранее казавшихся неприступными, пожалуй, и составляет самую большую радость, которую дарит научный поиск.

Вновь на берега Андреевского озера В. Т. Ковалёву привела необходимость сопоставить результаты, полученные при раскопках Ташково 2, с материалами других поселений ташковской культуры, которых здесь существовало несколько. Бродя по давно знакомым местам, она и узнавала, и не узнавала их. Корпуса пионерских лагерей и дачные поселки настолько преобразили побережье, что ей несколько раз пришлось поплутать, прежде чем выйти к нужной точке. Увы, осмотр не давал надежды найти неразрушенное ташковское селище. В этой ситуации оставалось только выбирать меньшее из зол — закладывать раскоп там, где культурный слой сохранился лучше. Но после Ташково 2 это было слабое утешение. Впрочем, один шанс все же оставался: до ЮАО 13 — поселения с несчастливым номером, открытого давно, но точно не датированного, в тот вечер Валентина Трофимовна так и не добралась. Вспомнить, кто придумал эту забавную аббревиатуру, она уже не могла, но сокращение прижилось и расшифровывалось довольно просто — южный берег Андреевского озера.

Не особенно надеясь на удачу, ранним утром следующего дня она все же вышла в путь. И когда мокрая от утренней росы тропинка привела ее к месту, Ковалева поняла, что этого мига ей не забыть никогда. Несмотря на густую траву, слегка сглаживавшую неровности рельефа, ее взору предстали почти два десятка неглубоких западин, напоминавших затянувшиеся воронки на месте разрывов артиллерийских снарядов, — так выглядят многие древние поселения с остатками полуземляночных строений. Но затаить дыхание заставило отнюдь не количество ранее стоявших здесь домов. Круг! Перед ней снова был круг, образованный следами жилищ! И снова внутри него располагалась западина от одинокой центральной постройки. Уже почти не сомневаясь в том, что перед нею двойник селища на Исети, она принялась внимательно осматривать землю в надежде найти хоть что-то, что могло бы подтвердить возникшую догадку. Через полчаса в ее руках лежало даже несколько черепков с хорошо знакомыми орнаментами, спутать которые с другими она не могла. Значит, планировка Ташково 2 вовсе не была случайной! А что если все поселки ташковской культуры строилисьпо этой модели? В лагерь Ковалева спешила с радостью — сделанным открытием и только что родившейся гипотезой необходимо было поделиться с юными коллегами и помощниками.

Теперь, повзрослевшие на год-два, с мокрыми после купания волосами, они сидят рядом с нами. Эту историю студенты слышат не в первый раз, точнее, сами являются ее участниками. Знают они и о том, что их учитель оказался прав. Очень скоро выяснилось, что именно круговую планировку имели ташковские селища, открытые у г. Заводоуковска и в других пунктах на юге Тюменской области. Как и другим студентам-археологам, им выпало счастье учить науку не только по учебникам.

План поселения ЮАО 13 до раскопок (по В. Т. Ковалевой): 1-18 — западины на поверхности.

Как завороженные, перебираем мы найденные на поселении фрагменты сосудов. Вот в этих уже отмытых и помеченных лабораторным шифром черепках, разложенных для просмотра на складном походном столике, в причудливом переплетении покрывающих их узоров скрыт ключ, позволяющий проникнуть в доисторическую эпоху и, путешествуя во времени, наблюдать за происходящей в ее безднах эволюцией археологических культур, каждая из которых самобытна и уникальна.

Сосуды (1, 5), орудия из камня (2–4, 6) и керамический тигель (7) ташковской культуры (по В. Т. Ковалевой).

Пристальный интерес археологов к керамике — древнейшему из искусственных материалов — не случаен. Появление в новокаменном веке глиняной посуды открыло эру гончарства, быстро ставшего одним из самых массовых домашних производств. В доисторическую эпоху его приемами владели многие, и развивалось оно чуть ли не в каждой семье. Поэтому культурный слой большинства древних поселений содержит неисчислимое количество черепков. А они хранят информацию не только о технологии изготовления сосудов, составе и способах приготовления пищи. Ведь гончары всех эпох не только лепили, но и украшали посуду. Использовавшиеся ими орнаменты имели разное происхождение, по-разному осмысливались, варьировались в деталях, но их основной набор в каждой из общин менялся медленно, оставаясь традиционным, как покрой одежды, узоры на ней, наконец, как строй речи. Именно поэтому в одновременно существовавших жилищах любого доисторического поселения археологи обнаруживают почти тождественную по декоративному оформлению керамику, причем чаще всего такую же, как и на ближайших синхронных памятниках. Это сходство, конечно, не случайно. Оно возникало и поддерживалось в процессе регулярного общения людей и начинало убывать после прекращения контактов между ними. Узоры на сосудах в комплексе с другими данными позволяют ученым безошибочно определять границы расселения групп, члены которых были гораздо теснее связаны друг с другом, чем с внешним миром. Такие общности первобытной — эпохи получили название археологических культур. Их эквивалентами в классовых формациях являются цивилизации, непременными атрибутами которых служат поселения городского типа, письменность, развитое ремесленное производство. Первобытные археологические культуры в большинстве случаев, по-видимому, выступали и как этнические общности разного уровня. Конечно, далеко не всегда (особенно если речь идет о культурах бронзового века или еще более древних эпох) можно реконструировать свойственный им язык и только в редких случаях — соотнести их с теми или иными доисторическими народами, названия которых сохранили письменные источники. Однако благодаря специфическим узорам на керамике разных культур ученые в состоянии проследить пути их миграций, отметить случаи их взаимодействия и распада, наконец, констатировать рождение новых археологических культур.

Вглядываясь в нанесенные отступающей лопаткой, прочерчиванием или гребенчатым штампом линейные, волнистые и зигзагообразные узоры на разложенных перед нами черепках с ЮАО 13, мы находим среди них мотивы, уходящие своими корнями в предшествующий возникновению ташковской культуры медно-каменный век и даже еще глубже — к временам неолита. Однако на многих фрагментах читаются орнаменты, нашедшие наибольшее распространение именно во II тысячелетии до н. э., на начало которого указывает и недавно полученная Ковалевой радкоуглеродная дата поселения Ташково 2 — 1830±40 год до н. э. Все эти факты позволяют ей датировать ташковские древности именно эпохой ранней бронзы, когда культурное наследие каменного века еще не было полностью изжито.

Подтверждают это и другие находки, в частности, довольно многочисленные изделия из камня. Скребла, наконечники стрел, топоры ташковцы изготовляли преимущественно из южноуральских кремнистых и яшмовых пород, а также из местного туфопорфирита. Однако раскопки принесли и неоспоримые свидетельства освоения ими металлургического производства. «Впрочем, бронза как сплав меди с оловом использовалась мастерами еще очень редко, а основная часть предметов отливалась из чистой меди. Отсутствие шлаков и сырья указывает на то, что выплавка металла из руды на поселениях не производилась. По-видимому, он доставлялся сюда в виде слитков или медного лома, которые шли в переплавку. Вели ее в небольших тиглях — обычных горшечных черепках с налепными глиняными бортиками, которые найдены у очагов чуть ли нс каждого из исследованных на Ташково 2 домов, что говорит об отсутствии в ташковском обществе обособившихся ремесленников-металлургов. Существенную роль в жизни всех общин играло рыболовство, а глиняные грузила от сетей на всех исследованных поселениях были одной из самых распространенных находок. В освоении же производящих видов хозяйства ташковцы, судя по всему, делали

только первые шаги, накапливая опыт разведения лошадей и коров и, по-видимому, еще не зная земледелия.

Палаточный городок, затихший на время послеобеденного отдыха — достаточно длительного, чтобы не работать на самом солнцепеке, — постепенно оживал. Мимо нас, возвращаясь с пляжа и с интересом разглядывая приезжих, потянулись стайки загоревшей молодежи, приехавшей в отряд на практику. Пора было отправляться и нам — впереди лежал длинный путь. Почувствовав это, Слава Панов, уже имевший собственное представление об археологии и до сих с интересом прислушивавшийся к разговору, поднялся с места и неторопливо направился к своей машине, готовясь еще раз внимательно осмотреть ее перед тем как запустить двигатель. Именно поэтому он и не услышал самого интересного, того, что хозяйка лагеря приберегла напоследок.

Просматривая как-то планы ташковских селищ, она обнаружила, что на разных памятниках устойчиво повторяется одна деталь: круг состоит из нечетного числа домов — девяти, одиннадцати, семнадцати, — а их общее количество на поселении всегда оказывается кратным двум за счет того самого сооружения, которое строители почему-то неизменно возводили на центральной площади. Что это — случайность или какой-то код, чудом прорвавшийся в конец XX столетия из бронзового века?

Догадываясь, что мыслители той эпохи, собственными руками возводившие под сводами сибирских лесов круглые полудеревни-полукрепости, не только стремились обезопасить свои общины от врагов и диких зверей, но еще и обеспечить их благополучие путем подчинения архитектуры неким магическим символам, она задумалась над тем, что могли означать для них чет и нечет. Возможно, как и ученью XX столетия, они рассматривали их как пару противоположных по своему значению понятий, которые не существуют одно без другого и в то же время поддаются воплощению в творениях их мозолистых рук. В таком случае они должны были символизировать вечное единство каких-то двух в корне разнородных начал, играющих в жизни каждой общины решающую роль. Но что они стремились увековечить, незыблемость каких установлении подчеркнуть?

Ответ на этот вопрос нашелся там, где его меньше всего искали. Однажды Ковалева обратила внимание на весьма любопытные результаты, полученные одной из ее учениц, изучавшей распределение по площади Ташково 2 фрагментов от одних и тех же сосудов. В результате анализа причин перемещения черепков был сделан вывод: керамический бой широко использовался членами поселенческой общины при изготовлении тиглей, пряслиц, орудий для обработки шкур, а также в качестве шамота (керамической крошки, добавлявшейся гончарами в глину для того, чтобы тесто для формовки посуды не было слишком жирным и не трескалось при ее обжиге). Горшков, обломки которых «расползлись» по разным жилищам и незастроенным участкам поселения, оказалось ровно 40. Один из них удалось почти наполовину собрать из фрагментов, обнаруженных в девяти разных домах. Значит, все они, как ранее и предполагалось, существовали одновременно. Удивление вызывал другой факт. Одна большая группа сосудов была собрана из черепков, найденных в жилищах западной части селища и рядом с ними, а другая — из обломков, встреченных в домах, стоявших на его противоположной окраине. Похоже, что обитатели одной половины поселка чаще общались друг с другом, чем с соседями, жившими напротив. Конечно, ни о какой ссоре между ними не могло быть и речи. Просто — вдруг осенило тогда Ковалеву — здесь должны были жить две разные группы людей!

Для того, чтобы подтвердить эту догадку, данных о «расползании» битых черепков по территории поселка было явно недостаточно. Поэтому она принялась за поиск других фактов. И они вскоре нашлись. Изучая хозяйственную специализацию обитателей Ташково 2, среди одиннадцати домов, образующих его «жилую стену», ей удалось выделить две цепочки противостоящих построек: одну из пяти жилищ, обитатели которых использовали наконечники стрел, копий и охотничьи ножи, и другую, включавшую шесть сооружений, где ни одного подобного орудия найдено не было. Самое поразительное заключалось в том, что речь шла о тех же самых, восточной и западной, частях деревни-крепости.

В который раз проверяя аргументацию сделанных выводов и не находя ошибок, Ковалева все больше убеждалась в том, что, дополняя друг друга, они складывались в картину, не узнать которую ни один из историков первобытности уже не мог.

Доклассовое общество нередко называют родовым по той самой причине, что именно род, или клан, т. е. коллектив кровных родственников, был его основной, наиболее прочной и устойчивой ячейкой. Именно в таком качестве впервые представил его научному сообществу в конце прошлого века американский ученый Льюис Генри Морган — один из основоположников классической теории эволюции первобытного строя. У современных сторонников универсальности родовых отношений в доисторическую эпоху есть и противники, но факт остается фактом — существование родовой организации или ее пережитки засвидетельствованы этнографами у огромного числа народов в разных частях Земли. Как производственный коллектив или экономически самостоятельная община род выступал далеко не всегда. Вовсе не обязательно его члены должны были и проживать все вместе. Принадлежать к нему можно было лишь по праву рождения, в зависимости от того, какой счет родства практиковался в обществе — материнский или отцовский.

Но что являлось непременным атрибутом рода, так это экзогамия — запрет его членам заключать браки между собой. И это правило незыблемо соблюдалось не только на протяжении первобытной эпохи, когда общество карало нарушивших его с еще большей жестокостью, нежели самых отъявленных, с нашей точки зрения, преступников. У многих народов брак экзогамен и по сей день. Ничем не обусловленная, на взгляд человека XX века, строгость наказания за нарушение этого табу — свидетельство того, что некогда оно выполняло исключительно важную для общества функцию. Возникновение экзогамии относят к такой глубокой древности, что в сравнении с нею весь период развития современных индустриальных цивилизаций может показаться одним мигом. В теориях, объясняющих причины появления этого обычая, недостатка не было. Однако со временем ученые сошлись на том, что у его истоков стояли два основных фактора: во-первых, стремление первобытных коллективов, еще не так далеко ушедших от сообществ животных и постоянно вынужденных вести борьбу за существование, в корне ликвидировать причины внутренних конфликтов на сексуальной почве и, во-вторых, подсказанная, быть может, самой природой возможность избежать этими коллективами — тогда еще немноголюдными и изолированными друг от друга пространствами мало обжитой планеты — гибельных последствий кровосмешения. В этих условиях нарушение экзогамии действительно выглядело как одно из тягчайших преступлений против общества. Спустя тысячелетия этот запрет, обросший множеством новых толкований, рассматривался уже как один из основополагающих законов, установленных обожествленными предками, а его нарушение каралось по-прежнему нещадно, ибо подрывало существующий на Земле и в Космосе Порядок. Всеобщность и универсальность табу, наложенного на браки между членами одного клана, приводили к возникновению разнообразных дуально-экзогамных структур — сначала союзов двух родов, члены которых являлись потенциальными супругами, а потом и более сложных общественных образований, например, племен, состоявших из двух экзогамных половин — фратрий, каждая из которых объединяла по нескольку кланов.

Тщательно проверив все выкладки, Ковалева уже почти не сомневалась в том, что на Ташково 2 проживали представители двух разных кланов, а само оно являлось поселением дуально-экзогамной общины. Будучи носителями одного и того же языка, одной и той же культуры, обе группы совместными усилиями вели хозяйство, обороняли свой поселок от врагов, но при всем этом осознавали себя как разные коллективы, поклонялись каждая своим предкам и… не мыслили жизни друг без друга, поскольку не могли вырваться из оков древнего табу. Каждый член общины знал, что только крепость связывавших оба клана брачных уз, нерушимая как союз понятий «чет» и «нечет», служит гарантией будущего их детей и внуков, а значит, и бессмертия собственной души, которой предначертано воплотиться в одном из их далеких потомков.

В кабину автомобиля снова врывался теплый встречный ветер. Уже далеко позади остались Пышма в окружении извилистых стариц, напоенных ее недавним разливом, и надвое рассеченный шоссе тенистый богандинский бор. Наполнявший кабину гул мотора пресекал все попытки разговориться. Но этому обстоятельству я был отчасти даже рад — на удивление пустынная дорога больше располагала к размышлениям. О гипотезе Ковалевой я мог рассказать Славе и всем остальным коллегам по экспедиции позднее, у ночного костра.

* * *

Воскрешая в памяти подробности того дня, когда на берегу Андреевского озера мне привелось не только услышать взволнованный рассказ о людях Чета и Нечета, но и разглядывать черепки от посуды, которую они изготовляли, я понял, что найденные на Чистолебяжском могильнике сосуды сделаны их же руками. Правда, объяснить это было непросто. Ведь из принятых в науке датировок ташковских и алакульских памятников следовало, что между ними существовал большой временной разрыв — триста или даже пятьсот лет. Как же могли оказаться здесь подобные горшки и о чем это говорит? В который раз обходя раскоп и обдумывая неожиданно пришедшую в голову догадку, я все больше убеждался в том, что не допустил никакой логической ошибки. К этой мысли меня привели исследования, экспедиции и размышления последних лет.