ЗАГАДОЧНЫЕ СТРАННОСТИ

ЗАГАДОЧНЫЕ СТРАННОСТИ

На этом месте прервем рассказ, наводящий на некоторые размышления и сомнения. Странным выглядит поведение опытного полицмейстера Дворжицкого, обязанного охранять императора.

Представьте себе: брошена под карету императора бомба. Неужели преступник был один? Хорошо было известно не только жандармам и полиции, но едва ли не всем в государстве (об этом позаботились сами террористы-революционеры), что против самодержавия ведет жестокую борьбу тайная организация. Как гласили многочисленные прокламации, она приговорила Александра II к смертной казни.

Но если так, то следует ожидать присутствия в данном месте не одного, а группы сообщников, готовых ценой своей жизни покончить с императором. Как в таком случае должен поступить начальник охраны, имеющий высокий чин? Пользуясь присутствием моряков и солдат, необходимо оцепить место происшествия, не допуская никого постороннего приблизиться к императору.

Трудно сказать, почему так не поступил Дворжицкий. Судя по словам, свидетелей и его воспоминаниям, он не терял самообладания. Или его настолько ошеломило происходящее, что он забыл 6 своей обязанности, о совершенно необходимых и очевидных мерах предосторожности? Именно он должен был «предполагать новую опасность», сделав соответствующие распоряжения. Почему этого не произошло?

Этот вопрос остается без ответа. В тексте приведены только общие слова и эмоциональные высказывания:

«Государь остался совершенно невредим, был окружен преданными людьми, готовыми за Него умереть, злоумышленник находился в руках полиции; мог ли Он думать, что теперь ждет Его могила?»

Опять хочется возразить: да, Александр II мог об этом не подумать. Не исключено, что все это время он находился в состоянии легкого шока, контузии. При такой аварии он в той или иной степени должен был пострадать если не физически, то психически. В подобные моменты «преданные люди» обязаны не отделываться заверениями в своей беззаветной преданности, а предпринять конкретные действия.

«Едва только Его Величество успел сделать несколько шагов по тротуару канала по направлению к экипажу, как, по показанию крестьянина Петра Павлова и фельдшера Горохова, неизвестный человек лет 30-ти, стоявший боком, прислонясь к решетке, выждал приближение Государя на расстояние не более двух аршин, поднял руки вверх и бросил что-то к ногам Его Величества. В этот же миг (спустя не более 4–5 минут после первого взрыва) раздался новый, такой же оглушительный взрыв, взвился кверху столб из снега, мусора и осколков. Государь и лица, бывшие около Него, упали…

Невозможно воспроизвести во всех подробностях ужасную, потрясающую картину, которая представилась присутствующим, когда поднятый взрывом столб рассеялся. Двадцать человек, более или менее тяжело раненных, лежали у тротуара и на мостовой, некоторым из них удалось подняться, другие ползли, иные делали крайние усилия, чтобы освободиться из-под налегших на них при падении других лиц. Среди снега, мусора и крови виднелись остатки изорванной одежды, эполет, сабель и кровавые куски человеческого мяса. Адская сила, произведшая эти опустошения, не пощадила и Венценосца!.».

Снова приходится удивляться. Как же так получилось, что фельдшер Горохов более зорко следил за происходящим, чем самое ответственное лицо — полковник Дворжицкий? Как можно было допустить, чтобы император оказался один на один с преступником? До этого первым шел вроде бы Дворжицкий. Куда он делся? Почему отстал и не заметил нового злодея? А если заметил?..

Вот что рассказал Горохов, продолжавший держать первого преступника и не спускавший глаз с императора:

«Тут мне, как во сне, как бы в тумане, показалось, будто спешит сойти с тротуара на мостовую навстречу Государю какой-то молодой человек небольшого роста, и как будто я видел у него меховой воротник на пальто; затем, что если не от молодого человека, то, во всяком случае, от решетки канала что-то промелькнуло к самой ступне левой ноги Государя, — все это произошло в одно мгновение, после которого раздался оглушительный взрыв.

Как только раздался треск, Государь, окружавшие его офицеры, казаки, молодой человек, который мне показался, и народ поблизости — все сразу упали, точно всех сразу подкосило. За выстрелом на высоте выше человеческого роста образовался большой шар беловатого дыма, который, кружась, стал расходиться и распластываться книзу… Я видел, как Государь упал наперед, склонясь на правый бок, а за ним и правее Его точно в таком же положении, упал офицер с белыми погонами. Этот офицер спешил встать, но, еще чуть приподнявшись, потянулся через спину Государя и стал засматривать в лицо Ему. У этого офицера был сильно порван зад шинели, а шинель Государя в верхней части сползла на землю, а низ ее казался как бы закинутым вверх к воротнику, и тут, на снегу, виднелась кровь».

Судя по всему, человеком с белыми погонами был Дворжицкий. Значит, в это время он находился сзади и чуть в стороне от Александра II. Если у него был поврежден зад шинели, значит, в последний момент он отвернулся, стремясь уберечься от взрыва. Или это произошло случайно?

Почему он не шел впереди императора или рядом с ним? Почему не обратил внимания на подозрительного штатского молодого человека, стоящего невдалеке? Почему вообще Александра II не окружала плотная группа военных, которые все время находились в стороне?

Конечно, присутствующие на месте происшествия военные, жандармы, полицейские по собственной инициативе не могли создать «живое кольцо оцепления» вокруг императора. Они вообще могли не догадываться, что ему и теперь угрожает смертельная опасность. Но почему же полковник Дворжицкий, понимавший, что террорист вряд ли был одиночкой, не дал соответствующую команду?

Такая нераспорядительность опытного полицмейстера вызывает определенные сомнения. Вполне возможно, что Дворжицкий внимательно следил за поведением окружающих, заметил подозрительную личность, увидел в его руках предмет, похожий на завернутую в платок бомбу, и поспешил отпрянуть в сторону, что и спасло ему жизнь. (Он был ранен в руку и ногу, но всерьез не пострадал.)

Не исключено и более серьезное подозрение. Как настоящий неглупый профессионал (а, судя по его поведению на процессе Веры Засулич, весьма ловкий и коварный) полковник Дворжицкий должен был ожидать еще одного покушения на жизнь императора. По его словам, он предупредил Александра II об опасности. В таком случае странно, что он не сделал ничего, чтобы предотвратить трагедию.

Если в первом случае Дворжицкого можно было бы обвинить в малодушии, в нежелании жертвовать своим здоровьем или даже жизнью, спасая Государя, то во втором — это уже пассивное содействие преступлению, сознательное непринятие необходимых мер защиты охраняемого лица.

Обе высказанные версии не имеют веских доказательств. И все-таки вряд ли следует считать их совершенно невероятными. Многие из высших чинов Российской империи были недовольны либеральными реформами, которые подготовил граф Михаил Тариелович Лорис-Меликов. Было известно, что буквально на днях Александр II, скорее всего, подпишет предлагаемый им указ.

Наследник престола вроде бы не был склонен идти на какие-то уступки не только революционерам, но и либералам. Убийство императора должно было бы резко изменить расстановку сил в руководстве страной, а Лорис-Меликов, перед которым вынуждены были лебезить сановники, завидуя ему, должен был бы отправиться в отставку.

Судя по его поведению в деле Боголюбова и после оправдания Веры Засулич, Дворжицкий был сторонником крутых мер по отношению к революционерам. В этом своем рвении он, пожалуй, не сознавал, что это его мнение отвечает целям террористов. А если и сознавал, то был убежден: искоренить «революционную заразу» можно только самыми жестокими методами, вплоть до провокаций (на которую он пошел, выпуская, вопреки указанию А. Ф. Кони, Веру Засулич на улицу, где толпились восторженные демонстранты и куда подтягивались отряды полицейских).

Впрочем, продолжим описание событий на основе показаний свидетелей:

«Из слов полковника А. И. Дворжицкого, штабс-капитана Франка, подпоручика Рудыковского и казака Луценко можно заключить, что вследствие раздробления обеих ног, Государь опустился на землю таким образом, что скорее присел, чем упал, откинувшись корпусом назад и инстинктивно стараясь только опереться руками о землю. От шинели Государя остался только воротник и не более полуаршина верха ее; вся остальная часть шинели была разметана взрывом, который был так силен, что на газовом фонаре все стекла исчезли и сам остов фонаря искривило. С головы Государя фуражка упала; разорванная в клочья шинель свалилась с плеч; размозженные ноги были голы, из них лилась кровь; на бледном лице следы крови и подтеки. При этом виде не только оставшиеся невредимыми, но и раненые бросились к Его Величеству; в числе первых, подавших Государю помощь, были полковник Дворжицкий, ротмистр Кулебякин, штабс-капитан Новиков и подпоручик Рудыковский, а также квартирмейстеры 3-го экипажа Курышев, Мякошин и Борисов и казаки Кузьменко и Луценко; десятки рук подняли его с земли. Приблизились юнкера Павловского училища».

Странно, что не упомянуто о том, какую первую помощь оказали пострадавшему. Ничего об этом не упомянул и другой свидетель, ротмистр П. Т. Кулебякин. Он показал:

«Воздух огласился страшным ударом, от которого я на несколько мгновений потерял сознание. Придя немного в себя, но все еще оглушенный и чувствуя сильную головную боль, я побежал бессознательно по направлению к царскому экипажу, с шинелью, истерзанной в клочки, с оторванною саблею, без шапки и неизвестно куда с мундира отлетевших орденов. Царский кучер Фрол на мой вопрос о государе ответил: „Государь ранен“. Взглянув затем левее экипажа, глазам моим представилась следующая ужасная картина. Государь, опустив руки, как будто машинально, на плечи лиц, поддерживающих его, был мертвенно бледен. Голова держалась совершенно прямо, но по лицу струилась кровь.

Глаза открыто выражали глубокие страдания. Обе ноги были обнажены и окровавлены, кровь ручьями лилась на землю. Обезумев от ужаса, я бросился в первые попавшиеся у Театрального моста сани и полетел к графу Лорис-Меликову доложить о случившемся».

И другие свидетели ничего не сказали об оказании первой помощи тяжело раненному императору. Судя по всему, ее не было. Хотя требовалось как можно быстрее остановить кровотечение, перевязать его израненные ноги. Неужели этого не знал Дворжицкий? Почему он не сделал это сам или не приказал сделать другим? Почему не крикнул, есть ли в толпе доктор?

Трудно поверить, что он ничего этого не предпринял по злому умыслу. Однако не исключена у него подсознательная установка: будь, что будет, как все идет, так и надо, таков Божий промысел, а уж новый император наведет порядок! Хотя проще всего предположить: он был настолько потрясен случившимся, да к тому же и ранен, что напрочь забыл, что надо сделать в первую очередь при таких страшных обстоятельствах.

«Вслед за юнкерами прибыл великий князь Михаил Николаевич. Он уехал из Михайловского дворца несколькими минутами позже Государя. Последовал второй взрыв, и великий князь нашел уже Государя распростертым на земле и плавающим в крови. Из его шинели и мундира были вырваны целые куски, разбросанные вокруг по земле. Присутствующие тут сыновья великого князя Михаила Николаевича подобрали их впоследствии. Михаил Николаевич встал на колени перед Братом, лежащим, по-видимому, без сознания, и мог только произнести:

— Ради Бога, Саша, что с тобою?

Государь, услышав столь знакомый и любимый им голос, сказал:

— Как можно скорее домой!

Вот последние слова, произнесенные Государем на набережной».

Так ли все было, трудно сказать. Судя по показаниям людей, которые были сразу после взрыва возле раненого императора, такая сцена если и могла быть, то не в тот момент, когда император лежал на земле, а когда его перенесли в сани.

Со слов штабс-капитана Новикова, одним из первых подбежавшего к раненому Александру II, ситуация после второго взрыва была такова:

«Снег был взрыт, усеян осколками и ранеными. Лежал убитый мальчик, раненый конвойный, еще кто-то, и тут же на снегу Государь, без шапки, без шинели, в мундире лейб-гвардии саперного батальона. Ноги были изломаны, одежда местами изорвана; кровь текла из ног, и кровавые пятна были на снегу. Господин Новиков заплакал и бросился к Государю со словами:

— Боже мой, что сделали с Вашим Величеством?

Государь лежал неподвижно. Подошли матросы флотского экипажа, и с их помощью г. Новиков поднял Государя, обхватив правою рукою по талии и левою по груди; матросы поддерживали ноги, не выпуская из рук ружей, с которыми они шли».

Как видим, Михаила Николаевича при этом не было. Не упомянут и террорист Иван Емельянов, который, как выяснилось, одним из первых подоспел к императору и помог нести его в сани. (Выходит, если бы Александр II был бы только контужен или легко ранен, а на месте Емельянова находился решительный и жестокий террорист, то ему не стоило большого труда исполнить смертный приговор, вынесенный Исполнительным комитетом.)

Дворжицкий вспоминал события после взрыва несколько иначе… Впрочем, об этом — чуть позже. Приведем его рассказ о том, что происходило в этот день, заслуживающий пристального внимания:

«В девять часов утра ужасного дня 1 марта 1881 года градоначальник генерал Федоров собрал к себе в квартиру всех полицмейстеров и участковых приставов и объявил нам, что все идет хорошо, что главные деятели анархистов Тригони и Желябов арестованы и только остается захватить двух-трех человек, чтобы окончить дело борьбы с крамолою, и что Государь Император и министр внутренних дел совершенно довольны деятельностью полиции».

Вновь какое-то странное указание градоначальника в то время, когда ожидается выезд императора, которого террористы приговорили к смертной казни и провели несколько неудавшихся покушений.

Было известно, что действует несколько групп отчаянных революционеров, а не отдельные одиночки. Многие оставались на свободе, и от них можно было ожидать нового покушения на Александра II. Казалось бы, столичных полицейских следовало призвать к повышенной бдительности, а тут — наоборот! Неужели градоначальник был так глуп? Не исключено, но вряд ли. Возникает подозрение, что он не был бы слишком огорчен, если бы произошло еще одно покушение, после которого были бы ужесточены действия против революционеров и либералов. Вот и Дворжицкий отметил:

«Несмотря на такую веру градоначальника в успешность подавления анархии, многие из нас остались в большом недоумении. Я лично, нисколько не разделяя высказанного нам градоначальником убеждения на основании тех обстоятельств, которые ему постоянно докладывались, счел обязанностью тотчас после речи генерала Федорова поехать к знакомому мне камергеру графу Перовскому, как человеку, близко стоящему к Их Императорским Величествам князьям Владимиру и Алексею Александровичам.

Сообщив графу о кажущемся мне тревожном положении в столице и рядом с этим о непонятном для меня спокойствии моего начальства, я просил графа Перовского доложить великому князю Владимиру Александровичу, что при настоящем кажущемся мне положении дела нельзя ручаться за безопасность Государя. Граф дал мне слово исполнить все в тот же день, но, к несчастью, через три часа двадцать минут мое заявление уже не имело более значения».

Судя по этим словам, Дворжицкий был предусмотрителен и не разделял оптимизма градоначальника. Если так, то нет оснований подозревать Дворжицкого в халатном отношении к своим обязанностям как начальника охраны императора…

Вот только приходится учитывать, что это свое свидетельство он сделал уже после событий, и вдобавок настойчиво подчеркивал нелепое «спокойствие» своего непосредственного начальника и свое с ним несогласие. Это похоже на стремление снять с себя вину за смерть Александра II. А если такое стремление есть, то и вина, хотя бы частичная, вполне возможна.

О покушении Дворжицкий рассказал так:

«По набережной канала кучер пустил лошадей полным ходом, но не успел проехать и ста сажен, как раздался оглушительный взрыв, от которого был сильно поврежден экипаж Государя и ранены два конвойных казака, мальчик-крестьянин и мои лошади. Проехав после взрыва еще несколько шагов, экипаж Его Величества остановился; я тотчас подбежал к карете Государя, помог ему выйти из кареты и доложил, что преступник задержан. Государь был совершенно спокоен. На вопрос мой Государю о состоянии его здоровья он ответил: „Слава Богу, я не ранен“.

Видя, что карета Государя повреждена, я решился предложить Его Величеству поехать в моих санях во дворец. На это мое предложение Государь сказал: „Хорошо, только покажите мне прежде преступника“. Кучер Фрол тоже просил Государя снова сесть в карету и ехать дальше, но Его Величество, не сказав ничего на просьбу кучера, повернулся и направился к тротуару, прилегающему к Екатерининскому каналу».

Странно, что наиболее разумное предложение сделал кучер, а не полковник полиции, у саней которого, как он ранее сообщил, были ранены лошади. Судя по зарисовке царской кареты после покушения, она была не сильно повреждена, и надо было убедить Александра II сесть в карету и скорее покинуть опасное место, где вполне могли находиться еще несколько террористов.

«…Преступник Рысаков находился от места взрыва шагов в двадцати, — продолжал Дворжицкий, — его держали четыре солдата, и тут же находился начальник охранной стражи капитан Кох. Подойдя к преступнику, я, по указанию державших его солдат, вынул у него из-за борта на левую сторону застегнутого пальто револьвер и взял от солдата небольшой кинжал с позолотою, который он обнаружил в левом кармане пальто преступника. То и другое оружие я предъявил Государю.

Его Величество не сказал ни слова, повернулся налево (Государь стоял спиной к решетке канала) и медленно направился в сторону Театрального моста. В это время Его Величество был окружен с одной стороны взводом 8-го флотского экипажа, а с другой стороны конвойными казаками. Тут я вторично позволил себе обратиться к Государю с просьбою сесть в сани и уехать, но он остановился, несколько задумался и затем ответил: „Хорошо, только прежде покажи мне место взрыва“.

Исполняя волю Государя, я повернулся наискось к месту взрыва, но не успел сделать трех шагов, как был оглушен новым взрывом, обожжен, ранен и свален на землю».

Вновь хочется задавать все те же вопросы. Почему Дворжицкий не распорядился окружить место, где находился император, плотным кольцом солдат, казаков, матросов? Ведь вокруг собралось немало постороннего народа, и среди них весьма вероятно могли находиться террористы. Почему Дворжицкий не объяснил Александру II, что опасность не миновала, а лишь усугубляется? Почему Дворжицкий не стоял возле него, а сделал шаг в сторону как раз в тот момент, когда преступник шагнул навстречу императору и бросил бомбу?

Повторю: странно, что Дворжицкий не заметил подозрительного молодого человека. Как опытный полицейский, он должен был внимательно посматривать по сторонам. Ведь раньше он писал, что не разделял оптимизма градоначальника. Почему же теперь, в такие напряженные минуты, когда опасность по-прежнему угрожала императору, полицмейстер оказался столь беспечным?

Судя по всему, Дворжицкий успел заметить злоумышленника, но не сделал ничего для спасения Государя, предпочтя спасти свою жизнь. У него могла мелькнуть мысль, что теперь последуют выстрелы… Впрочем, все это предположения. Вернемся к воспоминаниям Дворжицкого:

«Вдруг среди дыма и снежного тумана, я услышал слабый голос Его Величества: „Помоги!“. Собрав оставшиеся у меня силы, я вскочил на ноги и бросился к Государю. В первый момент я не мог уяснить себе его положения; Его Величество полусидел-полулежал, облокотившись о правую руку. Предполагая, что Государь только тяжело ранен, я приподнял его с земли и тут с ужасом увидел, что обе ноги Его Величества совершенно раздроблены и кровь из них сильно струилась. Не имея сил держать на руках Государя, уже дышавшего тяжело и потерявшего сознание, я крикнул о помощи».

Не совсем ясно, как мог он держать на руках человека высокого, крепкого телосложения, тем более что у Дворжицкого, согласно медицинскому осмотру, было повреждено «сухожилие мышцы, сгибающей кисть правой руки». По-видимому, он только приподнял тяжело раненного императора (хотя и об этом никто из свидетелей не помнил). Вновь приходится недоумевать: почему Дворжицкий не приказал крепко перевязать изувеченные ноги Александра II, видя, что кровь хлещет ручьями, и если так будет продолжаться, то пострадавший скончается от потери крови?!

«При содействии подбежавших лиц, — продолжил он, — мы понесли Государя к его карете. (По свидетельству штабс-капитана Новикова, приведенному выше, Дворжицкого не было среди тех, кто нес раненого императора. — Р.Б.) В это время подбежал только что приехавший к месту происшествия великий князь Михаил Николаевич. Он спросил меня, что с Государем. Я ответил, что от первого взрыва Бог его спас, а вторым взрывом тяжело ранен. В карету оказалось невозможным положить Государя, почему он был положен в мои сани и в сопровождении Великого князя Михаила Николаевича отвезен в Зимний дворец. Окончательная потеря моих сил лишила меня возможности сослужить последнюю службу Государю Императору — довезти его до дворца».

Согласно показаниям пристава Степанова, он увидел Дворжицкого, который «стоял у извозчичьих саней без шапки; шинель свалилась на одно плечо, лицо и губы были забрызганы кровью, из левого уха и затылка сильно сочилась кровь, а правая рука в кисти и вся перчатка совершенно были залиты запекшейся кровью. Ухватившись за задок саней, он силился сесть в сани, но не мог, потому что правою рукою не владел».

Итак, после первого взрыва Александр II мог сесть в свою карету и покинуть опасное место. Все дальнейшее происходило с какой-то роковой неизбежностью, словно сам император шел навстречу своей смерти, а рядом не было того человека, кто мог бы предотвратить трагический финал. Правда, его сопровождал полковник Дворжицкий, который по каким-то причинам не справился с возложенными на него обязанностями.

В «Дневнике событий…» сказано: «Когда Его Величество был поднят у подъезда на руки, то оказалась в санях такая масса крови, вылившейся из ран, что ее пришлось потом выливать». Но и раньше император истекал кровью, поэтому, вне всякого сомнения, при таких обстоятельствах он не мог остаться в живых (успешные опыты по переливанию крови стали производить через полвека). Вот и в воспоминаниях М. Ф. Фроленко подчеркнуто: «Не перевязав раны, Александра II повезли во дворец».

Снова и снова остается только удивляться, почему ему не была оказана срочно простейшая первая помощь: тугая перевязка ног для предотвращения потери крови. Единственным оправданием для всех, кто был в это время возле него, может служить полная растерянность. Например, Дворжицкий из-за своих ран и контузии мог плохо соображать (хотя в своих воспоминаниях он об этом не упоминает).

Возможно, в официальном описании событий, связанных с убийством императора, специально обошли молчанием то, что относилось к поведению жандармского полковника в момент, предшествовавший второму взрыву. Согласно одной из версий, когда император направился осмотреть место взрыва, стоявший за фонарным столбом Гриневицкий быстро пошел ему навстречу. Наперерез ему бросились казаки. Полицмейстер попытался вытащить свой револьвер (однако при этом не стал прикрывать охраняемое лицо, а отступил в сторону). Но тут прогремел взрыв…

Мне кажется, историкам следует обстоятельно обдумать обстоятельства гибели императора. Вряд ли были злонамеренные действия со стороны начальника Первого отделения Петербургской полиции Андриана Ивановича Дворжицкого (1830–1887). Но ведь в некоторых случаях поведение человека в экстремальных ситуациях основывается на подсознательных установках. Не секрет, что категорически против проведения Александром II новых либеральных реформ были влиятельные фигуры из его окружения.

…Мать великого князя Александра Михайловича (из его «Книги воспоминаний») вряд ли случайно призналась в феврале 1881 года:

— Я не боюсь ни офицеров, ни солдат, но я не верю полиции…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.