Глава XIII Убийство С.М.Кирова

Глава XIII

Убийство С.М.Кирова

В своих посланиях Троцкий постоянно и с каждым разом все настойчивее требовал от своих сторонников активного проведения террора в отношении руководителей Советской страны. Он упрекал их в бездеятельности и стал проявлять к ним определенное недоверие. Это выразилось в том, что он начал засылать в Союз своих агентов и боевиков для свершения террористических актов. Инструктируя двух из них: Конона Берман-Юрина и Фрица Давида в ноябре 1932 года в Копенгагене, Троцкий говорил: “Основной вопрос — это вопрос о Сталине. Его надо физически уничтожить. Другие методы сейчас не эффективны. Для этого нужны люди, которые решились бы на все, пошли бы на самопожертвование ради этой исторической цели ... Кроме Сталина надо убить Кагановича и Ворошилова. Террористический акт нужно приурочить по возможности к какому-нибудь Пленуму или Конгрессу Коминтерна, чтобы выстрел в Сталина загремел на большом собрании. Это будет иметь огромный резонанс далеко за пределами Советского Союза. Это будет всемирно-историческим политическим событием”.

Об этом показал на суде матерый агент Троцкого Конон Берман-Юрин.

И такой выстрел вскоре прогремел.

Этот выстрел был направлен в ближайшего соратника И.В.Сталина, выдающегося советского руководителя и партийного деятеля Сергея Мироновича Кирова (Кострикова). Это был первый и довольно ощутимый выстрел по советскому руководству, произведенный троцкистско-зиновьевским террористическим центром.

Покушение готовилось долго и весьма обстоятельно, примерно с лета 1932 года. Для этих целей были выделены две группы боевиков из числа бывших оппозиционеров, входивших в те время в этот центр. Первой группой руководил И.И.Котолынов, второй — Н.Н.Шатский. В них входили: Л.В.Николаев, Г.В.Соколов, И.Г.Юскин, В.И.Звездов, Н.С.Антонов, В.С.Левин, В.В.Румянцев, А.Н.Толмазов, С.О.Мендельштам, Н.П.Мясников, Л.И.Сосницкий, Л.О.Ханик[45]. Непосредственное исполнение террористического акта возлагалось на Л.В.Николаева, в связи с чем он долгое время изучал маршруты следования Кирова на работу и обратно.

Николаев был единственным из всех террористов, кто не привлекался к партийной ответственности за оппозиционную деятельность. Он родился в Петербурге в 1904 году, имел среднее образование, в партию вступил в апреле 1924 года по ленинскому призыву.

Николаев воспитывался в бедной рабочей семье. Он был психически неустойчив по своему характеру, тщеславен, вел себя весьма надменно. Черты характера наложили отпечаток и на его отношения к работе, коллективу, людям. Он часто менял места работы. В 1925 году он женился на Мильде Драуле, когда они работали в Луге. Она — в секторе учета Укома ВКП(б), а он — в Укоме комсомола.

В 1932 году он переходит на работу в Ленинградскую РКИ — Рабоче-Крестьянскую Инспекцию, оттуда летом 1933 переходит в областной комитет ВКП(б), а после — в Институт истории партии, выдвигаясь тем самым на позиции, которые позволяли бы ему выполнить порученное дело.

В апреле 1934 года Николаев был уволен с работы, а общее собрание коммунистов института исключило его из партии за отказ явиться в райком партии в связи с мобилизацией коммунистов на транспорт и склочные обвинения в адрес партийного руководства. Впоследствии эту меру наказания ему заменили строгим выговором.

Ему предлагают несколько вариантов работы, но он отказывается и до свершения покушения на Кирова нигде не работал. Он тщательно готовится, сознательно идя на этот террористический и коварный акт. Однако дела с проведением его продвигались весьма медленно. Это заставило в начале ноября 1934 года Зиновьева направить в Ленинград своего сподручного Бакаева в целях проверки там организации террористических ячеек. Его миссия вызвала недовольство со стороны ленинградцев ... “Что же Григорий Евсеевич, — сказал один из боевиков Бакаеву, — не верит нам, посылает сюда проверять наши настроения и нашу работу. Ну, что же, мы люди не гордые ...”.

На совещании представителей террористических ячеек, на котором присутствовали семь человек, Бакаева ознакомили с положением дел. Ему сообщили, что установлено регулярное наблюдение за Кировым при проезде на работу и домой. Бакаева познакомили с человеком, которому было поручено убийство Кирова, — с Леонидом Васильевичем Николаевым. Последний сказал, что он намерен стрелять в Кирова либо вблизи квартиры, а скорее всего в Смольном. Он попытался попасть на прием к Кирову, но его попытка не увенчалась успехом.

На совещании Бакаев передал террористам инструкции Зиновьева, которые сводились к следующему: “Главная практическая задача заключается в том, чтобы построить террористическую работу так конспиративно, чтобы ни в коем случае не скомпрометировать себя. На следствии главное — это упорно отрицать какую-либо связь с организацией. При обвинении в террористической деятельности категорическим образом отрицать это, аргументируя несовместимость террора с взглядами большевиков-марксистов”.

По возвращении в Москву Бакаев доложил о результатах поездки Зиновьеву и Каменеву, которые остались довольны состоянием дел в Ленинграде. Они были уверены, что в скором времени акция против Кирова будет успешно проведена. По их мнению, этот акт приведет советское руководство в замешательство и будет сигналом к проведению других подобных террористических акций.

О подготовке злодейского убийства Кирова знали в Москве и другие высокопоставленные представители правотроцкистского террористического блока. В их списках на уничтожение Киров значился после Сталина и Ворошилова. За ним шли Молотов, Куйбышев, Каганович, Менжинский, Горький, Жданов. О покушении на Кирова стало известно и Ягоде, которому об этом решении троцкистско-зиновьевского центра сообщил секретарь ЦИК Енукидзе. Ягода вначале был против открытого убийства, о чем показал потом на процессе: “Я выразил опасение, что прямой террористический акт может провалить не только меня, но и всю организацию. Я указывал Енукидзе на менее опасный способ и напомнил ему о том, как при помощи врачей был умерщвлен Менжинский. Енукидзе ответил, что убийство Кирова должно совершиться так, как намечено, и что это убийство взяли на себя троцкисты и зиновьевцы, а наше дело — не мешать. Что касается безопасного способа умерщвления при помощи врачей, то Енукидзе сказал, что в ближайшее время центр обсудит, кого именно из руководителей партии и правительства нужно будет убить этим способом в первую очередь” (СО. С.506-507).

В дальнейшем Ягода действовал в свете своей концепции — проявлять преданность Сталину, но быть на стороне победителя. Как нарком внутренних дел, он не только не принял мер по обеспечению безопасности Кирова, но и всячески способствовал осуществлению теракта против него, скрытию подлинных виновников и руководителей этого чудовищного злодеяния и уничтожению чекистов, которые могли бы дать правдивые показания как по этому делу, так и в отношении самого Ягоды. Поэтому он являлся одним из самых гнусных участников заговора против советских руководителей, наиболее активным пособником осуществления убийства С.М.Кирова.

Об этом свидетельствует то, что накануне покушения, а точнее 15 октября 1934 года, охрана ОГПУ задержала около Смольного Николаева. У него обнаружили револьвер и записную книжку с маршрутом поездки Кирова на работу и обратно домой. Ягоде немедленно доложили об этом, на что он отдал приказ своему сподвижнику — заместителю начальника управления НКВД по Ленинградской области Запорожцу освободить террориста без допроса.

Покушение на Первого секретаря Ленинградского обкома ВКП(б) Сергея Мироновича Кирова было совершено 1 декабря 1934 года в 16 часов 27 минут в коридоре Смольного, когда он шел к своему кабинету. Убийца Николаев выстрелил в него сзади. Через три минуты Киров скончался.

От чекистов-ленинградцев тех лет исходила следующая версия самого момента убийства. Киров закончил доклад, который он должен был делать вечером на партийной конференции во дворце им. Урицкого, и поехал домой обедать. После обеда он намеревался возвратиться в обком, взять доклад и ехать на конференцию. По дороге домой он вдруг изменил свой план и решил вернуться, взять доклад и дома в спокойной обстановке еще раз посмотреть его перед выступлением.

Когда он вошел в здание Смольного, сотрудник охраны Борисов в силу заведенного порядка (Киров не любил, чтобы в здании обкома с ним находилась охрана) остался у входа дожидаться Сергея Мироновича. Это была явная ошибка охраны, связанная с уступкой Кирову в недозволенном “демократизме”, а вернее, игре в демократию. Возможно, что это был и преднамеренный акт, потому что после выяснилось, что Борисов знал о готовящемся покушении на Кирова. К тому же следует признать, что охрана Кирова в Ленинграде была организована и осуществлялась слабее, чем других членов Политбюро в Москве.

Убийца Николаев, как бывший работник обкома, конечно, знал порядок прохода в областной комитет партии, изучил методы работы сотрудников безопасности, определил точное место своего нахождения и свершения преступления.

1 декабря он прошел в здание обкома как человек, известный там по прошлой работе и под предлогом получения пригласительного билета на партийную конференцию. Несомненно, что это была легенда для прохода в Смольный в целях осуществления террористического акта.

Само убийство Кирова объясняется чекистами тех лет двумя вариантами:

По первому — Николаев встретил Кирова в коридоре сразу после входа в здание, после чего они вместе шли и разговаривали некоторое время. Затем, пропуская Кирова, Николаев выстрелил в него сзади.

По второму варианту — Киров шел по коридору, повернул за угол около приемной кабинета Угарова, второго секретаря обкома, когда из нее выбежал Николаев и, настигнув сзади Кирова, выстрелил в него.

Николаев пытался после этого застрелиться, но потерял самообладание, упал на пол и бился в истерике. Присутствовавшие при этом слышали, как он кричал: “Я ему отомстил. Я ему отомстил!” — что и было занесено в протокол следствия. В своих первых показаниях Николаев заявил, что он совершил преступление в порядке личной мести.

Вдумываясь в происшедшее, следует признать, что убийство Кирова, хотя и готовилось длительное время, оказалось роковым случаем для него и невероятно удачным моментом для Николаева. Не вернись Киров за докладом, как бы еще могло обернуться дело, трудно даже предположить.

На первых порах, когда расследование вели чекисты Ленинграда, действовавшие в соответствии с инструкциями Ягоды, дело было представлено только как действия одиночки, а причиной была личная месть. Да и сразу трудно было разобраться в той суматохе, которая царила в Смольном и в Ленинграде. Но то, что Ягода приложил свою руку к скрытию подлинных причин убийства и ликвидации свидетелей, остается фактом, который будет вскрыт после, в ходе следствия и судебного процесса по делу об антисоветском “правотроцкистском блоке”. Он был прямым участником подготовки этого гнусного террористического акта и стремился увести следствие по задуманному пути. Поэтому НКВД объявило об убийстве Кирова только на третий день, т.е. 3 декабря 1934 года.

О покушении на Кирова сразу же был поставлен в известность Сталин. Сообщение об этом злодейском убийстве, после его объявления, мгновенно облетело всю страну. Советские люди с гневом и возмущением восприняли эту коварную весть. Президиум ЦИК Союза ССР немедленно принял Постановление о террористах и их ответственности за совершенное кровавое преступление. Через несколько часов Сталин, Молотов, Ворошилов, Жданов, Ягода выехали поездом в Ленинград. По приезде все они приняли участие в допросе Николаева, о чем сохранился протокол, который находится в архиве Управления КГБ по г. Ленинграду и Ленинградской области. Трудно представить, о чем шла речь на этом допросе и что показал Николаев, но то, что после него Ягода стал убирать свидетелей, это стало действительностью.

Когда Сталин и другие члены Политбюро попросили привезти на беседу с ними сотрудника охраны Борисова, который в момент убийства Кирова обеспечивал его безопасность, то в пути следования он попал в автомобильную катастрофу и погиб. Другая версия по этому поводу говорит о том, что Борисов был убит ранее, а инцидент с катастрофой был придуман позднее. В это же время Ягода снимает с должности и арестовывает начальника Ленинградского управления НКВД Ф.Д.Медведя и его заместителя И.В.Запорожца. Впоследствии они были расстреляны.

Все это в 1938 году прояснилось на судебном процессе из показаний Ягоды и его приспешников. Например, его личный секретарь П.П.Буланов говорил: “Ягода рассказал мне, что сотрудник Ленинградского управления НКВД Борисов был причастен к убийству Кирова. Когда члены правительства приехали в Ленинград и вызвали этого Борисова в Смольный, чтобы допросить его как свидетеля убийства Кирова, Запорожец, будучи встревожен этим ... решил Борисова убить. По указанию Ягоды Запорожец устроил так, что машина, которая везла Борисова в Смольный, попала в аварию, Борисов был убит в этой аварии” (СО. С.493).

Советскому руководству тогда стало ясно, что убийство Кирова — это тщательно спланированный террористический акт, исходивший из опытной и опасной организации, в которую входил Николаев. Поэтому оно приняло решение о более глубоком расследовании этого преступления, в связи с чем выделило для этого специального уполномоченного в лице заместителя наркома внутренних дел Агранова.

С самого начала расследования убийства Кирова комиссия во главе с Аграновым столкнулась с заранее подготовленной линией поведения Николаева, о чем и изложила в своем заключении для обвинительного акта. Для этого Николаевым был заведен дневник, велась подборка заявлений и различных бумаг, которые он направлял в партийные и советские учреждения и организации. Из их содержания можно было вынести мнение о его неудовлетворенности решением вопросов и несправедливом к нему отношении, о тяжелом материальном положении и т.п. Все они противоречили показаниям жены и матери.

Следствием принимался в расчет и такой факт, как семейный разлад на почве ревности своей жены к Кирову. Из рассказов старых чекистов выходило, что Сергей Миронович был не только хорошим оратором, большим демократом, обаятельным человеком, но и очень большим любителем женского пола. Одной из его любовниц была жена Николаева — Мильда Драуле, которая с 1930 года работала в Ленинградском обкоме партии и за год до убийства Кирова была переведена в ленинградское управление Наркомата тяжелой промышленности. Об этом тогда в Ленинграде упорно ходили слухи, и, по-видимому, они дошли или были доведены специально до Николаева. Не случайно поэтому пал на него выбор как на исполнителя террористического акта. Не случайно поэтому у него после покушения нашли при себе письмо, в котором говорилось: “Киров поселял вражду между мной и моей женой, которую я очень любил”.

Цель всех этих улик, несомненно, была одна: увести следствие в то русло, которое намечалось при подготовке покушения троцкистско-зиновьевским центром. И комиссия по расследованию убийства правильно поступила, что взяла все эти “очевидные изобличающие факты” под сомнение и начала раскручивать дело дальше. Это дало возможность получить уже 3 декабря от Николаева признание о его принадлежности к подпольной контрреволюционной группе и что все его первые показания были заготовлены в целях скрытия следов преступления, соучастников и действительных причин убийства Кирова.

“Я должен был изобразить убийство Кирова как единоличный факт, чтобы скрыть участие в нем зиновьевской группы”.

Впоследствии он также показал, что “когда я стрелял в Кирова, я рассуждал так: наш выстрел должен явиться сигналом к взрыву, к выступлению внутри страны против ВКП(б) и Советской власти ...”.

Николаев стал называть соучастников террористического заговора, которых начали сразу же арестовывать. Ленинградские чекисты в это время, естественно, не дремали, они брали под арест и допрашивали многих активных оппозиционеров, которые были у них на подозрении. В их число попали Котолынов и Левин, а затем были взяты и остальные члены террористических групп. Нужно сказать, что под горячую руку тогда попали многие невинные люди, находившиеся в районе Смольного не только в день покушения, но и в последующие дни. Автору известен случай, когда один его знакомый в те дни, проходя мимо Смольного, заглянул сквозь ограду во внутрь двора и был взят под подозрение, арестован и несколько дней находился под следствием.

Следует признать что арестованные боевики в основном твердо придерживались разработанной на этот случай легенды. Только двое из них — Антонов и Звездов и, естественно, Николаев признали себя причастными к убийству Кирова. Все другие упорно отрицали это, не отказываясь при этом от своей прошлой принадлежности к зиновьевской оппозиции. И лишь Шатский наотрез отказался от предъявляемых обвинений, хотя против него было выдвинуто другими немало заслуживающих внимания улик.

Все обвиняемые, несмотря на то что многие из них в прошлом являлись участниками гражданской войны, активными партийными и комсомольскими деятелями, а четверо — кадровыми военными, в свое время поддерживали платформы “13” и “83-х”, за что были исключены из партии и освобождены от занимаемых должностей. Это вселило в них злобу на советское руководство и привело в лагерь заговорщиков-террористов.

29 декабря 1934 года выездная сессия военной коллегии Верховного суда СССР приговорила их всех к расстрелу.

Месяц спустя — 25 января 1935 года перед судом предстали 12 руководящих работников Ленинградского управления НКВД за то, что, располагая сведениями о готовящемся покушении на С.М.Кирова, не приняли мер по своевременному выявлению и пресечению деятельности Л.Николаева, хотя имели все необходимые для этого основания. Все они были расстреляны. Это были жертвы наркома внутренних дел Ягоды.

На процессе в 1938 году Ягода скажет: “В 1934 году, летом, Енукидзе сообщил мне об уже состоявшемся решении центра “право-троцкистского блока” об организации убийства Кирова. В этом решении принимал непосредственное участие Рыков. Мне стало известно, что троцкистско-зиновьевские террористы ведут конкретную подготовку этого убийства. Енукидзе настаивал на том, чтобы я не препятствовал этому делу. В силу этого я вынужден был предложить Запорожцу, который занимал должность заместителя начальника управления НКВД, не препятствовать совершению теракта над Кировым. Спустя некоторое время Запорожец сообщил мне, что органами НКВД задержан Николаев, у которого был найден револьвер и маршрут Кирова. Николаев был освобожден” (СО. С.506-507).

За свою подлость Ягода получил сполна от советского правосудия.

Существует несколько версий убийства Кирова: личная месть; ответная акция оппозиции, взявшей на вооружение террор; вмешательство из-за границы; целенаправленная операция НКВД, одобренная Сталиным. Последняя версия отпадает, т.к. после XX съезда КПСС была создана специальная комиссия по расследованию убийства Кирова, которая не подтвердила эту версию и высказала твердое мнение, что Сталин к этому не причастен[46]. Необходимо признать, что Сталин с огромным уважением относился к С.М.Кирову. Их соединяли долгие годы совместной работы по партии и личной дружбы. Сталин выдвигал Кирова на работу в Ленинградский обком и на должность секретаря ЦК ВКП(б), считая Кирова одним из стойких соратников по борьбе с оппозициями различных направлений, в работе по строительству социализма в СССР.

В этом отношении весьма аргументированным доводом является высказывание дочери Сталина — Светланы Аллилуевой.

“Сергей Миронович Киров был большим другом нашей семьи давно, наверное, еще с Закавказья. Мама очень любила его. Киров жил у нас в доме, отец любил его, был к нему привязан, и все лето 1934 года он был у нас, а в декабре последовал выстрел Николаева. В причастности отца к этой гибели я не поверю никогда. Киров был ближе отцу, чем все Сванидзе, чем все сородичи или все товарищи по работе. Он был ему нужен. Я помню, какой была ужасной весть о гибели Кирова. Как были все потрясены в доме”[47].

Это абсурд — связывать Сталина с таким преступлением. Такое обвинение мог выдвинуть только Троцкий, ярый враг Сталина, человек, поставивший своей целью физическое устранение Сталина от руководства страной и партией. Вот в этом направлении как раз и вырисовывается еще одна версия, связанная с выходом следствия на консула Латвии Г.Я.Бисенаскеса, который был выдворен тогда из пределов Советского Союза за связь с террористами-оппозиционерами[48]. Они информировали консула о положении дел, получали от него деньги и даже намеревались через него послать письмо Троцкому.

В этой связи следует заметить, что в те годы Латвия и другие Прибалтийские страны представляли собой гнездо фашистской разведки, пристанище различных белогвардейских террористов и боевиков. Впервые там обосновал свои резидентуры Савинков, которые действовали затем вплоть до 1940 года, когда эти страны стали республиками СССР. Не случайно поэтому накануне убийства С.М.Кирова органы НКВД ликвидировали несколько групп террористов из белоэмиграции, проникших на территорию СССР из Польши, Литвы и Финляндии. Более 100 человек террористов было тогда уничтожено, которые стремились проникнуть в Ленинград. Возможно, что заявление Николаева о том, что “наш выстрел должен явиться сигналом к взрыву, к выступлению внутри страны против ВКП(б) и Советской власти”, имел определенный смысл, связанный с совместным выступлением внутренней оппозиции с иностранной контрреволюцией. Этого также исключать нельзя, учитывая, что Троцкий тогда стал единоличным вождем всей русской политической эмиграции и оппозиционных сил внутри страны, идейным вдохновителем террора против советских руководителей.

Отсюда вытекает вывод, что причину гнусного убийства Сергея Мироновича Кирова следует усматривать в единстве всех трех первых версий под идейной эгидой Троцкого. Вот кто главный убийца Кирова. Все остальные были исполнителями, начиная с Зиновьева, Каменева, Бухарина, Рыкова, Енукидзе, Ягоды и до террориста Николаева. Это был единый, целенаправленный удар против Советской страны, партии и лично Сталина. Таких выпадов и акций политического террора не могла бы потерпеть никакая другая администрация, никакая другая страна, какая бы классическая демократия в ней не господствовала. Всегда и везде на такие выпады имела место не менее жесткая реакция.

Отсюда все дальнейшие меры, принятые ЦК партии и Советским правительством против антисоветски настроенных оппозиционных элементов, осуществлявших по указанию Троцкого вооруженный террор против Советской власти, носили ответный характер, были правильными, хотя и несколько слабыми.

Через две недели после суда над Николаевым перед Ленинградским судом по обвинению в соучастии в убийстве С.М.Кирова предстали Зиновьев, Каменев, Евдокимов и ряд известных их сподвижников, включая Бакаева, всего 19 человек.

Нужно сказать, что Николаев не раскрыл, а возможно и не знал, факта непосредственного участия в преступлении Зиновьева, Каменева и других руководителей троцкистско-зиновьевского центра. Это давало им повод упорно придерживаться ранее выработанной версии поведения, не сознаваться ни в чем, кроме того, что вскрыло следствие. Они симулировали глубокое раскаяние и признали, что политическая оппозиционная деятельность, в которой они участвовали, создавала атмосферу, благоприятствующую антисоветской деятельности.

Они признали также, что были руководителями “Московского центра” оппозиции и несут “моральную и политическую ответственность” за убийство Кирова, поскольку возглавляли то подрывное политическое движение, на почве которого было совершено преступление. Однако они упорно отрицали свою осведомленность о готовящемся покушении на Кирова.

“Я привык чувствовать себя руководителем, — заявил Зиновьев, и, само собой разумеется, я должен был все знать. Злодейское убийство представляет всю предыдущую антипартийную борьбу в таком зловещем свете, что я признаю абсолютную правоту партии, когда она говорит о политической ответственности бывшей антипартийной зиновьевской группы за совершенное убийство”.

Заявление Каменева было сделано в том же духе ... “Я никогда не делал ставку на боевую борьбу. Я всегда ждал, что окажется такое положение, когда ЦК вынужден будет договариваться с нами, потесниться и дать нам место”.

Суд не установил фактов непосредственного участия Зиновьева и Каменева в убийстве Кирова. Этому во многом способствовало то, что их арест осуществляли четыре руководящих работника НКВД, специально подобранных для этого наркомом внутренних дел Ягодой. Ими были: начальник секретного политического отдела Молчанов, начальник оперативного отдела Паукер, его заместитель — Волович и помощник Ягоды — Буланов. Из них Молчанов и Буланов являлись тайными членами “правотроцкистского заговорщического блока”, Паукер и Волович — агентами германской разведки.

При аресте эти сотрудники НКВД действовали в соответствии с установками Ягоды. Они не только не произвели обыска в квартире арестованных в целях обнаружения уликовых материалов, а, наоборот, способствовали Зиновьеву и Каменеву в уничтожении ряда компрометирующих их материалов.

Суд приговорил Зиновьева к десяти, Евдокимова — к восьми, а Каменева — к пяти годам тюремного заключения. Это был слабый приговор, но он все же определил политическую виновность оппозиции в убийстве Кирова. Можно только сожалеть, что он не вынес частного судебного определения в политической виновности Троцкого как идеолога и наставника оппозиции, члены которой выполняли его инструкции на вооруженный террор против советских лидеров.

История никогда не простит этого ни Троцкому, ни его сподручным оппозиционерам-террористам.