Глава 3 Культ медведя у русского народа

Глава 3

Культ медведя у русского народа

Путешествуя по северу в 1876 году, шведский географ и естествоиспытатель Г.Г. Сандберг обнаружил на правом берегу реки Золотицы большое количество кремневых изделий в виде «громовых стрелок», а также странные фигурки каких-то животных. Эти находки заставили Сандберга предположить, что на берегу Белого моря «было место производства каменных орудий, откуда они могли расходиться по всему северу России»[94].

Узнав об открытии шведского ученого, в 1877 году по заданию Комитета по устройству Антропологической выставки Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии из Москвы на Север отправились ученые Н.К. Зенгер и А.И. Кельсиев. На неолитической стоянке у д. Нижняя Золотица на берегу Белого моря ими было обнаружено более пятидесяти экземпляров кремневых орудий – скребков, ножей, пилок, «громовых стрелок». Находок было так много, что местная ребятня их просто собирала шапками и приносила московским ученым.

Среди находок попадались очень редкие, любопытные экземпляры – это были изображения каких-то животных; особенно поразила ученых фигурка тюленя, которую, по словам Н.К. Зенгера, он приобрел у одного золотицкого помора: «Так, самые лучшие экземпляры моей коллекции мне пришлось достать покупкой от золотицкого помора Леонтьева, встреченного мною на Каменном ручье, где он промышлял семгу. Он уступил мне несколько «громовых стрелок» и так называемую им «рыбку». Эта рыбка, найденная им тут же на золотицком берегу, – фигура обтесанного кремня действительно представляет явственную форму рыбы или, даже вернее, тюленя с головой, парой конечностей вместо хвоста… Найденный кремневый тюлень, – совершенно справедливо замечает Н.К. Зенгер, – насколько мне известно, есть первая unica, нигде до сих пор не встреченная»[95].

Действительно, это было изображение тюленя, мы сами в этом убедились, когда побывали в Историческом музее в Москве, где данная кремневая поделка находится сейчас на стенде, посвященном неолиту.

Кремневые изделия неолитического человека, собранные Зенгером и Кельсиевым, вместе с пожертвованной коллекцией Сандберга из 77 предметов, в 1879 году экспонировались на Антропологической выставке в Москве, имевшей оглушительный успех. С ними могли познакомиться как русские исследователи, так и ряд присутствующих гостей из-за рубежа, в числе которых были Г. де Мортилье, Э. Шантр, Г. Ванкель, И.Р. Аспелин и другие.

Кроме золотицких, на выставке экспонировались находки из других мест России: Тульской и Муромской губерний, Татарии. Среди них выделялись две кремневые фигурки сходного характера с одной из неолитических стоянок в окрестностях Казани, а также целая серия подобных изображений из обширной Волосовской стоянки близ Мурома.

С этими фигурками животных связана интересная история, о которой поведал советский археолог С.Н. Замятнин, собравший уникальный материал об миниатюрных кремневых находках эпохи неолита[96].

Оказывается, после выставки изображения большей части кремневых находок опубликовал граф А.С. Уваров в своем капитальном труде «Археология России». Однако неожиданно доверие и, как следствие, научный интерес к этим уникальным древним поделкам были подорваны не кем иным, как присутствовавшим на выставке в ранге почетного гостя господином де Мортилье. Как выяснилось, чуть позднее, в восьмидесятых годах, под Вероной были обнаружены сходные фигурки, и в рецензии на публикацию, посвященную этим находкам, де Мортилье категорически заявил, что русские кремневые находки, воспроизведенные Уваровым, поддельные. Необоснованные высказывания крупнейшего авторитета в археологии того времени не могли не оказать своего влияния. Интерес к уникальным российским находкам значительно упал, хотя позднее западноевропейские ученые подтвердили подлинность кремневых скульптур и упоминали в своих работах наши фигурки.

Стоит отметить, что после беломорских, волосовских и казанских кремневых (подчеркиваем, кремневых) зооморфных изображений, по свидетельству С.Н. Замятнина, было обнаружено незначительное число новых подобных находок. Он изучил географию около тридцати неолитических стоянок, где были обнаружены кремневые фигурки, и оказалось, что область их распространения охватывает всю северную половину европейской части России, от побережья Белого моря и Большеземельской тундры на севере, до Волги (от верховьев до Казани) и среднего течения Оки и Суры – на юге и от Валдайской возвышенности до Камы. А в деревне Яреньге, расположенной на Летнем берегу Белого моря, почти одновременно с Зенгером археолог К.П. Рева обнаружил великолепную по технике, не уступающей золотицкой, кремневую фигурку медведя, точнее – его распластанное изображение. И на поселении неолитического человека Золотец I в низовьях реки Выг (Карелия) археологами найдена напоминающая предыдущие кремневая скульптурка медведя[97].

Очень похожие кремневые изображения распластанного то ли животного, то ли человека, археологи нашли и в других местах северо-запада России: на стоянках под Волосово и Панфилово Нижегородской (Горьковской) области, у озера Мстино и села Алексеевское Вышневолоцкого р-на, у сел Ферапонтово и Чаронда Вологодской области. Более грубые по обработке, но идентичные по сюжету фигурки отысканы в местечке Ибердус в верховьях Оки, в урочище Халамониха Ивановской области.

Все указанные кремневые скульптурки, по мнению С.Н. Замятнина, являются изображением человека. Однако, на наш взгляд, они представляют собой не человеческие изображения, а распластанные фигурки животного, вероятней всего, того же медведя. Они имеют небольшой размер, обычно длиной от 3 до 7,5 см, с тщательно закругленной головой и слабо выраженными конечностями. Посчитав их за изображения человека, Замятнин на одной фигурке разглядел даже груди и нашел, что перед ним древняя женская скульптурка.

Следующую группу кремневых поделок уважаемый археолог представил, как изображение «каких-то мифологических существ». Причем у одной из них, с Волосовской стоянки, по «приостренной голове, удлиненной сложным головным убором, возможно украшенным лунным символом» он нашел сходство с наскальным рисунком Пери-носа Онежского озера. По нашему мнению, здесь опять же изображены распластанные, правда, не все удачно обработанные, фигурки животного, не исключено медведя.

В группе кремневых изделий, названных Замятниным «символическими изображениями», привлекает внимание одна фигурка из стоянки близ деревни Дуденевой Калининской области. По характерному контуру и положению головы легко опознать изображение медведя с обращенной вверх рогами лунницы на спине. Совершенно идентичное изображение существует на камнях упомянутого Пери-носа Онежского озера.

Из всех памятников изобразительной деятельности нашего северного неолита, сделал заключение С.Н. Замятнин, эти миниатюрные скульптурки именно с петроглифами (наскальными рисунками) обнаруживают наиболее тесную связь. Сюжетная близость этих древних памятников связана с одним и тем же циклом обрядов, отправлением племенных культов, где указанные кремневые фигурки и петроглифы занимали одно из центральных мест.

Ученый подметил еще один важный момент: не случайным является само обстоятельство изготовления изображений именно из кремня (равно, как и выбивание их на камне). Кремень в ту эпоху все более терял свою исключительную роль как основной материал для изготовления орудий, т. к., когда кремневые фигурки изготовлялись на Севере, южнее уже широко внедрялись медные и позднее бронзовые подобные изделия. Несмотря на это, кремень долгое время продолжал использоваться в области культа и, сохраняясь как пережиток, прочно удерживал здесь свое значение, чем и было вызвано появление кремневых скульптур.

Ту же мысль подчеркнул исследователь золотицких древностей А.Л. Маслов, побывавший на Зимнем берегу Белого моря в 1901 году, «перед нами налицо влияние именно Волжско-Камского культурного очага, который изобиловал многочисленными подобного рода находками, но только там они были металлические. Эти фигурки, литые из бронзы, были выразителями религиозных воззрений, пережитками которых являются <…> культ медведя у остяков. Появление таких фетишей, сделанных из кремня, в период исключительного пользования каменными орудиями, свидетельствует, прежде всего, о ритуале и о существовании уже религиозных, хотя, быть может, и примитивных понятий»[98].

Время бытования кремневых скульптур – это время позднего неолита и энеолита, именно тогда, продолжил С.Н. Замятнин, возникло широко распространенное представление о боге-громовнике и его каменных стрелах-перунах или «громовых стрелках» (а позднее каменных молотах).

Названия кремневых фигурок «громовыми стрелками» (стрелами-перунами), вероятно, можно объяснить тем обстоятельством, что значительная часть рассмотренных изображений и по общим очертаниям, и по своим размерам (3–5 см), как справедливо заметил С.Н. Замятнин, подходит к наконечникам стрел. В этой связи, к словам ученого хотелось бы добавить одно замечание. Фигурки, определяемые им как изображения выдры или бобра, превратятся в тех же медведей, если у этих животных (предварительно перевернув фигурку на 180 градусов), мысленно убрать хвостовую часть, с помощью которой, вероятно, фигурка зажималась в расщепленном конце деревянной стрелы.

* * *

Почтительное и уважительное отношение к медведю, а точнее, медвежий культ, существовал не только у финно-угорских, самодийских народов и скандинавов, но и у наших предков – славян и руси, причем у последних, он может, даже больше проявился. К сожалению, этот вопрос, по большому счету, никогда не подвергался тщательному изучению с привлечением соответствующих данных исторических, археологических, этнографических, искусствоведческих и прочих наук. А этих данных, кстати, накопилось много, причем, что очень важно, они имеют самое непосредственное отношение к нашей с вами отечественной истории – истории Руси и русского народа. Мы только прикоснемся к этому важнейшему вопросу, а точнее, постараемся продолжить тему, которую поднимал в 40-е годы прошлого столетия известный историк и археолог Н.Н. Воронин[99].

Но прежде чем рассказать об этом, вначале познакомим вас с любопытной легендой об основании города Ярославля. Эту легенду ученые обнаружили в старинной рукописи архиепископа ярославского Самуила, жившего в XVIII столетии. Он же, в свою очередь, разыскал старинный документ, оригинал которого не сохранился в Ярославском Спасском монастыре. Что интересно, там же была позднее обнаружена и знаменитая рукопись «Слово о полку Игореве».

Краткое содержание легенды, приведенной в «Сказании о построении города Ярославля», следующее. На берегу Волги и Которосли, среди лесов и пойм, находилось селище с характерным названием Медвежий угол, населенное язычниками. Они были искусными охотниками и рыболовами, занимались скотоводством, от которого главным образом и кормились. Почитали скотьего бога Велеса. Иногда позволяли себе разбойничать на Волге. А потом произошло их столкновение с князем Ярославом Мудрым (978 – 1054), вставшим на защиту проходящих по Волге купеческих караванов. Ярослав побеждает местных поселян, поучает их, как жить и «не творить обиды», предлагает им креститься. Однако жители Медвежьего угла остались верны своей религии, хотя и поклялись «жить в согласии» и платить дань.

Через некоторое время Ярослав приехал к ним за сбором дани и решил заодно окрестить их. Тогда против князя выпустили некоего «лютого зверя» и псов; князь убил «лютого зверя», который так и не назван по имени, а псы его не тронули. Убийство «зверя» произвело на жителей Медвежьего угла такое сильное впечатление, что они моментально пали ниц перед князем.

Ярослав упрекает их в нарушении клятвы – «служить мне, князю вашему» – и издевается над их богом Велесом, не сумевшим удержать своих поклонников от клятвопреступления; говорит, что он приехал сюда не для звериной потехи, а «сотворить победу». Затем на том месте, где он бился со «зверем», Ярослав Мудрый закладывает строительство церкви Илии, в день которого он «победил хищного и лютого зверя» и строит город, населяемый им христианами. Так около 1010 года на месте селища Медвежий угол основался город Ярославль, названный по имени князя.

Вероятно, никто не будет оспаривать, что под «лютым и хищным зверем» надо понимать ни рысь, ни волка, ни кабана, а медведя, да и название селища говорит само за себя. То, что он не назван по имени, подчеркнул Н.Н. Воронин, весьма важно и указывает на его священное значение и характерный для населения запрет (табу) имени «медведь». Более того, тут видно, что легендой отмечается символическая борьба с языческим поклонением этому зверю, окончившаяся победой христианства. Отсюда напрашивается вывод, что в здешних местах с незапамятных времен существовал какой-то древний культ медведя.

Еще в начале прошлого столетия (в 1910 г.) И. Борщевский, автор книг о прошлом Ярославля, при разборе Самуилова «Сказания» уделил большое внимание пресловутому «зверю» и «Медвежьему углу». Он один из первых сделал предположение, что Медвежий угол был поселением какого-то племенного рода, имевшего своим тотемом медведя, ссылаясь при этом на находки глиняных изображений медвежьих лап в курганах села Михайловского, раскопанных ранее археологом И.А. Тихомировым, а также на герб княжества, представляющий медведя, стоящего на задних лапах и держащего на плече алебарду[100].

Чуть позднее такое же суждение о тотемизме медведя высказал в своей книге «Язычество и Древняя Русь» Е.В. Аничков, указав при этом на распространенность медвежьего культа у славян и финнов и на существование аналогии ему у народов Сибири и Севера[101].

На наличие медвежьего культа или почитание медведя в Поволжье, идущего с глубокой древности, как подчеркнул Н.Н. Воронин в одноименной статье, указывает совершенно бесспорно и местный археологический и этнографический материалы. В качестве примера приводятся описания находок, относящихся к так называемой, фатьяновской культуре (II тысячелетие до н. э.), основные памятники которой, как известно, сосредоточены именно в Ярославской области. К ним относятся, в первую очередь, Фатьяновский (открытый в 1873 году) и Великосельский могильники, а пределы распространения всех находок очерчиваются обширным районом Волжско-Обского междуречья и частично Шексны[102].

Среди костяных находок, подтверждающих существование медвежьего культа, выделяются два просверленных медвежьих зуба, обнаруженных в Фатьяновском могильнике, а также ожерелье из звериных зубов и костяные цилиндры – из Великосельского.

Граф А.С. Уваров (1825–1884), известный археолог, почетный член Петербургской АН и один из основателей Исторического музея в Москве в своем фундаментальном труде «Археология России» указал на ряд таких необычных находок из фатьяновских погребений. Он сообщает, что в одном из них на шее «костяка» (скелета) было ожерелье, состоящее сплошь из звериных зубов; отдельные зубы были покрыты орнаментом, имели просверленные отверстия и являлись клыками медведя, а другие принадлежали кабану, рыси, лисе[103].

В начале прошлого столетия были найдены ожерелья из зубов и трубчатых костей археологами Макаренко в погребениях около села Троицкого на Волге и Виноградовым у Ивановой горы на реке Рузе[104].

Огромный вклад в изучение фатьяновской культуры внес Дмитрий Александрович Крайнов (1904–1998), известный археолог, доктор исторических наук, более 40 лет посвятивший исследованию Волго-Окского междуречья. С 1926 года он участвовал в археологических экспедициях под руководством В.А. Городцева на Севере и в центральной части России.

Помимо основной работы, Крайнов сумел окончить музыкальное училище и получить в 30-х годах звание оперного певца. У него сложилась очень трудная судьба. Во время войны попал в окружение и в плен, через два года был освобожден нашими, остался воевать на фронте, но в конце войны был несправедливо осужден (по «знаменитой» 58 статье) и приговорен к 10 годам исправительно-трудовых работ. После досрочного освобождения стал активным участником археологических экспедиций в Ярославской, Ивановской и Калининской областях, организованных Институтом археологии РАН. Почти до конца жизни участвовал в полевых исследовательских работах, под его руководством раскопками 1987–1993 годов вскрыто более 60 погребений неоэнеолитического времени (III–II тыс. до н. э.).

Особенно интересна стоянка Сахтыш на Верхней Волге, где во многих погребениях были найдены останки медведей. Мужские захоронения обычно сопровождались украшениями из зубов медведя или волка с клыками и когтями бурого мишки. И располагались они иногда равномерно по всей длине костяка мужчины: на груди, вдоль ног и в области таза; иногда только в грудной клетке, один раз у левой бедренной кости. Все эти находки относились к волосовскому времени, т. е. около 2000–1800 лет до н. э[105]. Позднее наряду с погребениями человека стали находить даже целые скелеты медведей.

Самыми массовыми находками из фатьяновских могильников были кремневые клиновидные и боевые каменные топоры, а также медные топоры в футлярах.

В 1972 году на стоянке близ с. Селище Калининской (Тверской) области, в 30 км от озера Селигер, был случайно найден каменный топор-молот с головой медведя на обухе, мастерское исполнение которого поставило его в один ряд с лучшими образцами древнейшей культуры. Незаурядные художественные способности первобытного мастера позволили создать ему удивительно живой образ могучего зверя[106].

Ближайшей аналогией этому топору-молоту, вероятно, можно считать также случайно обнаруженный на территории города Ростова топор с обухом в виде головы медведя, выполненный в высочайшей технике шлифовки и сверления, отнесенный учеными к образцам фатьяновской культуры бронзового века.

По этому поводу известный советский археолог Петр Николаевич Третьяков (1909–1976) заметил следующее: «Поражающая с первого взгляда стандартность инвентаря фатьяновских погребений, несомненно, свидетельствует о его ритуальном значении»[107]. Действительно, учеными отмечено, что существование медвежьего культа проявляется у фатьяновских племен именно по древним находкам в Верхней Волге. И не исключено, что появление культа медведя у фатьяновцев явилось результатом соприкосновений с местным населением. Это, в первую очередь, относится к волосовским племенам, у которых культ медведя по археологическим данным четко зафиксирован учеными, о чем упоминалось выше[108].

К числу подобных находок, наверное, можно отнести сверленые каменные молоты, тыльная часть которых украшалась головой медведя, но только обнаруженных уже в Карелии. Здесь, как и в костяных и глиняных скульптурах, четко просматривается стремление древнего художника подчеркнуть те особенности зверя, которые выделяют именно этот вид из прочих представителей животного мира. Известному исследователю Севера Н.Н. Гуриной приходилось часто встречаться с подобными изделиями неолитического человека, и она утверждала, что эти изображения медведя повторяются на многих десятках каменных молотов эпохи неолита на весьма обширном пространстве северо-запада Европы – в Карелии и Финляндии[109]. Это, несомненно, говорит о каком-то архаичном ритуальном почитании медведя.

Даже в советское время в Поволожье сохранились остатки этого древнего культа. По свидетельству большого знатока ярославского края С.Н. Передольского, при обследовании им в 30-х годах прошлого столетия района, примыкающего к знаменитому торфяному Берендееву болоту, он видел в лесу большое вырезанное из дерева изваяние медведя, обитое железными листами. Образ медведя в очень архаических формах дожил в народном искусстве жителей Ленинградской области до наших дней: такова вырезанная в 20-х годах колхозником И. Рогушкиным деревянная статуэтка медведя, напоминающая архаизмом своих форм изображения медведя на бронзовых бляхах Пермского звериного стиля[110].

Помимо Поволжья медвежий культ прослеживается почти на всей обширной территории северо-запада. Одним из первых, кто сообщил о его существовании на Новгородской земле, был юрист по образованию, а по призванию – историк, археолог, антрополог, краевед, знаменитый новгородский хранитель древностей Василий Степанович Передольский (1833–1907). Об этом человеке хотелось бы рассказать особо, т. к. он мало знаком не только широкому кругу читателей, но и даже специалистам, а его интереснейшая книга «Новгородские древности», вышедшая в Новгороде в 1898 году, никогда больше не переиздавалась, и ее очень сложно найти в провинциальных библиотеках.

Сын дьячка, родившийся 26 декабря 1833 года в Лужском уезде, Василий Степанович должен был стать священником, но какой-то экстраординарный случай заставил его бросить духовную семинарию и поступить в 1855 году на юридический факультет Петербургского университета, а по окончании поступить на государственную службу[111].

Опять же, как и В.Н. Татищев, молодой государственный чиновник в свободное от работы время и «на общественных началах», стал активно заниматься изучением древностей Новгородского края. Увлечение древней историей началось еще в юности. Под руководством преподавателей новгородской гимназии, таких же страстных любителей старины, он облазил все подцерковья и чердаки, обнаруживая там старинные рукописи, грамоты, книги среди завалов хлама, которые должны были разбирать монахи, но из-за своей лености и тупости они просто сжигали эти бесценные документы или бросали их на дно Волхова, чтобы не утруждать себя рытьем в каком-то «мусоре». Сколько тайн унесли с собой воды Волхова, да и других рек России! Такое отношение к своей истории коснулось не только новгородской земли – это беда всего русского народа.

Сразу вспомнился недавний телевизионный сюжет о том, как корреспондент местной газеты, находясь в глубинке Архангельской области, абсолютно случайно обнаружил часть уникальной рукописной книги начала XVIII века, которая служила у хозяйки деревенского дома… подставкой под сковороду или самовар. Низкий поклон ей, что хоть не сожгла.

Такое равнодушие к прошлому своей земли В.С. Передольский считал признаком грубости и необразованности у любого народа. Его беспокоила судьба рукописей и древних фресок, построек Детинца и Ярославова дворища, земляных укреплений города.

Потом появился интерес к археологии. Прежде чем серьезно заняться этим ответственным делом, В.С. Передольский побывал во Франции, Германии, Англии, где перенимал опыт и приобретал знания по археологии и антропологии. По возвращении на родину он принял решение оставить службу в Министерстве внутренних дел и посвятить себя изучению и коллекционированию древностей.

Поначалу специальных археологических раскопок Передольский не производил, потихоньку копался в канавах, колодцах, на строительных площадках, покупал без разбору у населения предметы старины. Его имя стало известно специалистам только в 1888 году, когда он в 6 верстах от Новгорода, в местечке под названием Коломцы, открыл следы поселения каменного века. После обследования поверхностного слоя Передольский собрал около 2 тысяч различных предметов: осколки костей, черепки посуды, наконечники стрел, кремневые ножи и скребки. Затем он расширил свои поиски и за 10 лет увеличил свою коллекцию до 60 тысяч экземпляров. Только удивительная тщательность и скрупулезность этого человека, его бережное и ответственное отношение к прошлому родной земли позволило обнаружить в одном месте, не на очень обширной территории, такое огромное количество подземного материала. Культурный слой Коломцов до двух метров толщиной, открытый под четырехметровым пластом глины, хранил многочисленные поделки из кости, тесаного камня, сланца, яшмы, янтаря. В 1889 году была организована первая выставка коломецких находок в Археологическом институте Петербурга, имевшая широкий резонанс среди ученого общества. А вскоре Василий Степанович становится почетным членом этого уважаемого учебного заведения.

Потом были раскопки в других местах Новгородской губернии, пропитанной древностями. За несколько лет археологических работ Передольский собрал уникальную, по мнению русских и европейских ученых, коллекцию черепов, насчитывающую более 800 экземпляров, «единственную не только в России, но и в Европе». Затем был ряд выставок, после чего к В.С. Передольскому пришли широкая известность и научный авторитет.

В 1894 году по инициативе уважаемого ученого в Новгороде создается Общество любителей древностей, ставившее своей целью изучение памятников старины, находящихся в пределах Новгородской губернии, и наблюдение за их сохранностью, а также сбор, описание и хранение остатков старины, проведение раскопок, сбор рукописей. И 60-летний старик с энтузиазмом берется за хлопотную председательскую работу. Но препятствия местных властей помешали деятельности общества. Особенно возмущали Передольского случаи варварского расхищения и продажи церковниками старинной утвари и книг, разрушение старинных построек, неудачное «обновление» древних фресок соборов. Сколько раз он обращался к властям, сколько давал советов о бережливом отношении к исторической памяти, но, к сожалению, так и не был услышан.

Знаменитая коллекция Передольского размещалась в доме, где жила его семья. Экспонатам давно стало там тесно, они не помещались в выделенных помещениях. Научные учреждения Петербурга не раз предлагали в ответ на прошение о предоставлении помещения для хранения коллекции, передать ее в их ведение, но упрямый старик хотел видеть свою коллекцию именно в Новгороде, а не в столицах или в других городах. И был абсолютно прав. Местные же власти не сочли возможным выделить хорошее казенное помещение, и (обратите внимание, нисколько не меняются со временем привычки «власти придержащих») предложили своему знаменитому земляку как бы в насмешку одну из башен новгородского Детинца, грязную, сырую, использовавшуюся как отхожее место. Знакомая картинка, не правда ли?

И тогда этот патриот своей земли, именно таким высоким словом его можно назвать, уже в преклонном возрасте решается на постройку двухэтажного деревянного дома на деньги, взятые взаймы. Строительство дома на углу Ильинской и Никольской улиц против церкви Филиппа Апостола завершилось лишь к зиме 1901 года. На первом этаже этого дома разместилась коллекция, на втором – семья. В музее, о котором он мечтал долгие годы, хозяин любил сам встречать гостей-посетителей.

Об огромной популярности музея говорит тот факт, что только за два года существования, его посетило более 2 тысяч человек. Появление этого музея стало заметным событием в культурной жизни Новгорода. Целыми днями Василий Степанович сидел за разборкой и изучением своих находок, из-под пера этого удивительного человека вышло несколько рукописей, посвященных прошлому Новгорода.

Но зимой 1906–1907 годов произошло непоправимое, В.С. Передольский простудился в плохо отапливаемых помещениях первого этажа, где постоянно находился и работал, сильный бронхит перешел в воспаление легких и в марте 1907 года ученого не стало.

* * *

Но вернемся к медвежьему культу, в незапамятные времена существовавшему в новгородских землях. В.С. Передольский сообщает, что в урочище Коломцы на берегу озера Ильмень, где он обнаружил неолитическую стоянку древнего человека, «мы находили если не всегда, то очень часто пальцевые кости медвежьей лапы зарытыми в одну яму с костями человека»[112]. В другом месте он опять указывает на подобные находки. При захоронениях, пишет он, вместе с человечьими костями находились кости животных, «между которыми нередко были медвежьи, а один раз пять фаланг лапы очень крупного медведя»[113]. Передольский, описывая находки большого количества медвежьих костей, среди них выделяет подвески, изготовленные из зубов-клыков этого зверя с просверленными отверстиями[114]. Как видите, поражает идентичность новгородских находок с откопанными подобными образцами в Поволожье и других местах.

Объясняя эти находки, В.С. Передольский высказался в пользу существования медвежьего культа у населения Коломцов и сделал предположение, что и летописный «Зверинец» в Новгороде XI века ведет свое происхождение от глубокой древности, являясь местом «общественного содержания священных зверей»[115].

Другой известный археолог, член-корреспондент АН СССР Александр Андреевич Спицын (1858–1931) в начале прошлого века проводил со своими коллегами археологические раскопки во Владимирской губернии и указал на находки в курганах Петряихи вещей фатьяновского типа. Кроме того, в древнейших славянских курганах северо-западной области с сожжениями в сопках VIII–X веков были найдены, как он пишет в своих отчетах, «с костями человека кости животных, преимущественно домашних, но нередко также медвежьи кости»[116]. При этом А.А. Спицын подчеркивал очень важную мысль, говоря об одном из них – Васильевском могильнике, что тот является отложением одного из «древнейших суздальских русских поселений».

Будучи уже в звании генерал-лейтенанта артиллерийских войск, страстный любитель старины Николай Ефимович Бранденбург (1839–1903) проводил в 1878–1902 годах обширные археологические раскопки в Приладожье, до этого обследовал крепость в Старой Ладоге (1885), одновременно пополняя соответствующими экспонатами артиллерийский музей в Петербурге, управляющим которого он являлся. Хотя генерала интересовали совершенно другие находки, но тем не менее любопытный знаток старины обратил внимание на странный материал, свидетельствующий о каком-то древнем культе: «Что же касается находок медвежьих когтей, то известно, что еще и в настоящее время суеверное почитание медведя составляет своего рода культ, существующий среди многих инородческих племен нашего Севера и Сибири. И на древностях пермских и сибирских нередко повторяется изображение того же животного; у финнов медведю приписывается человеческий разум и воздаются особые пред всеми другими животными почитания; у древних скандинавов медведем олицетворялось их божество – Тор и т. п.»[117].

Н.Е. Бранденбург отметил, что медвежьи кости встречаются исключительно в древнейших курганах южного Приладожья. Однако одновременно он увидел, что «в Приладожье на найденных ногтевых фалангах не замечается каких-либо приспособлений, например, сверлин для носки их в виде украшений или амулетов, как в других местностях (при этом он сделал ссылку на Лядинский могильник Тамбовской губернии, в котором найдены медвежьи кости с отделкой для их привески), что может указывать на их тесное жертвенное значение»[118]. В погребениях, которые он обследовал, с кальцинированными человеческими останками находились кости различных животных, но преобладающими среди них являлись конские – в 8 могилах, и медвежьи – в 9. При этом, подчеркнул археолог, из медвежьих костей встречались только когтевые фаланги[119]. Точно такие же, как в Коломцах около Новгорода, во Владимирской губернии и Поволожье.

Древние традиции совершения таких магических медвежьих ритуалов сохранились и в более поздние времена, о чем с полной убедительностью свидетельствуют владимирские курганы, где ученые находили, правда, уже не фаланги лап медведей, а их заменители – медвежьи лапы, вылепленные из глины, обожженные на огне и необожженные.

Тот же А.А. Спицын подчеркивал эту интересную особенность владимирских курганов: «Курганы заключали почти исключительно сожжения (человека) и особенно любопытны по находке в них глиняных рук и колец». Это он так называл лапы медведя «руками». К таким курганам относятся и два случая находок глиняных медвежьих лап, уложенных рядом со скелетом покойного в погребении у села Веськово. Как увидим дальше, упомянутые глиняные медвежьи лапы и кольца тесно связаны с древнейшими курганными памятниками Суздальского края X–XI веков.

Граф А.С. Уваров помимо Ярославской земли проводил археологические раскопки и в других губерниях, в том числе на Суздальщине. В нескольких курганах им было найдено свыше 20 глиняных изображений лап медведя. Причем, как правило, лапы часто сопровождались присутствием в том же кургане глиняного изображения круга-кольца (обыкновенного бублика, сказали бы дети при виде его). В большинстве курганов Суздальской земли наблюдалось это любопытное и загадочное сочетание глиняных кругов и медвежьих лап. А.С. Уваров подчеркнул особое значение и частоту находок этих предметов в курганах[120]. Более того, прав, вероятно, Н.Н. Воронин, когда говорит, что Уваров не смог отразить в своих дневниках и записях огромного количества подобных находок, т. к. лапы и кольца, вылепленные из глины и в большинстве случаев необожженные, могли просто разрушиться и легко проходили незамеченными, по его словам, «при знаменитой своим варварством технике уваровских раскопок»[121]. Отсюда напрашивается вывод, что указанные предметы были обязательным атрибутом каждого захоронения русов-славян.

Кроме того, из тех же уваровских находок выделяются единичные экземпляры медвежьих зубов и когтей в виде ожерелий, особенно интересны металлические изображения когтей и зубов, подвешенных на шнуре, из курганного могильника у села Ворогово.

А теперь переместимся на Муромскую землю. В ряде муромских могильников также имеются явные следы почитания медведя, отраженного в погребальном обряде и в украшениях. Так, в погребальном могильнике у села Подболотье кроме копий, костяных подвесок сотрудниками научной экспедиции под руководством профессора Московского университета Василия Алексеевича Городцова (1860–1945) было найдено в 1910 году большое количество костей крупного медведя, в числе которых исследователи особо отметили кости лап[122].

В Тамбовской губернии участником другой научной экспедиции В.Н. Ястребовым (в 1869 году) у местечка Лядино в ряде погребений отмечены находки медвежьих когтей в составе ожерелий, подвесок, причем преимущественно в женских погребениях. Встречены такие же находки еще в одном, открытом им в 1890 году, Томниковском могильнике[123].

В верховьях реки Цны, в полутора сотнях километров в юго-восточном направлении от озера Ильмень и в 8 км от Моршанска, в Крюковско-Кужновском могильнике (IX–X вв.) в ряде погребений найдены медвежьи когти в составе подвесок, носящих явно магический характер. Как отметил в своем отчете участник этой экспедиции, проводимой в 1927–1929 годах, директор Моршанского краеведческого музея П.П. Иванов, в одном из погребений обнаружен «накосник», к которому прикреплены несколько медвежьих когтей, отделанных в бронзу[124].

На почитание медведя, подметил Н.Н. Воронин, указывает также неоднократное нахождение медвежьих когтей и частей скелетов в древних славянских курганных погребениях Самарской губернии в верховьях Оки. Кроме того, здесь погребение часто сопровождается костями птиц и мелких животных, сложенными на специально помещенных в кургане кусках известкового камня. Например, интересны в этом отношении 17 погребений из кургана около деревни Дубровки на р. Пополоте, которые опускались в течение длительного периода времени, создав несколько «ярусов». Под первыми «ярусами» со сложенными «кучками битых костей на куске известкового камня» обнаружился «ярус», в котором были «три куска известкового плитняка, сложенные как спицы в колесе (обратите внимание – опять символический круг), а под ними останки головы медведя (челюсть с клыками) и несколько ниже – кости медведя». В четвертом «ярусе» этого кургана оказались две плиты с костями и клык медведя[125]. Известный российский антрополог, географ, этнограф и археолог, академик Дмитрий Николаевич Анучин (1843–1923) в своем труде о культуре костромских курганов и находимых в них украшениях тоже особо отметил, что в местных погребениях находились медвежьи кости и когти[126].

Как бы подводя предварительный итог, Н.Н. Воронин сделал вывод, что указанные археологические памятники (а они здесь далеко не все перечислены) свидетельствуют о несомненном культовом значении медведя в северо-западной и северо-восточной частях лесной полосы, особенно в Новгородской земле и Ростово-Ярославском Поволжье. При этом характерно, уточнил он, что это археологические памятники не глухих углов, оторванных от связи с внешним миром, но все приведенные выше случаи находок медвежьих лап в Ростово-Суздальской земле связаны с его древнейшими основными центрами – Суздалем, Ростовом и городом Клещиным на берегу Переяславского озера[127].

Уважаемый читатель, наверное, обратил внимание на одну важную особенность этих странных находок. В представленных сообщениях ученых о наличии медвежьих останков в курганах Приладожья подчеркивалось, что из костей медведя встречаются исключительно ногтевые фаланги его лап. В суздальских и владимирских ранних курганах встречаются уже специально изготовленные изображения (муляжи) медвежьей лапы из необожженной глины. И наконец, граф Уваров сообщает о том, что эта лапа имела определенное место в погребении – при сожжении трупа (такой обычай существовал у наших предков до XI века) она лежала около сосуда с останками покойного, в другом случае ей полагалось лежать около его головы. Так что указанные обстоятельства, подчеркивает Н.Н. Воронин, снимают всякие сомнения в культовом значении медведя у наших пращуров.

Естественно, возникает вопрос, а какова роль медвежьей лапы в загробной жизни покойного, для чего она ложилась в могилу? Несомненно одно, она предназначалась именно для похоронного ритуала и заранее не готовилась, об этом свидетельствует факт, что способ ее изготовления был очень прост – мастера-гончары племени сразу после смерти человека в срочном порядке лепили лапу и даже не успевали ее для крепости обжигать. Первоначально, например, во времена фатьяновской культуры (напомним, это 2200–1700 лет до н. э.) рядом с покойным клали лапу настоящего, вероятно, только что принесенного в жертву медведя. Может быть, ее укладывали не со всеми, а только с важными покойниками, имевшими у племени верховную (вождь) или духовную власть (жрец, шаман, колдун и т. д.). Было сложно снабдить каждого умершего отрубленной лапой своего тотема – медведя. Поэтому, вероятно, и стали заменять настоящую лапу глиняной.

Существуют различные интерпретации использования нашими пращурами данных «амулетов». Тот же А.С. Уваров сравнивал глиняные лапы (иногда тоже называя их «руками») с известными «древолазными плетениями», полагавшимися, по житию Константина Муромского, в могилы чтобы, как считал любознательный граф, «душа могла взбираться на высокую райскую гору». Именно для этой цели, по его мысли, «полагались в могилы медвежьи лапы и кольца»[128].

В этой связи Н.Н. Воронин приводит сведения о древнем литовском предании о князе Свентороге, содержание которого имеет любопытную аналогию с догадкой Уварова. В предании говорится, что однажды этот князь, облюбовав предварительно место на реке Вилин, завещал сыну похоронить себя здесь и сделать это урочище кладбищем для князей и бояр литовских. По смерти отца, его наследник на месте, избранном покойным, сжег князя вместе с конем, снаряжением и с любимой охотничьей птицей – соколом. После, при последующих сожжениях умерших князей и бояр, как гласит предание, «тогды подле них кладывали ногти рыси або медведжьи, для того имели веру тую: иж бы день судный мел быти, а так знаменовали собе иж бы Бог мел прийти и седети на горе высокой судити живых и мертвых, на которую ж гору трудно будет узойти без ногтей тых рысих або медвежих, и для того подле них тые ногти кладывали»[129]. В общем, суть обряд такова, что во время сожжения покойного литовские бояре бросали в огонь рысьи и медвежьи когти, чтобы покойник мог вскарабкаться с помощью их на высокую гору, где обитал Бог.

Все же смысл медвежьей лапы в погребениях, и особенно глиняных муляжей лапы во владимирских курганах, сетовал Н.Н. Воронин, пока не поддается раскрытию в полной мере. По его мнению, несомненно, что это не амулеты, носимые покойным при жизни, т. к. лапа не имела отверстий; причем сделана очень грубо и плохо обожжена, что говорит скорее об изготовлении ее специально для погребального ритуала, о чем говорилось выше. Для этой же цели изготовлялось и глиняное кольцо. Ученые не смогли дать однозначного ответа на вопрос, что оно могло символизировать. По сообщению Н.А. Гондатти, у остяков существовал обряд умилостивитильных приношений к убитому медведю, при котором на пальцы лап ему надевали кольца[130]. По сообщению того же графа Уварова, в одном из курганов вместе с кольцом и лапой медведя найдена монета короля Оттона I Великого (912–973), а в другом – куфическая монета X века.

Стоит отметить, что не только медвежья лапа использовалась для ритуальных обрядов. Человеческая кисть руки, конечности других животных, лап птиц, как считает научный сотрудник Института археологии РАН А. Варенов, издавна считались символом защиты – оберегом. Наскальные изображения человеческой руки есть еще на палеолитических пещерных рисунках. Но даже в более позднее, христианское время Богоматерь Оранта, например, всегда изображалась с поднятыми руками, ладонями к зрителю – жест защиты, благословения. Такую же защитную функцию выполняли, считает ученый, и камни – «следовики», то есть валуны с отпечатками кисти рук наиболее почитаемых в XIII–XVII веках святых. Для этих же целей финно-угорские народы навешивали лапчатые привески к амулетам и носили на своей одежде. До настоящего времени у русских в избе над дверью вешается конская подкова, которая должна уберечь дом от невзгод и приносить счастье их обитателям[131].

Но вернемся к нашим медведям. Пытаясь раскрыть тайну медвежьих лап, найденных в курганах, Уваров указывал на основное произведение карело-финского эпоса – «Калевалу», в которой ясно выражено почитание медведей, других животных, и, отмечая особое значение у финно-угорского племени мери медведя и его когтей, делал вывод, что в этих верованиях отразились представления «древних финнов», уже изменившиеся под влиянием «славянской мифологии»[132].

В поверьях русского народа медвежьи кости, а в особенности лапа и коготь, играли большую роль. Медвежьи лапы или когти, по сообщению Б.Д. Зернова, вешались еще в начале прошлого века в качестве «скотьего бога» во дворах крестьян бывшего Дмитровского уезда. Там же в целях усмирения дворового духа приводили во двор медведя[133]. Медвежьим когтем лечили коров – «помочь от него, как корову нокоть (болезнь скота) хватит и тем де ногтем по спине трут»; еще в XVII веке существовало поверье, что голова медведя, зарытая в землю, способствовала увеличенью поголовья скота в хозяйстве[134]. Но самое интересное, что имя медведь являлось табуированным, т. е. запрещенным, его нельзя было называть прямо, а говорить полагалось только завуалированно, иносказательно.

Выше мы останавливались на происхождении и значении слова табу. Запрету могли подвергаться названия не только животных, но и вещей, событий, дней, времени суток, не только имен существительных, но и даже глаголов, например, вместо – умер, полагалось говорить преставился, отдал Богу душу. По этой причине многие прарусские слова утрачены навсегда, те же названия животных и растений. Никогда мы уже не узнаем, как первоначально они назывались нашими предками многие тысячелетия назад, и только по одной причине – существованием различных запретов – табу на их имя.

Такие запретные слова существовали не только у наших пращуров, но и в языках почти всех народов земли. В начале прошлого века об этом же писал замечательный русский этнограф Д.К. Зеленин: «Хотя на территории восточной Европы и северной Азии живут разноплеменные народности – славянские, финно-угорские, яфетические, турецкие, монгольские и иные, – но в отношении табу слов у них больше общего, нежели отличного»[135]. И в большинстве они были связаны с их верованиями, получившими свое начало в глубокой древности, вероятно, от тех же мустьерских охотников, поклонявшихся своему тотему – медведю – великому предку человека.

Запретными или подставными именами Д.К. Зеленин называл те, которые употреблялись взамен запрещенных слов. Итак, начнем с народов самой окраины России.

Широко было распространено у тунгусов название медведя стариком (отырку, атикан) или черным зверем (кара-гурусу), гольды называли его черным стариком (сахар-мафа). Кроме того, существовали у тунгусов и другие подставные слова для медведя: мохнатый, живущий в кедровнике, сгорбленный, кургузый, косой, косыгин, четверорукий и т. д. Отправляясь на охоту, тунгус никогда не произносил слова медведь (амикан — батюшка, отец), а говорил иносказательно: «пойду промышлять» или «пойду промышлять сало», что нужно понимать, как охотиться на медведя.

Якуты называли медведя эсэ, что дословно переводится как родной дед, но это название медведя неохотно употреблялось северным народом, т. к. «имя это нехорошее, и зверь на него сердится», поэтому якуты употребляли еще и иные выражения. Например, якуты с Вилюя называли медведя словом прадед, а белого медведя – белый дед.

Селькупы, как и другие народы Севера, с особым почтением относились к медведям. Потомки медвежьего рода с реки Тым в Томской области называли медведя – мой младший брат (ман мыдамы). На средней Оби медведь до сих пор именуется – большой старик (варг ар). Этим названием подчеркивается мудрость и сила этого зверя. Кроме того, у селькупов (да и не только у них) наблюдался пережиток еще одного табу, связанного с культом медведя – запрет есть медвежье мясо, поскольку считалось, что медведь – почти как человек, рожденный селькупской женщиной. Это привело к тому, что в 20-х годах прошлого столетия их развелось очень много и они наносили значительный урон хозяйству селькупов[136].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.