5. Профессиональные переводчики

5. Профессиональные переводчики

Западноевропейским соседям Ганзы, не знавшим русского языка, информация о новгородских делах могла стать доступной только через посредничество немецких инстанций, которые полностью сосредоточили в своих руках перевод всех исходящих документов новгородской стороны. При этом Ганза была заинтересована в использовании нижненемецкого (а не латинского) языка, так как переводы рассылались по ганзейским городам, которых касалось их содержание. Кроме того, экземпляры документов общеганзейского значения (протоколы и постановления съездов, тексты двусторонних или многосторонних договоров и др.) хранились в ратуше Любека, а позднее Ревеля. Этот путь от дипломатических переговоров на древнерусском языке до ознакомления граждан немецких городов с содержанием достигнутых соглашений можно проследить по историческим источникам, в которых описывается процесс заключения и составления договоров.

Один из важнейших договоров Новгорода с Ганзой, называемый германской стороной Нибуровым миром — по имени Иоганна Нибу-ра из Любека, возглавлявшего посольство в 1392 г. (ил. 9), — существует в двух параллельных вариантах — русском и нижненемецком. Для сравнения приведем зачин древнерусского и нижненемецкого варианта (в Ревельской рукописи):

Се npuixa Иванъ Нибуръ из Люпка посольством… к посаднику Тимофъю Юръевщю…

Hyr is gekomen Iwan Nybur van Lubeke bodewys, to dem podsadniken Timoffe Jurgewitz…

Оригиналом договора был русский текст, экземпляры этой древнерусской грамоты с печатями имелись у обеих сторон: один в Новгороде, а другой в Висбю на Готланде. На одном из немецких переводов, хранившемся в Ревеле, есть запись, проясняющая его происхождение и связь с готландским оригиналом: «Это список с пергаменной копии [=экземпляра], которая писана по-русски, и с нее сделан перевод; на обороте же той пергаменной грамоты стоит запись по-немецки: Русская грамота с печатями хранится у готландских господ» (в оригинале: Dyt utgeschreven ut eyner pergamenten coppien; unde ys Rusch, dat gesad int Dudesche, unde up de ander syde desses pergamentes breffe steit in der Dudesch geschreven: Dessen Ruschen breff holden de heren van Godlande vorzegeld).

Таких независимых друг от друга переводов данного договора сохранилось четыре, один из которых, кроме того, полностью приведен в протоколе ганзейского съезда в Дерпте, подводившего итоги посольства. Подобным же образом «тиражировался», очевидно, и русский вариант договора. Экземпляры рассылались ганзейцами в города, которые были участниками переговоров: в Любек, Ревель, возможно, в Ригу. Магистрат Любека хранил свой нижненемецкий экземпляр Нибурова мира вместе со списком русского текста; так же точно обстояло дело и с грамотой 1371–73 гг. (рис. 41).

^{Рис. 41. Грамота Великого Новгорода г. Любеку с требованием возврата пограбленных товаров, 1371–73 г., русский и нижненемецкий тексты вместе. Фотокопия из Любека} 

В переписке ганзейские города нередко извещают друг друга о прибытии договоров, указывая на подлинность оригиналов и на факт их последующего перевода. Например, письмо 1417 года от магистрата города Дерпта городу Ревелю сообщает о приезде новгородских послов с двумя грамотами, одна из которых заверена печатью архиепископа Новгородского (den enen under des ertzebisscopes ingesegele «одна за печатью архиепископа»), а другая — городской печатью Новгорода Великого (den anderen under Grote Nougarden ingesegele «другая — за печатью Новгорода Великого»). Это указание, несомненно, означает, что привезены оригинальные русские новгородские грамоты, заверенные печатями, причем только в русскоязычном варианте, так как содержание этих грамот приводится в письме по-нижненемецки после традиционной вводной фразы: «в немецком переводе гласящие от слова до слова как здесь ниже писано» (по-нижненемецки: up Dusch utgetolket ludende van worde to worden, alse hiir na steid gescreven). В том же 1417 году совет Дерпта сообщает совету Ревеля о тех же новгородских грамотах в другом письме, в котором повторяются те же фразы, а в конце еще раз указывается, что для города Риги с них были сделаны немецкие переводы: «Эти вышеописанные русские грамоты, переведенные на немецкий, мы отослали в Ригу» (Desse vorgescrevene Russche breve, utgetolket in Dusch, hebben wi… na gesant tor Rige). Иногда с переводом возникали сложности, как в 1415 г., когда произошел казус, описанный в грамоте-письме из Дерпта в Ревель. В Дерпте не оказалось переводчика, знающего русский язык, и город обращается к магистрату Ревеля с просьбой, в том случае, если Ревель располагает русскоязычным писцом, перевести грамоту и отослать ее дальше по назначению.

С посольствами немецких городов в Новгород посылались собственные переводчики, что видно как из многочисленных упоминаний в посольских отчетах (в грамоте 1436 г.: Hermen unse tolk «Герман, наш толмач»), так и из последующих финансовых отчетов. Например, отчет юрьевского посла Томаса Шрове (Thomas Schroue) в Москву в 1494 году упоминает среди расходов и жалованье переводчику: Den tolcke gegeven vor 18 weken Ion 131/2 марок, то есть «толмачу выдано за 18 недель жалованья 13 с половиной марок», что в полтора раза больше, чем заплачено за то же время слуге.

Многочисленные письма также переводились силами ганзейской стороны: исходящие из Новгорода — на нижненемецкий язык, проекты ганзейских писем Новгороду — на древнерусский. В письме 1421 г. рассказывается о тяжелых событиях, связанных с пленением немецких купцов в Новгороде и гибелью ганзейского гонца от рук новгородцев. Он был перехвачен новгородцами с письмами купцов на волю, которые новгородцы заставили его перевести (de breve worden den Nouwarders utgetolket, то есть «письма были по требованию новгородцев переведены») и прочитать им перевод вслух. Автор письма был свидетелем этого прочтения в суде: «мы же слушали, как переведенное письмо (Е. С: т.е. перевод письма) зачитывалось в суде» (jodoch so horde wi den utgetolkeden bref lesen in deme dinge). Надо сказать, что чтение переведенной грамоты вслух было обычной формой ее вручения и доведения ее содержания до сведения адресата. Таким же обычным было и зачитывание ответа. О таком эпизоде рассказывает письмо ганзейской общины Новгорода в Дерпт: они описывают сцену ответа на послание, привезенное посольством Ивана Эппеншеде в 1409 году: «На послание был дан ответ в епископском подворье (в епископских палатах) где его (ответ) зачитали в нашем присутствии».

Не только ганзейские инстанции, но и канцелярии Ливонского ордена в своих сношениях с Новгородом должны были сами обеспечивать перевод документов. Письмо магистра Ливонского ордена Вальтера фон Плеттенберга Верховному магистру Альбрехту от 22 мая 1515 года наполовину посвящено трудностям перевода в дипломатическом общении с русским двором. Дело в том, что орденскому послу было предписано истребовать у русской стороны ответ на латинском или немецком языке, однако ему удалось получить, «по обычаям их канцелярии», как пишет Плеттенберг, лишь русский текст ответа. В результате пришлось срочно переводить письмо самим. Далее автор оправдывается в проволочках с передачей грамоты, указывая, что их причиной было то, что «нашего присяжного переводчика не оказалось на месте». Из жалоб магистра Плеттенберга ясно видно, что западная сторона в сношениях с Русью должна была полагаться на своих собственных переводчиков.

В начале XVI века, однако, в Новгороде русская сторона уже могла располагать своими переводчиками, знающими немецкий язык. В отличие от сообщения магистра Плеттенберга 1515 г., Иоган Роде в своем отчете о посольстве в Новгород 1510 г. пишет уже о целом штате переводчиков и писарей при дворе великого князя. Первым послов приветствовал княжий переводчик Власий (Blasius, des grotforsten tolk), на следующий день к послам приходил с дарами от князя писарь «в сопровождении четырех переводчиков и многих бояр» (myt 4 tolken unde etlicken bojaren). Еще через день, в понедельник, состоялось вручение письменного послания, которое во вторник было переведено под руководством Власия в резиденции посольства, то есть в присутствии немцев: «так что господа послы… лично могли услышать и убедиться, как оно [послание] было переведено» (в оригинале: dar de heren sendebaden… sulvest mochten horen unde weten, wo idt utgetolket worde).

На вопрос, когда именно сложилось такое положение, точно ответить трудно. Однако на основании письменных исторических источников можно приблизительно определить время, когда в процесс перевода активно включилась русская сторона. Для этого интересно сопоставить два свидетельства, относящихся к 1436 и 1448 гг.

Посольство 1436 года в Новгород было одним из первых, от которых сохранился полный текст посольского отчета, в котором процедура оформления и перевода договорных документов описывается шаг за шагом. В нем сообщается о том, как писался итоговый документ переговоров: после улаживания последнего нерешенного вопроса, «с большим трудом придя к согласию, мы составили вместе с ними [т. е. с русскими] договор на русском языке, который приводим ниже переведенным на немецкий» (worde wy id ens myt groten arbeyde, unde ens breves vorrameden samtliken myt ome up Rusch, hirna uthgetolket up Dutzsch) (далее следует немецкий текст договора). Из этого описания совершенно ясно, что, во-первых, русский текст был первым вариантом договора, так как представители князя в этот же приход еще обсуждали с послами один из спорных пунктов переговоров. Во-вторых, говорится, что этот русский текст обе стороны составляли вместе в резиденции посольства и, в-третьих, что немецкий перевод делался не только позднее, но, возможно, уже специально для отчета. В следующем параграфе отчета говорится об обмене грамотами, заверенными печатями обеих сторон, и указывается судьба оригинала, полученного немецкой стороной: «Далее: грамота с печатями русских находится в магистрате Дерпта» (Item de Russen besegelde breff is by deme rade van Darpte). Два нижненемецких перевода этого договора имелись в Ревеле и Любеке. Здесь уже не говорится о княжеских толмачах или переводчиках; по всей видимости, переводы составлялись одной немецкой стороной.

Однако уже в 1448 г. ситуация иная: направляя к новгородцам посольство, город Любек обращается к архиепископу Новгородскому с просьбой предоставить немецким послам хорошего толмача. Как видим, для ганзейцев уже не только очевидно наличие нужных специалистов в штате владычной канцелярии, но и их высокая квалификация не вызывает сомнений. Для Новгорода 1448 года можно, следовательно, предположить, что перевод двусторонних документов на нижненемецкий делался при участии немецкой стороны и новгородских толмачей и переводчиков. С таким же основанием можно считать для времени, предшествовавшего этому году, типичной ситуацию, когда совместно составлялся русский вариант, а перевод делался только немецкой стороной. Сделанный таким образом перевод обычно хранился в копиях, помимо центральных инстанций в Висбю, Любеке или Ревеле, в других причастных к рассматриваемому делу городах.

* * * 

Ратушные толки

В одном из приведенных только что примеров есть важное указание на присягу, под которой находился профессиональный переводчик. При наличии переводчика только с одной стороны его роль в переговорах, разумеется, становилась исключительной, и в этом участники переговоров отдавали себе отчет. Однажды присяжный толмач, обвиненный в неточной передаче смысла, был приговорен к смерти, но сумел избежать ее, доказав правильность своего перевода. В 1404 г. произошел случай, когда толмач и переводчик Ганс Дюркоп был предупрежден о том, что если он неточно переведет доверенное ему письмо от магистрата Ревеля городу Новгороду, у него будет под корень вырезан язык. О высоких требованиях к качеству и надежности работы ганзейских лингвистов свидетельствует то, что на подобный риск Дюркоп шел, переводя не с русского, а, напротив, на русский, то есть чужой ему язык, что справедливо считалось гораздо более сложной работой.

Из всего сказанного выше ясно, что до определенного (довольно позднего) времени перевод между русским и нижненемецким языками делался одной из сторон — немецкой, при помощи ганзейских толмачей и переводчиков. Последние часто бывали из числа эстонцев и ливов, знавших древнерусский язык. Имеется немало документальных свидетельств о таких профессиональных переводчиках — жителях Ливонии, как Иван Эппеншеде, хорошо известный по документам гражданин Юрьева (Дерпта), ревельский переводчик Ганс Дуденбеке, переводчик магистра Ливонского ордена Герман тор Кокен, Ганс Дюркоп из Дерпта и других. А самым первым толмачом, известным по имени, был Клаус Куре (то есть «курляндец»), получивший за свою службу в 1257 г. землю в дарение от архиепископа Курляндского. Уже упоминавшийся Хартлеф Пепперзак служил переводчиком ганзейского подворья в Новгороде, а позднее перешел на службу к магистру Ливонского ордена.

Можно предположить, что не только услуги переводчика, но и уроки русского языка можно было получить в балтийских городах, например в Дерпте. Иван Эппеншеде в 1440 г. отчитывался перед Любеком в получении взысканной с некоего Тереке Хобера суммы, которая была выплачена ему за обучение русскому и эстонскому языкам (de sprake rusch unde eetensch to lerende). Вполне вероятно, что на протяжении всего времени присутствия Ганзы в Новгороде существовала значительная доля ливонского населения, знающего, кроме родного языка, также нижненемецкий и русский. С установлением немецкого господства в Ливонии русские купцы не перестали стремиться сюда, и, несмотря на преграды, которые Ганза ставила на их пути в распространении самостоятельной торговли на Запад, некоторое русское присутствие в городах Ливонии оставалось, например русские купцы владели недвижимостью в Риге. Это создавало среду для многоязычия жителей ливонских городов, из числа которых выходили профессиональные толмачи, услугами которых пользовались ганзейцы. С другой стороны, и русские, приезжая в ливонские города, нанимали местных толмачей. Например, когда в 1345 году в Ревель прибыли по делу о наследстве русского купца его товарищи Артемий и Терентий, с ними был местный толк Nicolaus, находящийся на службе у их компании. В случае толмачей-ливонцев, очевидно, речь может идти как о немцах, так и об онемеченных балтах.

* * *

Толмачи Петрова подворья

В четвертой редакции Новгородской скры упоминается о том, что во дворе св. Петра имелась отдельная комната для толмача, которую кроме него никто не имел права занимать. В 1361 г. (время написания четвертой скры), следовательно, в штате ганзейской общины был постоянный толмач. В пятой скре 1392 г. для него устанавливается нижний предел жалованья — не менее 8 гривен серебром. Все это говорит о том, что толмач пользовался уважением в общине немецких купцов, находившихся в Новгороде, и его работе придавалось большое значение. В начале XV в., однако, очередного толмача уволили, как не оправдавшего ожиданий, и далее, очевидно, обязанности языкового посредника выполнял приказчик ганзейской конторы. Знание русского языка было необходимой предпосылкой для занятия этой должности. В обязанности приказчика входило общение с местными жителями и с официальными инстанциями, в том числе улаживание постоянно возникавших конфликтов с новгородскими властями. Для этой работы требовалось неплохое владение русским языком. В 1431 г. приказчиком в Новгород был назначен Лаврентий Хёне, до того служивший толмачом Дерптского магистрата. Насколько важной и ответственной считалась работа ганзейского приказчика в Новгороде, видно из того факта, что мотивом нового назначения Хёне служил именно большой накопленный опыт и компетентность, проявленная им на прежней службе. Кроме решения ежедневно возникавших проблем и обращений в различные местные инстанции, приказчик двора был также занят в ганзейско-русских переговорах и различных дипломатических миссиях.

Очевидно, приказчику приходилось заниматься как устным, так и письменным переводом, вникать во все текущие проблемы общины и разбираться в вопросах международного уровня, и он обладал разнообразными знаниями и высокой компетенцией, в том числе и в области языка. Однако перевод ганзейских писем на русский язык в обязанности толмача фактории и тем более приказчика не входил. Эту работу выполняли переводчики ливонских городов — например, упомянутый выше Ганс Дюркоп из Дерпта. Следовательно, в процессе перевода участвовали профессионалы различных профилей, между которыми существовало разделение обязанностей и сфер ответственности. Рассмотрим теперь, с какими типами документов и других письменных источников имели дело ганзейские полиглоты различной квалификации.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.