Глава 2 Подготовка к вторжению

Глава 2

Подготовка к вторжению

Несмотря на появившееся у Ричарда III чувство безопасности, он не расслаблялся. Интересно, что одним из шагов, которые он предпринял для укрепления обороноспособности страны, стало использование нового огнестрельного оружия — вероятно, намного более широкое, чем это было при его брате. Начиная уже с июля 1483 года канонир Уильям Нель трудился в Лондонском Тауэре и других местах над изготовлением артиллерийских орудий. В конце декабря 1483 года Ричард нанял Вильгельма Клоука из Гельдерна, «пушечных дел мастера», а 18 января он договорился с неким Джоном Брамбургом об изготовлении «большого запаса пороха». Пятого марта он поручил Роджеру Бикли «набрать» для обороны королевства (вероятно, принудительно) плотников и других рабочих, артиллерию с необходимыми припасами, а также более привычные виды вооружения. По ордеру, датированному 27 февраля, Бикли уже получил партию оружия: «семь серпантин на повозках, 28 хэкбушей с их станинами», пушечный порох, стрелы, луки и лучные тетивы. Серпантины были малокалиберными орудиями и обычно применялись на море, в то время как хэкбуши скорее походили на ружья или ручные пушки, часто именуемые хэкбутами (hackbut). Одиннадцатого марта Патрик де ла Мот был назначен «главным канониром или мастером-литейщиком» королевской артиллерии с двумя пушкарями в качестве помощников. Кроме того, Ричард купил двадцать новых пушек и две серпантины за 24 фунта стерлингов[79].

В течение восьми месяцев после роспуска Парламента Ричард в основном находился вдали от Вестминстера и старался по возможности обезопасить свое королевство от вторжения с континента. За период с 8 марта по 9 ноября он провел в Вестминстере только две недели августа[80]. Местом его обычного пребывания стал Ноттингем. Вероятно, ему казалось, что, выступив оттуда, он сможет быстро отвести угрозу от большинства областей своего королевства. Кроме того, король переезжал с места на место, двигаясь дальше на север. Он останавливался в Йорке, Миддлхеме, Скарборо, Понтефракте и посещал другие места. Так, 8 марта король и королева выехали из Вестминстера, чтобы неспешно направиться в Ноттингем. Девятого марта они вступили в Кембридж и задержались там на два дня. В ходе этого визита Ричард, кажется, произвел хорошее впечатление. В благодарность за щедрые милости, полученные от королевской четы, университетские власти испросили у присутствовавшего там архиепископа Йоркского, канцлера Университета, издания декрета, в котором возвещалось, что отныне ежегодно 2 мая будет служиться торжественный молебен «ради счастливого благополучия означенного знаменитого государя и его дражайшей супруги Анны»[81]. Исходя из размеров жалованья, выплаченного «слугам лорда принца», некоторые исследователи высказывали предположение, что в то время принц Уэльский тоже находился в Кембридже. Однако представляется маловероятным, что такой юный ребенок, каким был Эдуард, мог совершить по меньшей мере восьмидневную поездку (туда и обратно) из Йоркшира в Кембридж, чтобы всего два дня повидать своих родителей, особенно с учетом того факта, что королевская чета все равно направлялась в Миддлхем, где принц тогда проживал.

Покинув Кембридж, король и королева медленно поехали в Ноттингем через Хантингдон, Стэмфорд и Грэнтем. Они прибыли в Ноттингем к 20 марта и по этому случаю сделали несколько пожалований. Там же, примерно две или три недели спустя, вероятно в начале апреля, они услышали внезапную весть о том, что их единственный сын скоропостижно скончался в Миддлхемском замке. Ричард и Анна восприняли эту весть с великой скорбью. Кроулендский хронист говорит: «Вы могли бы видеть, как его отец и мать, услышав эту весть в Ноттингеме, где они тогда остановились, почти обезумели на долгое время, ошеломленные внезапным горем». Точная дата смерти принца неизвестна. Кроулендский хронист говорит, что это было «незадолго до дня смерти короля Эдуарда», который скончался 9 апреля. Джон Раус утверждает, что принц умер «несчастной смертью» в день Пасхи, которая в 1484 году пришлась на 18 апреля. Многие авторы не удержались от того, чтобы увидеть в этом карающую длань судьбы, и сказали, что сын Ричарда умер точно в день смерти Эдуарда IV, поскольку занял место его сына, Эдуарда V. Сохранилось предание, что после этого Ричард стал называть Ноттингем «Замок моей печали»[82].

После того как король и королева услышали скорбную весть о смерти сына, они задержались в Ноттингеме примерно на две недели. Ричард покинул этот город 27 апреля, вероятно, вместе с супругой. Первого мая он прибыл в Йорк и задержался там на три дня. Хотя королевский визит не был отмечен в официальных записях городского совета, кажется вероятным, что Ричард приехал в Йорк, чтобы присутствовать на похоронах принца. Нет никаких записей о том, где был погребен Эдуард Миддлхемский. Однако весьма возможно, что похороны состоялись в кафедральном Йоркском соборе — достаточно почетном месте для гробницы принца Уэльского. Позднее, в том же году, Ричард распорядился построить там большую часовню для поминальных служб[83].

Примерно в то же время король заново учредил систему курьерской службы, введенную его братом в ходе военной кампании против Шотландии 1482 года. По этой системе каждый гонец должен был скакать 20 миль, а затем передавать послание следующему гонцу. Благодаря этому вести могли за два дня доставляться на расстояние 200 миль, что примерно равнялось дистанции от Лондона до Ньюкасла[84]. Слухи о враждебных планах Генриха Тюдора снова ходили по стране, и Ричард наладил систему срочного оповещения именно на случай какого-либо вторжения с континента. Что касается других мер по обороне королевства, Ричард снова издал указы о воинском наборе в большинстве графств Англии. Имя Эдуарда, принца Уэльского, с горечью упоминалось в указах, изданных для северных графств[85].

Из Йорка Ричард направился в Миддлхем, где умер его сын, а затем провел лето, путешествуя по северным областям и заезжая в Понтефракт, Скарборо, Йорк и Дарем. Он не вернулся назад в Ноттингем до конца июля. Все это время он старался усилить обороноспособность страны. На севере было несколько угроз, и не в последнюю очередь со стороны французских кораблей, которые активно действовали в Северном море. Хотя Ричард снарядил морские команды в Скарборо, чтобы противостоять их нападениям, французы все равно смогли захватить несколько английских кораблей. Капитаном одного из них был Джон Несфилд, королевский эсквайр, который следил за Елизаветой Вудвиль, пока она находилась в святилище. Он и его товарищ по плену, сэр Томас Эверингем, были выкуплены Ричардом. Военные действия также шли и на шотландской границе, хотя и без особого успеха для обеих сторон, несмотря на решение Ричарда отправить с экспедиционными силами герцога Олбани, брата короля Шотландии, и графа Дугласа (оба уже долгое время получали от англичан пенсион). Кроме того, шотландцы пытались активно действовать на море, но там они были наголову разбиты заново снаряженным английским флотом[86].

После этих не очень эффективных шагов, направленных против Шотландии, Ричард принял другое трудное решение. После смерти его единственного законнорожденного сына у него не осталось никаких очевидных наследников, и теперь политическая необходимость требовала ясно определиться с преемником. Высказывалось предположение, что вскоре после смерти принца Уэльского он назвал в качестве своего наследника Эдуарда, графа Уорика, сына своего старшего брата, герцога Кларенса. Это основано на прямом утверждении Джона Рауса о том, что «вскоре после смерти принца… молодой граф Уорик… был провозглашен бесспорным наследником при королевском дворе»[87]. Согласно Раусу, Уорик был впоследствии арестован, и предпочтение было отдано графу Линкольну. Как бы то ни было, очень маловероятно, что Ричард мог выбрать Эдуарда Уорика себе в наследники, и в пользу этого нет никаких свидетельств, помимо слов Рауса. Когда отец Уорика, герцог Кларенс, был признан государственным изменником «с испорченной кровью» («corrupted in blood»), его отпрыски лишились возможности наследовать какие-либо права на английский престол. Конечно, приговор о поражении в правах, как это часто случалось, мог быть пересмотрен, но в данном случае такой пересмотр судебного постановления дал бы юному графу более весомые права на престол, чем были у самого Ричарда. По этой причине кажется маловероятным, что Ричард мог провозгласить Уорика своим наследником. В июле он выбрал себе в преемники своего племянника Джона де ла Поля, графа Линкольна, сына своей старшей сестры, еще живой к тому времени, Елизаветы, герцогини Саффолк. То, что Линкольн был уже совершеннолетним, служило ему дополнительным преимуществом. Никаких формальных заявлений о новом статусе Линкольна сделано не было, но он был назначен председателем Совета Севера, нового учреждения, которое по изначальному замыслу, кажется, должно было контролироваться принцем Уэльским. Кроме того, в августе Линкольн был назначен наместником Ирландии, — звание, ранее принадлежавшее покойному принцу Уэльскому и прежним наследным принцам Йоркской династии[88].

С начала августа Ричард провел примерно три недели в Лондоне, вероятно, отчасти для того, чтобы 12 августа присутствовать на церемонии перезахоронения тела Генриха VI из аббатства Чертси в Виндзор. Ричард также, несомненно, остановился в Виндзоре неделей позже, по пути назад в Ноттингем[89]. Находясь в Лондоне, король предпринял еще один шаг для обеспечения безопасности своих границ. Он послал охранную грамоту шотландским представителям, чтобы они могли приехать в Ноттингем для обсуждения условий перемирия. Еще ранее король Шотландии, Яков III, некоторое время настойчиво пытался завязать переговоры с Ричардом, несмотря на враждебные действия на границе и на непопулярность мирной политики в Шотландии. Должно быть, в этот момент Ричарду показалось, что благодаря перемирию с Шотландией у него станет одной проблемой меньше. Действительно, он был не в том положении, чтобы развернуть полномасштабную военную кампанию против шотландцев, учитывая необходимость охранять юг Англии от возможного вторжения с континента. Шестнадцатого сентября шотландские послы прибыли в Ноттингем и представили верительные грамоты королю, который восседал на престоле под балдахином в большом зале замка, окруженный своими сановниками. При этом присутствовали архиепископ Йоркский, канцлер, епископ Линкольский и другие епископы, Джон Ганторп, хранитель личной печати, герцог Норфолк, граф Нортумберленд, а также другие видные лорды и сановники, многие из которых приняли участие в последующих переговорах. Круг полномочных представителей, назначенных королем для выполнения этой задачи, также включал в себя Томаса Бароу, начальника свитков (Master of the Rolls), и сэра Уильяма Хасси, верховного судью королевской скамьи — для придания переговорам дополнительного юридического веса. Среди шотландских представителей были граф Аргайл, канцлер Шотландии, епископ Абердинский и два советника Якова III, лорды Лайл и Олифант. Таким образом, люди с обеих сторон были высокого ранга и, что особенно важно в рамках дипломатии, примерно одного статуса. После представления верительных грамот Арчибальд Уайтло, секретарь Якова III, произнес очень яркую речь, превознося способности, внешность и намерения короля Ричарда. По-видимому, переговоры прошли хорошо, поскольку 21 сентября между двумя странами было заключено трехгодичное перемирие. В тот же день была достигнута договоренность о браке между Джеймсом, герцогом Ротсейским, наследником Якова III, и Анной де ла Поль, сестрой графа Линкольна, наследника Ричарда[90]. Однако этот брак никогда не был заключен. Анна де ла Поль осталась незамужней и позднее ушла в монастырь, тогда как герцог Ротсейский (уже как Яков IV) женился на Маргарите Тюдор, старшей дочери Генриха VII.

В течение лета англичанам также приходилось вести мелкомасштабную войну на море против бретонцев. Поскольку Ричард стремился уладить внешнеполитические проблемы, в его интересах было договориться с Бретанью, последней независимой провинцией Франции. В свою очередь, Бретань нуждалась в поддержке, чтобы противостоять недружественным намерениям французов. Ричард III должен был ясно понимать, что союз с Бретанью даст ему рычаг, который в случае необходимости можно будет использовать против Франции, а также против Генриха Тюдора и его постоянно растущей банды изгнанников, живущих на континенте. Наконец, в июне 1383 года, после оживленных дипломатических контактов, представители Ричарда III подписали перемирие с Франциском I, герцогом Бретани, на срок с 1 июля 1383 года по 24 апреля 1385 года[91]. Семнадцатого июня шерифам разных южных графств были разосланы письма с требованием издать прокламации, в которых объявлялись бы точные сроки перемирия, вероятно, для того, чтобы английские моряки случайно его не нарушили. Сам герцог Бретонский в ту пору был болен, и переписка велась его министром, Пьером Ландуа. В рамках соглашения англичане обещали снарядить 1000 лучников, чтобы помочь бретонцам защищать свои рубежи от французов. Англичане зашли столь далеко в выполнении этого обязательства, что 6 июня уполномоченным, которых возглавлял Френсис, лорд Лоувелл, было поручено провести смотр лучников в Саутгемптоне; 26 июня капитан Джон Грей, лорд Поуис, был назначен их командиром. Как бы то ни было, этот отряд, кажется, так и не отчалил от берегов Англии[92]. В рамках соглашения англичане почти наверняка настаивали на том, чтобы герцог Франциск прекратил поддерживать Генриха Тюдора. Ландуа, явно соглашаясь с этим, обещал либо держать Генриха и его главных сторонников под строгим надзором, либо даже выдать их Ричарду III. Переговоры с Бретанью, по-видимому, продолжались все лето. Так, Уильям Кэтсби, канцлер, казначей и влиятельный советник Ричарда, находясь в Бретани в сентябре 1484 года, сделал пожертвование Ваннскому собору.

В ходе переговоров английская сторона могла обещать вернуть герцогу Франциску доходы с земель графства Ричмонд (по стечению обстоятельств, это было графство, на которое Тюдор предъявлял свои права и которое герцоги Бретани держали от королей Англии в XIV столетии). Ричард также обещал дать герцогу земли других английских изгнанников, если он согласится держать Тюдора и его приверженцев под надежной охраной. В какой-то момент поздним летом 1484 года наемник Хуан де Салазар был послан переговорить с королем Ричардом. Неясно, кто именно послал его: это мог быть как герцог Франциск Бретонский, так и Максимилиан, римский король, поскольку капитан Салазар был его наемником и сражался за него во Фландрии. Салазар, возможно, покинул Англию в начале сентября, но, как станет видно далее, он еще сыграет свою роль в английской истории[93].

К счастью для Генриха, но не для Ричарда, эти тщательно разработанные планы стали известны Джону Мортону, епископу Илийскому, который тогда находился во Фландрии. Он бежал туда после неудачного восстания Бэкингема. Мортон мог получить известия от графини Ричмонд, матери Генриха, а она, вероятно, от своего мужа, лорда Стэнли, который был членом совета Ричарда III. Мортон послал в Бретань сэра Кристофера Урсвика, сторонника графини Ричмонд, чтобы предупредить Тюдора. Даты этих событий спутаны, но в какой-то из последних дней сентября Тюдор, кажется, был предупрежден, что бретонцы вот-вот его арестуют. Тщательно продумав свои действия, Генрих с несколькими товарищами бежал из Ванна, столицы Бретани. Ландуа послал за ним в погоню вооруженный отряд, но он успел пересечь французскую границу раньше, чем его настигли. После этого многочисленные английские изгнанники получили у герцога Франциска дозволение покинуть Бретань и примкнуть к Тюдору во Франции. Карл VIII, король Франции, разрешил им остаться в его владениях. Таким образом, Ричард III ничего выиграл своими дипломатическими инициативами, и Генрих Тюдор теперь оказался под защитой силы намного более значительной, чем Бретань, — той силы, которая могла получить политическое преимущество, поддерживая графа. Как обнаружилось, французам было выгодно помогать изгнанникам. Вплоть до того момента, пока Тюдор снова не отплыл в Англию летом 1485 года, они были заинтересованы в том, чтобы заставлять Англию напряженно готовиться к отражению вторжения и тем самым не позволять ей оказывать военную помощь бретонскому союзнику. Всего через несколько дней после отплытия кораблей Тюдора французы подписали мирный договор с герцогом Франциском и потому могли больше не тревожиться относительно Бретани. Как заметил по этому поводу Чарльз Росс: «Одной неделей позже — и династия Тюдоров могла бы никогда не возникнуть»[94].

Вскоре после того, как Тюдор бежал во Францию, к нему, в его ставке в Анжере, примкнул граф Оксфорд, бывалый ланкастерский полководец и очень опытный воин. С 1474 года Оксфорд сидел в темнице замка Ам, в английском округе Кале, но он сумел бежать оттуда в декабре 1484 года вместе с Джеймсом Блаунтом, комендантом замка, и Джоном Фортескью, джентльменом, ответственным за охрану замковых ворот. Это был серьезный удар для Ричарда, так как события в Кале могли представлять угрозу для стабильности во всем королевстве. Гарнизон Кале был единственным регулярным военным контингентом Англии, и он уже сыграл решающую роль в войнах недавнего прошлого, особенно когда им руководил граф Уорик, который был капитаном Кале в 1471 году. Когда в 1483 году Ричард казнил тогдашнего капитана Кале, лорда Гастингса, никакой реакции со стороны гарнизона не последовало, и лорд Динхэм, заместитель Гастинса, остался на своей должности. Ричард уже осознал, что, поскольку Генрих Тюдор оказался на свободе во Франции, графа Оксфорда следовало бы доставить из Кале назад в Англию, прежде чем он найдет способ примкнуть к Тюдору. Соответственно, Ричард послал приказ из Ноттингема, повелевая Блаунту отконвоировать графа Оксфорда к французскому побережью, а оттуда — в Англию. Но Оксфорд, очевидно, уже склонил на свою сторону Блаунта, и оба они бежали к Тюдору. Динхэм, который остался верен Ричарду, быстро отреагировал на известия о событиях в Аме. Приведя отряд из Кале, он осадил замок, вероятно, чтобы не допустить нового нарушения долга со стороны гарнизона. Ричард предложил помилование гарнизону Ама 16 и 30 ноября и отдельно Блаунту в те же дни. Помилование было предложено повторно 16 января; на этот раз оно распространялось уже и на жену Блаунта, которая осталась в замке. Гарнизон Гина, другого удаленного замка в английском округе Кале, был позднее сменен, и его капитаном был назначен сэр Джеймс Тирелл, надежный сторонник короля. На пост наместника Кале вместо Динхэма позднее был назначен внебрачный сын Ричарда, Джон, хотя в действительности эта смена командования, вероятно, никогда не состоялась[95]. Теперь Ричарду могло показаться, что он более или менее восстановил status quo, и действительно, в Кале у него проблем больше не было. Однако, с ретроспективной точки зрения, этот эпизод служит очевидным свидетельством того, насколько хрупкой была лояльность его режиму.

Алебастровое скульптурное надгробие графа Оксфорда (ум. 1514), в прошлом находившееся в Колнском приорстве, но ныне утраченное

^{(Из коллекции Джеффри Уиллера)}

К ноябрю 1484 года угроза вторжения с континента временно отступила, и Ричард уже 10 ноября вернулся в Лондон. Однако он обосновался там только 28 ноября, предварительно посетив Кент, вероятно, для того, чтобы убедиться, что сделано всё возможное для успокоения этого прежде мятежного графства. По возвращении в Лондон он мог обдумать итоги минувшего года. Договоры с Бретанью и Шотландией не были идеальными, но они, по крайней мере, способствовали умиротворению некоторых из его врагов. Он не сумел нейтрализовать Генриха Тюдора, но была надежда, что если Франция не станет активно его поддерживать в течение одного или двух лет, то Ричард успеет упрочить свою власть настолько, чтобы отразить любое вторжение с континента. Желая быть уверенным, что его вооруженные силы будут наготове, когда в них возникнет нужда, король снова послал 8 декабря указы о воинском наборе, в основном людям, которых он назначил прежде.

Наряду с указами о воинском наборе, Ричард также издал руководство для полномочных лиц, предписывая им проверять, чтобы все воины, ранее занесенные в списки, по-прежнему состояли на учете, были годны к службе, имели хороших коней и снаряжение, а сами не были «мерзавцами». Они также должны были проверить, чтобы деньги, отложенные для этих целей, хранились должным образом и в итоге не были присвоены. Интересным постскриптумом для этих наказов стало поручение сказать всем лордам, знатным людям, капитанам и прочим, что королевская воля состоит в том, чтобы они, отложив в сторону все личные счеты и ссоры, полюбовно помогали друг другу, сражаясь на стороне короля. Десятью днями позже, 18 декабря, Ричард отправил еще одно послание своим полномочным представителям в Сэрри, Миддлсекс и Хертфордшир (эти графства, ближайшие к Лондону, были способны откликнуться быстрее всех остальных). Король просил их составить перепись рыцарей, сквайров и джентльменов в подотчетных им областях, чтобы установить, как много людей «с защитным снаряжением» каждый из них мог бы привести к королю за полдня с момента призыва. Полномочные лица должны были уведомить короля об общем результате как можно скорее[96].

Незадолго до издания этих указов, 7 декабря, король предписал канцлеру подготовить прокламацию, которую следовало разослать шерифам. Она была написана в том стиле Ричарда, который вполне справедливо характеризуется исследователями как «пылкий и бойкий». Всё выглядит так, как если бы Ричард полагал, что его противники безнравственны уже потому, что противостоят ему, поскольку его дело, несомненно, правое. Для него управление королевством было нравственным крестовым походом, и любого, кто угрожал помешать этому крестовому походу, надлежало сокрушить всеми доступными средствами. По мнению некоторых исследователей, этот и последовавшие за ним документы содержали слишком экстравагантные выражения для того, чтобы подданные Ричарда могли воспринимать их всерьез. Это весьма вероятно, хотя Ричард умело пытался играть на английском патриотизме и шовинизме, говоря, что Тюдор обещал уступить Карлу VIII все права на французский трон и земли во Франции. Прокламация начиналась так:

«Король, наш суверен, располагает точными сведениями о том, что Пирс, епископ Экзетерский, Томас Грей, в прошлом маркиз Дорсет, Джаспер, в прошлом граф Пемброк, Джон, в прошлом граф Оксфорд, и сэр Эдуард Вудвиль с другими разными мятежниками и изменникам, пораженными в правах и признанными государственными преступниками по постановлению высокого суда Парламента, из коих многие известны как явные убийцы, нарушители супружеской верности и вымогатели, вопреки воле Бога и против всякой истинной чести и природы, покинули свою родную страну и, отдавшись сначала под власть герцога Бретонского, обещали ему определенные вещи. Однако герцог в своем совете счел, что давать такие обещания — слишком противоестественно с их стороны… [и потому отказался помогать им]… Они же, видя, что названный герцог и его совет не желают ни помогать им, ни поддерживать их, ни следовать их путями, тайно отбыли из его страны во Францию и там покорно отдались во власть давнего нашего врага, Карла, именующего себя королем Франции, и… названные мятежники и изменники избрали своим предводителем некоего Гарри, в прошлом именовавшего себя графом Ричмондом, каковой из-за своего честолюбия и ненасытной алчности посягнул на имя и звание короля Англии и присвоил их, к чему у него не было ровным счетом никаких поводов, прав и оснований, как каждому хорошо известно».

Рисунок с печати Джаспера Тюдора, графа Пемброка и герцога Бедфорда

^{(из коллекции Джеффри Уиллера)}

Мало того, Тюдор еще согласился отказаться от всех прав королей Англии на «корону и земли королевства Французского, вместе с герцогствами Нормандией, Гасконью и Гиенью», а также на Кале со всеми прилежащими землями и замками. Далее Ричард продолжает в том же духе, предупреждая, что если Тюдор и его приверженцы победят, они нарушат законы страны, и конфискуют имущество всех подданных, и «учинят самые жестокие убийства, расправы, грабежи и отъемы наследства, какие только были виданы когда-нибудь в каком-либо христианском государстве». В заключение Ричард обещает «как благожелательный, усердный и отважный государь» «подвергнуть саму свою королевскую особу всем опасностям и тяготам, необходимым в этом случае для разгрома и усмирения его названных противников», и просит своих подданных делать то же самое[97]. Почти такая же прокламация была издана в июне 1485 года, но на сей раз в ней не упоминался Дорсет. На тот момент Ричард уже не мог сделать ничего больше, чтобы защитить свое королевство, и потому позволил себе отпраздновать Рождество.

То, что эта прокламация была необходима, явствует из грамоты, посланной 6 декабря мэру Виндзора (и, вероятно, в другие города). В этой грамоте утверждалось, что много ложных сообщений циркулирует по стране, «и мы достоверно осведомлены, что мятежники и изменники теперь стали союзниками наших старинных врагов во Франции и многими различными путями ищут и измышляют способы, чтобы сокрушить наше королевство и единство наших подданных, и в частности с помощью подмётных письмён, составленных мятежными особами из недостоверных, надуманных и ложных измышлений, сплетен и слухов, чтобы вызвать и разжечь разногласия между нами и нашими лордами». Затем в прокламации повелевается, чтобы «если какой-либо из этих слухов или письмён дойдет до вас, то следует разыскать и выявить их главных распространителей, и когда вы их найдете, то устройте надежное дознание, а затем подвергните их суровой каре, в назидание и устрашение всем прочим». Высказывалось предположение, что недатированное послание Генриха Тюдора было одним из «письмён», на которое Ричард ссылается в своей грамоте. Адресованное Генрихом «нашим самым доверенным и почитаемым друзьям и союзникам», оно гласило[98]:

«Я тепло вас приветствую. Будучи извещен о вашем добровольном намерении поддержать мои справедливые притязания на полагающуюся мне по наследственному праву корону, а также ради справедливого отстранения [от власти] этого человекоубийцы и противоестественного тирана, который теперь несправедливо удерживает господство над вами, я даю вам знать, что ни одно христианское сердце не может более полниться радостью, нежели мое — сердце вашего бедного друга-изгнанника, который сразу, как только вы его точно известите о том, какие силы вы подготовили и каких капитанов и предводителей им подобрали, будет готов переправиться через море с теми силами, которые мои друзья здесь готовят для меня. И если я буду столь быстр и удачлив, как мне того хочется в соответствии с вашим желанием, я всегда, в первую очередь, буду помнить вашу самую горячую поддержку, оказанную мне в моем правом деле, и сполна отблагодарю за нее. Дано под нашу печать,

Н.

Я прошу вас оказать доверие посланнику в том, что он сообщит вам».

Это послание было составлено в довольно льстивой манере и подписано так, как если бы Генрих уже стал королем (он использовал затейливую «Н» в качестве личной подписи даже после того, как занял престол). Конечно, такое послание должно было, помимо всего прочего, вызвать досаду у Ричарда III, настоящего короля[99].

Один случай, в частности, показывает, с какой серьезностью английские власти относились к распространению «изменнических» текстов. Уильям Колингбурн прикрепил к дверям собора Святого Павла в Лондоне стишок следующего содержания: «Кот, крыса и Лоувелл, наш пес, // Правят всей Англией под главенством Борова» («The cat, the rat and Lovel our dog, // Ruleth all England under a Hog»). Под названными животными подразумевались Ричард III (Боров) и его главные советники — лорд Лоувелл, Уильям Кэтсби и сэр Ричард Рэтклифф. За это, как говорит нам Шекспир, Колингбурн был повешен, проволочен и четвертован. Однако на самом деле он был приговорен к казни не только из-за одного стишка. Он состоял в тайной переписке с Генрихом Тюдором.

Полномочная следственная комиссия была назначена 29 ноября 1484 года; в ее задачу входило расследовать «определенные измены и оскорбительные действия, совершенные эсквайром Уильямом Колингбурном, в прошлом [владевшим поместьем] Лидьярд в графстве Уилтшир, и эсквайром Джоном Тербервилем, в прошлом [владевшим поместьем] Фирмэйн в графстве Дорсет». Среди членов комиссии были герцоги Норфолк и Саффолк, граф Сэрри (сын герцога Норфолка), лорд Лоувелл, одиннадцать других лордов, лорд-мэр Лондона и девять ординарных судей, так что не могло быть никакого сомнения относительно того, насколько серьезное значение придавалось действиям подсудимых. Согласно Холиншеду, который, очевидно, цитирует оригинальный обвинительный акт (не сохранившийся до нашего времени), Колингбурн и Тербервиль заплатили одному человеку 8 фунтов стерлингов, чтобы он доставил Тюдору письмо. В этом письме они призывали Тюдора ближайшей осенью вновь высадиться с войском в Англии, в Пуле, и обещали встретить его там со значительными силами. В виде особого стимула они указывали ему, что если он захватит власть в это время, то сможет собрать налоги, выплачиваемые в королевскую казну ко дню Святого Михаила[100].

Ричард отпраздновал Рождество с особой пышностью, вероятно, чтобы подчеркнуть свою уверенность в надежном положении королевства. Торжества состоялись в Вестминстере; на день Епифании (6 января) король носил свою корону и принял полное участие в церемониях, проходивших в большом холле Вестминстера, «как если бы это была его первая коронация». Само Рождество тоже было хорошо отпраздновано, но Кроулендский хронист неодобрительно замечает по этому поводу, что «слишком много внимания было уделено пению и танцам и суетным сменам нарядов одинаковой формы и цвета, подаренных королеве Анне и госпоже Елизавете, старшей дочери покойного короля»[101]. Справедливость этого утверждения спорна, но похоже на то, что все присутствующие (кроме, вероятно, самого хрониста) развлекались на славу.

В ходе рождественских празднеств разведчики Ричарда донесли ему, что в наступающем году точно следует ожидать вторжения Генриха Тюдора, который, с дозволения Карла VIII Французского, деятельно снаряжает корабли и вербует людей во Франции[102]. Чтобы отразить нашествие, Ричарду требовались деньги. Воины, которых он собирался призвать в нужное время, должны были получать жалованье от своих городов или лордов, их приведших или приславших, но ему все равно требовались деньги для содержания кораблей и гарнизонов. Возможно, скрепя сердце, он решил собрать деньги под видом займов. Он должен был знать, что это будет непопулярная мера. Его брат Эдуард IV часто собирал деньги под видом «беневоленций» — полудобровольных «дарений», которые редко компенсировались впоследствии, поэтому Парламент, созванный Ричардом, издал акт, запрещающий такую практику. Система Ричарда была иной: он издал денежные запросы под своей личной печатью и обязал корону выплатить займы к определенным датам. В регистре Личной Печати (Privy Seal register) разосланные им письма были смело озаглавлены «Письмо ради денег» («A letter for money») и сообщали следующее:

«От короля.

Верные и возлюбленные, мы тепло вас приветствуем. И ради таких великих и крайних затрат и расходов, которые мы срочно должны понести и выдержать, а также ради того, чтобы блюсти надзор над морем и сушей для защиты королевства, мы весьма настоятельно, от самого сердца просим вас послать нам [деньги] в виде займа через нашего доверенного служащего, доставившего это письмо. И мы обещаем вам посредством этого нашего письма, подписанного нашей собственной [рукой], должным образом удовлетворить вас в ближайший день Святого Мартина и полностью расплатиться к ближайшему празднику Святого Иоанна Крестителя без дальнейших задержек. Уверяем вас, что, выполнив это наше срочное желание и сердечную просьбу, вы найдете нас своим добрым и милостивым верховным государем в любых ваших разумных желаниях; ради чего впредь оказывайте доверие нашему названному служащему в том, что он откроет вам от нашего имени касательно этого дела. Дано и т. д.»

Эти письма были разосланы целыми связками, и разносчики получили инструкции вручить их поименованным адресатам, которые рассеянно проживали по всей территории Англии. Разносчикам было поручено просить у них суммы, «написанные в нижнем углу» некоторых писем. Их размер колебался от 100 фунтов стерлингов до 40 марок. В других письмах не было вписано никаких имен, но они содержали указания сумм, о которых следовало просить, и должны были вручаться людям по усмотрению разносчиков.

Кроме того, было разослано и другое письмо с просьбой о деньгах, которое было похоже на вышеназванные, хотя и содержало более настойчивые выражения. Там также говорилось, что деньги нужны для обороны королевства и обеспечения безопасности королевской особы. В заключение письма сообщалось, что король и «все его лорды» «думают, что каждый настоящий англичанин поможет ему в этом случае». Вся система была удивительно хорошо организована, и в регистре указов Личной Печати (register of the Privy Seal writs) сохранились перечни тех, кто должен был получить поименованные письма и письма без адресата, а также имена самих разносчиков. Очевидно, что разносчики писем считались людьми, заслуживающими особого доверия (в их числе были Томас Лином, главный королевский поверенный, и Джон Кендалл, его секретарь). По примерным подсчетам, общий размер запрашиваемой суммы должен был достигать 30 тысяч фунтов стерлингов. Конечно, мы не можем с уверенностью сказать, как много денег было собрано в реальности, поскольку неизвестно, сколько писем без указания адресата было вручено на самом деле, и мы не знаем, как много людей согласилось дать деньги, но, в любом случае, это было экстраординарное усилие. Мы не знаем, выплатил бы Ричард эти деньги назад или нет, хотя, учитывая общий склад его личности, кажется вероятным, что он, по крайней мере, попытался бы это сделать. К несчастью, он был уже мертв к тому времени, на которое было назначено первичное погашение займа, и у нас нет никаких свидетельств, что Генрих VII оплатил этот долг[103].

Эти письма были разосланы за шесть недель, в период между 21 февраля и 5 апреля. К тому времени, когда были доставлены последние из них, королева Анна была уже мертва. Она, очевидно, слегла вскоре после Рождества. Доктора запретили Ричарду делить с ней ложе. В ту эпоху такое предписание было стандартным в случае заболевания туберкулезом. Анна умерла 16 марта, в пору солнечного затмения, и была погребена в Вестминстерском аббатстве с большими почестями[104]. Более поздние хронисты намекают — или даже утверждают, — что болезнь и смерть королевы были отчасти вызваны тем, что Ричард отверг ее и открыто заявлял о своем желании избавиться от нее, чтобы жениться на своей племяннице Елизавете[105].

Конечно, ходил слух о том, что Ричард задумал жениться на своей племяннице, но кажется маловероятным, что молва разнесла его уже к Рождеству, как говорит Кроулендский хронист[106]. Как бы то ни было, этот слух определенно получил хождение вскоре после смерти королевы, и Ричард был вынужден как-то отреагировать. Вряд ли он когда-нибудь всерьез рассматривал возможность такого брачного союза. Жениться на Елизавете — значило бы обойти вниманием тот факт, что она и ее братья были объявлены незаконнорожденными, и такой шаг поставил бы под вопрос собственное право Ричарда на престол, которое основывалось на их незаконнорожденности. Нам сообщается, что два ведущих советника, сэр Ричард Рэтклифф и Уильям Кэтсби (недавний спикер Парламента), приводили веские доводы против подобного брака, утверждая, что жители северной Англии не одобрят его; они очень дорожат памятью о королеве Анне, не в последнюю очередь потому, что она была младшей дочерью графа Уорика, который пользовался большой популярностью на севере. Ричарду также внушали, что папа не даст ему церковного разрешения на брак с такой близкой родственницей. Это было не совсем верно, но такие браки, конечно, не были известны в Англии. Наконец, еще одно опасение советников (вероятно, невысказанное) состояло в том, что Елизавета, став королевой, может постараться отомстить всем, кто был ответственен за смерть ее дяди графа Риверса и ее единоутробного брата Ричарда Грея.

Какова бы ни была правда, вскоре после Пасхи, вероятно 30 марта, Ричард решил положить конец кривотолкам. Он пригласил лондонского мэра, советников и наиболее влиятельных горожан в большой холл Ордена Святого Иоанна в Клеркенуэлле и «громким ясным голосом» опроверг, что он когда-либо рассматривал возможность женитьбы на своей племяннице. Он также объявил недостоверными все ходившие о нем слухи в целом[107]. Ничего не известно о том, какие чувства испытывала по этому поводу принцесса Елизавета, хотя возможно, что она и желала этого брака. Одно необычное письмо, адресованное Елизаветой Джону Говарду, герцогу Норфолка, якобы хранилось в архивах Говарда в конце XVI столетия (хотя с тех пор его больше не видели). В этом письме Елизавета просила герцога, «как и прежде», быть посредником в «деле устроения ее брака с королем», который, как она писала, был ее «единственной радостью и опорой в этом мире и которому она всецело принадлежит и сердцем, и мыслями, и телом». Она будто бы даже написала, что боится, что королева [Анна] никогда не умрет. Это экстраординарное письмо, очевидно, было написано в середине февраля 1485 года, и если тот текст, который дошел до нас, является точным пересказом, то нет никаких сомнений, что Елизавета хотела выйти замуж за короля. Если это было так, тогда, по-видимому, она не верила, что Ричард убил ее братьев. Как бы то ни было, мы не располагаем полным текстом, и уже высказывался довод в пользу того, что легкая перемена пунктуации придала бы словам Елизаветы совсем иной смысл, а именно, что она хотела бы, чтобы король способствовал заключению ее брака с герцогом Бежа (см. ниже). Факт в том, что, не располагая оригиналом, мы может так никогда и не узнать, каким был его истинный смысл, — неважно, что мы делаем с пунктуацией в той версии, которая у нас есть[108].

Желая пресечь слухи и сплетни, которые снова распространились по стране (как это уже было в конце 1483 года), король послал письмо в Йорк, а также, вероятно, в другие города. Оно было составлено в выражениях, сходных с теми, которые Ричард использовал при опровержении слухов в Лондоне, в холле Святого Иоанна. В письме описывались клеветнические слухи и сплетни, которые были распространены по королевству о короле и его служащих с той целью, чтобы «отвратить» от них людские умы, из-за чего невинные люди могли подвергнуться опасности, поверив этим ложным сведениям. Ричард сообщил жителям Йорка, что недавно призвал к себе мэра и олдерменов города Лондона вместе с гражданами и господами, духовными и светскими, а также своих придворных, «коим мы широко открыли наши истинные намерения и замыслы во всех таких делах, вокруг которых возникла означенная шумиха и клевета». При этом король не упомянул главного слуха о принцессе Елизавете, который он прежде столь ревностно опроверг. Но зато он сказал, что поручил властям Лондона выявить, кто распространяет эти лживые сплетни, взять под стражу и покарать виновных лиц и впредь проявлять бдительность в таких делах. Далее в своем письме он поручил мэру и городском советникам Йорка делать то же самое, так как в противном случае «вы навлечете на себя наше гневное негодование и будете держать ответ перед нами по всей строгости»[109].

Как бы то ни было, слух о том, что король собирается снова вступить в брак, был, по крайней мере, отчасти основан на правде. То, что Ричард и в самом деле был не прочь жениться, несмотря на недавнюю смерть его супруги, явствует из переговоров, проходивших в течение весны и лета 1485 года в Португалии, где Эдуард Брэмптон, посланник Ричарда, деликатно просил для него руки принцессы Жоанны, сестры Жоана II Португальского. Брэмптон покинул Англию в скором времени после смерти королевы Анны, и в этом можно усмотреть довольно неприличную поспешность со стороны Ричарда. Однако, принимая во внимание, насколько сильно он нуждался в заключении нового брака, и его обязательство устроить брак Елизаветы, такую неподобающую поспешность, вероятно, можно счесть простительной, потому что Брэмптон также предлагал выдать принцессу Елизавету замуж за кузена Жоана II — Мануэля, герцога Бежа, будущего короля Мануэля I. Этот шаг нарушил бы планы Генриха Тюдора жениться на Елизавете с той целью, чтобы объединить противоборствующие дома Йорков и Ланкастеров, и дал бы Ричарду основание заявить, что он-то как раз и сделал это, поскольку Жоанна была представительницей старшей законной ветви Ланкастерского дома вследствие того, что ветвь Генриха IV пресеклась. Жоанна уже получила много предложений о браке, но отвергла их ради монастырской жизни. Тем не менее есть свидетельство, что она была готова принять предложение Ричарда III. Переговоры об этом были прекращены лишь тогда, когда известие о гибели Ричарда при Босворте достигло Португалии[110]. Стоит заметить, что, коль скоро король Португалии был готов выдать свою сестру замуж за Ричарда III, он, по-видимому, не считал его злодеем.

В эту пору своего правления Ричард, кажется, более чем когда-либо старался донести до народа свое представление о том, как должны обстоять дела в сфере нравственности и правосудия. В грамоте о пожаловании княжества Уэльс своему сыну он характеризовал свои монаршие обязанности как «призвание, уготованное нам Божьей милостью, дабы мы правили, будучи поставлены во главе всех смертных этого королевства». В подобных документах это не было общей фразой[111]. Все прокламации Ричарда сходным образом имеют нравственное измерение, как если бы он пытался наставить своих подданных на более праведный жизненный путь и показать им, что он полон решимости обеспечить соблюдение справедливости. Иногда кажется, что, сталкиваясь с проявлениями безнравственности, он испытывал глубокое личное возмущение. Чувствуя, что ему надлежит исправить ситуацию, он считал необходимым разделаться с каждым, кто угрожает его идеалам, как, например, заявлялось в прокламации, изданной против Генриха Тюдора и его союзников. Примечательно, что следующим актом в регистре Личной Печати стала новая прокламация, в которой король говорит, что «ради любви, которую он испытывает к законности и справедливости», он объявляет, что если кто-нибудь сочтет себя несправедливо обвиненным, он должен сказать королю и, согласно законам правосудия, будут приняты соответствующие меры. В середине марта 1485 года он издал прокламацию для всех епископов королевства, заверяя их, что в основе его многочисленных забот и трудов лежит «главное намерение и желание видеть, как добродетель и праведность в миру растут, ширятся и распространяются, а пороки и все другие вещи, отвратительные для добродетели, вызывающие высшее негодование и страшное возмущение Господа, искореняются и уничтожаются». Он уверял епископов, что будет поддерживать их старания ради достижения идеала и вместе с ними желает, чтобы все, кто «оставил в стороне добродетель и способствует распространению проклятых грехов и пороков», были подвергнуты исправлению или наказанию[112].

Смерть Анны должна была стать тяжелым ударом для готовившегося к войне короля, но, вероятно, не настолько тяжелым, как можно было бы подумать в свете вышеизложенного. В любом случае, ему надлежало быстро взять себя в руки, поскольку представлялось очевидным, что вторжение Тюдора должно произойти уже в этом году. К Ричарду пришла весть о том, что Тюдор добился обещания помощи от Карла VIII, короля Франции, и теперь снаряжает флот в Арфлёре. Примерно в то же время или немного позднее маркиз Дорсет, старший сын Елизаветы Вудвиль, принял предложение о возвращении в Англию, вероятно, сделанное ему зимой 1484 года, и попытался бежать из Франции. Он был остановлен уже за Компьенью, совсем недалеко от французской границы. Его задержали Хэмфри Чени и Мэтью Бэйкер, два человека из свиты Тюдора, которых тот послал в погоню с разрешения французского правительства. Они убедили Дорсета вернуться к Тюдору. Можно только гадать, какие средства убеждения при этом использовались. Конечно, в политическом отношении дезертирство Дорсета стало бы для Тюдора большим несчастьем, в том числе и потому, что маркиз был осведомлен о его планах[113]. По-видимому, Дорсет пытался бежать весной 1485 года или, быть может, немного позднее, потому что в прокламации, изданной против мятежников в декабре 1484 года, его имя значится среди прочих, тогда как в прокламации, изданной в июне 1485 года, — уже нет. Вероятно, даже когда прошли все сроки, Ричард все еще надеялся, что Дорсет покинет Тюдора. Это исключение имени Дорсета из июньской прокламации могло быть частью широкой стратегии. Так, Джону Мортону, епископу Илийскому, было даровано полное помилование 11 декабря 1484 года, а Ричарду Вудвилю, брату королевы Елизаветы, — 30 марта 1485 года. Мы знаем, что никто из этих мятежников не принял королевского помилования, но Ричард, должно быть, считал, что следует попытаться оторвать их от Тюдора[114].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.