Тайны Сержа Лифаря

Тайны Сержа Лифаря

Сергей Михайлович Лифарь (1904–1986) или «Лифарь из Киева» — так любил величать себя видный представитель балетной школы в Париже, реформатор хореографических постановок, бывший командир в Красной Армии, бежавший во Францию в начале 1920-х годов путем незаконного перехода границы. Где и когда точно он переправлялся через кордон, кто помогал ему в этом деле, до сих пор покрыто мраком.

Известно, что Сергей Михайлович Лифарь родился 2 апреля 1904 года в Киеве в зажиточной якобы дворянской семье. Он называл себя украинцем. Но на Украине мне довелось встречать фамилию Лифаренко. Когда он стал Лифарем или это была его настоящая фамилия — неясно. Отец Сергея служил канцелярским чиновником в департаменте водного и лесного хозяйства. Мать — Софья Марченко имела казацкие корни и была дочерью крупного землевладельца. Она в основном занималась воспитанием четверых деток: дочери Евгении и сыновей Василия, Сергея и Леонида.

Осенью 1914 года Сергей начал учиться в 8-й мужской гимназии и одновременно заниматься в Киевской консерватории по классу скрипки, потом рояля. Нравилось ему и пение. С приближением фронта гимназию, в которой учился Сергей, переоборудовали под госпиталь. Учеников после уроков оставляли помогать медперсоналу, больным и раненым. Это были годы гражданской бойни. Киев стал ареной кровопролитной борьбы между разными политическими силами. То белые наступают, то вдруг красные их теснят, и наоборот. А потом появилось и голодное германское воинство. Голод, холод, воровство, грабежи, аресты, расстрелы…

В августе 1919 года перед отступлением большевиков ученики старших классов были мобилизованы белыми в так называемые отряды «милиции соколов». Когда возвратились красные, отец решил с семьей бежать в глубинку, дабы переждать первый удар мстительности «красного вала». Но оказалось, что никакого вала нет и их никто не ищет, что позволило без страха вернуться в родной город.

Молодого выпускника гимназии скоро призвали в Красную Армию. Для любой армии, в конце концов, нужно пополнение — пушечное мясо. Этого Сергей не понимал, хотя почувствовал, что военное воспитание внедряет отвагу при помощи страха. Как-то один из командиров заметил, что от солдата требуется прежде всего выносливость и терпение, а храбрость — дело второе.

Как образованного и шустрого паренька, Сергея направляют в Школу красных командиров (краскомов). После непродолжительной учебы его назначают сразу командиром роты. Казалось, головокружительная военная карьера ему обеспечена чуть ли не с маршальским жезлом впереди. Но судьба внесла свои коррективы. А как известно, судьбу определяет наш выбор, а не наша удача. И такой выбор неожиданно состоялся.

Однажды в свободное время он с другом попал в студию знаменитой танцовщицы, балетмейстера Брониславы Фоминичны Нижинской — младшей сестры великого маэстро балета, революционера и новатора танца Вацлава Нижинского. Сергея потрясли артисты балета. На сцене он увидел как бы парящих в воздухе артистов, не подвластных земному притяжению. С этого момента, как признавался Сергей, для него открылся новый, волнующий и волшебный мир, — мир красоты и граций. Существующий до этого мир словно перевернулся для него. В дальнейшем он вспоминал:

«Я нашел свою возлюбленную, я полюбил ее, только ее одну… все вокруг уже не существовало, померкло перед этой великой радостью любви, — и чувствовал, что всегда желал этой любви, этой возлюбленной — танца, танца-музыки, танца-любви».

И вдруг на второй встрече он напросился в ученики Нижинской.

— Бронислава Фоминична, я хотел бы научиться так же танцевать, как ваши ученики, — смело выразил свое желание Сергей.

— Я не против, нужно вас посмотреть, — ответила учительница танцев, разглядывая несколько сутуловатого молодого человека.

Первый, да и второй просмотр он провалил, а вот с третьего его зачисли в студию. Самой Нижинской в ходе просмотров он показался каким-то юношей с непропорциональной фигурой. Она даже считала, что у него на спине растет горб.

Но вот что интересно: время неспокойное, он командир роты и… студия балетного танца. Но занятия под руководством Нижинской продолжались недолго. Она отторгала Советскую власть и вскоре покинула Киев, приняв предложение великого балетмейстера Сергея Дягилева, открывшего богиню и бога танца — соответственно Анну Павлову и Вацлава Нижинского — брата Брониславы Фоминичны.

Сергей после этого стал заниматься самостоятельно с утра до ночи. Он находит студию с большим зеркалом и роялем, музыканта и шлифует основы классического танца. А где же военная служба? Об этом нигде ничего не говорится.

Тайна? Может быть…

* * *

Через некоторое время Бронислава Нижинская прислала в свою бывшую студию телеграмму, в которой она просила направить в Париж пять лучших учеников для пополнения всемирно известной дягилевской труппы «Русские балеты». Сергей настолько «заболел» танцевальной учебой, что решил бежать во Францию. Это был единственный шанс попасть к учителям-профессионалам.

Под покровом ночи он тайно перешел госграницу и добрался до Парижа. По другим данным, при преодолении конкретного участка границы Сергей Лифарь был замечен пограничниками, обстрелян, в результате чего получил якобы легкое ранение. Вот почему его первый пробный танец не понравился Дягилеву, — может быть, сказались последствия ранения? Потом он доказал, что способен на что-то большее.

Упорные репетиции, тренинг, фанатическая влюбленность в балет дали свои прекрасные всходы. В апреле 1923 года состоялся его первый выход на сцену Гранд-Опера. Роль Борея в балете «Зефир и Флора» он исполнил на такой высоте в прямом и переносном смысле, что публика наградила его бурными аплодисментами. Антрепренер Сергея Дягилев был доволен исполнителем — он не ошибся в выборе! Этот дебют Серж Лифарь опишет потом так:

«Я так боялся выходить на сцену, что полностью оцепенел и не в состоянии был шагу ступить… Как только я оказался на сцене, странное чувство родилось во мне, и меня точно подменили, словно я стал другим, не собой, а легким, волнующе героическим».

Дягилев посылает его учиться в Италию к знаменитому педагогу Энрико Чекетти.

Он быстро рос профессионально. Со временем он стал ведущим артистом и получил право исполнять главные партии в лучших балетах труппы.

В 1929 году умирает Сергей Дягилев — человек, много сделавший для становления Лифаря как артиста высочайшего уровня. Он руководил его эстетическим воспитанием, заботился о нем, помогал «лепить себя» как творческую индивидуальность…

После смерти маэстро Лифарь возглавил балет Парижской оперы, совместив сразу три должности: главного балетмейстера, хореографа и ведущего танцовщика, ставшего, по меткому выражению Поля Валери, «поэтом движения». Молодость, одержимость и смелость внушили ему мысль, что он справится с этими тремя функциями…

А известный театральный критик того времени Плещеев по поводу танца артиста в балете «Икар» описал свои ощущения и восприятие действа на сцене:

«И вот взмах крыльев, и на сцену влетела невиданная чудо-птица… Птица — Лифарь. Это не танец, не пластика — это волшебство. Мне упрекнуть, что это не критика. Критика заканчивается там, где начинается очарование… «Икар» — это эпоха, это синтез всего его творчества, это как будто предельная черта».

* * *

После смерти своего выдающегося наставника Лифарь в Гранд-Опера ставит несколько хореографических постановок. Первой был балет «Творение Прометея» на музыку Людвига ван Бетховена. Этот танцевальный спектакль принес Сержу (теперь его так величают — по имени) ошеломляющий успех, породивший сразу же рой завистников в самом театре. Как говорится, о секретах успеха увереннее всего рассуждают неудачники. Успех делает нас нетерпимыми к неудаче, а неудача заставляет быть нетерпимыми к успеху. Чужой успех — самая большая угроза для любого артиста или писателя. Многие из числа его «друзей-неудачников» шептались: «Его успех — дело чистого случая». Но почему-то случайность стала перерастать в закономерность.

Свидетельством того стал ряд хореографических постановок: «На Днепре» (1932), «Икар» (1935), «Александр Великий» (1937), «Давид триумфатор» (1937), «Жоан из Царисы» (1942), «Болеро» (1944), «Рыцарь и девушка» (1947) и другие.

О его реформаторских наклонностях говорят такие деяния.

Он задумал и поставил абсолютно новый, необычный балет, в котором отказался от оркестра с классической музыкой. Он заменил его только ударными инструментами, создававшими особый ритм для танца.

По его указанию в зале и ложах стали гасить традиционно горевшие лампы.

Это он сделал ради зрителя, которым свет мешал лицезреть в деталях действа танцоров. Заставил считаться с нормальным зрителем так называемых завсегдатаев, которые вели себя неприлично, пренебрегая всеми нормами поведения.

Восстановил и уравнял в правах чисто мужской танец, учредил «балетные среды», когда один день в неделе в Гранд-Опера отдавался исключительно балетным спектаклям, и др. По воспоминаниям Александра Бенуа:

«Его искусство восхищало. Он был первым танцовщиком двадцатого века, все остальные придерживались эстетики девятнадцатого. Меня ослепила его красота, дивные мускулы и такой размах, порыв танца. Мне было всего 13, когда я впервые увидел его на сцене в роли Александра Великого, и я был потрясен. Позже в разных странах я видел некоторые балеты, которые ставил Лифарь. Но это уже жалкие подделки. В его же пластике были важны детали внутри пластического текста, благородная манера, акценты, движения музыки, на которые откликается тело. Особая точность деталей и создает стиль, не так ли? Балеты с участием Лифаря сейчас мне кажутся сном».

Лифарь встретил 1939 год несколько иначе, чем писали о его поведении журналисты. Он ждал 1941-го — нападения на СССР после поражения Польши и Франции. Он мечтал вернуться в Киев, полагая, что советский строй рухнет под натиском германских полчищ и Россия, таким образом, избавится от кровавого большевизма. Будучи по натуре откровенным, он открыто говорил об этом своим немногим друзьям, среди которых были и партизаны из отрядов французского Сопротивления. После разгрома фашистской Германии французские патриоты приговорили Лифаря к смертной казни. Узнав об этом вердикте, он бежит в Монако и там руководит труппой «Новый балет Монте-Карло».

Но после войны Национальный французский комитет по вопросам чистки, «тщательно изучив вопрос о сотрудничестве Лифаря с фашистами, полностью опроверг эти подозрения».

В 1947 году он возвращается в Парижскую Гранд-Опера, где с триумфом прошли его балеты «Миражи» (1947), «Федра» (1950), «Странствующий рыцарь» (1950), «Белоснежка» (1951), «Фантастическая свадьба» (1955) и др.

И возникает вопрос: а может, по заданию ГПУ командир роты был направлен в Париж с рискованным переходом границы и стрельбой? А ранение — было ли оно? Ведь Сталин и де Голль во время войны являлись союзниками. Не случайно Лифарю было присвоено звание кавалера ордена Почетного легиона, и он был избран ректором Университета танца.

В 1947 году он основал в Париже Институт хореографии при Гранд-Опера. С 1955 года вел курс истории и теории танца в Сорбонне. Он был членом Академии изящных искусств и автором более двух десятков книг о балете и дружил со многими художниками — Бакстом, Бенуа, Пикассо, Кокто, Муроном, Шагалом и другими.

* * *

Одной из многих тайн или фатальных изгибов в жизни Лифаря было то, что он остался в Париже после оккупации немцами французской столицы и ставил балетные постановки в театре. Для этого были нужны средства — большие деньги: плата за аренду здания, жалованье артистам и обслуживающему персоналу, приобретение постановочных деталей, материалов и проч. Кто финансировал все это? По всей вероятности, немцы. Это право надо было заслужить. Однако четкого ответа на этот вопрос до сих пор нет.

Сейчас часть библиотеки Лифаря в количестве 817 единиц хранится в Киеве, в отделе искусства Публичной библиотеки им. Леси Украинки. В дар Украине ее передала жена хореографа графиня Лилиан Алефельд.

Но вернемся к периоду войны. Как писала Л. Трускиновская в статье «Серж Лифарь»:

«Ему нравилось, что он был окружен поклонением и лестью, но жил он в скромном отеле в комнате, заваленной книгами…

Но были в его судьбе смутные моменты. Когда началась Вторая мировая война, Лифарь не отвернулся от оккупировавшей Париж немецкой армии, хотя от прямого сотрудничества с гитлеровцами уклонился, как и уклонился от личной встречи с Гитлером, когда тот посетил дворец Гарнье, в котором находилась Гранд-Опера».

А вот с Геббельсом, как говорит одна из притч, ему довелось встретиться. Геббельс решил выклянчить у Лифаря портрет знаменитого немецкого композитора, любимца фюрера Рихарда Вагнера, работы кисти Огюста Ренуара, хранившийся в коллекции Парижской Гранд-Опера.

— Господин Геббельс, эта картина, написанная французским мастером, принадлежит Франции и потому выдаче не подлежит.

О реакции главного пропагандистского барабанщика нацизма можно только догадываться… Есть еще притча Александра Москальца:

«Уже через неделю после вступления немцев губернатор Парижа фон Гроте сообщил Лифарю о намерении Гитлера посетить Ореrа. Решение, принятое танцовщиком, казалось ему идеальным компромиссом. В ближайшую ночь он поручил одному из пожарников по прозвищу Глюглю приехать в опустевший театр и остаться дежурить там, в коморке консьержа. Когда наутро Лифарь сам появился в Ореrа, простодушный пожарный доложил ему, что ночью в театр ненадолго приезжало много немецких офицеров. Один из них был особенно оживлен, расхаживал по залу и фойе, беседовал с Глюглю и дружески похлопывал его по плечу.

Одна фраза, произнесенная немцем, когда он окинул взглядом пустые кресла партера, сохранилась для истории:

«Я никогда не понимал, почему ложа вашего президента расположена сбоку. Я желаю сидеть в центре, чтобы видеть весь спектакль!»

Стоит ли говорить, что анонимным «добродушным немецким офицером» был сам Гитлер. Когда несчастный Глюглю узнал об этом, то потерял сознание и в тот же вечер умер от сердечного приступа. А Лифарю еще долго пришлось носить на себе ярлык коллаборациониста.

Существует еще одна версия на уровне слуха. Суть ее такова. Во время своего прилета в Париж «почитатель живописи» Геринг встречался Лифарем. Нацистскому боссу донесли о портрете Вагнера в коллекции Гранд-Опера, поэтому он попросил его для своей картинной галереи, расположенной в роскошном доме на канале Кайзерграхт. Но и тут Лифарь отказал фашисту.

Так ли это было, и был ли вообще такой эпизод, сейчас трудно установить, а тем более доказать. Но вот что интересно: если бы «ненасытный любитель живописи» Геринг захотел это полотно Ренуара, несомненно, оно было бы у него в картинной галерее.

* * *

Несколько лет тому назад на развалах книжных магазинах США появилась книга британского историка и американского журналиста, ветерана Второй мировой войны, бывшего сотрудника ЦРУ Хэла Вогана «В постели с врагом: Тайная война Коко Шанель».

Речь идет о том периоде, когда 56-летняя подруга Сержа Лифаря Коко влюбилась в немецкого дипломата барона Ганса Гюнтера фон Динклаге. Родители называли его часто словом «шпатц» — «воробей». Но этот воробей вырос в красавца. Он обладал атлетической фигурой, великосветскими манерами, хорошей памятью и приятной внешностью. Он мог любого заговорить. Но многие не догадывались, что в этом галантном и вежливом человеке жил настоящий ястреб.

Ганс Динклаге являлся полковником вермахта и работал сразу и на военную, и на политическую разведки Третьего рейха — службы Канариса и Шелленберга. Очевидно, сладко чирикающего «воробышка» привлекли обширные связи «кутюрного цыпленочка». Хэл Воган утверждает, что Коко Шанель не только встречалась с Вальтером Шелленбергом, но и выполняла его секретные задания.

Так, будучи завербованной (псевдоним Westminster, личный номер F-7124), пыталась наладить связь с премьер-министром Великобритании Уинстоном Черчиллем для проведения сепаратных переговоров с целью заключения перемирия между Германией и Англией, перемирия, направленного против Советского Союза.

Операция немецкой разведки под кодовым наименованием «Модная шляпка» была прервана в Мадриде, куда она выезжала на встречу со своим подельником Сэмюэлем Хором. Только в результате вмешательства английской спецслужбы МИ-6 (политической разведки Лондона) эта акция была нейтрализована.

Итак, автор утверждает, что одна из самых великих женщин ХХ столетия, Габриэль Коко Шанель, являясь ярой антисемиткой, стала коллаборационисткой, которая пошла на сотрудничество с германской разведкой из-за своих коммерческих интересов.

По мнению того же Вогана, Шанель хотела иметь солидную долю в фирме, носившей ее имя. Однако большая часть принадлежала еврейскому семейству Вертаймеров. Возникла классическая основа для вербовки — материальная заинтересованность. Предприятие было принудительно отчуждено и передано в руки нацистов после оккупации Франции немецкими войсками в 1940 году. Судьбы евреев в то время решались просто: гетто, концлагерь, пуля.

После войны Габриэль оказалась в тюрьме, но благодаря вмешательству Черчилля была освобождена из неволи и практически реабилитирована.

Следует заметить, что Лифарь и Коко дружили десятилетия. Но вот что интересно: сам факт доверительных отношений французской элиты с немецкими оккупантами не был особой тайной. Все делалось почти на виду. Более того, подавляющее большинство французской гламурной тусовки ни в каком партизанском «Сопротивлении» не участвовало, а продолжало жить так, как жило до войны — на широкое горло. Большая же часть столичного бомонда — знати, аристократии, высшего света — предложила свои услуги разведывательным органам оккупационных властей фашистской Германии.

По подозрению в сотрудничестве назывались имена главы дома Картье — Мориса Шевалье, почетного президента Каннского кинофестиваля и писателя Жана Кокто, а также его любовника актера Жана Маре, писателя и кинорежиссера Саша Гитри, танцора Сержа Лифаря, певицы Эдит Пиаф и многих других видных французов.

Круг интересов кроме балета у Сержа Лифаря был очерчен еще границами увлечения искусством, коллекционированием русских древностей, а в послевоенный период занятием живописью. Неожиданно в нем проснулся любитель кисти и мольберта. Он стал пробовать краски, уже когда давно перевалило за вторую половину жизни.

В годы военного лихолетья, когда голод стал стучаться в двери домов и квартир наших соотечественников в Париже, в том числе и бывших аристократов, за кусок хлеба они продавали или сдавали в ломбарды самые дорогие предметы, которые им удалось вывезти из России после революции и в годы Гражданской войны.

Серж Лифарь вполне логично воспользовался обстановкой во имя спасения отечественного раритета. Он, как коллекционер, скупал книги, картины и другие интересующие его предметы и памятки, имевшие историческую ценность. Как бы ни был тяжел и прочен «железный занавес» между Советской Россией и Россией эмигрантской, он раздвигался для добрых дел. После войны Серж Лифарь помогал возвращать «вывезенную культуру» в Советский Союз.

Надо сказать, что Лифарь обладал некоторыми уникальными вещами, например, автографом пушкинского предисловия к «Путешествию в Арзрум», подорожной, с которой в 1820 году А. С. Пушкин ехал в ссылку, пушкинскими письмами к невесте, древними книгами и полотнами выдающихся художников и другими раритетами. Многими его находками и приобретениями обязаны музеи Киева и Москвы.

В последние годы своей жизни Лифарь жил скромно и из житейских соображений вынужден был продать часть коллекции. О причинах такого решения в 1975 году он писал:

«Сегодня я имею лишь скромную пенсию от Парижской оперы, поэтому не в состоянии сохранить коллекцию. Меценаты обошли меня вниманием, я вынужден попрощаться с этим сокровищем русской культуры, «отпустить на волю» все книги и альбомы, чтобы они стали достоянием историков, библиотек».

В конце 1950-х Серж Лифарь женился на Лилиан Алефельд, женщине, не имеющей никакого отношения ни к балету, ни вообще к театральному миру.

Как писала царица парижского кабаре Людмила Лопато, Лилиан взяла его «на поруки». Когда Лифарь уехал за границу, энергичная графиня перевезла на новую квартиру все его вещи (даже засохшую рождественскую елку, украшенную игрушками). Их роман продолжался в течение долгих лет…

Сергей всегда говорил: «Я и моя контесса». Они были очень дружны. Лилиан много ему помогала. Именно она сохранила его бесценные бумаги и привела их в порядок. Таким образом, к ней попали письма Натальи Гончаровой из собрания «Пушкинианы» Дягилева. И многие бумаги самого Дягилева, которые он оставил Лифарю и Борису Кохно, своему секретарю и либреттисту.

Последние годы жизни Серж Лифарь провел в Швейцарии. Тяжелая болезнь мучила его. Предсмертным желанием Лифаря было увидеть букет белых лилий. Именно эти цветы он держал в руках, исполняя одну из своих любимых партий — принца Альберта в постановке «Жизель».

Умер он от рака 16 декабря 1986 года в Лозанне и был погребен на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа недалеко от Парижа. На его могиле выгравирована лаконичная надпись: «Серж Лифарь из Киева».

Вот и все жизнеописание тоже представителя серебряного века с тайнами — раскрытыми и глубоко запрятанными от современников.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.