Библиотека Ашшурбанипала[42]
Библиотека Ашшурбанипала[42]
В середине прошлого века археологи, раскапывая ниневийские дворцы, наткнулись на помещение, где на полу, под грудами земли и обломков, толстым слоем, в треть метра толщиной, лежали покрытые клинописью глиняные таблички. По-видимому, при пожаре дворца они рухнули из второго этажа, где были сложены. Здесь были важные документы царского архива и многочисленные списки лучших произведений вавилонской литературы. Позже археологами были найдены и другие такие помещения с табличками. Это и была библиотека Ашшурбанипала.
В своё время Она содержалась в образцовом порядке. Имелся каталог, в который были занесены названия всех произведений. На каждой табличке выдавливался штамп — «Дворец Ашшурбанипала, царя вселенной, царя Ассирии». По поручению Ашшурбанипала, его чиновники разъезжали по городам и храмам Вавилонии, приобретая старинные таблички или составляя с них копии.
Ашшурбанипал со своей женой в саду.
В самой Ассирии почти не существовало своей художественной литературы, если не считать замечательных описаний военных походов. Литература, общая для ассирийцев и вавилонян, была в основном вавилонской по происхождению. Многие сведения об этой литературе мы получили из находок в библиотеке Ашшурбанипала. Здесь хранились все важнейшие произведения вавилонской и ассирийской литературы.
«Книги» этой библиотеки были совсем иными, чем книги нашего времени. Это были глиняные плитки, покрытые клинописными значками. Клинопись — совсем особый вид письма, внешне не похожий ни на какие другие и ныне нигде не употребляемый; она просуществовала, однако, свыше 3 000 лет и была распространена у многих народов.
Клинопись появилась первоначально у шумеров, древнейшего народа, населявшего низовья Тигра и Евфрата задолго до возникновения города Вавилона. Первоначально шумеры, подобно очень многим первобытным народам, выражали свою мысль при помощи рисунков. Так, например, трёхдневное путешествие по воде для охоты, во время которого было убито три оленя, можно было изобразить лодкой над волнистой линией под тремя солнцами, затем нарисовать трёх оленей вверх ногами. Такого рода способ зарисовывания мыслей путём рисунков мы называем пиктографией. Ею до сих пор пользуются некоторые отсталые племена. Наиболее ранние из дошедших до нас памятников шумерской письменности (древнейший из них, относящийся к 3300–3200 гг. до н. э., хранится в Ленинграде, в Эрмитаже) очень походили на этот способ. Чтобы написать, например, «14 чёрных баранов», делают одну круглую и четыре полукруглых выемки в глине, а рядом (всё равно, где именно — сбоку, сверху или снизу) процарапывают рисунок бараньей шкуры и тёмного неба (полукруг и под ним чёрточки — знак темноты).
Постепенно для важнейших предметов и понятий выработались специальные рисунки. Каждый такой рисунок либо изображал предмет, который имелся в виду (например, «рыба», «птица», «дом»), либо предмет, связанный с действием (например, рисунок ноги можно было понимать, как «стоять», «ходить», «бегать», «приносить»). Про такие рисунки нельзя ещё сказать, что это уже письмо, здесь не написано определённых слов, а есть только намёк на определённую мысль.
Но постепенно каждый рисунок закрепился за одним или несколькими словами из языка данного народа; и так как каждое слово имеет своё определённое звучание, то пришли к мысли выражать рисунком не только понятие или предмет, но и всякую группу звуков, соответствующую данному слову. Если, например, «стоять» по-шумерски «губ», «ходить» — «ду», «гин» или «ра», «приносить» — «тум», то рисунком ноги можно выразить не только понятия «стоять»; «ходить», «приносить», но и слоги «губ», «ду», «гин», «ра» и «тум», так же, как это делается в наших ребусах. Этому помогло ещё то, что в шумерском языке много односложных слов. Теперь уже можно было, ставя знак, по порядку, написать любое слово. Такой способ письма называется словесно-слоговым (иероглифическим). Он оказался настолько удобным, что просуществовал очень долго.
Однако и здесь возникали трудности. Сложность заключалась в том, что каждый знак имел не одно значение, а несколько, и словесных, и слоговых.
Папирус в Шумере не рос, а камня и другого подходящего для письма материала было мало. Поэтому здесь придумали писать на глине. Лепили небольшие плитки и на них палочкой выдавливали рисунки, потом сушили или обжигали их.
Однако кривые процарапанные линии рисунков дают на глине заусеницы, и выводить такую линию долго. Гораздо удобнее выдавливать на глине прямые чёрточки. Это делалось деревянной, костяной или тростниковой палочкой, квадратной или прямоугольной в сечении. Нажимали углом, держа палочку наклонно, как карандаш. Поэтому в месте нажима углубление получалось глубже и шире, а там, где палочку лёгким движением оттягивали от места нажима, углубление получалось мельче и уже. Таким образом, чёрточки на глине получали клинообразный вид. Отсюда название «клинопись». С течением времени писцы старались делать меньше лишних движений рукой, что также ускоряло писание. Поэтому знаки всё более упрощались, пока рисунки не изменились до полной неузнаваемости.
Когда в середине III тысячелетия до н. э. клинопись стали приспосабливать для своего языка аккадцы (т. е. вавилоняне и ассирийцы), то система письма претерпела ещё большие изменениям Многие знаки, сохранив старые значения, получили и новые, произведённые уже не от шумерских слов, а от аккадских. Например, знак «горы», читавшийся «кур» (потому что по-шумерски слово «гора» или «страна» звучит «кур»), стал ещё читаться «шад», «мат» и т. д. (потому что по-аккадски «гора» — «шаду», а «страна» — «мату»). Кроме того, аккадские писцы вставляли в текст, написанный по-аккадски, целые шумерские слова и даже выражения, которые читали, однако, в переводе на аккадский. Для облегчения после таких шумерских слов в аккадском тексте («идеограмм») ставились аккадские окончания.
Несмотря на большую сложность клинописной грамоты, читать её, зная языки аккадский (ассиро-вавилонский) и шумерский, было в общем не так уж трудно. Некоторые специальные орфографические правила облегчали дело. Надо было только твёрдо запомнить все знаки и их значение. — На это, конечно, уходило много времени, так как ходовых знаков было около трёхсот, а считая и более редкие — вдвое больше, и каждый из них Имел по крайней мере одно-два словесных и в среднем четыре-пять слоговых значений.
Делу помогали специальные учебные пособия — «силлабарии», содержавшие списки шумерских знаков с объяснением их произношения и значения, а также списки грамматических форм. Такие силлабарий нужно было заучивать. Кроме того, они служили и справочниками, вроде словарей. Составлялись также словари иностранных языков.
Конечно, «словарь», как и любое сколько-нибудь большое сочинение, не мог уместится на одной глиняной плитке, даже большой. Поэтому такое сочинение переносили на следующую табличку. Для этого после последней строки на первой таблице подводили черту и писали первую строку следующей таблицы. Затем подписывали заглавие всего сочинения и номер таблички. Заглавием обычно служили первые слова сочинения Например, шестая таблица поэмы о герое Гильгамеше имеет в конце следующую подпись:
«Друг мой, о чём совещались великие боги? (это — первая строка следующей седьмой таблицы). О всё видавшем, (это заглавие поэмы). Таблица 6-я. Согласно древнему оригиналу написано и сверено».
* * *
— Мы рассказали, каким способом были написаны глиняные «книги» библиотеки Ашшурбанипала. Какие же «книги» хранились в её длинных и узких залах?
Из художественной литературы в ней были собраны древние поэмы о богах и героях. О богах, например, рассказывала поэма, которую пели на, ежегодном празднике обновления растительности. Это, поэма о хождении богини Иштар в мир мёртвых за похищенным смертью супругом, Таммузом[43]:
К стране безысходной, земле обширной
Синова дочерь Иштар свой дух склонила,
Склонила Синова дочь свой дух пресветлый
К обиталищу мрака, жилищу Иркаллы[44].
К дому, Откуда вошедший никогда не выходит.
К пути, на котором дорога не выводит обратно,
К дому, в котором вошедший лишается света,
Света он больше не видит, во Тьме обитает;
Туда, где питьё его — прах и еда его глина.
А одет он, словно бы птица, одеждою крыльев.
На дверях и засовах простирается прах,
Перед вратами разлилось запустенье…
Достигнув ворот преисподней, богиня Иштар требует, чтобы её впустили, а иначе грозит разбить ворота и выпустить всех мертвецов. Сторож ворот отправляется сообщить об этом царице преисподней, страшной богине Эрешкигаль. Царица преисподней приказывает:
Ступай, о сторож, открой врата ей,
Поступи с ней согласно древним законам!
Проводя Иштар через семь ворот подземного царства, сторож срывает с неё, одно за другим, все её одеяния. Иштар вопрошает его:
— Зачем убираешь ты, сторож, большую тиару с моей головы?
— Входи, госпожа! У царицы земли такие законы.
— Зачем убираешь ты, сторож, подвески с моих ушей?
— Входи, госпожа! У царицы земли такие законы…
Наконец, нагой вводит сторож богиню пред лицо Эрешкигаль, царицы земли. Та наводит на Иштар шестьдесят болезней и заключает в темницу. Но Иштар — богиня любви и плодородия; без неё на земле прекращается жизнь. Тогда боги посылают к Эрешкигаль шута Аснамира, который должен рассмешить грозную богиню и за это потребовать награды. Этой наградой должно быть освобождение Иштар и Таммуза. Аснамир так и сделал. Эрешкигаль в гневе, но не может нарушить уже данной своей клятвы — исполнить требование шута:
Пожелал ты, Аснамир, чего не желают!
Я тебя прокляну великою клятвой,
Наделю тебя долей незабвенной во веки:
Снедь из канавы будешь ты есть,
Сточные воды будешь ты пить,
В тени под стеною будешь ты жить,
На порогах будешь ты спать,
Голод и жажда сокрушат твой щёки.
Затем она приказывает окропить Иштар и Таммуза живой водой и отпустить их. На земле начинается ликование.
Другие таблички рассказывают о героях. В одной из поэм рассказывается, как герой Этана полетел на небо на орле[45]:
Орёл изрекает ему, Этане:
«Я тебя понесу на небо к Ану[46].
На мою спину положи свою грудь,
На концы моих крыльев положи свои длани,
На мои крылья положи свои руки».
На его спину, кладёт он грудь,
На концы его крыльев кладёт он длани,
На его крылья кладёт он руки
Стала тяжёлой, возросла его ноша.
Один уже час они — в дороге,
И орёл изрекает ему, Этане:
«Посмотри-ка, мой друг, какова там земля?
— Словно горка земля, море — словно колодец.
Другой уже час они в дороге.
И орёл изрекает ему, Этане:
„Посмотри-ка, мой друг, какова там земля?“
— Стала земля, будто мельничий жернов,
А широкое море — словно чашка для теста. —
Третий уж час они в дороге.
И орёл изрекает ему, Этане:
„Посмотри-ка, мой друг, какова там земля?“» —
— Сделалось море, как садовничья лейка.
Орёл в Этана поднялись на небо бога Ану. Но ещё выше есть другое небо — небо богини Иштар. Туда предлагает орёл снести свежего друга, и он, колеблясь, соглашается. Всё выше и выше поднимаются они:
«Посмотри-ка, друг мой, какова там земля?»
— Различаю я землю не яснее пылинки,
А широкого моря не видать моим взорам.
Нё хочу я, мой друг, подыматься на небо.
Удержи свой полёт, опусти меня долу.
Минута сомнения и страха оказалась роковой: орёл начинает падать, а Этана срывается с него и летит стремглав вниз. Наконец, оба ударяются о землю.
Эта поэма — поэма о наказанной гордыне человека, захотевшего сравниться с богами, отказавшегося от покорности. Такие произведения пользовались большой популярностью среди жречества, составлявшего добрую половину тогдашних грамотных людей. Другой такой поэмой является поэма об Адапе.
Герой Адапа, сын бога Эа, промышляет в море рыболовством для прокорма своего города. Но вот однажды на его лодку налетел Южный ветер и перевернул её. За это Адапа сломал ему крылья. Боги обеспокоились — почему не дует больше Южный ветер? Услыхав, что виновник этого — Адапа, они вызывают его в собрание богов. Адапа обращается за советом к Эа, и тот велит ему ничего не есть, что ему предложат у богов, так как это может быть хлеб и вода смерти.
Адапа к Ану дарю когда подошёл[47].
Увидел его Ану а молвил: «Подойди-ка, Адапа,
Зачем ты Южному ветру крылья сломал?»
Адапа Ану ответил: «Владыка!
В доме владыки — в пучине моря
Рыбу удил я; море как зеркало было.
Южный ветер подул и меня потопил…
В гневе сердца тогда я его ухватил».
Ану решил помиловать Адапу и предложил ему хлеба и воды жизни. Но Адапа не стал есть.
Ану взглянул на него и ему удивился:
«Что же ты, Адапа, зачем ты не поел, не испил?
Теперь — ты не будешь ждать, теперь человеки не вечны».
«Эа-владыка сказал мне: ты не ешь и не пей».
«Возьмите его, отведите обратно на землю!»
Поскупился ли. Эа дать людям вечную жизнь, или не предвидел щедрости Ану? Человек не может узнать, что думают боги, его доля — покорность. Так учили жрецы!