Экономика: между рынком и государственным капитализмом

Экономика: между рынком и государственным капитализмом

Приход на пост президента страны Леонида Кучмы, обставленный в предвыборной кампании как приход к власти прагматика, реформатора и политика, способного обуздать раздоры между ветвями власти и вывести страну из социально-экономического кризиса, породил осторожный оптимизм в обществе, где накопилась очевидная усталость от неспособности «верхов» к решительным и продуманным действиям. Главное, чего ждали от нового президента, — реальных сдвигов в экономике. Однако экономика оставалась заложницей политики. Практически ни у президента, ни у правительств не было шансов реализовать планы реформ в полном масштабе — постоянная борьба за власть с парламентом, противодействие левых, получивших в нем большинство, «конституционная эпопея», крымский кризис 1994–1995 гг., переход на мировые цены на рынке энергоносителей (1994) — все это не могло не сказаться на качестве и темпах экономических преобразований.

Первые шаги, предпринятые новым президентом, поначалу оправдывали ожидания, если не самого общества, то аналитиков и экспертов, понимавших необходимость радикальных и немедленных мер.

Хорошо усвоив уроки своего премьерства, Л. Кучма, став президентом, постарался сделать все, чтобы получить возможность оперативного вмешательства в принятие экономических решений: он подчинил себе правительство и до принятия Конституции добился права издания экономических указов, равноценных закону прямого действия. В то же время ему не удалось полностью сконцентрировать власть в исполнительных структурах. Уже с самого начала ему пришлось пойти на компромисс: парламент утвердил премьер-министром Виталия Масола, человека устоявшихся взглядов, в советское время возглавлявшего Госплан и Совет министров УССР и публично ностальгирующего по этим временам. Л. Кучма добился назначения на посты вице-премьеров людей, проповедующих принципы рыночной экономики. Таким образом, изначально возникла ситуация конфликта внутри правительства, которое должно было реализовывать план экономических реформ.

Сам план был разработан группой украинских экономистов и финансистов при участии экспертов Всемирного банка и Международного валютного фонда — интерес этих крупнейших международных кредиторов к Украине оживился в связи со сменой власти и смелыми заявлениями Л. Кучмы о его намерениях в сфере экономики. Возникла реальная перспектива получения серьезных стабилизационных кредитов от международных организаций — в общем объеме около $5,5 млрд. Программа «Путем радикальных экономических реформ» была представлена президентом парламенту в октябре 1994 г. Это действительно был план быстрого и решительного реформирования экономики по сценарию «шоковой терапии», в котором достижение главной цели — создание основ рыночной экономики достигалось не только решительными структурными преобразованиями, но и значительными социальными издержками. Последнее, впрочем, не слишком рекламировалось, хотя и признавалось публично, с обещаниями, что резкое падение уровня жизни будет недолгим.

Предлагалась отмена государственных заказов и контрактов, демонополизация, сокращение государственных дотаций и введение практики банкротств убыточных предприятий, введение частной собственности на землю и средства производства, масштабная либерализация импортно-экспортных операций. Предполагалась ценовая либерализация, за исключением цен на хлеб, коммунальные услуги и общественный транспорт (здесь речь шла о постепенном, контролируемом повышении цен). При этом предусматривались ограничения на рост заработной платы, что было связано с необходимостью сокращения дефицита бюджета и стабилизации национальной валюты (в 1996 г. планировалось ввести гривну). Среди наиболее впечатляющих пунктов программы были конкретные предложения но осуществлению масштабной приватизации. Итогом программы должна была стать макроэкономическая стабилизация и переход к развитию. По прогнозам Мирового банка реализация этой программы должна была привести к 6–7 % росту валового национального продукта в 1996 г.[511].

Несколько неожиданно программа была одобрена парламентом — за нее проголосовала даже значительная часть коммунистов (правда, накануне левые фракции ввели временный мораторий на приватизацию). Уступчивость левых (особенно социалистов) объяснялась как реальным пониманием необходимости реформ, так и боязнью потерять в глазах общества, ожидавшего изменений. К тому же принятие программы в целом означало утверждение отдельных законов, необходимых для ее реализации, парламентом. А это позволяло в любой момент ее затормозить или вообще пустить под откос. Дальнейшие события показали, что последовательное, неуклонное и быстрое проведение реформ «сверху» невозможно именно из-за необходимости реформаторских «верхов» лавировать между различными группами интересов (и не забывать о своих собственных), идти на политические компромиссы и даже отказываться от намеченного. За время пребывания Л. Кучмы у власти им и его правительствами было разработано 7 национальных экономических программ и стратегий — все они были выполнены лишь частично или не выполнены вовсе.

Общая идеология стартовой программы экономических реформ заключалась в быстром достижении макроэкономической стабилизации. Для этого нужно было создать широкую социальную базу рыночных реформ, и достижение данной цели планировалось через массовую приватизацию государственной собственности. Она же должна была в конечном итоге привести к переходу от директивной экономики к рыночной, в которой приватизированные предприятия действовали бы согласно законам рынка, а не административным предписаниям плановых органов.

Осенью 1994 г. была обнародована программа приватизации на 1995 г., согласно которой планировалось передать в частную собственность 8 000 средних и крупных и около 20 тыс. мелких предприятий[512]. В декабре 1994 г. парламент под диктовку левых фракций утвердил список 6 тыс. крупных и средних предприятий, не подлежащих приватизации[513], а в конце 1995 г., добавил к нему еще 2,4 тыс. Таким образом, фактически за пределы программы «большой приватизации» было выведено больше половины объектов оборонной промышленности, энергетики, транспорта, пищевой и обрабатывающей промышленности, телекоммуникаций. Следует упомянуть и о том, что почти половина всех государственных предприятий к 1994 г. пребывала в «аренде» с правом последующего выкупа — это значит, что они также не подлежали приватизации. Приватизацию тормозил и парламентский мораторий, действовавший до мая 1995 г., и намеренное затягивание принятия целого пакета законов о приватизации (в результате фактически она регулировалась президенте к ими указами).

В то же время реформаторам удалось разработать и внедрить целый комплекс мер, позволяющих активизировать и упорядочить приватизацию: была разработана стандартная, обязательная для всех процедура оценки и продажи предприятий с четко установленными сроками (для малых предприятий устанавливалась упрощенная процедура), подготовлена и запущена программа сертификатной приватизации, создана сеть из более чем 1000 приватизационных аукционов и более чем полутысячи представительств Фонда государственного имущества (ФГМ), отвечавшего за техническую реализацию приватизационных мер. Была разработана программа сертификатной приватизации, в идеале позволявшая при отсутствии денежных средств вовлечь население в приватизационные процессы и таким образом распределить часть государственной собственности в пользу народа.

Впрочем, создание юридических и организационных предпосылок не означало их немедленную реализацию на практике. План приватизации 1995 г. не был выполнен. В частную собственность перешли 1,8 тыс. предприятий из запланированных почти 8 тыс. Больше чем в половине «приватизированных» крупных и средних предприятий доля государства составляла более 50 % (т. е. они по сути оставались государственными). В целом программа приватизации на 1995 г. была выполнена на 28,4 %[514], при этом она гораздо быстрее шла в строительстве, торговле и сфере общественного питания. К сопротивлению в центре добавилось сопротивление на местах — местные органы власти, ведомства ил и препятствовали приватизации, или имитировали ее. Широко использовался и метод симулятивной приватизации. Часть предприятий, особенно крупных, становилась собственностью «трудовых коллективов», то есть де-факто переходила в руки руководства этих предприятий — собственно, такая так называемая коллективная собственность стала своего рода политическим эвфемизмом, фиговым листочком, использовавшимся для прикрытия реальной сути происходящего.

Особую проблему представляла приватизация в сельскохозяйственном секторе (предприятия сельского хозяйства составляли более половины из тех, что были запланированы к приватизации) — помимо того, что идея приватизации земли вызывала жесткое противостояние левых, сама собственность сельскохозяйственных предприятий (колхозов и совхозов, перерабатывающих предприятий) с огромным трудом переходила в частные руки отдельных собственников, фермеров (в конце 1995 г. фермерские хозяйства обрабатывали 1,5 % угодий[515]) — здесь также широко практиковалось создание «коллективных сельскохозяйственных предприятий» (КСП) — нередко под их прикрытием новоявленные аграрные бароны присваивали имущество колхозов, совхозов и сельскохозяйственных предприятий — так же, как и в промышленности, здесь процветала «аренда с выкупом». Из 3,7 тыс. сельскохозяйственных предприятий, запланированных к приватизации в 1995 г., в частную собственность (преимущественно в собственность КСП) перешло чуть больше половины.

Торможение приватизации как в центре, так и на местах имело смысл в двух главных случаях — когда «арендуемые» предприятия, номинально оставаясь государственными, практически были собственностью их руководства, или когда их можно было еще использовать для выкачивания из государства дотаций, субсидий и дешевых кредитов (сочетание этих двух вариантов также не исключается). При первом варианте методы обогащения реальных владельцев были более разнообразны — от бесчисленных субаренд до примитивной распродажи имущества и оборудования, невыплаты зарплат и т. п. Второй предполагал более примитивные схемы, но требовал более крепкого прикрытия и связей «наверху». Оба варианта провоцировали возникновение разветвленных коррупционных схем, в которые втягивались государственные чиновники, правоохранительные органы и сами приватизационные органы.

Учитывая колоссальный правовой вакуум в этой сфере, искусственно созданный противодействием новых рантье и части левых, возникала ситуация практической безнаказанности для тех, кто присваивал себе колоссальные средства. При этом чем масштабнее были размеры злоупотреблений, тем сложнее было найти и наказать виновных, если такое желание и возникало.

Благодаря многочисленным «дырам» в законодательстве создавались и благоприятные условия для злоупотреблений в самом процессе приватизации. Пожалуй, наиболее распространенным было занижение реальной стоимости приватизируемых объектов. В Киеве, например, балансовая стоимость недвижимости в 1994 г. доходила всего до $2 за кв. метр[516]. Возникали поистине курьезные ситуации, когда объекты приватизировались по цене, в десятки раз меньше их реальной стоимости. Это позволяло скупать приватизируемые объекты за бесценок. Многочисленные факты «дешевых распродаж» государственного имущества послужили прекрасным поводом для контрмер со стороны противников приватизации — упоминавшийся мораторий, в частности, был введен именно под предлогом неконтролируемого разбазаривания и неравномерного распределения государственной собственности при переходе в частные руки — довод был неопровержимым.

В 1995 г. началась массовая сертификатная (ваучерная) приватизация. Ее идеология заключалась в равномерном распределении государственной собственности в руках новых частных собственников, которыми, собственно должны были стать все граждане страны. Если ранее участие в приватизации обеспечивалось открытием депозитных приватизационных счетов в Сберегательном банке Украины, то теперь было принято решение о переходе к «бумажной» приватизации. Было изготовлено около 50 млн имущественных приватизационных сертификатов. Согласно правительственному плану конечной датой получения приватизационных сертификатов должен был стать июнь 1996 г. В средствах массовой информации развернулась масштабная просветительская кампания — с целью пояснить суть и механизм сертификатной приватизации. Население довольно скептически отнеслось к предложению стать собственниками с помощью сертификатов. Процесс их получения проходил достаточно медленно, поэтому пришлось перенести заключительную дату их выдачи на январь 1997 г.

В дополнение к именным приватизационным сертификатам с середины 1996 г. стали выдаваться компенсационные сертификаты — в счет сбережений населения, «сгоревших» зимой 1992 г. В отличие от ваучерных сертификатов их можно было продавать. К концу 1996 г. было выдано около 80 % приватизационных сертификатов. 5,3 млн украинцев вообще не обратились за ними и 2,5 млн их не использовали[517].

Сертификатная (ваучерная) приватизация по сути не достигла декларированной цели — миллионы украинцев не превратились в «акционеров») приватизированных предприятий. Более того, в значительной степени она вылилась в дальнейшую «прихватизацию», которая вела к масштабным нарушением прав предполагаемых мелких собственников и еще большей поляризации в распределении общественного богатства. По подсчетам аналитиков, 25 % имущества крупных и средних предприятий попало в руки 80 % собственников сертификатов, не работающих на этих предприятиях. Это означало, что 75 % их имущества оказалось в руках 20 % собственников сертификатов, формально являющихся членами «трудового коллектива». Такое «обобществление» предприятий фактически означало сосредоточение прав собственности в руках их руководства — по подсчетам аналитиков к 2001 г. 58 % приватизированных предприятий относилось к этой категории[518]. Ограбление мелких «акционеров» и перераспределение имущества в пользу крупных происходило разными путями: и через создание трастовых «пирамид», и через намеренное обесценивание акций, и путем фиктивных банкротств предприятий, находившихся в «корпоративной» собственности, и просто элементарным игнорированием права держателей акций на часть доходов.

Несмотря на описанные трудности и серьезные социальные издержки 1995–1997 гг. стали переломными в процессе приватизации, он стал необратимым, в него включались (пусть и весьма своеобразно) даже те, кто поначалу его сдерживал.

В 1996–1997 гг. значительно ускорился процесс «большой» приватизации — как благодаря энергичным и настойчивым действиям правительства, так и вследствие финансовой поддержки международных финансовых институтов (предоставивших кредит на приватизацию в $300 млн). К середине 1997 г. фактически была завершена «малая» приватизация — в частную собственность перешло 95 % (46 тыс.) малых предприятий, предназначенных для приватизации[519]. К началу 2000-х гг. предприятия, находившиеся в государственной собственности, производили 23,8 % (в 1995 г. — 50,8 %), предприятия, названные в официальной статистике «коллективной собственностью», — 75 % В сельском хозяйстве удельный вес частного сектора в общем объеме продукции в 1995–2000 гг. возрос с 29,4 % до 64,7 %[520].

Наряду с приватизацией чрезвычайно важным элементом реформ были либерализация и одновременное упорядочение финансового рынка. В октябре 1994 г. была открыта Межбанковская валютная биржа и через полгода введен единый обменный валютный курс, который регулировался рынком и денежными интервенциями Национального банка. В конце 1994 — начале 1995 г. были отменены государственные заказы для предприятий (последние получили право свободного выхода на рынок) и ликвидированы количественные ограничения экспорта и импорта (число групп товаров, подлежавших квотированию и лицензированию уменьшилось в 10 раз). В 1995 г. налог с доходов предприятия (а в доходы вносили и зарплату) был заменен налогом на прибыль — это создало исходные условия для нормализации налоговой сферы.

В январе 1995 г. последовало еще одно важное новшество — президентским указом было разрешено создание финансово-промышленных групп (ФПГ) — холдингов, объединявших банки и промышленные предприятия в важнейших секторах экономики. По сути речь шла о создании транснациональных промышленно-финансовых комплексов (в первую очередь с Россией), которые объединяли бы промышленные и финансовые ресурсы для восстановления внутрипроизводственных связей. На практике это привело к формированию крупного национального капитала.

Одновременно были отпущены цены, в том числе на энергоносители (здесь они сразу же поднялись до мирового уровня) — при этом государство отказалось от сдерживания роста цен за исключением некоторых стратегически важных для экспорта-импорта видов продукции и наиболее социально опасных сфер (квартплата, цены на бытовую электроэнергию и газ, общественный транспорт). В то же время Национальный банк Украины перешел к очень жесткой финансовой политике: резкому ограничению кредитов (особенно тех, что обеспечивались простым печатанием денег) и дотаций (они касались в основном социальной сферы), ограничению эмиссий, связанных с социальными выплатами, замораживанию уровня зарплат. Это позволило довольно быстро обуздать инфляцию — в 1996 г. она составила около 2,8 % в месяц, в 1997 г. — менее 1 %[521], однако одновременно вызвало крайнее недовольство в обществе: социальные издержки реформ как всегда пришлось оплачивать прежде всего простым гражданам — зарплаты не выплачивались по полгода, экономия бюджетных средств в первую очередь ударила по образованию и здравоохранению.

В результате уже весной 1995 г. Л. Кучма заявил о необходимости отказа от чрезмерного увлечения монетаристскими методами и призвал к построению «социально ориентированной» рыночной экономики. В октябре того же года, он провозгласил курс на создание «украинской модели» экономического развития, что по сути означало усиление регулятивных функций государства, усиление социальных программ, защиту внутреннего рынка, государственный контроль за ценами и усиление вертикали исполнительной (читай, президентской) власти. Эти заявления вызвали переполох среди международных кредиторов (вплоть до приостановки запланированных кредитных траншей) и серьезные разногласия с реформаторами в правительстве.

В сентябре 1996 г. состоялось долгожданное событие — пользуясь уже упомянутым резким снижением инфляции и бюджетного дефицита, правительство и Национальный банк ввели национальную валюту — гривну. На месяц были заморожены цены, и к середине октября был завершен обмен карбованцев на гривны по курсу 1 к 10 000. Курс гривны к доллару — 1,8 к 1 оставался неизменным до осени 1998 г., когда под влиянием азиатского экономического кризиса и дефолта в России пришлось пойти на ее почти 60 % девальвацию. По общему признанию, денежная реформа не имела конфискационного характера и стала одним из наиболее успешных мероприятий в программе экономических преобразований

Введение гривны, снижение инфляции, сокращение бюджетного дефицита и замедление темпов падения производства обозначали, по крайней мере, частичную макроэкономическую стабилизацию. В то же время все более очевидной становилась необходимость углубления реформ. Во-первых, нарастали структурные проблемы: доля тяжелой промышленности и сельского хозяйства в валовом национальном продукте оставалась слишком высокой, тут доминировали естественные монополии, в то время как удельный вес сферы услуг и легкой промышленности оставался слишком низким (если не считать того, что эти сферы находили себе пристанище в теневой экономике и поэтому неадекватно освещались в официальной статистике). Во-вторых, все более обострялись проблемы непомерных государственных расходов, чрезмерной регулятивной роли государства и убийственной для экономики налоговой политики, которая, с одной стороны, создавала крайне неблагоприятные условия для развития производительной сферы, а с другой — допускала бесчисленные налоговые льготы, исключения и привилегии. В-третьих, жесткие монетарные меры вызвали вполне ожидаемое противодействие в виде «виртуальной экономики». Речь идет о неэквивалентных бартерных сделках, взаимозачетах долгов и выбиваемых под «почти обанкротившиеся» предприятия субсидиях. К примеру, предприятиям было выгодно официально считаться убыточными или нерентабельными (не приносящими прибыли) и уводить свою продукцию в сферу бартера и взаимозачетов, которые было очень сложно контролировать, а тем более облагать налогами, или же реализовывать за денежные средства в теневом секторе. При этом такое предприятие вполне официально претендовало на энергоносители и материально-техническое обеспечение по льготным, нерыночным ценам. «Ласковое теля двух маток сосет» — говорит народная пословица — она была вполне применима к сотням, если не тысячам предприятий, числившимся среди убыточных и при этом получавшим доходы в теневом рыночном секторе и субсидии в государственном. Это вело не только к расцвету криминальной по сути экономики и втягиванию в нее все большего числа предприятий, но и к колоссальному кризису неплатежей, который государство пыталось преодолеть преимущественно административными методами. Кризис неплатежей и уход от налогов, в свою очередь, вели к сокращению налоговых поступлений в бюджет, а это приводило ко все тем же многомесячным невыплатам заработной платы бюджетникам… Разумеется, такая виртуальная экономика требовала «взаимопонимания» между бизнесом, фискальными органами и властью и способствовала формированию мощных и разветвленных коррупционных схем, пронизывающих государство сверху донизу.

В конце 1996 г. группа экономистов во главе с вице-премьер-министром В. Пинзеныком подготовила программу углубленных реформ под названием «Экономический рост 1997», предусматривавшую преодоление нарастающего кризиса неплатежей за счет радикальной реформы налогообложения и бюджетных затрат — снижения размера налогов и расширения налоговой базы, ликвидации налоговых льгот и привилегий, ограничения бюджетных расходов, жесткого регулирования энергетических монополий (последние оставались богатейшим источником взимания ренты). Программа, представленная премьер-министром Павлом Лазаренко, была на удивление быстро утверждена парламентом, однако далее, уже по привычному сценарию, она была провалена в ее главной составляющей — налоговой реформе. Из семи законов, предложенных для реформы, было принято только два. Остальные отправили «на доработку». Одновременно была организована бюджетная эпопея (бюджет 1997 г. был принят только в середине этого же года). Практически программа В. Пиизеныка была последней серьезной законодательной попыткой довести до конца хотя бы критически важную часть программы реформ 1994 г. Не имея реальной поддержки со стороны главы правительства П. Лазаренко, В. Пинзенык ушел в отставку.

Пауза в реформах возникшая в начале 1997 г., затянулась почти на три года. В 1998 г. Украине пришлось справляться с последствиями мирового экономического кризиса и парламентских выборов, которые всегда сопровождались насилием над экономикой в угоду политике. В 1998 г. Л. Кучма в преддверии уже президентских выборов обратился к новоизбранному и все так же левому парламенту с концепцией и стратегией экономического роста на 1999–2005 гг. — она предусматривала усиление вмешательства государства в экономику и по идее должна была способствовать временному миру с Верховной Радой. В июле 1998 г. он издал один из самых судьбоносных указов, упростивших систему учета, налогообложения и отчетности субъектов малого предпринимательства, создавший в перспективе благоприятные условия для малого бизнеса (указ начал реально действовать только в 2000 г.). В начале 1999 г. он выступил с новой программой — «Украина 2000» — она содержала довольно объемные социальные обещания, вполне объяснимые накануне президентских выборов. Тем временем международные кредиторы остановили выплату кредитов, которыми Украина преимущественно расплачивалась за долги с Россией и финансировала внутренний долг.

Ситуация требовала перехода от программ и деклараций к практическим делам. Двумя наиболее «прорывными» действиями переизбранного президента, пообещавшего избирателям, что они увидят «нового Кучму», в 1999 г. стало издание указа «О немедленных мерах по ускорению реформирования аграрного сектора экономики» и назначение премьер-министром Виктора Ющенко, до этого возглавлявшего Национальный банк.

«Аграрный» указ был не просто издан, а довольно энергично проведен в жизнь. Раздел колхозных и совхозных земель на паи и переход этих паев в руки крестьян, тянувшийся с 1996 г., значительно ускорился. К апрелю были ликвидированы колхозы, совхозы, как действующие, так и спрятавшиеся под вывеской КСП. К январю 2001 г. 6,5 млн крестьян стали владельцами паевых сертификатов, дающих им право собственности на часть бывших колхозных и совхозных земель общей площадью 26,5 млн га. К этому же времени была завершена приватизация мелких земельных наделов (подсобных и приусадебных хозяйств), владельцами которых стали 11,5 млн жителей Украины[522]. Около 400 тыс. крестьян изъяли свои земельные паи в натуральном выражении (т. е. землей), 74 % из них объединили полученные земли со своими личными приусадебными участками, заложив основу для мелких фермерских хозяйств. В 2000–2001 гг. навсегда ушли в историю колхозы и совхозы — на их месте возникло 14,7 тыс. новых хозяйств — хозяйственные товарищества (46 %), сельскохозяйственные кооперативы (23 %), частные предприятия (20 %). Государство утратило монополию на землю сельскохозяйственного назначения — в частную собственность перешло 70,5 % угодий. Изменения в структуре сопровождались мерами экономического стимулирования: государство списало долг в 7 млрд долларов, накопленный сельскохозяйственными предприятиями за предыдущие годы. Изменилась структура кредитования: вместо раздаваемых ранее льготных кредитов была открыта программа субсидирования под проценты через коммерческие банки, позволившая не только инвестировать деньги лишь в необходимые производства, но и повысившая ответственность за их использование (показатели возврата кредитов составляли 90 %).

Получение крестьянами прав на землю и реальное наполнение этих прав открыли дорогу арендным отношениям — однако именно здесь проявились первые противоречия земельной реформы. Из 6,5 млн владельцев паевых сертификатов почти 5,6 млн предпочли передать их в аренду, причем 85 % договоров аренды были составлены с хозяйствами, из земель которых они получили паи[523]. Формально это выглядело замечательно — крестьяне отдают землю в аренду крупному собственнику, не происходит дробления земель, что создает технические хорошие условия для их обработки и управления производством. На практике все было не так привлекательно. Новые сельскохозяйственные предприятия «нового типа» удивительным образом напоминали прежние совхозы и колхозы — 15 тыс. новых структур, созданных на базе КСП (в свою очередь возникших во второй половине 1990-х гг. на базе совхозов и колхозов) во многих случаях сохранили прежние управленческие иерархии, которые представляли собой высшую и часто единственную реальную власть в селе. Верхушка этих иерархий, бывшие председатели колхозов и директора совхозов, подчиненные им местные управленческие структуры были не только фактическими реальными распорядителями и собственниками унаследованного КСП имущества, но и имели устоявшиеся связи и влияние в районных и областных структурах власти. Учитывая общую атмосферу произвола бюрократии и новой буржуазии, особенно ощутимую в селе, и унаследованную от советских времен традицию всевластия начальства и бесправия крестьян, нетрудно предположить, что массовое превращение собственников наделов в арендодателей сопровождалось не менее массовым принуждением и обманом. «Арендные отношения» нередко превращаются в прямой произвол арендатора: несвоевременная плата за землю или внесение ее в натуральной, а не денежной форме можно считать наиболее мягкими проявлениями этой ситуации.

Такие «местные особенности», сложная социальная ситуация на селе и общий уровень «послеколхозного» бесправия, деморализации и правовой беспомощности крестьян привели к тому, что землю фактически стали отчуждать не только через аренду, но и путем скупки, причем за бесценок. Еще во второй половине 1990-х гг. земельные паи скупались частными фирмами по 100–200 гривен за гектар (при средней номинальной стоимости 8,7 тыс. гривен) — от желающих продать право на свой пай не было отбоя, особенно среди пенсионеров, составлявших около половины держателей паев. В 2000–2001 гг. этот процесс ускорился: по официальным данным, было продано паев общей площадью около 1,1 млн га по цене от 500 до 16,5 тыс. гривен за пай (при его номинальной средней стоимости 30 тыс. гривен)[524]. Темпы отчуждения крестьянской земли достигли такого размаха, что в январе 2001 г. Верховная Рада приняла закон, по которому было запрещено любое отчуждение земельных паев, кроме передачи в наследство. В том же году президентским указом был установлен обязательный размер арендной платы — не менее 1 % стоимости земельного участка. В октябре 2001 г. был принят Земельный кодекс, который стал правовой базой для отношений собственности на землю, однако реализация его положений напрямую зависела от правовой культуры общества, которая оставалась чрезвычайно низкой.

Как и в промышленности, приватизация в сельском хозяйстве действительно привела к созданию основ рыночных отношений, однако, здесь она также происходила по принципу ускоренной концентрации собственности в руках «новой буржуазии», которая в большинстве своем выросла из общественных групп, в свое время отрицавших само право частной собственности на существование… Важные экономические преобразования уже по традиции осуществлялись в значительной степени за счет населения и сопровождались колоссальными и еще не осознанными социальными издержками. Впрочем, и в таком виде изменения привели к важным позитивным сдвигам: повысилась эффективность в распределении ресурсов, возросла производительность труда, снизились затраты на производство. Общий объем сельскохозяйственной продукции за 2001–2002 гг. возрос на 22.5 %. Это дало толчок развитию пищевой промышленности: отечественный производитель практически вытеснил с рынка продукцию иностранного производства — в 2004 г. на него приходилось 95 % продаж на внутреннем рынке[525].

Среди наиболее заметных успехов начала 2000-х гг. были изменения в энергетическом секторе. В этой сфере был наведен определенный порядок: максимально сокращены взаимозачеты и бартер, а многолетних должников, получавших сверхдоходы, заставили платить деньги в бюджет. В результате, по официальным данным, денежные выплаты за газ и электроэнергию в 2000–2001 гг. возросли с 49,2 до 87,1 % и с 58,1 до 75.5 %[526], что в свою очередь не только способствовало оздоровлению экономики, но и увеличению доходной части бюджета, это соответственно позволило увеличить социальные выплаты и сократить задолженности по зарплатам.

В 2000 г. наконец-то начал действовать в полную силу указ об упрощенной системе налогообложения для малого бизнеса и частных предпринимателей — физических лиц. К 2002 г. в сфере малого предпринимательства было зарегистрировано около 23 % занятого населения — цифра впечатляющая, однако следует знать, что удельный вес частных предпринимателей, одновременно работающих или в бюджетных организациях, или на больших предприятиях, неизвестен. В любом случае оживление малого и среднего бизнеса означало, помимо прочего, стабильные налоговые поступления в бюджет и развитие динамичных форм хозяйственной деятельности. В 2003 г. состоялось еще одно важное налоговое нововведение: был установлен 13 % подоходный налог — один из самых низких в Европе (правда, при этом сохранилась целая гроздь социальных налогов, значительно отягчающая бюджеты работодателей).

Целая серия грамотных действий, направленная на ликвидацию бюрократических ограничений (при В. Ющенко было отменено не менее 150 регулятивных и других актов, ограничивавших нормальное развитие бизнеса), уменьшение и упорядочение субсидий и льгот (было отменено более 250 постановлений, предоставлявших льготы предприятиям), введение жесткой платежной дисциплины, установили более стабильные правила игры для крупного бизнеса.

В начале 2000-х гг. стал изменяться характер деятельности финансово-промышленных групп. Благоприятная внешнеэкономическая конъюнктура, связанная с повышенным спросом на продукцию сталелитейной и химической промышленности и ослабление курса гривны, способствовала бурному росту экспорта и развитию тех производств, которые раньше обеспечивались импортом. Как. следствие, невиданные в 1990-е гг. финансовые поступления в промышленность, благодаря изменениям в налоговой политике, стало выгодно вкладывать в дальнейшее развитие производства и обновление его материально-технической базы и реструктуризацию.

Возникший в этих условиях рост внутреннего сп роса на товары и деньги способствовал оживлению кредитной банковской активности. Сложившиеся к этому времени ФПГ представляли собой готовые структуры, весьма приспособленные к тому, чтобы в своих рамках соединить финансы и производство — и при этом действовать уже по рыночным законам. В отличие от 1990-х гг. ФПГ вышли за пределы отдельных отраслей и диверсифицировали свой бизнес, что свидетельствовало о стремлении к получению прибыли рыночными методами, а не рентой, возможности которой исчерпывались как вследствие объективных экономических причин, так и благодаря действиям правительства. В то же время нарастание рыночных тенденций в деятельности крупного капитала, представленного ФПГ, имело «национальную специфику», связанную с необходимостью поддержки «неформальных отношений» с властью, которая нередко выливалась в слияние власти и крупного бизнеса. Самыми показательными примерами такого слияния можно считать компанию «Систем Кепитал Менеджмент» Рината Ахметова (как вариант ФПГ с региональной базой в Донбассе и сильной лоббистской группой в центре) и группу «Интерпайп» (как вариант ФПГ с мощными связями в верхах исполнительной власти). Кроме того, стремительное обогащение верхов отдельных ФПГ базировалось не только на благоприятной внешней экономической конъюнктуре, но и на возможности получать сверхприбыли на разнице внутренних и внешних цен — например, себестоимость продукции сталелитейной промышленности, производимой в Украине, была низкой — как благодаря чрезвычайно дешевой высококвалифицированной рабочей силе, так и за счет фантастически дешевого сырья, тем более, что угольная и рудная промышленность постоянно получали дотации от государства. Производя металл или трубы по украинским ценам, их продавали на внешних рынках по ценам мировым или даже более низким (что вызвало антидемпинговые расследования против Украины, но не повлияло на получение сверхприбылей). Здесь же стоит упомянуть и о том, что сверхприбыли обеспечивались и своего рода непрямой рентой — в Украине было создано 11 «специальных экономических зон» и 72 «территории приоритетного развития»[527] — под предлогом оздоровления экономически депрессивных регионов некоторые «зоны» и «территории», где был установлен льготный режим налогообложения и бюджетного финансирования, превратились в настоящий рай для любителей погреть руки на ренте (это не исключает того факта, что в упомянутых зонах и территориях присутствовал честный бизнес).

В начале 2000-х гг. экономическая мощь крупного капитала достигла такого уровня, что центральная власть в свою очередь попала в своего рода опосредованную зависимость от крупных ФПГ и вынуждена была балансировать между ними, регулируя доступ к приватизации крупных промышленных объектов, энергорынку и выступая своего рода третейским судьей в конфликтах между ними. В 2000-е гг. ФПГ из традиционных областей деятельности (металлургия, энергетика, химическая промышленность, машиностроение) стали расширять присутствие в сельском хозяйстве и пищевой промышленности.

При всей позитивной роли, которую сыграли ФПГ в экономическом оживлении начала 2000-х гг., нельзя не заметить, что их монопольное положение в ряде важнейших отраслей украинской экономики, слияние с властью и возможности сильнейшего давления на все ее ветви — исполнительную, законодательную и судебную, усложняли возможности для честной конкуренции, иностранных инвестиций, создавали благоприятные условия для коррупции и решения проблем «в узком кругу посвященных». Тем более, что крупный бизнес, организованный как система скрытых монополий, оказался весьма зависимым от внешних факторов — когда спрос на продукцию украинского промышленного экспорта в середине 2000-х гг. стал падать, это немедленно сказалось на экономических макропоказателях Украины.

Все же экономический рост первой половины 2000-х гг. был впечатляющим — достаточно сказать, что за 2000–2004 гг. совокупный рост валового внутреннего продукта по официальным данным составил 42 % (разумеется, без учета «теневого сектора», размеры которого мало изменились).

Изменения, произошедшие в экономической сфере в начале 2000-х гг., стали необходимым, но явно недостаточным условием для устойчивого экономического роста, связанного прежде всего с развитием внутренних стимулов. Экономика не достигла того уровня развития, который позволил бы компенсировать утраты от колебаний внешней экономической и внутренней политической конъюнктуры, — это наглядно продемонстрировал резкий спад в темпах роста, начавшийся в 2005 г., (в 2005 г. прирост ВВП составил 3,4 % по сравнению с предыдущим годом). Это было результатом как активного воздействия политики на экономику (колоссальные социальные выплаты уходящего правительства В. Януковича и необходимость выполнения не менее популистских обещаний правительства Ю. Тимошенко, пришедшей ему на смену); так и следствием резкого мирового повышения цен на энергоносители, по причинам от Украины не зависящим.

Подводя итоги экономических реформ середины 1990-х начала 2000-х гг., нужно отметить несоответствие между достаточно впечатляющим масштабом и глубиной запланированных преобразований и непоследовательностью в их реализации. Эта непоследовательность была спровоцирована непрестанной борьбой как между ветвями власти, так и между группами интереса, в общем-то неизбежной в обществе с переходной политической и экономической системой. В таких условиях чрезвычайно важной была позиция первого лица в государстве, его способность добиваться выполнения поставленных целей и мобилизовать поддержку. Стоит обратить внимание на то, что прорывные моменты в экономической реформе (1994–1996, 2000–2001) связаны также с присутствием в исполнительной власти групп энергичных реформаторов, способных на решительные и продуманные действия. В то же время нельзя не заметить, что изменения на макроэкономическом уровне, свидетельствующие о появлении рыночной экономики, не столько ослабили, сколько изменили качество вмешательства государства в экономику и рыночные отношения. Наиболее показательным является сохранение «экономики рантье» — однако именно в новом качестве. До начала экономических реформ главными источниками ренты был доступ к дешевым кредитам, государственным субсидиям и дотациям, контроль над государственными предприятиями. Государство и государственная собственность были непосредственными источниками дохода рантье. К концу 1990-х гг., когда доминирующая форма собственности изменилась, государство превратилось в источник доступа к рынкам, налоговым льготам и регулятивным исключениям, т. е. его роль стала с одной стороны, более опосредованной, с другой — не менее важной. Возник государственный капитализм, в котором элементы свободного рынка сочетались с исключительно тесным взаимодействием его участников с государственными бюрократическими структурами, которые, с одной стороны, регулировали этот рынок, а с другой — также выступали его опосредованными участниками. Доступ к «нормальным» экономическим условиям и схемам был опосредован доступом к власти — эта схема воспроизводилась на всех уровнях — от столицы до сельских районов. В результате возникли серьезные деформации в структуре власти и в политической организации общества — при расширении формальных атрибутов демократии (партии, общественные организации, возрастание роли представительной власти, расширение информационного пространства) усиливалась тенденция к сосредоточению экономической и политической власти в руках малого количества людей — олигархии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.