Российское право и особые правила

Российское право и особые правила

Бибиков, занявшийся после Лашкарева этим вопросом, смог добиться гораздо большего. Выше уже говорилось о его мерах по крестьянскому вопросу, а также об эффективности проводимой им ревизии титулов. С той же энергией неутомимый и вездесущий генерал-губернатор взялся за дело ослабления роли дворянских собраний.

Спустя несколько месяцев после отклонения просьбы Лашкарева Бибиков послал уже упоминавшуюся тайную записку (февраль 1839 г.) с тем же требованием и получил согласие. Принятию этого решения способствовал, конечно, страх перед «заговором» Ш. Конарского. Члены Комитета позволили себя убедить в том, что отныне генерал-губернатор и гражданские губернаторы должны с помощью всевозможных льгот привлекать русских на службу в административные органы. Комитет добавлял, что на должности можно было принимать как уроженцев губернии (речь шла о малороссах, но среди каких социальных слоев их следовало искать? Вероятно, этим предложением смогли воспользоваться дети священнослужителей), так и великороссов, «не давая одним перед другими видимого и оскорбительного предпочтения». В этих губерниях, в виде исключения, разрешалось продвижение по службе даже с правом перехода в высшие, чем разрешалось по должности, ранги. Губернаторам была выделена особая сумма в 50 тыс. рублей серебром (утвержденная царем 8 мая 1839 г.) для выдачи дополнительных вознаграждений, отчет по выплатам должен был быть направлен в Министерство внутренних дел. Стоит задуматься над сутью этих вознаграждений, предназначенных, скорее всего, для нужд тайной полиции, агентами которой кишмя кишел весь край. В записке Бибиков выражал сожаление в связи со слабостью полиции и низкими вознаграждениями, не способствующими привлечению кадров в столь беспокойный край. Он писал, что нужна активная и верная полиция, поскольку, не располагая достаточными средствами, губернские власти не могут уследить за всем, что происходит. Он подчеркивал, что необходимо, чтобы российские чиновники высокого ранга, преодолев предубеждение против этих «польских губерний», соглашались на службу на более длительный срок, поскольку поляки используют существующее положение дел, распространяя идеи о том, «что у нас нет ничего постоянного»652.

Царским властям не пришлось долго ждать результатов вводимых льгот. Именно русский, хорошо осведомленный о переменах в этом регионе, писал: «В результате этого обращения произошло следующее: губернии заполонила волна чиновничьего отребья и всякого рода сброда, в первую очередь отставных и умиравших с голоду военных, которые как шакалы вынюхивали добычу»653.

Комитет западных губерний не согласился с Бибиковым лишь по одному пункту. Впрочем, Бибиков никого не торопил. Он подавал идеи и знал, что Николай I признает их правильность. В данном случае дело было серьезным, и требовалось время, чтобы генерал-губернатор смог подготовить почву для позитивного решения. Речь шла о полной реформе права в этих губерниях, где в юридической и судебной практике широко использовалось давнее право Речи Посполитой, в частности Третий Литовский статут 1588 года. В связи с этой реформой Бибиков мечтал свести на нет шляхетский суд, основанный на принципах выборности, но именно в этом он не получил поддержки Комитета. В связи с этим он подготовил по каждому уезду доказательства имевших место злоупотреблений, чтобы заменить поляков назначенными из центра судьями, поскольку, как он писал, «при нынешнем напряжении умов в западном крае [эта служба] чрезвычайно важна, потому что нижняя степень судебной расправы дает направление делам и упущения трудно уже исправить при ревизии»654.

Атмосфера 1839 – 1840 гг. была чрезвычайно тяжелой. К представителям дворянских собраний, невзирая на привилегии, относились с таким же подозрением, как и к помещикам, лишенным права голоса. Некоторые, пользуясь тем, что их должность соответствовала уровню государственного чиновника в Российской империи, пытались устроиться в Царстве Польском, где, несмотря на примерно те же, что и в самой империи, законы, поляки чувствовали себя гораздо лучше. Однако в 1840 г. И.Ф. Паскевич, наместник Царства Польского, проинформировал Бибикова о введении запрета на такие переводы – если им захотелось смены пейзажа, то пусть едут служить во внутренние губернии империи!655 По этой логике, следовало исключить внешние контакты, чтобы превратить выборную шляхту в послушных слуг царской власти. Под пристальным контролем находилась и переписка – было замечено, что сторонники Ш. Конарского поддерживают связи за границей, в том числе с поляками в Париже. В связи с этим 31 октября 1833 г. была запрещена переписка с политическими эмигрантами. Цензура и жандармы А.Х. Бенкендорфа продолжили слежку. В этой связи последний докладывал Комитету западных губерний, что предводитель дворянства Ольгопольского уезда Пролевич получил в октябре 1837 г. два письма от эмигранта Мошинского; в октябре 1838 г. от того же Мошинского получил два письма В. Карвицкий из Подольской губернии, а также княгиня Четвертинская, дочь эмигранта Нарциза Олизара. В связи с этим жандармов призвали усилить бдительность при перлюстрации заграничной корреспонденции656.

С целью поддержания атмосферы страха царские гражданские власти постоянно вмешивались в деятельность дворянских собраний. Их задача состояла в том, чтобы каждый избранный шляхтич осознал, что является всего лишь винтиком большой административной машины и что воспоминания о былой шляхетской автономии – это дела прошедших лет. 10 июля 1839 г. Бибиков разослал предводителям трех губерний предостережения относительно тех, кто избран на дворянские должности и кто не исполняет своих обязанностей с надлежащим рвением, надолго покидая место службы и т.п. В ответ все три предводителя покорно доложили, что обратились к своим товарищам с просьбой исполнять возложенные на них обязанности и соответствовать отданным за них голосам избирателей657. Однако подобная манера властей напоминать польской шляхте о ее обязанностях задевала ее чувство гордости, чего, впрочем, она и не скрывала. Когда гражданские власти позволили себе отозвать Кшижановского, избранного на дворянском собрании Киевской губернии, его товарищи отказались собраться вновь для избрания его преемника. Х. Тышкевич вынудил участников дворянского собрания подписать бумаги о его созыве 3 августа 1839 г. И хотя их подписало 30 человек, никто из них не явился на заседание. Он вновь назначил открытие заседания на 21 августа. Результат был тем же. Очередной датой стало 20 октября. Гражданский губернатор был в гневе. Однако и в этот раз никто не появился, следующее собрание было назначено на 11 декабря658.

Однако все эти игры не могли спасти польскую выборную шляхту от положения, при котором она окончательно потеряла лицо. Бибиков дорабатывал правовую реформу в присоединенных губерниях.

16 августа 1832 г. Левашов сообщил нижестоящим инстанциям, что «решения по делам уголовным и следственным в возвращенных от Польши губерниях» могут основываться «на Литовском Статуте и польских конституциях в тех только случаях, где российские узаконения окажутся действительно, недостаточными к разрешению представившегося обстоятельства»659. Но уже в 1839 г. такая правовая аномалия представлялась властям нетерпимой. Как всегда в сложных случаях, Николай I обязал Комитет западных губерний рассмотреть две «анонимных записки» с требованием унификации права в Российской империи. В них указывалось, что Литовский статут в особенности вреден, поскольку до этого времени продолжал действовать на Левобережной Украине, хотя эти земли, называемые Малороссией, не были польскими с 1686 г.660

В ожидании окончательного решения о проведении реформы Бибиков нанес два ощутимых удара – 9 декабря 1839 г. и в апреле 1840 г. Сначала он склонил Комитет западных губерний к решению о том, «чтобы в стряпчие и секретари уездных судов определяемы были преимущественно уроженцы Великороссийских губерний».

Что касалось должности судьи, то члены Комитета, хотя и со многими оговорками, согласились на назначение русских, понимая, какой тем самым удар нанесут полякам. Они отметили, что необходимо разрешить генерал-губернаторам «в виде исключения из общего постановления, в тех случаях без сомнения весьма редких, когда по особенно уважительным причинам, все кандидаты в должности судей или заседателей уездных судов будут ими признаны явно неблагонадежными, к занятию таковых должностей представить других дворян или чиновников от Короны».

Какое дело было Бибикову до угрызений Петербурга? Он дождался своего документа и начал действовать. На заседаниях Комитета 3, 20 и 23 апреля 1840 г. он добился решения, согласно которому судьями в качестве эксперимента повсюду начиная с ближайших выборов 1841 г. должны были назначаться русские661.

Как же это было далеко от «милого беспорядка» давнего шляхетского судопроизводства, об упадке которого горевал Хенрик Жевуский в «Воспоминаниях Соплицы»: «Чтобы быть юристом, нужно быть гражданином [шляхтичем. – Д.Б.]. Вот почему у нас почти каждый гражданин был юристом, согласившись на полюбовное решение спора, хотя б даже он никогда в школе не учился (nigdy w palestrze nie byі), никого не просил, чтобы ему написали условия соглашения для утверждения в суде. А кто был истинным гражданином, то не ограничивался тем, что владел землей, но и имел веру, увлечения, гражданские помыслы и поэтому был юристом, а иногда и законодателем, потому что такому Господь Бог в такой склонности не отказал»662.

Бибиков наконец получил долгожданный указ «О распространении вполне силы и действия Российских гражданских законов на все западные, возвращенные от Польши области», подписанный 25 июня 1840 г. Николаем I в его летней резиденции в Петергофе. 4 сентября 1840 г. гражданские губернаторы получили печатный текст указа; в предисловии объяснялось, что его цель – «охранять безопасность и собственность верных наших подданных» и унифицировать право посредством распространения российских законов «на сии издревле Русские по происхождению, нравам и навыкам их жителей области».

Литовский статут был немедленно и успешно заменен российским законодательством. Указ, содержавший 9 статей, регулировал все земельные сделки, принцип наследования и раздела земельных владений по российскому образцу. Использование русского языка, обязательное до этого времени в сношениях с администрацией, стало обязательным для поляков и в прениях дворянских собраниий, и в родословных книгах; на перевод всей необходимой документации отводилось два года. Были отменены межевые суды, с этого времени обязательными стали российские межевые законы663. На заседании 30 июля Комитет западных губерний занимался рассылкой запечатанного в конверты указа: все получатели должны были раскрыть его в один день и в одно и то же время. Бибиков в очередной раз уточнял, что согласно новым правилам все судьи уездных судов – русские и поляки, а также шляхтичи, управлявшие находившимися под опекой имениями, становились государственными служащими и с этого времени не должны были получать вознаграждения из фондов дворянских собраний. В отчете за 1840 г. он ставит себе в заслугу то, что среди актов дворянских собраний были выявлены, конфискованы и уничтожены документы на польском языке664.

По мнению Бибикова, этой реформе и серьезному ограничению польского влияния в администрации еще недоставало точного определения сути русификации. Известно, что он опасался слишком частой смены гражданских губернаторов в трех губерниях. Вот почему он вновь обратился в Комитет западных губерний и к самому царю с просьбой подробно разработать в письменной форме идеологические принципы, которыми бы мог руководствоваться каждый вновь назначенный губернатор. Речь шла о распоряжении за подписью царя, которое определяло бы задачи всех российских чиновников, а его, Бибикова, возводило бы в ранг своего рода наместника этих губерний. 20 августа 1840 г. Комитет рассмотрел представленный проект. Члены Комитета сочли, что власть генерал-губернатора будет «слишком неограниченна», а потому полезней будет разработать более эластичный подход, чем принимать библию по русификации. Однако было известно, что и эта идея, как и другие замыслы Дмитрия Гавриловича, нравится царю. С.Г. Строганов постарался несколько смягчить требования киевского наместника. Тем не менее 13 сентября 1840 г. он разослал гражданским губернаторам тайное императорское распоряжение.

Текст этого распоряжения был написан от первого лица. Однако от начала до конца чувствуется, что пером Николая водил Бибиков. В документе говорилось о том, что Бибиков поручил гражданским губернаторам управление крупнейшими и самыми густонаселенными губерниями Российской империи, и в связи с этим излагались принципы, которых губернаторы должны были придерживаться. Обратимся к тексту: «Отторгнутые в продолжении многих столетий от единственной и единокровной им России губернии Киевская, Волынская и Подольская, и по возвращении в родную семью коренных областей русских не могли тогда же освободиться от всех последствий иноземного владычества. Происшествия 1831 г. подали новую пищу несбыточным надеждам, хотя сии покушения по благости Всевышнего подавлены в самом начале. Но поскольку брожение умов все продолжается, то, не довольствуясь порядком и спокойствием, поддерживаемыми внешней силой, Я твердо в мысли моей положил обеспечить оные нравственным направлением тамошнего населения, восстановив утраченную действием времени и ухищрениями западного преобладания привязанность оного к коренной России и уничтожить всякую мысль об отдельной под тем или другим наименованием политической самостоятельности сего края».

Как следствие, на гражданских губернаторов возлагалась двойная обязанность: четко придерживаться законов, способствовать распространению «русской народности и уничтожения всякого иноземного направления». Поскольку «иноземное направление может проявляться не только в покушениях к нарушению установленного порядка, неблагонамеренными действиями и внушениями, но и в обыкновенных гражданских отношениях, как скоро в них выражается стремление к ослаблению русских начал и русской народности, или неуважение и противоборство предпринимаемым для возвышения их мерам».

В последнее время, говорилось далее, с этой целью был принят ряд законов, которых необходимо точно придерживаться. Далее император обращался к гражданским губернаторам с призывом сообщать обо всем, что может казаться достойным внимания, и о принятых мерах, поскольку общество находится в постоянном развитии. Заключение гласило: «Я приму с удовольствием всякое полезное предложение Ваше, ибо дотоле не престану действовать в исполнении изъясненных видов Моих, пока вверенные Вам губернии не сольются с остальными частями Империи в одно тело, в одну душу»665.

Текст распоряжения, несомненно стоящий того, чтобы его пространно процитировать, показывает прежде всего, как со времен Екатерины II и Карамзина окрепла на уровне царской власти и чиновничьего понимания теория о единстве империи. Он также показывает тщету любого возможного противодействия представителей польской шляхты. Она, несомненно, крайне болезненно относилась к потере своих исключительных судебных прав. В этой связи представители Подольской губернии осмелились, воспользовавшись выборами в сентябре 1841 г., обратиться к царю с адресом, что было разрешено российским законодательством. 2 мая 1842 г. Комитет западных губерний рассмотрел это обращение в присутствии Бибикова. Подольский предводитель дворянства в более чем уважительной форме обращал внимание на то, что эксперимент по назначению русских на должности судей и управляющих поместьями, находящимися под опекой, оказался не очень удачным, поскольку забота о сиротах требует присутствия близких им лиц. В ответ Бибиков сообщил, что такое назначение производится на срок действия судебных мандатов, т.е. на 6 лет (!?), вследствие чего просьба не могла быть рассмотрена с точки зрения права. Он подчеркивал, что польское дворянство, подав жалобу, совершило большую ошибку, поскольку новоприбывшие чиновники работали лучше, чем их постоянно отсутствующие на местах предшественники. С этого времени, по его мнению, все должно было стать намного лучше, т.к. опека над сиротами благодаря беспристрастным и независимым от семей судьям улучшится. Что касается назначения судей из русских, то таковые представлялись Бибикову просто незаменимыми в то время, когда повсеместно вводилось российское право: «Представить во власть Поляков только что восстающее и учреждающееся правильное судопроизводство было бы то же самое, что совратить оное на прежний путь беззаконья и неизбежных злоупотреблений». Он только не уточнял, откуда можно было взять столько судей и сколько их в действительности уже нашлось.

В том же самом адресе Подольское дворянское собрание осмелилось поднять также вопрос о расширении круга избирателей, ограниченного до нескольких сотен помещиков. Собрание ссылалось на августовский указ 1840 г. о помиловании целого ряда лиц, осужденных за участие в восстании 1831 г. Однако Бибиков считал, что им еще слишком рано возвращать гражданские права, тем более что одна из статей указа, имевших конфиденциальный характер, предусматривала необходимость тайного полицейского надзора за этими лицами. Кроме того, по его мнению, им нельзя было доверять по причине общего позитивного отношения в крае к прежним повстанцам. Поэтому не могло быть и речи о том, чтобы допустить этих людей к выборам или к каким-то дворянским должностям. Об этой дискуссии подольская шляхта, конечно, так никогда и не узнала. Решение комитета звучало просто: «оставить без удовлетворения»666.

Через год, 6 февраля 1843 г., пришел черед Волынского дворянского собрания обратиться с ходатайством, на этот раз к Бибикову, который отправлялся в столицу. В нем в чрезвычайно почтительной форме ставился вопрос об условиях избрания на дворянские должности. Это было сделано весьма умело, со ссылкой на распространение российского законодательства на Западный край, высказывалось удивление по поводу существования особых правил для прежних польских губерний. Волынский предводитель отмечал, что во всей империи каждый дворянин принимает участие в выборах в своем уезде, тогда как в западных губерниях необходимо иметь десятилетний стаж государственной службы или два трехлетних мандата о пребывании на дворянских должностях. Это лишало часть шляхтичей, «кои способностями своими и усердием к службе вполне оправдали бы доверие дворян и Правительства», но «по несоединению требуемых условий для службы по выборам лишаются преимущества быть полезными на поприще службы, без надежды когда-либо приобрести иное, ибо лета их, домашние дела и прочие обстоятельства не позволяют уже возобновлять им службу гражданскую или военную…». В связи с чем предводитель дворянства «покорнейше» просил распространить российское законодательство и отменить особые требования к западным губерниям. Он добавлял, что согласно этим принципам дворянство должно иметь возможность само выбирать своих судей667. Обращение осталось без ответа.

И речи не могло быть об отказе от однажды принятых решений, свидетельством чему донесение министра юстиции от 18 апреля 1844 г. Комитету западных губерний о необходимости и в дальнейшем оставить за Бибиковым право заменять русскими коронных чиновников уездных судов в случае их неоправданного отсутствия или неблагонадежности. Бибиков подчеркивал благотворное влияние, которое оказывает на поляков, которых оставили на выборных должностях, царящее среди них чувство страха, и на эффективность работы российских чиновников. Никто уже не вспоминал об «экспериментальном» характере внедренных изменений: генерал-губернатор просил, чтобы дворянские собрания выбирали судей и судебных чиновников лишь там, где еще нет присланных русских. Сделанного изменить уже было невозможно, министр юстиции считал, что «положение Западного Края требует еще особенного, постоянного и бдительного надзора местного начальства». Он выражал радость еще и по поводу того, что присланные русские чиновники остались на местах, и простодушно добавлял, что это освобождает от необходимости заниматься увольнением неблагонадежных поляков, – ведь это могло бы вызвать излишнее недовольство, тем более что зачастую причины того или иного увольнения должны были сохраняться в тайне668.

Дворянские собрания, постоянно третируемые, испытывающие на себе давление властей, урезанные в своих полномочиях, существовали лишь для вида и престижа. Но даже в этой небольшой группе допущенных к выборам росло чувство отвращения, и подобное охлаждение тревожило власти, которым было все-таки нужно и псевдосогласие, и псевдосотрудничество с польскими помещиками. Перед выборами 1844 г.669 уездные предводители дворянства получили от Сената напоминание о том, что дворянские выборы являются публичной обязанностью каждого, кто имеет на то право. При этом давалась рекомендация штрафовать или даже временно исключать из списка избирателей тех, кто не будет иметь достаточных оснований для неявки. Последнее очень тревожило Николая I, который грозился навсегда исключить отсутствующих из списка. Следует добавить, что 10 октября 1844 г. предводителей дворянства обязали напоминать, что устные выступления дворян на общих собраниях по случаю выборов, а также дискуссии должны вестись только на русском языке. Нетрудно догадаться, что такого рода распоряжение окончательно отбило охоту участвовать в выборах.

Даже на примере анализа хода голосования хотя бы в одном уезде можно убедиться, что предостережения Сената не имели большого значения. В Киевском уезде, где предводителем был двадцатишестилетний русский по происхождению дворянин Бутович, в списке избирателей насчитывалось 79 человек, представлявших лишь 46 семей, т.е. среди избирателей были отцы, сыновья, братья и даже матери, дочери, сестры. К выборам было допущено 19 женщин, которые имели по сто душ. Из 79 человек проголосовало только 46, в том числе 11 по доверенности, т.е. фактически на выборы явилось 35 человек. При этом Бибиков не утвердил избранного ими предводителя Злотницкого, а поддержал Бутовича670.

Все поляки, избранные судьями, которым генерал-губернатор позволил занять должность, отныне обязывались подписывать присягу, текст которой в витиеватой форме требовал послушания. Они должны были присягать перед Богом на верность царю Николаю I и его преемнику цесаревичу Александру, служить отечеству до последней капли крови, уважать российские законы, защищать интересы короны и быть готовыми сделать все ради уничтожения того, что могло бы ей навредить671.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.