Первая тревога

Первая тревога

Полет с выходом в открытый космос назначен на март 1965 года. На этот раз мы с Раушенбахом летим на ТП вместе с основным экипажем. Хотя формальное назначение экипажа, как всегда, произойдет в последний день, все уже знают, что полетят Павел Беляев и Алексей Леонов.

Несколько дней назад они сдавали экзамены. Происходило это совсем не так, как в учебных заведениях. На экзаменах космонавтов не ставилась задача проверить их знания. В них никто не сомневался. Специалисты по кораблю и инструкторы-методисты провели с экипажем много дней в аудиториях и на тренажерах и хорошо представляли себе, что и как усвоено. Экзамены лишь формально завершали цикл подготовки. Их организовали для того, чтобы, с одной стороны, еще раз обратить внимание космонавтов на самое главное, а с другой - подписать заключение о готовности к полету. Конечно, на экзаменах задавали вопросы. Но обычно спрашивающим заранее было ясно, что космонавты ответят правильно. Было и присущее всем экзаменам волнение. Только на этот раз волнение имело особую природу - и экзаменаторы, и экзаменуемые четко понимали, что берут на себя большую ответственность. Они были причастны к осуществлению полета, который воплотил в себе труд десятков тысяч людей и который, как бы мы не стремились его уменьшить, таит немалый риск для жизни космонавтов. Сейчас экзамены позади, впереди старт.

Основной и дублирующий экипажи никогда не летали на старт вместе. А вдруг что-нибудь случится с самолетом? Полет в космос должен состояться независимо ни от чего.

На этот раз основной экипаж летит в служебном самолете маршала С.И.Руденко: стол, кресла, ковры - как в гостиной. Настроение приподнятое - все ждут большого события. Разговаривают ни о чем - как в театре перед началом спектакля. Погода хорошая, дует попутный ветер, и мы садимся на пятнадцать минут раньше запланированного времени. Как я потом понял, этого делать было нельзя. Маршала по протоколу должны встречать подчиненные ему генералы, их уже прилетело на ТП немало. Но генералы ориентировались на расчетное время посадки. Когда самолет приземлился, на летном поле никого не было. Приходится ждать. Только минут через десять из-за горизонта стали вылетать черные машины. Генералы сначала торопятся доложить маршалу, а потом, незаметно для него, ругают пилота-майора, не задержавшего самолет в воздухе. Вслед за генералами появляется Королев. Он, как человек предельно занятый, приехал точно к расчетному времени. Дружески со всеми здоровается, особенно тепло приветствует космонавтов и обещает встретиться с ними позже. Потом зовет к себе в машину БВ, заодно и меня, и мы едем сразу на «двойку» (на этот раз пропуска нам выдали прямо на аэродроме).

Водителем у Королева был рядовой солдат. Кстати, Королева, так же как и Раушенбаха, все наши сотрудники звали по инициалам - СП. Любопытно было наблюдать взаимоотношения между Королевым и водителем. Судя по всему, водитель получил от своего начальства инструкцию не ездить ни при каких обстоятельствах со скоростью выше шестидесяти. СП очень спешил, на свободных участках дороги он умолял: «Ну, сынок, поднажми, никого же нет». Но «сынок» был тверд, как скала. Он ничего не отвечал и ни на какие уговоры не поддавался. У меня создалось впечатление, что СП заранее предвидел такой результат и просил водителя только для того, чтобы продемонстрировать нам, какие ограничения на него наложили.

Бросив уговаривать водителя, СП начал рассказывать БВ о делах. В этот вечер предстояло провести в космосе эксперимент по отделению шлюза. СП взял за правило проверять все жизненно опасные операции на автоматических спутниках до того, как полетит человек. Для реального выхода в космос создали надувной шлюз. Предполагалось выводить его на орбиту в сложенном состоянии, а затем заполнять воздухом, при этом он приобретал форму большого цилиндра. Перед сходом с орбиты шлюз обязательно должен быть отделен, иначе при работе тормозного двигателя корабль начнет вращаться и расчетного торможения не получится. Отделение шлюза в земных условиях проверялось неоднократно, теперь следовало проверить в полете. Для этого на одном из спутников был установлен макет шлюза с точно такой же системой отделения, как и у реального шлюза. Королев торопился узнать результат...

Приехав на «двойку», я почти сразу пошел в МИК (монтажно-испытательный корпус). Конечно, прежде всего в комнату, где находились специалисты по системе управления. Весь расчет был на месте. Несколько офицеров, которые проводили испытания, и наш инженер Леня Копачев - ответственный за разрешение технических проблем. Если при испытаниях система вела себя не так, как описано в инструкции, Леня должен был выяснить причину и подготовить решение по устранению несоответствия: либо откорректировать инструкцию, либо, если необходимо, заменить прибор. Эта работа требовала глубоких знаний устройства каждого прибора и логики функционирования системы в целом. Конечно, один человек был не в состоянии аккумулировать в себе столько знаний, и Леня работал не один. На полигоне находились и другие специалисты по нашей системе. А кроме того, он мог позвонить по телефону в Москву и быстро привлечь к анализу ситуации любого из наших сотрудников, независимо от времени суток. В Москве на такие периоды организовывалось круглосуточное дежурство.

Сейчас в комнате было спокойно. Все выглядели полностью опустошенными, как студенты после сдачи экзамена. Я поздоровался.

– Как дела?

– Нормально. Все закончили, осталось протереть оптику. Вон Леня длину осей считает, чтобы знать, сколько выписать спирта.

Смеются.

– Когда примерка?

– Завтра в 10.30.

– Ну, я пойду в зал, посмотрю...

Огромный зал. С обеих сторон ворота, через которые тепловозы привозят и увозят космические корабли и ракеты. Ракета для старта Беляева с Леоновым уже собрана и ждет стыковки с кораблем. Сам корабль стоит в углу, окруженный фермами с площадками обслуживания. Несколько человек в белых халатах освобождают его от кабелей. После этого в кабину будут устанавливать кресла, между ними контейнеры с аварийными запасами воды и пищи, лагерным снаряжением на случай, если космонавтам придется долго ждать эвакуации. Потом установят съемное оборудование, которым космонавты будут пользоваться в полете...К утру кабина должна быть полностью приведена в предполетное состояние. В 10.30 сюда приедет экипаж на традиционную «примерку». Космонавты последний раз перед стартом смогут посидеть в креслах, осмотреться, оценить, все ли удобно для работы и, если что-то покажется некомфортным, попросить, пока не поздно, поправить. Конечно, космонавты понимают, что на этом этапе никаких серьезных изменений уже сделать нельзя. Поэтому они бывают очень аккуратны в своих оценках.

На примерках всегда присутствует Королев. Он наверняка будет и завтра. Королев обычно сидит у открытого люка, смотрит, слушает, спрашивает. Хочет лично убедиться, что условия для работы приемлемые и пожелания космонавтов, в пределах возможного, учтены. Глядя на то, какой неподдельный интерес Королев проявляет к работе космонавтов, можно было предположить, что и ему самому хотелось бы полететь, будь он помоложе и не имей такого бремени забот. Тем более, если вспомнить, что в молодые годы он увлекался полетами на планерах. Но если такие мысли и появлялись в его голове, то, скорее всего, только как фон, как приятная музыка при тяжелой работе.

Увлеченный делом, Королев остро чувствовал ответственность, особенно при пилотируемых полетах. У него были совершенно особые отношения с космонавтами. Складывалось впечатление, будто он считал, что они лично ему доверили свои жизни, и от этого стали ему очень близки. Он приглашал их к себе домой, бывал у них в гостях, приходил к ним накануне стартов. Он подолгу с ними разговаривал, был очень откровенен. Королев рассказывал космонавтам о том, о чем не принято было говорить - о своем аресте, допросах, лагерях... Эти рассказы навсегда врезались в память молодых ребят.

А во время примерки он видел этих дорогих ему людей в летной одежде, сидящими в корабле, который через двое суток понесет их в космос. И их судьба будет зависеть от того, насколько безошибочно все сделано. Поэтому с примерками у него были связаны особые переживания...

На следующий день все шло по графику. Примерка состоялась. На ней присутствовал не только Сергей Павлович Королев, но и президент Академии наук Мстислав Всеволодович Келдыш. Беседовали с космонавтами, спрашивали, вызывает ли что-нибудь их опасение. Космонавты, естественно, отвечали отрицательно. Они ни в коем случае не хотели привнести ничего такого, что могло бы отложить полет. Пожелания, как и ожидалось, были минимальными - незначительно изменить крепление съемного оборудования. Эти работы быстро выполнили, и тут же было принято решение о начале так называемых необратимых операций.

Теперь корабль повезут на заправочную станцию. Там заполнят все его емкости газами и жидкостями. Система, которая управляет температурным режимом, двигатели, система шлюзования - все будет приведено в готовность к полету. После этого жизнь корабля станет подчиняться еще более строгому временному графику.

Жизнь экипажа тоже уже расписана по минутам. Во второй половине дня состоялись заключительные встречи со специалистами по бортовым системам. В комнату, где сидят космонавты, группа за группой входят разработчики систем, чтобы ответить на оставшиеся вопросы и еще раз обратить внимание на особо важные моменты. Организуется прямо-таки живой конвейер из специалистов. И мы становимся звеном в этом конвейере, и все переживаем за космонавтов. В эти часы на их головы обрушивается намного больше информации, чем они способны воспринять. Было видно, что оба с нетерпением ждут, когда это кончится. Каждому из них наверняка хотелось побыть одному, чтобы, выбросив из памяти все лишнее - детали записаны в бортжурнале, ясно представить логику своих действий в том виде, в котором ее можно удержать в уме. Но они были во власти графика. Для себя у них оставался вечер и перерывы между событиями следующего дня - предстартового.

На последний день, как всегда, запланированы митинг у ракеты, встреча с журналистами, заседание Государственной комиссии, медицинские осмотры...

А я после встречи с космонавтами опять отправился в МИК. Там шли заключительные операции. Корабль готовили к установке головного обтекателя - большого металлического чехла, который должен защищать его от встречного потока воздуха при выведении на орбиту. Перед этим следовало снять многочисленные предохранительные крышки с пультов управления, оптических приборов, двигателей и другого оборудования. Во время испытаний такие крышки необходимы для предохранения от случайных повреждений, но, если их оставить, то оборудование в полете работать не сможет. Процедура снятия крышек несложная, но чрезвычайно ответственная, поэтому, как и все испытания, очень строго организована. Руководит ею офицер. В его руках журнал с полным списком крышек и с фамилиями ответственных за снятие. Он по очереди вызывает ответственных, дает команду на снятие конкретной крышки, следит за выполнением операции, затем просит предъявить ему крышку, сравнивает ее номер с номером, записанным в журнале, предлагает исполнителю расписаться, убирает крышку, затем вызовет следующего. И так до конца списка. Потом он осматривает корабль. На каждой крышке специально закреплена красная лента, чтобы крышка была заметна. Руководитель должен убедиться, что ни одной ленты не осталось.

Я впервые присутствовал при этой процедуре, и она заворожила меня. Этот скрупулезный контроль простых операций действовал гипнотически. Он многократно усиливал сознание того, какую серьезную работу мы делаем. Чувство ответственности нагнеталось и присутствием Королева в зале. Он непосредственно не участвовал в работе. Молча сидел на табуретке в углу зала и сосредоточенно следил за всем происходящим. А это, само по себе, подчеркивало важность события.

Обычно Королев проводил на работе ежедневно по 12-14 часов. И всегда был очень активен. Меня поражало, как он мог выносить такие нагрузки. Иногда он приходил в цех в два часа ночи, чтобы посмотреть, как идут дела. И при этом вел себя не как надзиратель, а как участник. Обращаясь к рабочим, он говорил: «...я Вас прошу...», «...мы с Вами...», «...от Вас зависит...». И рабочие относились к нему с большим уважением. Они готовы были сделать по его просьбе все, что в их силах.

Вообще, Королев по-разному вел себя с разными людьми. По отношению к своим заместителям и высшему звену руководителей он был очень требователен и строг. Мог сгоряча крикнуть: «Я Вас увольняю!» А потом пригласить к себе и совсем по-дружески сказать: «Ты не обижайся, нервы не выдерживают». Руководителю попасть к нему по служебным делам было сложно, но, если звонили из проходной и говорили, что пришел пенсионер, он просил пропустить, откладывал дела и разговаривал с ним, старался понять, какая нужда привела к нему ветерана, и найти способ помочь. На обсуждение служебных вопросов он обычно тратил минут пять-десять, а со студентами мог проговорить целый час. Таким уж он был. Вот и сейчас мог бы спокойно уйти отдохнуть, а он сидел и смотрел. Наверное, душа была неспокойна.

После снятия крышек на корабль осторожно надвинули головной обтекатель, закрепили его, затем корабль вместе с обтекателем подняли двумя кранами и медленно-медленно понесли на стыковку с ракетой. Крановщики работают с ювелирной точностью! Утром тепловоз повезет весь комплекс на стартовую позицию.

Процедуру вывоза на старт тоже стоит увидеть хотя бы один раз в жизни. Впереди по шпалам не спеша идет офицер. За ним, отставая на несколько метров, движется огромная платформа, на которой лежит ракета с кораблем. А рядом с ракетой, с обеих сторон от рельсового пути, идут главные ответственные за полет - главный конструктор ракетно-космического комплекса, главный конструктор стартовых сооружений, руководитель испытаний и еще десятка полтора руководителей, которые участвовали в принятии решения о полете. Они сопровождают корабль и ракету совсем не потому, что так положено. Нет. Большинство из них сейчас никаких обязанностей не имеет. Просто теперь, когда они сделали все, что могли, и взяли на себя персональную ответственность за безопасность экипажа, они не смогут жить спокойно до самого завершения полета. Для нормального человека ответственность за чужую жизнь - это гораздо более тяжелая нагрузка, чем страх за свою собственную.

...Полет начался прекрасно. Орбита - расчетная, раскрывшийся шлюз - герметичен. Алексей легко вышел из люка, без промедления от него отделился и начал свободно плавать. Было видно, что он полностью контролирует все, что происходит. К сожалению, ему не удалось сфотографировать корабль снаружи, но это не его вина. Пневматическая груша управления затвором фотоаппарата, которая была прикреплена к скафандру в области бедра, при проходе через люк оторвалась. Он этого видеть не мог. Мы наблюдали на телеэкране, как он пытается ее нащупать рукой и не может. Переживали за него, но помочь не могли. Все остальное, кроме фотографирования, было выполнено с блеском! Возвращение в корабль и отделение шлюза тоже прошли без осложнений.

На ТП все были безмерно рады, поздравляли друг друга. Понимали, что из ответственных операций теперь осталось только возвращение на Землю. Но волнения начались раньше. После отдыха, который последовал за выходом, «Алмаз» (позывной Павла) доложил, что корабль вращается. Этого быть не должно. Просим измерить, за сколько секунд звезды проходят через поле зрения иллюминатора. Измеряют. Пересчитываем в скорость вращения корабля: восемнадцать градусов в секунду - намного больше, чем могла создать система управления. Значит, откуда-то идет утечка газа. Проверяем давление в кабине. Что за черт! Максимально допустимое! Откуда оно взялось? Что с аварийным наддувом? Включен! Теперь понятно.

В кабине были установлены баллоны с аварийными запасами газа. Если бы люк после выхода плотно не закрылся, газ из кабины начал бы утекать. И тогда включился бы аварийный наддув для компенсации утечек. Но космонавты ведь проверили герметичность после выхода - все было в норме. Почему начался наддув? Спрашиваем:

– Когда вы заметили вращение кабины?

– На предыдущем витке.

– Как до этого вело себя давление в кабине?

– Нормально.

– Вы включали аварийный наддув кабины?

– Нет.

– В каком сейчас положении тумблер?

– Пауза...

– Гм... Включен... Странно.

Картина прояснилась. Наверное, во время отдыха кто-то шлангом от скафандра случайно включил тумблер подачи газа. Давление в кабине стало расти. Но на корабле есть предохранительный клапан, который установлен специально для того, чтобы не допустить чрезмерно большого увеличения давления. Этот клапан открылся, и избыток газа стал вытекать наружу. Струя газа создала реактивную силу, которая и раскручивала корабль. Увидев ненормальное положение тумблера, экипаж, конечно, остановил этот процесс. Но возникли вопросы, которые вызвали беспокойство.

Неприятно было уже то, что сработал предохранительный клапан. Новый клапан имеет мембрану, которая предохраняет от любых утечек. Теперь эта мембрана вскрыта и герметичность кабины зависит только от одной прокладки. Как она себя поведет? А сколько потребуется топлива, чтобы остановить вращение? Мы ведь точно скорости не знаем. Хватит ли оставшегося топлива для ориентации перед спуском? А если потребуется вторая попытка спуска?

Начались расчеты. Все оказалось завязанным в один узел - герметичность кабины, вращение корабля, запасы топлива. Стало ясно, что разбираться в этом клубке нам теперь придется до самого спуска . Само по себе это не вызвало бы никаких отрицательных эмоций - каждый из нас провел на работе уже немало ночей. Но впервые появилось чувство тревоги.

Виток за витком мы анализировали телеметрическую информацию и считали. Топлива хватало, но резерва практически не было. Система автоматической ориентации уже много раз была проверена, казалась высоконадежной, и поэтому к заключительному витку мы стали успокаиваться.

Радиокоманда на спуск была выдана с дальневосточной станции слежения. После этого корабль вышел из зоны видимости. Мы ожидали, что над южным полушарием произойдет торможение, корабль разделится на отсеки и над нашей территорией появится спускающаяся кабина с экипажем без средств связи. При всех полетах на витке спуска оператор связи выходит на всякий случай в эфир и сообщает о своей готовности к переговорам, но надеется, что ответа не будет. Так было и в этот раз. Как только наступило расчетное время входа корабля в зону видимости станций слежения, оператор начал вызовы:

– «Алмаз»! «Алмаз»! Я - «Заря». На связь!

И вдруг в ответ мы слышим:

– «Заря»! Я - «Алмаз». Слышу хорошо, ориентации нет, корабль вращается.

– Доложите подробнее.

– Поиск Солнца включился в расчетное время и продолжается до сих пор, мы уже сделали два полных оборота.

Королев смотрит вопросительно на БВ. Тот абсолютно спокойно, как будто заранее предвидел эту ситуацию, говорит:

– Надо, чтобы выполняли ручную ориентацию, все будет нормально.

Королев сам выходит на связь и не менее спокойно говорит:

– «Алмаз»! Я - «Заря». Выполняйте спуск с ручной ориентацией.

В комнате наступило какое-то оцепенение. Такого не ожидал никто. Я тоже испытал что-то вроде шока. Это был единственный случай в моей жизни, когда я почувствовал, что у меня дрожат колени. В голове закрутились разные версии. Нет топлива - тогда ручная ориентация спасет, для этого режима есть отдельные запасы. Отказал солнечный датчик - но их три. Чтобы сделать систему неработоспособной, должны отказать сразу два - невероятно. Ошибка в логике невозможна - мы с этой логикой уже летали.

Корабль вышел из зоны связи. В комнате, где собралось руководство, все ждали объяснений от БВ. Было очевидно, что он не может сказать ничего определенного, поскольку у него еще нет телеметрических записей, еще никто не проводил анализа. Но и молчать он не мог - надо было как-то разрядить обстановку. И БВ сказал первое, что пришло ему в голову:

– Скорее всего при отделении шлюза запылились солнечные датчики. Представьте себе, что было бы, если бы в этой комнате кто-то вытряхнул пыльное одеяло.

Тут вскочил Гай Ильич Северин - главный конструктор завода «Звезда», на котором создавался шлюз:

– Какое пыльное одеяло? Шлюз был весь вымыт спиртом перед установкой на корабль.

– Да, но потом корабль стоял в цехе, затем на стартовой позиции, пыль могла появиться позже.

– Нет, это нереально, ищите причину в своей системе...

Все начинают строить гипотезы, но потом быстро затихают... Ждут следующего витка.

Снова в расчетное время начинаются вызовы:

«Алмаз»! «Алмаз»! Я - «Заря». На связь!

Ответа нет. Оператор повторяет вызов. Еще раз, еще... Нет ответов. Значит, корабль разделился и было торможение. Это уже легче. Теперь остается ждать информации от службы поиска. В предыдущих полетах парашют обнаруживали быстро: бело-оранжевый купол, площадью почти в тысячу квадратных метров, виден издалека. Все надеются, что и в этот раз сообщение придет быстро. Идут томительные минуты... Информации нет. Королев не выдерживает, запрашивает Главный штаб ВВС - они информации не получали. Проходит полчаса, час. Вертолеты обследуют квадрат за квадратом - ничего обнаружить не могут. Руководство службы поиска обращается к местным органам власти расчетного района посадки с просьбой проверить, не совершал ли на их территории посадку корабль. В ответ быстро появляются ложные сообщения типа: «Тракторист Иванов видел корабль, спускающийся на парашюте» или «Оператор междугородной связи Петрова соединяла космонавта с Москвой». Когда просят позвать к телефону тракториста или телефонистку, их не находят. Любопытно, как рождаются эти сплетни? Зачем люди их придумывают?

А вертолеты в это время продолжают поиск. Ищут уже в лесу. К сожалению, погода плохая, облака висят прямо на верхушках деревьев. Полеты для вертолетчиков становятся опасными. Возможны столкновения. Руководитель полетов оставляет в зоне поиска один вертолет, а его экипаж из-за густой облачности видит только то, что в непосредственной близости. Время поиска затягивается. Напряжение у всех предельное. Никто не уходит. Прошло уже больше двух часов с момента расчетного приземления, и нет никаких сведений...

Наконец, возбужденный доклад из службы поиска:

Вертолетчики обнаружили на деревьях парашют, внизу корабль и рядом с ним космонавтов. Сесть не могут - густой лес, высота деревьев около 30 метров.

Руденко запрашивает:

– Что можете сказать о состоянии космонавтов?

Находятся около корабля, размахивают руками. Холодно.

– Снег глубокий?

– Похоже, да - корабль наполовину утонул.

– У вертолетчиков есть с собой одежда для космонавтов?

– Они сбросили им свою.

– Что вы собираетесь делать?

– Разрешите поднять космонавтов на борт по веревочной лестнице.

– Запрещаю. Пусть один из вертолетчиков спустится по лестнице к космонавтам, переговорит с ними, вернется в вертолет и доложит нам об их состоянии. Надо как можно скорее высаживать десант и вырубать площадку для посадки вертолета. А пока главная задача - обеспечить безопасность космонавтов и уберечь их от переохлаждения. Доставьте на место теплую одежду, провизию, медикаменты. В ближайшее время к вам вылетит группа специалистов по кораблю. Обеспечьте их высадку на место.

Еще не кончились эти переговоры, а уже начали составлять списки тех, кто полетит, давать указания начальнику экспедиции о выдаче имущества (унтов, меховых курток, лыж, пил...), звонить летчикам, чтобы немедленно выезжали к самолету. По коридорам побежали к выходу отъезжающие. Машина завертелась.

Королев пошел в зал, где сидели специалисты, чтобы успокоить их и уговорить разойтись по гостиницам. Сказал, что, наверное, завтра в районе обеда космонавты прилетят.

Полет завершен. Было очевидно, что космонавтам предстоит провести в лесу в снегу ночь, но они будут там не одни. Все возможное для их безопасности сделано. Нашего участия уже не требовалось.

Вдвоем с БВ мы шли из МИКа. Я никогда не видел его раньше таким усталым - больше суток на ногах с предельным нервным напряжением. Шли молча. Потом он вдруг грустно сказал: «Я не хотел бы еще раз пережить такое». Это было ясно и без слов.

Назавтра мы встречали на аэродроме космонавтов. Они все еще были одеты в то, что им сбросили вертолетчики, которые увидели их первыми. Наверное, слово «сбросили» к этому случаю не подходит. Я просто не знаю, чем его заменить. Вертолетчики в этот мороз сняли с себя и куртки, и то, что было у них на голове (один - шапку, другой -шлемофон), достали свои термосы с чаем - и все это бросили космонавтам. Они бы, похоже, и сами выпрыгнули, если бы вертолет мог вернуться без них. Такой был порыв души. Кстати, у всех - и у тех, кто обнаружил космонавтов на месте посадки, и у тех, кто ожидал встречи с ними на полигоне. Прилетевших обнимали, целовали, поздравляли. У некоторых встречающих на глазах были слезы.

Через полтора часа после прилета состоялась встреча космонавтов со специалистами. На ней мы с захватывающим интересом слушали рассказ Алексея о том, как проходил первый в истории выход в космос. Какие ощущения были при выходе. Что было просто и что сложно. Я помню перед полетом мы побаивались, как бы Алексей не запутался с фалом при возвращении к кораблю. Ведь фал был длинный и, когда расстояние между его концами сокращалось, мог образовывать петли. Но оказалось, что фал «запоминал» свою начальную форму, и при подходе Алексея к кораблю он сам возвращался в шлюз и принимал то положение, которое у него было перед выходом. Мы узнали, что можно видеть снаружи, защищает ли светофильтр от Солнца, комфортна ли температура в скафандре, легко ли в нем двигаться, удачно ли составлен график и так далее...

А потом - драматический рассказ обоих о спуске. Мы понимали, что причину отказа автоматического управления сможем раскрыть только в Москве, после детального анализа всех записей. Но почему при ручной ориентации космонавты оказались в лесу? Об этом мы надеялись получить какую-то информацию от них непосредственно. Ручная ориентация для спуска использовалась впервые. Нам надо было знать, какие подводные камни она в себе таит. И космонавты нам описали, что происходило на борту.

Оказалось, что управлять лежа поперек кресла в невесомости гораздо сложнее, чем на Земле. Космонавт всплывает над креслом и из-за этого не видит изображения в визире. Чтобы занять удобное положение, Павел попросил Алексея выйти из кресла и устроиться внизу под визиром. На это ушло какое-то время. Потом, когда Павел сориентировал корабль, ему захотелось, чтобы и Алексей убедился в правильности ориентации. Ведь от этого зависела жизнь обоих. Алексей со своего нового места не мог заглянуть в визир. Павел стал ему описывать картину, которую наблюдал. И на это уходили секунды. А корабль каждую секунду пролетал восемь километров... Был перелет...

В Москве мы поняли, что причиной отказа автоматической ориентации была ошибка наших двигателистов. Опять сработал принцип: лучшее - враг хорошего. От полета к полету все мы старались совершенствовать свои системы. На этот раз сделали еще более умной автоматику, которая следила за исправностью двигателей. Теперь при наземных испытаниях она умела распознавать любой мыслимый отказ и исключать из работы неисправный двигатель. Но оказалось, что характер реального истечения газа из сопла двигателя в космосе отличается от расчетного и эта «умная» автоматика выключила все нормально работающие двигатели. Как хорошо, что в ручном управлении новая автоматика не участвовала! Поскольку при спуске оно было резервным и давало последнюю возможность для схода с орбиты, в нем использовались все возможности корабля. Разрешалась работа двигателей даже в тех случаях, когда их параметры отличались от расчетных. Это спасло... Хороший урок!