Глава 6 Батька Булах-Бей-Балахович

Глава 6

Батька Булах-Бей-Балахович

Историк Николай Карнатовский в книге «Борьба за Петроград» (1929) писал: «Балаховщина, как синоним партизанщины, авантюризма и предательства, была спутницей советской власти в дни ее колоссального напряжения...» Однако обличительный термин «балаховщина» в дальнейшем практически перестал употребляться даже советскими пропагандистами, а память о батьке не пережила самого Балаховича, о котором уже к началу Второй мировой мало кто помнил.

Полное имя батьки Полесских лесов — Станислав-Мария Никодимович-Михайлович Бей-Булах-Балахович. Происходил носитель столь трудно выговариваемого имени из так называемых литовских татар — племени, занесенного в Прибалтику еще в XIV веке, после походов литовских рыцарей на Крым. От кочевых татар в фамилии у атамана осталось родовое имя Бей, а Булах — местное прозвище, означающее «человека, которого ветер носит».

Родился будущий атаман 10 февраля 1883 года в деревне Мейштах недалеко от Витебска (ныне Белоруссия, а тогда — Новоалександровский уезд Ковенской губернии). Впоследствии Булах-Балахович утверждал, что он происходит из обедневшего белорусско-литовского шляхетского рода «помещика средней руки», хотя в своих воспоминаниях писал, что родился в семье работавших на местного помещика повара и горничной. Согласно же военному послужному списку, Булах-Балахович происходил из крестьян Ковенской губернии. Станислав был старшим сыном в многодетной католической семье, где воспитывался еще один сын и шестеро сестер.

Отец — Никодим-Михаил Сильвестрович Балахович был из мелких (безземельным) польско-белорусским шляхтичем татарского происхождения. Мать — Юзефа Балахович (в девичестве Шафран или Шафранек) — полька по национальности. Отец будущего атамана в 1884–1889 годах стал паном — помещиком в имении Юдуцыны, затем продал поместье и стал арендатором фольварка Стакавиево под Браславом.

В юности Станислав Булах-Балахович учился в Новоалександровской школе (Литва), в частной польской гимназии Св. Станислава в Санкт-Петербурге, затем четыре года — в коммерческо-агрономическом училище в Бельмонтах (ныне — Витебская область Белоруссии). В 1902– 1914 годах он работал по специальности — бухгалтером и управляющим имения Городец-Лужский графа Платер-Зиберга в Виленской губернии, затем — на строительстве железной дороги.

В 1914 году братья Станислав и Юзеф Булах-Балаховичи по мобилизации (согласно автобиографии атамана — добровольцами) ушли на фронт и оказались в кавалерии, во 2-м лейб-уланском Курляндском императора Александра II полку, где обычно служили выходцы из литовских татар. Уже в следующем году корнета Булах-Балаховича «за храбрость» произвели в офицеры. Он был награжден медалью Св. Георгия и Знаком отличия Военного ордена (Георгиевского креста) 4-й степени (по некоторым данным — тремя солдатскими Георгиевскими крестами).

Интересно, что будущий атаман постигал азы партизанской войны в уникальной части российской армии, специализировавшейся на рейдах-вылазках по вражеским тылам, в партизанско-диверсионном особом эскадроне 2-й кавалерийской дивизии при штабе 12-й армии Северного фронта. Получив свой первый офицерский чин, Булах-Балахович стал командиром 2-го эскадрона «особой важности» имени атамана Пунина при главкоме Северного фронта. Этот отряд с начала 1917 года действовал против немецких войск в районе Риги.

Летом 1917 года Булах-Балахович сделал попытку настроить часть нижних чинов против начальника отряда — поручика Александра Пунина, но бунт поначалу окончился неудачей. Однако в августе 1917-го мятежному офицеру удалось осуществить задуманное: интриги против Пунина привели к развалу отряда. В то же время солдатский комитет избрал Балаховича командиром эскадрона. 15 августа отряд покинула большая часть офицеров, а также полностью 3-й эскадрон и часть 1-го, 2-го эскадронов и отрядных команд.

В начале осени 1917 года Булах-Балахович находился в Петрограде на лечении, в том же году оказался далеко в тылу — в Луге, где с частью своих бывших солдат сколотил отряд и взял под контроль ближайшие окрестности.

Станислав Булах-Балахович узнал о формировании польского уланского дивизиона, в котором командиром 1-го эскадрона был назначен его брат Юзеф. Станислав решил перейти в этот отряд, но в ноябре большевики разоружили эту польскую воинскую часть, расстреляв «попутно» ее командира. К декабрю 1917-го после самовольной демобилизации от диверсионного отряда Пунина осталась только конная сотня под командой ротмистра Балаховича, хотя официально отряд продолжал существовать вплоть до начала 1918 года.

Чтобы легализовать свою маленькую «армию», Балахович пошел на мировую с большевиками, которые назначили его командиром Лужского партизанского (1-го конного) полка. В январе–феврале 1918 года он уже как красный командир партизанского отряда в 150–200 бойцов сдерживал наступление немецких войск в Эстонии и под Псковом.

В марте–апреле 1918 года Балахович, стремясь сделать успешную карьеру при новой власти, обивал пороги Смольного, пытаясь получить у большевиков под свое начало бригаду или даже дивизию. Есть свидетельства, что тогда он приятельствовал с влиятельным чекистом Петерсом[62]. В это время он мечтал о создании красной конной бригады, которую можно будет использовать для партизанской борьбы — рейдов против немецких оккупантов в Белоруссии. Но большевики, опасаясь «подозрительности» немцев, тогда не нуждались в сильных армейских частях в районе Петрограда и, конечно же, пока не строили планов освобождения Белоруссии.

Только в конце мая 1918 года Булах-Балахович получил возможность сформировать красный Лужский конный партизанский полк численностью около 700 человек (из которых только половина бойцов составляла конницу) при 12 пулеметах и двух орудиях. Этот полк входил в состав 4-й Петроградской дивизии Красной армии. По приказу Троцкого полк, как партизанский, «не подлежал контролю военного комиссара», на основании чего Балахович не допускал в распоряжение своей части политработников Красной армии.

Чекисты отмечали, что Лужский полк отличался особой «нездоровой обстановкой», «бесчинством личного состава», «мародерством», и советовали сменило командный состав. Сам «красный атаман» прославился казнокрадством и приписками: при реальной численности своего отряда 500–700 человек он получал довольствие на 1200 бойцов. Но у командования были другие заботы, и оно закрывало глаза на своеобразную «независимость» Балаховича, считая его идеальным исполнителем карательных акций на «внутреннем фронте». В июле–сентябре 1918-го Лужский полк принимал «деятельное и активное участие» в подавлении антибольшевистских крестьянских восстаний в районе Луга–Новоселье–Струги Белые, причем делал это с исключительной жестокостью. «Партизаны» атамана Балаховича с большим энтузиазмом проводили порки восставших крестьян и конфискацию их имущества. В то время батька сформировал ядро своего будущего воинства из особо преданных лично ему подчиненных.

Кроме фотографий Булаха-Балаховича остались воспоминания современников об этой противоречивой личности. Его называли «павлином среди воронов», описывая как «убежденного бабника» и «жгучего брюнета, с несколько хищным выражением лица». Балахович был трижды женат. В 1905 году он взял в жены дочь местного доктора — еврейку Генриетту Гарбель, от которой у него была дочь Аддона и два сына — Юлиуш и Генрик. В 1913 году Станислав бросил жену, которая умерла через пять лет. Вскоре после ее смерти Балахович женился на остзейской баронессе Герде фон Герхард, в браке с которой у него было две дочери — Софья и Мария. После окончания советско-польской войны 1919–1921 годов Станислав сочетается третьим браком с полячкой Яной Коречко, родившей ему дочерей Дануту и Барбару.

Современникам запомнился большой лоб атамана, правильной формы нос, серые холодные глаза, он был «сухой и жилистый, с военной выправкой спортсмена или казачьего джигита», «среднего роста, стройный, лицо незначительное, широкие скулы, руки грязные. Говорит с польским акцентом, житейски умен, крайне осторожен, говорит без конца о себе в приемлемо-хвастливом тоне. Болтает, перескакивая с темы на тему, пьет мало». О Булах-Балаховиче вспоминали, что, «несмотря на отсутствие военной школы, он показал себя талантливым офицером, свободно управляющим сотней людей в любой обстановке с редким хладнокровием, глазомером и быстротой оценки обстановки». Одевался атаман в «красочную» форму терского казачьего войска, его запомнили в «казацком кафтане, с желтыми отворотами, в большой папахе с желтой же опушкой», он любил оружие и был вооружен «старинной серебряной саблей» (очевидно, саблей в серебряных ножнах).

В сентябре 1918 года командование немецких оккупационных войск, понимая, что дни германской интервенции на северо-западе России сочтены, приняло решение о создании русских добровольческих частей в Пскове под условным названием «Северная армия». Узнав о формировании этой армии, Булах-Балахович переходит на сторону Отдельного псковского добровольческого корпуса «Северной армии» (к этому моменту в его корпусе насчитывалось всего 2,5 тысячи бойцов). Что подтолкнуло Балаховича к резкой смене окраса — личные амбиции и конфликты с властью? Продразверстка? Переход к регулярности в Красной армии и отказ от партизанщины? Скорее всего, он чувствовал, что начавшийся в сентябре 1918-го красный террор коснется и его особы. Да и положение большевиков казалось шатким: обыватели со дня на день ждали падения власти Ленина.

16 октября 1918 года на тайном совещании в Елизаровском монастыре Балахович и его единомышленники, а также начальник большевистской Чудской озерной флотилии Нелидов решили перейти на сторону белых. Однако Булах-Балахович пошел на такой опасный шаг только 6 ноября 1918-го, когда в Петрограде готовились к празднованию первой годовщины Октября. Часть полка Балаховича в 420 сабель в полном вооружении перешла к белым в районе Пскова. Командование «Северной армии» сохранило целостность отряда, его автономность как партизанского соединения, оставило батьку на должности командира, вернув ему звание ротмистра. Красноармейцев полка амнистировали, а офицерам сохранили их прежние чины. Полк Балаховича поначалу разместили в тылу корпуса — в Пскове.

За несколько дней до окончательного перехода к белым Балахович еще надеялся на успешную карьеру самостоятельного атамана восставших крестьян — на роль нового Стеньки Разина. Он думал поднять местное крестьянство, захватить Лугу и Гдов и провозгласить свою «республику», но его самостоятельное атаманство закончилось скромным разоружением роты красноармейцев. В момент, когда Балахович уже поднял восстание своего полка против красных, но еще не привел его в стан белых, он издал воззвание «Братья крестьяне!», в котором были такие строки: «По вашему призыву я, батька Балахович, встал во главе крестьянских отрядов. Я, находясь в среде большевиков, служил родине, а не жидовской своре, против которой я создал мощный боевой отряд. Нет сил смотреть на то, что творится кругом: крестьянство разоряется, церкви, святыни поруганы, вместо мира и хлеба кругом царит братоубийственная война, дикий произвол и голод...»

Балахович вещал: «Целые области освобождены уже от своры международных военных преступников. Все страны мира идут против них. Братья, я слышу ваши желания и иду на помощь вам, обездоленным, разоренным Объявляю беспощадную партизанскую войну насильникам. Смерть всем, посягнувшим на веру и церковь православную, смерть комиссарам-красноармейцам, поднявшим руку против своих же русских людей. Никто не спасется. С белым знаменем впереди, с верой в Бога и в свое правое дело я иду со своими орлами-партизанами и зову к себе всех, кто знает и помнит батьку Балаховича и верит ему. Тысячи ваших крестьян идут со мной, нет силы, которая может сломить эту великую крестьянскую армию».

Необходимо отметить, что находясь в рядах белогвардейских войск, Булах-Балахович всегда подчеркивал свою независимость «народного атамана-батьки», который вынужденно сохраняет военный союз с «генералами». Он стремился превратить свой полк в ядро новой «Народной армии», однако количество добровольцев в его полку исчислялось единицами. Его отряд был провозглашен «Конным полком имени батьки Булах-Балаховича», хотя сам он называл себя «атаманом крестьянских и партизанских отрядов». Но командование белой армией было недовольно Балаховичем, который «не подчинялся и ни перед кем не отвечал».

Белогвардейские источники, сообщающие о деятельности батьки, полны домыслов, сплетен и слухов. Первый этап пребывания полка Балаховича в Пскове запомнился местным жителям кутежами балаховских офицеров в ресторанах — «...над Псковом стоял дым коромыслом». Полк Балаховича, по мнению современников, хотя и состоял из авантюристов, но «хорошо одетых и снаряженных людей, прекрасных лошадей».

Однако вскоре Красная армия захватила Псков, и Псковский белый корпус ушел в независимую Эстонию, под протекторат Антанты. Балахович мечтал стать командующим Северного корпуса, он активно «поспособствовал» уходу генерал-майора Вандама с должности командира этого корпуса, обвинив его в недостатке решительности. Но на должности комкора оказался полковник Неф, а Балахович довольствовался чином подполковника. В феврале–марте 1919 года полк Балаховича держал оборону вместе с эстонской армией на берегу Чудского озера, между Мехикорма и островом Перрисар.

В определенный момент Балахович предложил командующему Южной группы Северного корпуса генералу Родзянко (в состав которой и входил полк Балаховича) произвести рейд в тылы красных, на базу Чудской флотилии. Полк Балаховича без потерь занял базу флотилии — Раскопель, и вывез оттуда три пулемета, три автомобиля, радиостанцию, значительные денежные суммы. Новый рейд Балаховича имел целью городок Гдов, где были «добыты» 10 миллионов рублей, пять пулеметов, военное снаряжение. За эти победы он был произведен в полковники и назначен инспектором кавалерии корпуса. 13 мая 1919 года началось общее наступление белого Северного корпуса на Петроград, в котором отрядом Балаховича (три полка) был вновь захвачен Гдов. 25 мая войска 2-й эстонской дивизии, наступая совместно с белогвардейцами, захватили Псков. 29 мая «атаман крестьянских и партизанских отрядов» Балахович торжественно вступил в Псков, где его встречало духовенство. Балаховичу была передана должность диктатора Пскова — «Главноначальствующего городом» и командира гарнизона. С июня 1919-го остатки Псковского корпуса получили название Отдельного корпуса Северной армии, восточным отрядом которого командовал Булах-Балахович.

В отличие от программы «добровольцев», Балахович провозгласил свою более «левую» программу, в которой призывал признать передел помещичьих земель крестьянами, независимость народов Российской империи, законную власть Учредительного собрания. В своих воззваниях он беззастенчиво лгал: «За эти два месяца ко мне перешли десятки тысяч красных солдат и офицеров... Англия, Франция и Америка только что в изобилии прислали мне сюда на наш фронт пушки, пулеметы, автоматические винтовки и патроны, а также и непобедимые чудовище-танки, перед которыми не устояли даже железные армии Вильгельма. Со мной все великие и меньшие наши союзники. Со мной эстонцы, шведы, датчане, поляки и латыши, со мной все русское крестьянство, вся зеленая и в большей части и сама Красная армия». Конечно, ни Англия, ни Франция не посылали Балаховичу танков и пушек, не переходили к нему в больших количествах красноармейцы. Но его лозунги были популярны у части населения, в войсках батьку считали «другом простых солдат» и даже колдуном. К Балаховичу как к «народному атаману» переходили отдельные части красных и группы «зеленых». В его соединениях появились антантовские мотоциклы и автомобили.

Вскоре, находясь в составе белогвардейских частей, Булах-Балахович стал называть себя «Зеленым атаманом за демократическую народную крестьянскую трудовую Россию» и призывал всех недовольных властью большевиков «идти на Москву!» Но частям Балаховича на пути в столицу удалось занять только поселок Струги Белые и выдвинуться в направлении к городкам Порхову и Острову. Летом 1919 года Балахович был произведен в генерал-майоры. Основанием для этого послужил переход его частей в контрнаступление, захват батареи красных и семи пулеметов.

Критики атамана называли его «истребителем жидов». Действительно, в день торжественного въезда в Псков Балахович повесил девятерых коммунистов, большинство из которых оказались евреями. На купцов-иудеев была наложена большая контрибуция. Впрочем, сам «батька-атаман» не раз заявлял: «Моя цель — истреблять даже не коммунистов, а только негодяев, которых действительно не может носить земля». В Пскове во время балаховщины был установлен порядок публичных казней, которые совершались днем, по нескольку раз в неделю, в центре города, в присутствии атамана или его помощника — барона Энгельгардта. Обычно Балахович собирал митинг, на котором, как «верховный судья», вступал в «диспут» с жертвой, устраивая «суд народа», после чего обращался к присутствующим с вопросом: не желает ли кто-нибудь поручиться за осужденного. Обычно следовал отказ, после чего осужденных вешали на трехгранных фонарях. Балахович заявлял, что он не хочет, «чтобы белых и меня обвиняли в том, что я казню в застенках. Пусть все видят, кого я вешаю. Я приглашаю вступиться, когда увидят, что убивают невиновного. На тех, за кого вступятся свободные граждане, моя рука не подымется». Интересно, что батька устраивал казни не только коммунистов, но и уголовников, продавцов кокаина. Псковское купечество отправило ему поздравительный адрес, в котором были такие слова: «Кузнец Вакула оседлал черта, а ты, батька-атаман, — коммунистов».

Корреспондент газеты «Русские ведомости» князь Львов писал: «Мы ехали по району, оккупированному год тому назад знаменитым Булах-Балаховичем. Народная память осталась о нем нехорошая. Грабежи и, главное, виселица навсегда, должно, быть, погубили репутацию Балаховича среди крестьянского мира. За 40–50 верст от Пскова крестьяне с суровым неодобрением рассказывают о его казнях на псковских площадях и о его нечеловеческом пристрастии к повешениям». В июле 1919 года, по протесту представителей Антанты публичные казни были прекращены...

Оригинальным был «сбор пожертвований» на нужды частей Балаховича. В виде принудительных пожертвований в Пскове было собрано 200 тысяч рублей. Балахович выяснял адреса и доходы богатых горожан Пскова и приказывал им в трехдневный срок «добровольно» внести крупные суммы.

Во время «псковского сидения» Булах-Балахович был уличен в печатании фальшивых «керенок», которые еще находились в обороте в качестве разменных денег. Доверенные люди батьки изготовляли в Пскове фальшивые 40-рублевки. В штаб генерала Родзянко из Пскова поступило донесение: «По инициативе г. Афанасьева батька выписал Тешнера, который приготовил клише для 40-руб. керенок. В гостинице «Лондон» в № 1 была открыта экспедиция, в том же номере был водворен и посажен под охрану двух солдат (вооруженных), которые стояли у дверей, г. Тешнер, сделавший попытку к побегу и возвращенный из Печер обратно в Псков. Оттуда экспедиция была переведена под непосредственную охрану районного коменданта Куражева, где она и процветала, пока там были Куражев и Афанасьев. Все это велось под непосредственным руководством Стоякина, который повесил одного из писарей за слишком хорошее знакомство с делами экспедиции. Печатание денег производилось в доме Коммерческого банка (в Пскове) под помещением районной комендатуры. В помещение экспедиции допускались только полк. Якоби, полк. Стоякин и кор. Якобсон. Печатал мастер Богоприимцев. По этому делу Стоякин хотел расстрелять пор. Андреева. В этом деле принимали еще близкое участие, кроме указанных лиц: подполковник Якоби, ротмистр Звягинцев, полк. Энгельгардт, корн. Якобсон, сотник Корчагин...»

Получив известие о фальшивомонетничестве атамана, командующий Северным корпусом генерал Родзянко потребовал у главнокомандующего армией генерала Юденича отставки Булаховича и назначения следствия. Но Юденич согласился лишь на проведение следствия. Родзянко стремился удалить Балаховича «от партизан его отряда и тем прекратить в корпусе стремление к партизанщине», и дело «о фальшивых керенках» ему было очень кстати.

Понимая, что в кругах «своих» он нажил множество врагов, Балахович стремился найти поддержку у представителей эстонского и польского высшего офицерства. Атаман близко сошелся с начальником 2-й эстонской дивизии, с верховным эстонским командованием. Одновременно Балахович искал контакты с поляками. 23 июня 1919 года батька сообщил польскому командованию, что он поляк, а из 1500 его бойцов 250 являются этническими поляками (скорее всего, это были литовцы, белорусы, литовские татары). Польская сторона предложила Балаховичу откомандировать своего офицера связи в расположение командования Литовско-Белорусским фронтом. Однако тесные контакты с иностранцами не только не укрепили положение атамана, но и вовлекли его в новые интриги. Чувствуя поддержку Запада, Балахович пытался создать оппозицию офицеров армии против высшего командования — Юденича и Родзянко.

В первой половине августа 1919 года на белый фронт в Псков приехал английский генерал Марч. Он встретился с Балаховичем, при этом игнорировал его непосредственного начальника — командира 2-го корпуса генерала Арсеньева. Балахович посетил Таллинн, где на английском крейсере встречался с генералами Марчем и Гофом (главой британской миссии в Эстонии), с эстонским главнокомандующим Лайдонером. Юденич и Родзянко, узнав об этих встречах, посчитали, что эти контакты служили интригам Балаховича против командования Северо-Западной армии и что Балахович стремится стать ее главнокомандующим.

19 августа по вызову генерала Гофа и главнокомандующего армией генерала Юденича Балахович прибыл в Таллинн, где был назначен (не имея на то никаких прав и оснований) командиром 2-го корпуса Северо-Западной армии, вместо генерала Арсеньева. Фактически Булах-Балахович стал хозяином Псковского района. Батька вспоминал о своем назначении: «Я намерен был использовать предоставленную мне самостоятельность для немедленного удара по красным, причем я заранее знал о переходе ко мне двух красных полков. Удар этот, и по мнению эстонского командования, принимавшего весьма деятельное участие во всей операции, был бы безусловно сокрушительным и отдал бы в мои руки новую большую территорию». Но победа была украдена...

С генералом Марчем встречался не только Булах-Балахович, но и генерал Родзянко, передавший Марчу компромат на атамана. Но эти материалы не смутили английских генералов. Тем временем Юденич и Родзянко тайно готовили арест Балаховича и некоторых лиц из его окружения. В Псков с этой целью был направлен отряд полковника Перемыкина в составе трех полков и двух броневиков. Однако 23 августа Перемыкин обнаружил в Пскове только штаб батьки, а все его войско находилось на фронте. Балахович и несколько чинов его штаба были помещены под домашний арест, полковник Стоякин во время ареста был задушен. Части же атамана оперативно скрылись на эстонской территории. Вскоре Булахович бежал, каким-то образом сумев ввести в заблуждение охрану. Уже 25 августа «батька» с небольшим отрядом верных ему «зеленых» завязал бой против красноармейских частей. 27 августа отряд Балаховича ушел в Эстонию, переправившись на западный берег реки Великой под прикрытие 2-й эстонской дивизии. С сентября 1919-го атаман находился на службе эстонского государства, в составе 2-й дивизии.

В это время во главе небольшого автономного отряда Балахович совершал набеги на тылы красных, прикрывал часть территории Эстонии на стыке эстонской, латышской и российской границ. Конфликт между Балаховичем и Юденичем стал одной из причин разрыва армии Эстонии с Северо-Западной армией. Эстонское командование сняло с Псковского фронта свои подразделения, что привело к захвату Пскова частями Красной армии.

В середине сентября 1919 года Балахович стал участником заговора, целью которого было смещение командования Северо-Западной армии — генералов Юденича и Родзянко. Атаман должен был выехать со своим отрядом в 300 бойцов в Нарву и устранить из армии сторонников Юденича. Но путь эшелону батьки преградил эстонский бронепоезд: эстонские генералы решили не разваливать окончательно армию белых. Впрочем, вскоре Балаховичу была дана возможность собирать под свое начало в Тарту офицеров и солдат разгромленной под Петроградом в ноябре 1919-го Северо-Западной армии Юденича.

22 января 1920 года генерал Юденич объявил о роспуске своей армии. А в ночь на 29 января Булах-Балахович в сопровождении своего помощника Павловского, нескольких «партизан» и эстонских полицейских арестовал Юденича прямо в его номере гостиницы «Коммерс» в Таллинне. Этот арест Балахович объяснял необходимостью определения расчетов по активам Северо-Западной армии. Однако, когда разразился скандал, связанный с этим арестом, после вмешательства французской и английской военных миссий эстонские власти немедленно освободили генерала и издали приказ об аресте самого Балаховича. Атаман был задержан и увезен в местечко Тайс. Но вскоре туда прибыла английская миссия и освободила атамана. Скрываясь от новых врагов, Балахович бежал в Алуксне.

В феврале 1920 года Булах-Балахович при посредничестве военного атташе в Риге обратился к руководителю польского государства Юзефу Пилсудскому с просьбой принять его на службу для борьбы с большевиками. После получения согласия Балахович со своим отрядом перешел линию фронта и прибыл в Двинск, где был торжественно принят польским генералом Эдвардом Рыдз-Смиглы.

С февраля по апрель 1920 года Балахович занимал должность командующего Особой добровольческой диверсионной группой — вспомогательным отрядом, подчиненным Главному командованию польской армии и польской разведки. С этого момента он воюет на стороне Польши, совершая рейды в тылы красных, нападая на штабы, обозы, опорные пункты Красной армии в районе Восточного Полесья.

В конце апреля польская армия при поддержке частей Петлюры начала масштабное наступление по всей линии польско-советского фронта. Отряд Балаховича, который к этому времени увеличился до 800 сабель и 500 штыков, наносил удары по тылам отступающих большевиков, сея панику и дезертирство. 30 июня отряды Балаховича нанесли тяжелое поражение красным в районе Славечна. 3 июля балаховцы атаковали Веледники, захватив штаб расквартированной там бригады. К августу 1920 года вспомогательный отряд Балаховича был переформирован в Партизанскую белорусскую дивизию в составе 1-го Партизанского, 2-го Псковского, 3-го Островского, 4-го Вознесенского полков и конного полка — всего 1500 штыков и 400 сабель. С 17 августа по 7 сентября дивизия Балаховича действовала в районе Влодавы. 23 августа «балаховцы» нанесли внезапный удар по позициям красных, захватив два орудия и 250 пленных. 27 августа они выбили противника из Персепы. Партизанские рейды на первых порах приносили Балаховичу удачу...

В это же время атаман вступил в контакт с Борисом Савинковым, заручившись его поддержкой. В конце августа 1920 года между Балаховичем и Савинковым — главой Российского политического комитета было заключено соглашение, по которому Савинков обязывался поддержать кандидатуру Балаховича на пост главнокомандующего русскими вооруженными силами в Польше, а Балахович признавал политическое руководство Савинкова над его армией. В то же время атаман оговорил свою полную самостоятельность в оперативных действиях.

28 августа приказом Военного министерства Польши началось формирование российских отделов при польской армии. Офицеры Балаховича направлялись в лагеря русских военнопленных и интернированных, где вербовали добровольцев. К Балаховичу шли преимущественно белогвардейцы крестьянского происхождения и бывшие красноармейцы. Польские власти считали его «относительно полезным», но полностью не доверяли. Маршал Пилсудский характеризовал Балаховича как «атамана разбойников», а не офицера в европейском духе, но считал незаменимым в условиях партизанской войны, человеком, который бьет большевиков лучше штабных генералов. В одном из рапортов военного ведомства Польши отмечалось, что Балахович хочет быть знаменитым, «много кричит, солдатам очень близок, и они его очень уважают».

26 сентября 1920 года Партизанская Белорусская дивизия Балаховича вышла в тыл к красным и, разбив запасной полк большевиков, захватила город Пинск и штаб 4-й армии. После этого 4-я армия оказалась разделенной на две части, армейские штабисты еще долго прятались в окрестных лесах, едва унеся ноги из Пинска.

В октябре польское командование дало согласие на развертывание в своем тылу самостоятельной армии Балаховича в составе трех дивизий в 15–20 тысяч бойцов — Народно-добровольческой армии (НДА), в основу создания которой был положен партизанский принцип. НДА получила от польского командования статус «особой союзнической армии». Но сам Балахович называл себя бацькой Партизанской Зеленой крестьянской армии. В НДА входили: 2-я дивизия полковника Микоши (четыре пехотных полка, две артиллерийские батареи и инженерная рота), 3-я дивизия генерала Ярославцева (четыре полка и артиллерийская батарея), кавалерийская дивизия (четыре полка). Самостоятельными соединениями в НДА были бригада есаула Сальникова (Донской конный полк в 600 сабель и батарея), партизанский полк украинского атамана Искры, Еврейский батальон-дружина прапорщика Цейтлина и Мусульманский полк поручика Сарадина. К ноябрю 1920 года численность НДА составляла от 12 до 14 тысяч бойцов при 36 орудиях, 150 пулеметах, двух аэропланах.

Балахович, как бацька народа, подчеркивал, что его цель — борьба с большевиками до последней возможности. В октябре 1920-го он категорически отказался признать верховное командование генерала Врангеля, который требовал передислокации всех сил дивизии Балаховича на юг, но зато подписал военный союз с Петлюрой.

12 октября Польша подписала договор о перемирии с Советской Россией. Все русские и украинские войска, сформированные на территории Польши, лишались поддержки польского государства. 15 октября 1920 года польский сейм потребовал от военного командования разоружить все союзные Польше части, принимавшие участие в войне, или потребовать от них покинуть территорию Польши до 2 ноября. Армия Балаховича должна была прекратить существование...

25 октября 1920 года Балахович и Савинков со своими частями перешли демаркационную линию фронта. Штаб повстанцев обосновался в Кожан-городке, куда 2 ноября прибыл резидент английской разведки и личный друг Савинкова Сидней Рейли (С. Розенблюм). Рейли считал, что идея освобождения белорусских земель от большевиков объединит белорусов, поляков и русских, хотя полного согласия между ними не было даже в частях повстанцев.

В ноте СНК РСФСР правительству Великобритании от 28 октября 1920 года подчеркивалось, что, несмотря на перемирие, враждебные действия балаховцев в Белоруссии продолжаются. В Риге советский представитель вручил ноту протеста правительству Латвии в связи с вербовкой на ее территории в «обширных размерах» бежавших из России белогвардейских офицеров и других контрреволюционных элементов для пополнения армии Савинкова–Балаховича в Польше.

После этого Балаховичу было предложено либо эвакуироваться из Польши, либо вести боевые действия вне польской территории, исключительно под свою ответственность. Это было предательство польским руководством своих союзников — Петлюры и Балаховича. На военном совете Савинков и Балахович высказались за начало самостоятельного наступления на восток. Естественно, они не считали, что НДА способна самостоятельно справиться с Красной армией. Но широкое повстанческое движение в советских республиках, кризис в экономике и внутренней политике на просторах России порождали фантастическую надежду на политический эффект наступления. Балахович и Савинков надеялись, что крестьяне добровольно пойдут умирать за идеалы «федерации, демократии, Учредительного собрания и черного передела».

Предполагалось, что НДА, прорвав красный фронт у Мозыря, устремится прямо на Москву, через леса Полесья и Брянщины, не оглядываясь на тылы. Савинков и Балахович надеялись, что такое молниеносное движение НДА на восток вызовет панику в рядах Красной армии, дезертирство и восстания крестьян. Конечно, этот план зависел от множества внешних составляющих и был рассчитан только «на авось». Во многом по этой причине он претерпел существенные изменения за несколько дней до приказа о наступлении. По новому плану войска НДА должны были овладеть железной дорогой Жлобин–Мозырь–Овруч, взять Мозырь, Речицу, Гомель, а далее повернуть на север, наступать на Бобруйск и Борисов, стремясь к захвату всех белорусских земель.

К этому времени Балахович и Савинков заключили союз с Белорусским политическим комитетом (БПК). Военные силы БПК — партизанские отряды «Зеленого дуба»[63] во главе с их атаманом Деркачом (В. Адамовичем) переходили в распоряжение Балаховича. А сам бацька решил бороться уже не за власть Всероссийского Учредительного собрания, а за независимость Белоруссии. В эти дни он, неожиданно став «чистым» белорусом, провозгласил себя вождем белорусов, «начальником» будущего Белорусского государства и главкомом армии Белоруссии (в состав этой армии вошла НДА и отряды «Зеленого дуба»). В ноябре 1920 года в ряде газет была опубликована телеграмма лидеров БПК Б. Адамовича, П. Алексюка, И. Сенькевича с призывом к Балаховичу, «который является сыном нашего народа», — освободить Белоруссию от большевиков. Возможно, что Борис Савинков считал провозглашение независимости Белоруссии первым шагом на пути создания федеративной России. Ведь он еще надеялся, «что мы дойдем до Москвы».

Но атаман выбрал новую, безумную авантюру. Подстрекаемый Борисом Савинковым, Балахович направил свои части на Белоруссию, занятую Красной армией. Он мечтал поднять широкое крестьянское восстание, привлечь повстанцев в свою «армию» и захватить власть в Белоруссии. Варшавский корреспондент газеты «Таймс» еще до начала похода на Мозырь отмечал, что задача, поставленная перед Балаховичем, огромна, а препятствия, которые необходимо преодолеть, — «неимоверные».

Начало «освободительного похода» Булах-Балаховича в Полесье оказалось полной неожиданностью для большевиков. В то же время в сентябре–ноябре 1920 года среди населения Полесья циркулировали слухи, распространяемые агентами савинковского «Союза защиты родины и свободы», о скором походе Народной армии против Советов.

6 ноября 1920-го НДА (12 тысяч штыков и сабель) развернула наступление на восток, по обеим берегам Припяти. В полосе наступления балаховцев находилось незначительное количество советских войск, а резервы Красной армии были сконцентрированы далеко от полесского театра военных действий. Главные силы бацьки наступали вдоль правого берега Припяти. 1-я «дивизия смерти» полковника Матвеева повела наступление вдоль Припяти, в направлении на Туров–Скрыхалов–Мозырь–Речица–Гомель. «Дивизию смерти», ядро которой составляли бывшие строевые солдаты и офицеры армии Юденича, поддерживала кавалерийская дивизия генерала Ярославцева, сформированная в августе 1920 года около белорусского Кобрина.

2-я пехотная дивизия балаховцев под командованием полковника Микоши из Люблина развернула наступление на Жлобин, 3-я дивизия наступала на Овруч. Их костяк составляли бывшие пленные красноармейцы и дезертиры, выходцы из польской и белорусской мелкопоместной шляхты, крестьяне-старообрядцы.

9 ноября 1920 года кавалерийская дивизия полковника С. Павловского[64] разбила соединения крестьян под Романовкой. 6 ноября отряды Булах-Балаховича вошли в Туров. 8 ноября основные силы балаховцев достигли Петрикова и завязали ожесточенные бои на его подступах. Два советских полка 16-й армии Западного фронта, защищавшие Петриков, были обескровлены и не смогли оказать продолжительного сопротивления. Вскоре балаховцы взяли Хомички, Прудок, Скрыгалов.

На левом фланге армии Балаховича наступали отряды «Зеленого дуба», на правом фланге атаман Искра выдвигался на Овруч–Чернобыль. Неожиданность наступления Балаховича и вспыхнувшее против большевиков в Белоруссии Слуцкое восстание[65] обеспечили недельный успех для наступающей НДА. В то же время между слуцкими повстанцами и людьми Балаховича сложились напряженные отношения, обе стороны рассматривали друг друга как врагов.

10 ноября 1920 года, разбив 10-ю дивизию красных, Балахович неожиданным ударом захватил городки Мозырь и Калинковичи. Во время Мозырьской операции балаховцы взяли в плен около 800 бойцов Красной армии. Из 500 красноармейцев, изъявивших желание сражаться под руководством Балаховича, был сформировав Мозырьский полк НДА.

В Том же ноябре 1920-го Булах-Балахович объявил свою политическую программу, целью которой являлось образование независимой Белорусской республики, которая должна была включить полосу от Речицы до Мозыря и от Гродно до Смоленска. Еще 7 ноября в Турове Балахович торжественно передал власть на занятых территориях Белорусскому политическому комитету. Когда бацька 12 ноября прибыл в Мозырь, члены БПК устроили ему пышную торжественную встречу с красно-белыми национальными белорусскими флагами, провозгласив захват НДА Мозыря «началом государственного строительства Белоруси», а сам БПК — «высшим государственным органом республики». Мозырь был объявлен столицей Белорусской Народной Республики.

После захвата Мозыря армия Булах-Балаховича изменила направление главного удара. Вместо маршрута Бобруйск– Минск она двинулась в направлении Речицы и Гомеля. Известие о поражении в Крыме барона Врангеля, пришедшее в Белоруссию уже 13 ноября, серьезно надломило боевой дух повстанцев.

Члены БПК предложили Балаховичу стать по примеру Пилсудского «начальником белорусского государства», передали в его подчинение вооруженные отряды «Зеленого дуба». В Мозыре бацька объявил о роспуске правительства Белорусской Народной Республики (БНР) Вацлава Ластовского в Каунасе (литовской ориентации), правительства Антона Луцкевича в Варшаве и советского правительства БССР Александра Червякова в Минске. Балахович назвал себя главнокомандующим всех белорусских вооруженных сил и назначил премьер-министром новой Белоруссии Павла Алексюка. Следующим шагом должны были стать формирование гражданской администрации, разработка конституции Белоруссии, конфискация крупной помещичьей собственности и передача земли крестьянам, подписание союза с Польшей и Антантой.

14 ноября 1920 года Балахович издал приказ о создании Белорусской народной армии (БНА). 14–17 ноября он формировал свою ставку в Мозыре, здесь же находился офицер для связи от польского штаба, заседали члены нового Белорусского правительства под руководством Адамовича. НДА была объявлена только частью БНА, и поэтому бацька передал командование ею своему брату, генералу Юзефу Булах-Балаховичу. 16 ноября между Балаховичем, Савинковым и лидерами БПК был подписан договор, по которому форма интеграции между Россией и Белоруссией в будущем должна была быть определена «соглашением между Учредительными собраниями русским и белорусским или правительствами, этими собраниями установленными».

Савинков писал: «Балаховцы были люди отчаянные, храбрые до предела, лихие и предприимчивые. Если бы это были при всем том честные люди, не грабившие евреев и не устраивающие погромов, балаховская дивизия была бы образцовым партизанским отрядом». Нужно отметить, что Балахович стремился не отбирать у местных крестьян продукты, лошадей, а менять их на имущество, отобранное у евреев или реквизированное на государственных и военных складах.

Безусловно, в отрядах Балаховича были сильны антисемитские настроения, что часто приводило к погромам в белорусских местечках. Борис Савинков отмечал, что балаховцы «в христианском доме ничего пальцем не тронут, крестьянину в деревне денег дадут, а еврея ограбят». При подходе к местечкам НДА еврейское население дрожало от страха, а белорусские крестьяне из окрестных сел съезжались в местечки, чтобы принять участие в погроме. В то же время Балахович стремился минимизировать погромы, издавая «противопогромные» приказы. При подготовке операции в Полесье он представлял себя борцом за свободу и независимость белорусского народа, противником пролития невинной крови и погромов, подчеркивал свое расположение к еврейскому населению. Бацько издавал воззвания, призывавшие евреев помочь в борьбе с большевизмом и гарантировавшие им равноправие в будущем независимом белорусском государстве. Во время захвата Мозыря еврейский отряд прапорщика Цейтлина в 80 человек должен был войти в город и охранять еврейские лавки, но он запоздал, чем развязал руки погромщикам.

«Долой комиссаров, смерть евреям!» — этот лозунг был на слуху в среде балаховцев. «Крестьянский генерал» использовал антисемитизм польских и белогвардейских офицеров, бытовой антисемитизм крестьян черты оседлости. В конце 1920-го польский военный прокурор полковник Лисовский, расследовавший жалобы на действия балаховцев, составил информацию на НДА: «Армия Балаховича представляет собой банду разбойников, которая переправляет награбленное золото. Чтобы занять какой-нибудь город, посылается армия, солдаты которой грабят и убивают. И лишь только после многочисленных погромов, два дня спустя, приезжает Балахович со своим штабом. После грабежа начинается пьянка. Некоторые солдаты откровенно признаются, что вступили в армию только с целью скопить деньги. Что касается Балаховича, он позволяет грабить и говорит: «Им только и остается, что грабить, иначе они отказались бы продвигаться вперед»... Каждый офицер, вступающий в армию Балаховича, обливает себя грязью, которую ничем нельзя смыть».

Расследование, проведенное Лисовским, установило, что только в Турове балаховцами было изнасиловано 70 еврейских девочек в возрасте от 12 до 15 лет. Житель Мозыря А. Найдич так описывал события после взятия города НДА: «В 5 час. вечера балаховцы вступили в город. Крестьянское население радостно встретило балаховцев, но евреи попрятались по квартирам. Сейчас же начался погром с массовыми изнасилованиями, избиениями, издевательствами и убийствами. Офицеры участвовали в погроме наравне с солдатами. Незначительная часть русского населения грабила лавки, вскрытые балаховцами. Всю ночь по городу стояли душу раздирающие крики...»

Советские источники вторили польским, заявляя, что «...все без исключения еврейское население г. Мозыря, насчитывающее 11 000 человек, подверглось повальному ограблению. Разграблены — белье, одежда, посуда, домашние вещи, коровы; забраны все инструменты у рабочих и ремесленников. Убито 32 человека, изнасиловано свыше 300 женщин... Мест. Туров. Еврейское население до 4000 человек. Забрано все имущество. Убит 71 человек, в том числе жители окрестных деревень... Изнасиловано 100 женщин... Мест. Петриков. Еврейское население в 2200 человек... Все еврейское имущество разграблено, много домов сожжено. Убито 45 человек, в том числе евреи из окрестных деревень. Изнасиловано до 100 женщин... Мест. Скрыгалово. Еврейское население в 800 чел. Все разграблено; значительное число домов сожжено, забрано 120 коров и все рабочие инструменты».

Общая сводка зверств балаховцев гласила: «Ограблено 20 550 человек. Убито свыше 300 человек. Изнасиловано свыше 500 женщин». Погромы охватили деревни и еврейские сельскохозяйственные колонии Туровской волости, где проживало всего несколько еврейских семей. В Копаткевичах, где отряд Булах-Балаховича провел всего три часа, бойцы забрали имущество, деньги и «портативные» вещи: обувь и белье. Жертвами погрома стали 60 еврейских семейств. По оценке народного комиссариата социального обеспечения Советской Белоруссии, всего от действий Булах-Балаховича пострадало около 40 тысяч жителей республики.

Балаховцы действительно творили страшные преступления, но есть мнение, что цифры количества погибших и изнасилованных были явно завышены, о чем, например, неоднократно писал сам Балахович. В показаниях свидетелей по делу о погромах, собранных чекистами, даже Борис Савинков изображается антисемитом и алкоголиком, присваивавшим награбленные при погромах вещи. Это были явные наговоры с целью опорочить все антибольшевистские силы. Евреи Польши, обладавшие мощными экономическими рычагами, требовали прекратить бесчинства и призвать виновных к ответу. Они обратились с протестом к руководителям Антанты. Но Балахович сваливал ответственность на Савинкова, а Савинков, в свою очередь, винил во всем «крестьянского генерала». Погромная волна привела к тому, что в Данциге был образован Центральный комитет для борьбы с еврейскими погромами, оказания помощи пострадавшим.

Пресс-бюро Белорусской Народной Республики (эмигрантское правительство Ластовского в Каунасе) опубликовало информацию «Погромные банды в Белоруссии», в которой лидеры БНР, порицая погромы, их главными виновниками назвали польские власти и большевиков. Министерство национальных меньшинств правительства БНР (во главе с С. Житловским) призывало белорусские партии и организации к борьбе с погромщиками. На конференции в Праге в сентябре 1921 года государственный секретарь БНР К. Дашевский признал, что «большевистский переворот отворил ворота множеству авантюристов, которые вступили в борьбу с Советами под лозунгом еврейских погромов. Они принесли в Белоруссию ужас еврейских погромов и имели намерение опорочить белорусское имя, свалив обвинение в этом на белорусский народ».