Рост экономического потенциала дворянок
Рост экономического потенциала дворянок
В середине XVIII в. дворянки добились замечательных успехов на провинциальном рынке недвижимости. В самом деле, контраст между скромной экономической активностью женщин в 1715— 1720 гг. и их видной ролью тридцатью годами позже говорит о первой половине XVIII в. как об эпохе глубоких перемен в имущественном положении женщин. В 1755 г. женщины выступали как продавцы земельной собственности в два раза чаще, чем в 1715—1720 гг. (табл. 4.1). Самую поразительную картину дает Владимир, где продажи земли женщинами выросли с 5 до 45%, — несомненно, этот показатель объясняется немногочисленностью сохранившихся документов о сделках. Однако скачки продаж в других районах, не столь впечатляющие, но также существенные, подтверждают, что женщина заняла новые позиции в феодальной экономике. Продажи небольших незаселенных земельных наделов мелкопоместными тамбовскими и курскими дворянками составляли 30—31% земельных сделок, а московские дворянки, располагавшие более крупными состояниями, участвовали в 34% всех продаж. Несмотря на огромную разницу в богатстве и положении, дворянки всех состояний могли похвастаться осязаемыми выгодами от нововведений в законах о собственности. К середине XVIII в. дворянки как группа в два раза чаще продавали недвижимость, чем до отмены Указа о единонаследии. Реформированное имущественное право, возможно, не сумело уничтожить неравноправие полов в области наследования, но оно дало толчок видимому росту экономических возможностей дворянок.
В русле этой тенденции к 1755 г. резко возросла готовность женщин вкладывать средства в покупку земли и крестьян (табл. 4.2). Снова устойчивая картина изменений по всем регионам показывает, что дворянки всех уровней состояния не замедлили воспользоваться своими новыми правами: женщины так же охотно покупали небольшие и недорогие участки земли в Черноземном регионе, как и вкладывали средства в дорогостоящие имения. Если в 1715—1720 гг. женщины участвовали всего лишь в 5% земельных сделок, то в середине столетия эта цифра достигла 30%. Дворянки проявили себя и как владелицы крепостных (табл. 4.4): помещицы осуществили 22% сделок по предоставлению воли во Владимире, Кашине и Тамбове. Впрочем, следует заметить, что после 1750 г. женщины в два раза чаще предпочитали продавать крестьян (табл. 4.5), чем давать им вольную, — женщины самостоятельно произвели 43% продаж крестьян в этих районах. Конечно, несоответствие между количеством крестьян, отпущенных помещицами на волю и проданных ими, озадачивает. Можно предполагать, что барыни считали крепостных людей источником быстрого получения наличных денег: вероятно, за неимением других доходов женщины легче, чем мужчины, решались распродавать крестьян поодиночке. К тому же, как мы увидим, если землю дочерям в приданое давали неохотно, то дворовые люди присутствовали почти в каждом приданом.
Хотя значительное большинство женщин, чьи имена встречаются в купчих записях, участвовало только в одной сделке, во второй половине XVIII в. были и такие дамы, которые продавали и покупали землю неоднократно. Так, вдова Елена Постельникова в 1776 г. купила земли с крестьянами почти на 700 рублей. Через два года она приобрела еще три земельных участка, один из которых с выгодой продала в том же году{273}. В Кашине графиня Анна Воронцова в 1772 г. покупала крестьян у пятерых владельцев{274}. Во Владимире графиня Разумовская в 1806 г. приобрела землю с крестьянами в ходе пяти разных сделок{275}. Если эти женщины и представляли собой скорее исключение, чем правило, то, значит, у дворянок дела обстояли так же, как и у дворян: имена мужчин тоже встречаются в основном в единичных сделках, и это мало говорит нам об их экономическом положении и еще меньше о причинах, заставивших их покупать или продавать землю.
Женщины во второй половине XVIII в. не только покупали землю, но и использовали свое имущество другими способами. Дворяне обоих полов сдавали участки земли в аренду государственным крестьянам (табл. 4.6). Договоры об аренде земли не слишком многочисленны, вероятно потому, что они приносили мало дохода: сроки аренды колебались от года до пятнадцати лет, и крестьяне платили ежегодно несколько рублей ренты помещикам. В сущности, эта практика, кажется, была распространена только в северных губерниях, но и там лишь в ограниченных масштабах[116]. Тем не менее в имеющихся документах аренды упоминаются помещики обоих полов; в них также прослеживается рост женского землевладения. В других случаях сами дворянки арендовали земли у их хозяев. Так, в сызранской глуши в 1753 г. жена капитана Головина расширила таким способом свои угодья, заплатив солидную сумму в 45 рублей за пользование землей, принадлежавшей соседней татарской деревне{276}.
Хотя женщины не располагали достаточными для кредиторской деятельности денежными средствами или предпочитали не использовать свой капитал таким образом, теперь у них появилось достаточно недвижимости, чтобы самостоятельно занимать деньги. В 1775—1780 гг. дворянки составили 33% заемщиков во Владимире, Кашине и Тамбове (табл. 4.7). Немногочисленность долговых соглашений не позволяет провести систематическое сравнение мужских и женских долгов. Однако данные неюридических источников не оставляют сомнений в том, что женщины были столь же склонны жить не по средствам и влезать в долги, как и мужчины. Объявления в «Сенатских ведомостях» о продаже за долги имений разорившихся помещиков касаются в равной степени и тех и других. Упоминаниями о долгах пестрят семейные архивы и дворянская переписка, демонстрируя, с каким трудом даже самые богатые дворянки сводили концы с концами. В 1786 г. подруга писала Елизавете Глебовой-Стрешневой, что наделала в Петербурге долгов на 2 тыс. руб. и теперь ее осаждают кредиторы{277}. В 1796 г. в письме к своему родственнику, князю Александру Михайловичу Голицыну, Анна Александровна Голицына рассказывала, как расходы на содержание нескольких домов и слабость ее мужа к карточной игре заставили их задолжать 80 тыс. руб. Дальше она писала, что намерена прожить лето и осень в деревне и что, даст Бог, они сумеют так уладить дела, чтобы ей не пришлось продавать ничего из своих имений{278}.
Ни в одном из привлеченных к изучению уездов не встречается сколько-нибудь многочисленных примеров ростовщичества среди дворян. В редких случаях женщины-помещицы ссужали деньгами соседей или родичей: Марфа Грибоедова в 1776 г. дала взаймы своему брату 500 руб., приняв в качестве обеспечения его обширное имение; княгиня Дашкова предоставила брату ссуду в 1880 руб. в 1775 г., когда сама еще занималась упрочением собственного состояния{279}. Кроме того, дворянки обращались в Вотчинную коллегию с просьбами о регистрации имений на себя, если их должники не выполняли своих обязательств. В целом, однако, отдача денег в рост играла ничтожную роль в жизни дворян-помещиков, во всяком случае в провинции. Дворяне обоего пола неохотно выступали как частные ростовщики, уступая эту роль купцам и мещанам[117].
В середине XVIII в. женщины не только покупали и продавали гораздо больше деревень, чем прежде, но, состоя в браке, все шире использовали свою собственность. Если вдовы и незамужние женщины и теперь были традиционно заметнее как участницы экономической жизни, то и замужние занимали в ней все более видное место, по мере того как росло число дворянок, покупавших и продававших собственность (табл. 4.3). В 1715—1720 гг. 80% дворянок, продававших имения, составляли вдовые и незамужние женщины, а к середине века их доля сократилась до 54%, в то время как доля замужних продавщиц земли выросла до 46%. Замужние женщины занимали видное место и среди тех, кто вкладывал деньги в недвижимость: на их долю в 1750—1755 гг. пришлось 63% всех покупок земли. То, что замужние женщины становились все активнее на рынке недвижимости, отражает трансформацию их роли в экономике семьи: они уже не выступали всего лишь как материально зависимые лица, а стремились использовать свое приданое и наследство как собственность, приносящую доход. И снова это изменение следует рассматривать в контексте преобразований в имущественном праве: с 1753 г. женщины получили свободу распоряжаться имуществом без согласия мужей, что поощряло их в возросших масштабах вкладывать деньги в недвижимость и отчуждать собственность.
К середине XVIII в. женщины переместились с периферии экономической жизни дворянства ближе к центру. В последующие десятилетия они укрепили свои позиции на рынке: участие женщин в продаже недвижимости устойчиво держалось на уровне 36% до первого десятилетия XIX в. Зато их доля в инвестировании средств в недвижимость росла; в 1775—1780 гг. женщины составили 34% покупателей имений, а в XIX в. вышли на постоянный уровень в 43%. Активность женщин как продавцов недвижимости накануне отмены крепостного права была еще внушительнее. В 1860 г. женщины в одиночку участвовали более чем в 46% зафиксированных сделок, а вместе с родственниками — еще в 2%. В соответствии с прежними тенденциями, в это время на рынке покупки и продажи земли вышли на первое место замужние женщины, а активность вдов резко сокращалась, пока в 1855—1860 гг. их доля не дошла до 8% от общего числа женщин-инвесторов (табл. 4.3).
Оценка экономического поведения женщин в Англии и Соединенных Штатах (этой теме посвящены единственные имеющиеся исследования о женском владении имуществом на Западе) создает еще более контрастный фон для этих цифр. Из более четырехсот землевладельцев английского графства Саффолк женщины составляли в XVIII в. всего 4%, причем почти все были мелкопоместными{280}.[118] На всю Британию в списке крупнейших землевладельцев XIX в. не значилось ни одной женщины, а в России, напротив, они составляли 28% богатейших помещиков{281}. Число женщин среди владельцев недвижимости в Питерсбурге (штат Вирджиния) в 1790 г. достигало лишь 8,4%. В 1814 г. оно выросло до 14%, а в 1860 г. составило 28,7%{282}. Актами о собственности замужних женщин были расширены имущественные права американок, и в XIX в. они добились серьезных успехов, но все же не догнали числом женщин дворянского или купеческого сословия в России, занятых в операциях с городской недвижимостью в тот же период{283}. По оценке одного автора, в 1860 г. женщины и дети владели лишь 7,2% всего богатства в Соединенных Штатах{284}.