Тот, кто воздвигал монументы

Тот, кто воздвигал монументы

Многотрудное дело постройки памятника всегда стремился взять на себя тот, кто этот памятник проектировал. Скульптор, архитектор желали уподобиться живописцу, не только представившему в своем воображении картину, но и воплотившему ее в красках на полотне. Но не всегда это становилось возможным.

Так, знаменитый Фальконе вынужден был после ссоры с И.И. Бецким вернуться во Францию, оставив отлитого им Медного всадника в мастерской. Завершил же постройку Ю.М. Фельтен.

Более удачливым оказался О. Монферран, который не только спроектировал знаменитый памятник Александру I, но и построил его. Иначе получилось у него с памятником Николаю I.

Сейчас нам трудно представить себе то потрясение, которое испытало население Петербурга, когда 18 февраля 1855 года неожиданно узнало о кончине императора Николая I. Для многих его личность, его столь знакомая фигура представлялись олицетворением незыблемости самодержавного начала в России, составной частью сформулированной при нем идеологической триады: православие, самодержавие, народность. Было решено воздвигнуть в центре столицы монумент почившему самодержцу.

Портрет О. Монферрана. Е.А. Плюшар. После 1832 г.

О. Монферран составил чертежи и рисунки для порученного ему памятника. Они были высочайше утверждены, и уже в 1856 году на Исаакиевской площади появился котлован, началась кладка фундамента. Но в мае 1857 года, вскоре после освящения Исаакиевского собора, великий архитектор умер. К этому времени оставался всего лишь год до установленного срока завершения памятника. Выполнена же была лишь кладка фундамента — до уровня земли.

Естественно было ожидать, что вместо Монферрана строителем памятника будет назначен какой-либо именитый архитектор, уже зарекомендовавший себя на многих постройках Петербурга. Однако главноуправляющий путями сообщения и публичными зданиями генерал-адъютант К.В. Чевкин, в чьем ведении находилась и постройка памятника, «всеподданнейше» предложил Александру II: «Строителем по окончательному сооружению памятника императору Николаю I назначить Корпуса инженеров путей сообщения полковника Евреинова, имевшего и доныне по поручению моему наблюдение за выполнением работ оного».

Кто был этот, неизвестный тогда в строительных кругах столицы Евреинов, которого генерал-адъютант рискнул рекомендовать своему государю для столь ответственного и срочного дела?

Архивные документы и отдельные страницы в мемуарной литературе позволяют нам восстановить память об этом незаурядном человеке.

В мае 1764 года Екатерина II «за особливое его нам и всей империи нашей при благополучном нашем на всероссийский императорский престол вступлении… оказанные знатные услуги» пожаловала секунд-майору Алексею Васильевичу Евреинову потомственное дворянство. Вскоре после этого A.B. Евреинов оставил службу и отбыл в Москву, где у него были дом и имение. Его правнук, Вячеслав Дмитриевич Евреинов, с отличием окончил Благородный пансион при Московском университете (почти в одно время с М.Ю. Лермонтовым), а затем уехал в Петербург. Здесь он в 1828 году поступил в Институт корпуса инженеров путей сообщения.

Можно предположить, что своим военизированным статусом институт был обязан военным склонностям августейшего основателя — Александра I. Но это не так. Инициатива введения здесь военной дисциплины исходила от организатора института — известного инженера A.A. Бетанкура. Август Августович писал императору: «Введение военного строя будет деятельно способствовать к утверждению в воспитанниках духа субординации и порядка, сделает применение или сравнение инженеров путей сообщения с военными более существенным и может поселить большее уважение ко всему корпусу».

При В.Д. Евреинове директором института был генерал-адъютант А.Д. Готман — первый воспитанник в первом выпуске института. Его заместителем по фронтовой части был генерал-майор В.Н. Лермонтов, с успехом выводивший роту института на ежегодные майские парады столичного гарнизона. Учебную часть возглавлял инженер-генерал-лейтенант Я.А. Севастьянов, преподававший начертательную геометрию. Еще были сильны традиции, заложенные первыми профессорами института, — великими учеными парижской Политехнической школы, приглашенными Александром I на русскую службу (Фабр, Базен, Дестрем, Потье, Ламе, Клапейрон и др.). Преподавание многих предметов велось на французском языке. Но уже были здесь и университетские профессора — знаменитые математики М.В. Остроградский, В.Я. Буняковский. Математические способности В.Д. Евреинова позволили ему стать первым в своем выпуске. Его оставили в институте «для продолжения наук». Вскоре молодой офицер-путеец и сам стал преподавать науки.

В.А. Панаев вспоминал об этом времени: «По геодезии был прекрасный профессор, инженер-капитан Евреинов, который за свое время образовал массу отличных практических геодезистов… Евреинов был страстный охотник до катания на парусах и имел собственный прекрасный катер о четырех парусах. Он выбрал к себе в партию тех воспитанников (во время летней практики. — A.A.), которые хорошо плавали, и я попал в его партию… Евреинов приучил меня управлять вообще парусным катером и отдавать сидящим у парусов вовремя нужную команду».

Но, наверно, не так много времени оставалось у Евреинова для спортивных занятий. Он был утвержден в должности профессора по курсу гражданской архитектуры и строительного искусства. Вместе с тем он получил разрешение «в свободное время от занятий по институту» читать эти курсы также в Горном институте и университете. Кроме того, он преподавал в Институте гражданских инженеров математику, а во 2-м кадетском корпусе и Артиллерийском училище назначен профессором прикладной механики. Был помощником редактора по изданию «Журнала путей сообщения».

Перелистывая пожелтевшие от времени страницы «формулярного списка о службе и достоинстве» В.Д. Евреинова, мы видим здесь многочисленные записки, свидетельствующие, что столь интенсивная деятельность в учебных заведениях столицы не осталась не замеченной его начальством. «За отлично усердную службу и успешное преподавание наук» ему неоднократно объявлялось «высочайшее благоволение», жаловались подарки, его награждали орденами — Св. Станислава, Св. Анны, Св. Владимира, Знаком беспорочной службы.

В.Д. Евреинов.

Казалось, что на четвертом десятке лет жизни определилась карьера Евреинова — заслуженного профессора, ученого, воспитателя юношества. Но в 1845 году его назначают в специальный Комитет для составления строительного устава — документа, предупреждающего какую-либо самодеятельность в технологическом процессе строительства. Очевидно, все же в Вячеславе Дмитриевиче была сильна тяга к инженерной практической деятельности, дающей возможность видеть свой труд материализованным в конкретных предметах. Раз ступив на эту стезю, он ее уже не оставил до конца своих дней. После того как работа над уставом была закончена, он стал выполнять разнообразные поручения, относящиеся к инспектированию различных построек.

В 1856 году ему поручили «наблюдение за успехом работ по сооружению памятника Николаю I» — в помощь Монферрану, занятому на завершении постройки Исаакиевского собора и уже нездоровому. Весь 1857 год ушел на заготовку и доставку на место строительных материалов. С мая 1858 года, после кончины архитектора, Евреинов уже один руководит возведением монумента. В тот же год начались работы над поверхностью земли — под защитой особого деревянного строения («балагана»), которое можно было отапливать. Это казалось невероятным, но многосложную колоссальную постройку все же завершили к заданному сроку — 25 июня 1859 года, ко дню рождения царя, изваянного в бронзе.

В этот день в 7 утра пять пушечных выстрелов с Петропавловской крепости возвестили о предстоящем открытии памятника.

В 11 часов утра от Зимнего дворца двинулся торжественный кортеж во главе с императором на коне и императрицей в карете. У западного портала Исаакиевского собора Александра II встретил митрополит с духовенством. Через южные ворота храма крестный ход последовал к памятнику, вокруг которого выстроились полки гвардии. На специально сооруженном помосте был совершен молебен с коленопреклонением. Протодиакон возгласил вечное поминовение в бозе почившему государю. В это время войска по личной команде Александра II отдали честь. А с Петропавловской крепости и с кораблей на Неве гремела пушечная пальба. Звонили колокола храмов. Завершилась церемония торжественным маршем войск. Рота дворцовых гренадер встала на караул к памятнику.

Вечером суда на Неве были иллюминированы, народ осматривал монумент.

Конная бронзовая фигура самодержца всероссийского (в два раза больше натуральной величины) напоминала зрителям то время, когда Николай I на смотрах и парадах объезжал войска, пуская коня в сдержанный, «собранный» галоп. Так это бывало в дни Благовещения на площади у Манежа во время ежегодных полковых праздников любимого им Конногвардейского полка. В скульптурной группе Клодт продолжил начатую Фальконе — по другую сторону собора — тему коня и всадника и выразил ее в трактовке, созвучной его времени. Его «дисциплинированный» конь повинуется каждому движению всадника, верит ему, а не стремится в неизведанное будущее, повисая над бездной.

Задние ноги коня опираются на подставку из белого итальянского мрамора. Эмблемами минувшего царствования служат четыре женские фигуры, установленные по углам верхней части пьедестала и изображающие Правосудие, Силу, Веру и Мудрость. Скульптор Залеман сделал модели для отливки эмблематических фигур в бронзе, придав им облик императрицы Александры Федоровны и дочерей Николая: Марии, Ольги, Александры.

Памятник Николаю I. Ж. Жакотте, Ш.К. Башелье по оригиналу И.И. Шарлеманя. После 1859 г.

Нижняя часть пьедестала — эллиптической формы, составлена из красного кварцевого песчаника, добываемого лишь на западном берегу Онежского озера, близ села Шокши, — «шокшинского камня». Ранее его отправляли по повелению Николая во Францию для сооружения гробницы Наполеона. Этот камень кровяного цвета чрезвычайно тверд, но вместе с тем и хрупок. При обработке он причинил много хлопот, стоил большой потери времени при возведении памятника. Зубчатый обод, с большим трудом высеченный из кусков этого камня, представляет собой прекрасный образец каменотесного искусства.

По сторонам пьедестала помещены четыре барельефа, рассказывающие о знаменитых эпизодах царствования Николая I, в которых наиболее явственно выразился его характер: первый связан с обстоятельствами восшествия на престол 14 декабря 1825 года, второй — с холерным бунтом на Сенной площади, третий — с окончанием работ над сводом законов, четвертый — с осмотром Верейского моста при постройке железной дороги между Петербургом и Москвой. Барельеф, обращенный к Мариинскому дворцу, создал Залеман, остальные три — H.A. Рамазанов.

Подрядчиком, взявшим на себя каменные работы по фундаменту и пьедесталу, был отставной титулярный советник А. Богговут. Однако при составлении наградного списка В.Д. Евреинов указал и «оказавших особое усердие при работе памятника» — сердобольского купца Матвея Овечкина (ломка и доставка камня) и новгородского купца Гавриила Балушкина (кладка камня и полировка). Особенно был отмечен мастер-десятник, работавший с шокшинским камнем, — Гдовского уезда государственный крестьянин Андрей Казаков.

Сам В.Д. Евреинов был награжден единовременной выдачей 4 тыс. рублей и орденом Св. Анны III степени с короною. Вскоре его повысили в звании.

Всего на сооружение памятника Николаю I было израсходовано 750 тыс. рублей.

Главным событием празднования тысячелетия Руси должно было стать сооружение памятника, посвященного этому знаменательному юбилею. Местом для постановки памятника был выбран новгородский кремль. В 1859 году был объявлен конкурс. Из 53 присланных проектов первым признали проект М.О. Микешина. Строителем памятника был назначен В.Д. Евреинов.

Работы по устройству каменной части памятника — фундамента и пьедестала — Евреинов поручил отличившимся на постройке предыдущего памятника Овечкину, Балушкину, Казакову. Он разработал проект для фундамента и пьедестала, сделав его полым внутри — для облегчения давления сооружения на грунт и экономии материала.

К работам по изготовлению бронзовых фигур, деталей, украшений привлекли известных скульпторов, художников — Шредера, Залемана, Михайлова, Лаверецкого, Чижова.

В 1860 году был сделан фундамент с глубиной закладки около двух саженей. Одновременно из Сердоболя по Ладоге и Волхову доставлялся гранит, предназначенный для облицовки пьедестала. Над постройкой соорудили деревянный отапливаемый «балаган», что позволяло вести работы непрерывно — и зимой, и в ненастные дни.

В 1861 году возвели пьедестал, на котором начали устанавливать изготовленные за это время бронзовые детали.

Памятник был возведен в три года. Стоимость его составила 500 тыс. рублей.

В сентябре 1862 года после всенощного бдения в Софийском соборе, в 7 часов утра, пять пушечных залпов возвестили о предстоящем открытии и освящении памятника… Церемониал был традиционным, в основном повторял предыдущий. Затем памятник открыли для всеобщего обозрения.

Высота монумента — 7 с лишним сажен. Верхняя часть его представлена в виде шара-державы, увенчанного крестом. Ангел поддерживает крест и простирает благословляющую руку к коленопреклоненной женщине — прообразу России, боевым щитом заслоняющей крест и вестника православных истин. Вокруг державы располагаются бронзовые фигуры деятелей шести предшествующих эпох — от Рюрика до Петра I.

Памятник «Тысячелетие России» в Великом Новгороде.

Фигуры и держава стоят на каменным пьедестале, по форме напоминающем колокол. Пьедестал облицован сердобольским гранитом, а опоясывает его барельеф из бронзы с изображениями замечательных людей русской земли.

Строителя памятника — В.Д. Евреинова — наградили орденом Св. Станислава I степени. М.О. Микешин получил орден Св. Владимира IV степени и пожизненную пенсию в 1200 рублей.

Первым, кто заметил вертикальную трещину в гранитном массиве знаменитого памятника на Дворцовой площади — Александровской колонны, был, наверное, Е.Ф. Канкрин, любивший совершать вечерние прогулки. Заслуженный участник Отечественной войны, а затем министр финансов, Егор Францевич увлекался минералогией и знал, как опасны для гранита трещины: попавшая в них вода при превращении в лед разрывает камень. А Егор Францевич не хотел, чтобы был поврежден памятник покойному государю, обратившему внимание на его достоинства в годы минувшей войны и высоко оценившему их.

Этим прогулочным рассуждениям пожилого и слабого глазами человека можно было не придать особого значения. Колонна совсем недавно была поставлена — при громе орудий и грандиозным маршировании, — и никто не усмотрел на ее блестящей отполированной поверхности никаких дефектов. И перед Европой было бы стыдно исправлять только что устроенный перед императорской резиденцией памятник. Но граф Канкрин был влиятельнейшим и всеми уважаемым министром финансов, с мнением которого считался сам царь. Министр, обычно оберегавший каждую казенную копейку, на этот раз предлагал надеть на колонну медную рубашку и был готов немедля дать на это деньги.

Надо было разобраться с этим делом, грозившим скандалом. И в 1841 году было поручено тем, кто строил колонну, освидетельствовать ее трещины. Появившийся затем акт сообщал: «При самом тщательном осмотре колонна найдена в совершенной целости… некоторые кристаллы гранита… от притески выкрошились и образовали небольшие шероховатые впадины, не принимающие глянца… впадины эти кажутся трещинами». Все было объяснено «оптическим обманом». Такое заключение должно было удовлетворить всех. Прежде всего — императора. Теперь ему не нужно было никого наказывать. В том числе и самого себя: по своему самодержавному положению он отвечал за все.

Мы не знаем, сознательно ли здесь обманули строители Александровской колонны своего августейшего заказчика, привычно скрыв изъяны в своей работе. Или все здесь было сделано с ведома и молчаливого согласия государя Николая Павловича, весьма активно вникавшего во все, связанное с возведением памятника его брату-благодетелю, и не чувствовавшего себя здесь сторонним наблюдателем. Знаем, однако, что истина все равно рано или поздно обнаруживается.

Обнаружилась она двадцать лет спустя — уже при другом царствовании. «Оптический обман» все явственней обозначал реальную причину своего появления. И в 1861 году Александром II был учрежден «Комитет для исследования повреждений Александровской колонны». В него были приглашены лица наиболее сведущие в строительном искусстве и минералогии: от Корпуса инженеров путей сообщения — В.Д. Евреинов, СВ. Кербедз (строитель Николаевского моста через Неву), В.П. Соболевский; от Корпуса горных инженеров — Г.П. Гельмерсен; от Академии наук — Э.И. Эйхвальд, А.Я. Купфер; от Университета — A.A. Воскресенский; от архитекторов высочайшего двора — К.А. Тон, А.П. Брюллов, А.И. Штакеншнейдер, Ю.А. Боссе; от числа тех, кто освидетельствовал колонну в 1841 году, — бывший помощник О. Монферрана архитектор A.A. Пуаро.

Для того чтобы приглашенные знаменитости могли непосредственно ознакомиться с сомнительными местами в теле колонны — «вложить в них свои персты», — подрядчик купец С. Г. Кудрявцев воздвиг леса до самого верха памятника.

После восхождения к подножию Ангела-хранителя «многие ученые профессора и лучшие техники» согласились на том, «что появившиеся на колонне трещины существовали в ней еще до постановки колонны на место, но были тогда искусно замастичены, впоследствии же мастика во многих местах потрескалась и вывалилась». Вывод был таков: «Повреждения гранитного стержня Александровской колонны заключаются в действительных трещинах, а не в выбоинах или неровностях на поверхности колонны, как то полагала Комиссия, осматривавшая колонну в 1841 году».

Критически отозвались ученые и об использованном для памятника камне: «Гранит из Пютерлакских ломок, из которого состоит стержень Александровской колонны, представляет материал непригодный для построек, которым желают придать вековую прочность. Этот гранит заключает в себе крупные кристаллы полевого шпата, который неодинаково удлиняется и сжимается… при изменении температуры… и частицы минерала зеленого цвета, олигоклаза, выветривающегося быстрее других составляющих». Финны называют этот камень «рапакиви» (гнилой камень) из-за его ненадежности.

Генерал-майор В.Д. Евреинов обратил внимание на то, «что совокупность трещин, как на юго-западной, так и на северо-восточной стороне колонны, образует как бы полосу, перерезывающую колонну сверху вниз, по направлению не вертикальному, но несколько наклонному, так что постоянное увеличение числа и размеров трещин со временем может породить обрушение колонны, соскальзыванием верхней части вниз».

Однако нужно было не только поставить диагноз, но и лечить колонну. Прежде всего закрыть трещины. В.Д. Евреинов предлагал заполнить их раствором из портландского цемента и возобновить полировку как лучшее средство предохранения поверхности колонны. А затем периодически осматривать колонну, заделывая возможные новые повреждения, предупреждая замораживание воды в теле колонны.

Предложение В.Д. Евреинова приняло большинство членов Комитета. Весной следующего года, с наступлением теплых дней, колонна была отремонтирована подрядчиком Егором Эренбергом. Трещины наполнялись цементным раствором с примесью жидкого стекла. Для заделки мелких трещин на поверхность колонны наносилась шеллаковая мастика и шлифовалась. Необходимо было периодически осматривать колонну, для чего над капителью прикрепили четыре медные цепи с кольцами на концах — приспособление для подъема и спуска одного человека в люльке. Цепи должны были лежать на верху капители и опускаться (рабочим, поднимавшимся по особой деревянной мачте) только во время профилактического осмотра колонны. К цепям крепилась люлька, с которой проводились некоторые работы. Так было до февраля 1917 года, который потряс весь мир и заставил забыть о мелочах.

Затем в свисающих у верха колонны цепях стали видеть скрытый смысл, дополняющий художественный образ памятника, — «разорванные цепи тирании». Но мы уже знаем, что на самом деле призывают они лишь к регулярному, ежегодному освидетельствованию ценного памятника с устранением на нем возможных, даже мельчайших повреждений.

Авторитет В.Д. Евреинова в специфической области сооружения памятников сделался настолько значительным, что проекты новых монументов стали передавать ему на экспертизу, прежде чем решить вопрос об их сооружении. В столетний юбилей начала царствования Екатерины II М.О. Микешину был заказан проект памятника, посвященного великой императрице. При рассмотрении этого проекта В.Д. Евреинов сделал замечания, о которых доложили Александру II. В результате последовал отказ от облицовки пьедестала красным гранитом пютерлакской ломки (употребленным ранее на колонну Александру I). В качестве материала для пьедестала приняли более прочный камень — сердобольский гранит и киевский Лабрадор. Указано было обсудить дополнительно проект Микешина в Академии художеств «с участием в этом обсуждении близко знакомого с технической частью подобных работ генерал-майора Евреинова». Пьедестал повелевалось переделать, «дав ему более строгий характер, прилично памятнику в столице».

Проект пьедестала сделал затем профессор архитектуры Д.И. Гримм.

Сооружение памятника предполагалось выполнить в три года, начиная с 1866 года. Но лишь в 1869 году были выделены деньги, позволившие приступить к работам. К этому времени прервалась деятельность В. Д. Евреинова. В декабре 1868 года в возрасте 57 лет он скончался. Его похоронили на Никольском кладбище Александро-Невской лавры. Руководил постройкой памятника Екатерине II уже Д.И. Гримм, закончивший его в 1873 году.

В 1900 году рядом с В.Д. Евреиновым похоронили его жену Ольгу Васильевну (урожденную Зубкову). Остались их дети — Василий, Борис, Владимир, Ольга.

В 1874 году Ольга вышла замуж в Марселе за графа Станислава де Вилларей. В далеком зарубежье и сейчас живут потомки В.Д. Евреинова. Сыновья остались в России. Какова их судьба?

Памятник над могилой строителя знаменитых памятников исчез.

В.А. Киприянов, современник В.Д. Евреинова, так вспоминал о нем: «Это был человек высоких правил, в высшей степени честный, и притом с большим умом. С развитием ума и образованием он соединил в себе доброту сердца, а бескорыстие и самоотвержение отличали собою все его служебные отношения и его собственную личную жизнь, по своим способностям он имел особенную склонность к математическим наукам.

Сосредоточенность характера, не чуждого мистических наклонностей, по всей вероятности, была причиной тому, что Вячеслав Дмитриевич мог быть любимым только теми, которые хорошо понимали его глубокий характер, добрейшее сердце и благороднейшую душу…»

Таков был этот достаточно типичный и, вместе с тем, выдающийся служивый петербуржец XIX века.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.