§ 4. Особенности военного судоустройства и его роль в обеспечении безопасности фронта и тыла
§ 4. Особенности военного судоустройства и его роль в обеспечении безопасности фронта и тыла
Известно, что война требует от людей предельного напряжения духовных и физических сил. Свое внешнее проявление она находит не только в виде беспримерных образцов великой жертвенности и самоотречения, в подвиге и мужестве. Тяжелейшие экстремальные условия военного времени придают еще и всплеск преступности, обнажают низменные проявления людей, нутро хапуг и казнокрадов, мошенников и аферистов, которые не прочь нагреть руки на чужом горе. Поэтому борьба с преступностью, в том числе и с воинской, выступала как важнейшая задача обеспечения безопасности фронта и тыла. В условиях войны, чтобы победить врага и обуздать вспышку преступности, государство вынуждено было принимать и соответствующие строгие меры. Перед войной советская судебная система представлялась следующей структурой:
во-первых, было четыре уровня судебных органов: народные суды — краевые, областные суды, суды автономных областей, окружные суды — Верховные суды автономных республик — Верховные суды союзных республик — Верховный суд СССР.
В компетенцию народных судов были отнесены уголовные дела о преступлениях против жизни, здоровья, свободы и достоинства граждан, порядка управления, об имущественных и служебных преступлениях, а также гражданские дела по искам об имуществе, уплате алиментов, наследстве, о трудовых спорах между работником и администрацией предприятий, учреждений;
во-вторых, в соответствии с законом о судоустройстве СССР, союзных и автономных республик, принятого Верховным Советом СССР в августе 1938 года, в судебную систему входили военные трибуналы, линейные суды железнодорожного транспорта и линейные суды водного транспорта. Это были специальные суды. Они относились к числу общесоюзных судов и действовали в том же порядке, что и остальные суды СССР. Члены специальных судов избирались Верховным Советом СССР сроком на 5 лет. Специальные суды рассматривали только уголовные дела;
в-третьих, несмотря на то, что закон закреплял судебную систему, это во многом носило формальный характер. Во-первых, действовало Особое совещание при НКВД СССР, которое назначало уголовное наказание во внесудебном порядке. Во-вторых, не было закрепленного законом единства правосудия, поскольку по уголовным делам о террористических актах, диверсиях и вредительстве действовал упрощенный порядок их рассмотрения. В-третьих, суды проводили линию на усиление борьбы с «врагами народа», штамповали приговоры, не вникая в суть имеющихся в деле доказательств и не учитывая способа, которым эти доказательства были получены. В-четвертых, право граждан СССР быть народным судьей без специального юридического образования приводило к тому, что значительная часть судейского корпуса не имела надлежащих профессиональных знаний и не могла осуществлять правосудие в точном соответствии с действующим законодательством[498].
В чрезвычайной обстановке военного времени со всей остротой встал вопрос о внесении изменений в существующую мирную судебную систему. Вполне понятно, что война диктовала свои значительно повышенные требования, как к законодательству, так и к тем институтам, которые обеспечивали его выполнение.
Наиболее серьезные изменения, которые внесла военная обстановка в судебную систему, заключались в расширении сферы деятельности военно-судебных органов и прежде всего военных трибуналов. Следует иметь в виду, что эти судебные органы не были новыми. Они действовали и ранее, но только в судебном обеспечении войсковых структур. Теперь же встал вопрос об ужесточении порядка, организованности и дисциплины в тех местностях, которые война определила как чрезвычайные, прифронтовые. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 года «О военном положении» определялось, что «в изъятие из действующих правил о рассмотрении судами уголовных дел, в местностях, объявленных на военном положении, все дела о преступлениях, направленных против обороны, общественного порядка и государственной безопасности, передаются на рассмотрение военных трибуналов»[499].
Военные трибуналы создавались при военных округах, фронтах и морских флотах, при армиях, корпусах и иных воинских соединениях (гарнизонах, дивизиях, отдельных бригадах) и военизированных учреждениях, а также на железных дорогах, в морских и речных бассейнах Главсевморпути и др. Военные трибуналы по условиям своей деятельности подразделялись на две группы — на трибуналы местностей, объявленных на военном положении и районов военных действий и на трибуналы тыловых районов. Военные трибуналы, действующие в местностях, не объявленных на военном положении, или в тылу, выполняли свои обязанности на основе закона о судопроизводстве Союза ССР и союзных республик 1938 года и Положения о военных трибуналах и военной прокуратуре 1926 года. Эти трибуналы были довольно многочисленными и рассматривали значительно больше дел, чем военные трибуналы действующих армий, 4 декабря 1941 года, постановлением Военного совета Ленинградского округа за № 00441 для усиления борьбы с преступностью по Ленинграду и установлению единого руководства судебной практикой Ленинградский городской суд был преобразован в военный трибунал, а городская прокуратура — в Военную прокуратуру[500].
Военные трибуналы действовали также в войсках НКВД, где рассматривались все тяжкие преступления личного состава войск и органов НКВД, а также в железнодорожных войсках.
Сфера деятельности военных трибуналов входе войны постоянно расширялась. Это было связано с тем, что такие структуры военного времени, как транспортные, переводились в режим военного положения. В 1943 году оно касалось железнодорожного, речного и морского транспорта. 15 апреля был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР «О введении военного положения на всех железных дорогах», 9 мая — Указ Президиума Верховного Совета СССР «О введении военного положения на морском и речном транспорте». Все работники этих видов транспорта считались мобилизованными и закреплялись для работы здесь до конца войны. Для них вводилась военная дисциплина. Все дела, связанные с преступлениями на транспорте, рассматривались в военных делах и по законам военного времени.
Характерной особенностью вновь создаваемых учреждений военных трибуналов является то, что их деятельность была сразу регламентирована. Уже 22 июня 1941 года было утверждено «Положение о военных трибуналах в местностях, объявленных на военном положении и в районах военных действий». Военным трибуналам строго предписывалось руководствоваться данным положением и соблюдать законность в своей работе.
Несмотря на то, что это были чрезвычайные судебные органы, они не передавались военным властям, а находились в ведении общей системы советской юстиции. Именно Наркомат юстиции осуществлял руководство всей системой, а точнее, осуществлял судебное управление всеми военными трибуналами. Через свои специальные управления — Главное управление военных трибуналов Вооруженных Сил СССР и военных трибуналов железнодорожного и водного транспорта, а также через Управление трибуналов войск НКВД[501].
Все председатели военных трибуналов и их заместители, а также состав или члены военных трибуналов назначались Народным комиссаром юстиции СССР. Это имело исключительно важное значение. Наркомат юстиции непосредственно участвовал в подборе и назначении руководящего состава военных трибуналов в крупных войсковых объединениях, а также имел возможность влиять на кадровую политику вышестоящих трибуналов по отношению к подчиненным. Председатели военных трибуналов округов, фронтов и флотилий имели право временно отстранять председателей, их заместителей и членов нижестоящих трибуналов с последующим утверждением Наркомюстом СССР. До 1943 года военные трибуналы действовали в составе 3 постоянных членов, а затем в них стали участвовать заседатели.
Заслуживает внимания и организация надзорной политики за деятельностью военных трибуналов. В качестве надзорной инстанции над трибуналом действовала военная, военно-железнодорожная и военная воднотранспортная коллегии Верховного Суда СССР. Право надзора над нижестоящими военными трибуналами было предоставлено военным трибуналам округов и фронтов. Высшими надзорными функциями обладал Пленум Верховного Суда СССР.
С началом войны была установлена подсудность дел военным трибуналам. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 года на рассмотрение военных трибуналов передавались:
1) дела о государственных преступлениях;
2) дела о преступлениях, совершенных военнослужащими;
3) дела о разбое (ст. 167 УК РСФСР и соответствующие статьи УК других союзных республик);
4) дела об умышленных убийствах (ст. ст. 136–138 ТС РСФСР и соответствующие статьи УК других союзных республик);
5) дела о насильственном освобождении из домов заключения и из-под стражи (ст. 81 УК РСФСР и соответствующие статьи УК других союзных республик);
6) дела об уклонении от исполнения всеобщей воинской обязанности (ст. 68 УК РСФСР и соответствующие статьи УК других союзных республик) и о сопротивлении представителям власти (ст. ст. 73, 73[502] и 73 УК РСФСР и соответствующие статьи УК других союзных республик);
7) дела о незаконной покупке, продаже и хранении оружия, а также хищении оружия (ст. ст. 164-а, 166-а и 182 УК РСФСР и соответствующие статьи УК других союзных республик). Следовательно, в соответствии со ст. 7 Указа Президиума Верховного Совета СССР «О военном положении» в местностях, объявленных на военном положении, все дела о преступлениях, направленных против обороны, общественного порядка и государственной безопасности, были подсудны военным трибуналам[503].
Одновременно военным трибуналам предоставлялось право рассматривать дела о спекуляции, злостном жульничестве и иных преступлениях, предусмотренных уголовными кодексами союзных республик, если военное командование признает это необходимым по обстоятельствам военного положения.
Основным нормативным актом, которым руководствовались военные трибуналы, был Уголовный кодекс РСФСР. Именно в нем определялись составы преступлений (Приложением 14).
В годы войны имеющиеся составы преступлений дополнялись новыми, принятие которых вызывалось особенностями военного времени. Причем законы войны предъявляли повышенные требования ко всем гражданам, независимо от их принадлежности к армии. Безусловно, в условиях военного времени недопустимы такие действия, которые наносят невосполнимый вред состоянию боеготовности частей и подразделений, не способствуют мобилизации всего населения к борьбе с врагом. К ним, в первую очередь, относятся ложные слухи, деморализующие людей, находящихся в повышенном морально-психологическом состоянии. Так, 6 июля 1941 года был принят Указ Президиума Верховною Совета СССР «Об ответственности за распространение в военное время лживых слухов, возбуждающих тревогу среди населения», которым виновные за совершение этого преступления карались по приговору военного трибунала тюремным заключением на срок от 2 до 5 лет[504].
Другим Указом от 15 ноября 1943 года Президиум Верховного Совета предусмотрел меру ответственности за разглашение военной тайны на срок до 10 лет лишения свободы. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 14 апреля 1942 года предусматривалась мера уголовной ответственности фашистских захватчиков в виде смертной казни или ссылки на каторжные работы на срок от 15 до 20 лет за совершенные ими зверства по отношению к военнопленным и мирному населению и др.
Подведомственными для военных трибуналов являлись дела, связанные с изданием постановлений ГКО и приказов Верховного Главнокомандующего. Исключительную опасность для боеспособности армии представляли паникерство, трусость и сдача в плен. В силу разных обстоятельств уже к 15 июля 1941 года в плену врага оказалось 724 тысячи советских воинов. Для пресечения этого необычного явления принимались различные решительные меры. 16 июля 1941 ГКО принял постановление № 00381, в котором говорилось, что: «…отдельные командиры и рядовые бойцы проявляют неустойчивость, паникерство, позорную трусость, бросают оружие и, забывая свой долг перед Родиной, грубо нарушают присягу, превращаются в стадо баранов, в панике бегущих перед обнаглевшим противником»[505]. Тогда же военному трибуналу были переданы дела на ряд крупных военачальников, как Д. Г. Павлова, В. И. Климовских, А. Т. Григорьева, А. А. Коробкова и др.
16 января 1942 года ГКО принял постановление № 1159с «О порядке передвижения военнообязанных в военное время и ответственности за уклонение от воинского учета». В соответствии с ним все уклоняющиеся от призыва и мобилизации привлекались к ответственности по ст. 193 п. 10 УК РСФСР (ст. 193 УК предусматривала наказание за воинские преступления).
Борьба с дезертирством на протяжении всех лет рассматривалась как опаснейшее уголовное преступление, которое не только подрывает боевую готовность частей и подразделений, но и значительно увеличивает угрозу безопасности населения своими бандитскими проявлениями. Главный военный прокурор и начальник Главного управления военных трибуналов 29 ноября 1942 года своим директивным письмом дали толкование постановления ГКО от 11 октября 1942 года об ответственности дезертиров, занимающихся бандитизмом или повстанческой деятельностью. Характерной особенностью данного разъяснения являлось то, что постановление ГКО от 11 октября 1942 года в действие вступило с этой даты и обратной силы не имело. Главный военный прокурор и начальник Главного управления военных трибуналов подчеркивали: «3. Постановление ГКО от 11 октября 1942 г. не следует распространять буквально на каждого дезертира, унесшего с собой оружие. Для предъявления обвинения по ст. 58-1 „б“ должно быть доказано фактическое занятие бандитской или повстанческой деятельностью или хотя бы принадлежность к банде, поставившей себе такие цели»[506]. (Приложение № 15).
Одновременно ужесточались и меры в отношении членов семей изменников Родины и дезертиров, занимающихся бандитизмом. Основаниями для этого также являлись постановления ГКО № 1926сс от 24 июня 1942 г. и 2401сс от 11 октября 1942 г. (Приложение № 16).
3 марта 1942 года Государственный Комитет Обороны постановлением № 1379с «Об охране военного имущества Красной Армии в военное время» указывал: «Исходя из того, что хищения и разбазаривание военного имущества подрывает военную мощь Союза Советских Социалистических республик, люди, творящие эти злодеяния должны быть рассматриваемы как враги народа…»[507], а следовательно, и меры к ним должны применяться суровые.
К приказам Народного Комиссара обороны, убедительно свидетельствующим о давлении на военные трибуналы, следует отнести приказ № 270 от 16 августа 1941 года, где все без разбора советские военнопленные объявлялись предателями и изменниками, и другой приказ № 227 от 28 июля 1942 года. Нарком юстиции и прокурор СССР направили всем органам военной юстиции директиву, в которой предписывалось «…действия лиц, преданных суду военного трибунала за пропаганду дальнейшего отступления частей Красной Армии, квалифицировать по ст. 58–10 ч. 2 УК РСФСР»[508]. Это был особый документ за всю историю войны. В нем содержалась оценка военно-политической обстановки, предусматривался комплекс мер по выправлению положения. В нем говорилось: «… мы потеряли более 70 млн. населения, более 800 млн. пудов хлеба в год и более 10 млн. тонн металла в год. У нас уже сейчас нет преобладания ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше — значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину, Из этого следует, что пора кончать отступление. Ни шагу назад!
… Чего же у нас не хватает? Не хватает порядка и дисциплины в ротах, батальонах, в полках, в дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять нашу Родину»[509].
В приказе требовалось железной рукой пресекать пропаганду о том, что мы можем отступать и дальше на восток.
Предписывалось также снимать с должностей командующих армиями, командиров корпусов и дивизий, допустивших самовольный отход войск. Те же меры, вплоть до предания суду, должны были применяться к командирам и комиссарам полков и батальонов за оставление без разрешения боевых позиций.
Приказ Наркома обороны № 227 предусматривал довольно крутые карательные меры. В то же время военные трибуналы ориентировались на то, чтобы более взвешенно и объективно подходить к назначению мер наказания, проводить активную профилактическую работу по предупреждению правонарушений. 26 августа 1942 года Народный комиссар юстиции издал приказ «О задачах военных трибуналов по проведению в жизнь приказа НКО СССР № 227 от 28 июля 1942 г.». В приказе указывалось на то, чтобы в отношении злостных преступников необходимо применять жесткие меры и этим предостеречь от совершения преступления неустойчивых людей. Вместе с тем требовалось решительно отказаться от шаблонного подхода к разрешению дел, покончить с практикой огульного осуждения многих лиц, в отношении которых могут быть применены меры дисциплинарного воздействия и иные меры, предусмотренные приказом № 227 (направление в штрафные роты и т. п.).
Представляет интерес та часть приказа, в которой указывалось на установление в частях порядка и дисциплины, но не за счет репрессивных мер. В то же время Народный комиссар юстиции СССР Рыжков своим приказом от 26 августа 1942 года требовал:
1. ВТ (Военным трибуналам) фронтов (флотов) усилить судебный надзор, обеспечить своевременную и квалифицированную проверку всех приговоров, выносимых поднадзорными ВТ, установив при этом, что приговоры, выносимые ВТ дивизий или им соответствующих, проверяет ВТ армии, а приговоры, выносимые ВТ армии, — ВТ фронтов (Приложение № 17)[510].
Не вдаваясь в правовую объективность этих и других документов, следует иметь в виду, что чрезвычайная обстановка, видимо, способна влиять на принятие жестких и даже жестоких мер с целью позитивного воздействия на общую и частную ситуацию, складывающуюся на театре военных действий или в зоне боевых конфликтов.
Правом передачи трибуналам любых дел военные власти пользовались не часто, особенно, если в данной местности действовали общие суды. Особенностью военных трибуналов являлось также и то, что им предоставлялось право рассматривать дела по истечении 24 часов после вручения обвинительного заключения. В соответствии с примечанием 2к ст. 28 УК РСФСР, дававшим судам право отсрочки исполнения приговора, военные трибуналы весьма часто использовали это право в отношении осужденных к лишению свободы без поражения прав. Осужденные направлялись в действующую армию, в штрафные батальоны. Отсрочка с исполнением наказания не применялась в отношении лиц, совершивших государственные или особо опасные преступления. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 7 июля 1945 года судимость была снята со всех военнослужащих, осужденных к лишению свободы с отсрочкой исполнения приговора в связи с направлением в штрафные батальоны.
В тоже время за годы войны военными трибуналами было осуждено за различные преступления и отправлено в места заключения 436,6 тысяч человек[511].
Одной из острейших проблем, вставших перед Наркоматом юстиции и военными судебными органами, явилась кадровая. Необходимо было укомплектовать военные трибуналы высокопрофессиональными юристами в области судопроизводства и судебной практики. Институт военных судей существенно возрос за счет мобилизованных гражданских юристов. Если к началу войны численность военных судей составляла 766 человек, то на 1 марта 1942 г. — 3735 чел.[512].
За весь период войны военными трибуналами было осуждено около 2,5 млн. чел., в том числе за «контрреволюционные» преступления — 471988 чел. (18,6 %), а за воинские и общеуголовные преступления, соответственно 792 192 (31,4 %) и 1 296 483 (50 %). Из числа лиц, привлеченных к уголовной ответственности за «контрреволюционные» преступления, большая часть была осуждена за измену Родине (274 599 чел.) и за контрреволюционную агитацию и пропаганду (117 492 чел.)[513]. За четыре года войны высшая мера наказания была назначена 8,9 % осужденных или 222,5 тыс. чел. Да, эта цифра велика. Значительная часть из них была репрессирована за контрреволюционную агитацию и пропаганду. Тем более, что отдельным, а точнее многим общеуголовным и воинским преступлениям придавалась контрреволюционная окраска, т. е. ст. 58–14. По законам военного времени оставление без приказа боевых позиций влекло самое суровое наказание. В приказе Наркома обороны № 227 от 28 июля 1942 г. «Ни шагу назад» объявлялось, что командиры таких частей и подразделений «являются предателями Родины». А это означало, что любое отступление без приказа вышестоящего командования автоматически влекло применение репрессий. Однако по этим делам судебное следствие проводилось более тщательно, выяснялись конкретные обстоятельства, связанные с отступлением без приказа.
Военным судьям приходилось работать под жестким контролем «Смерша» и при несогласии с решением военного трибунала, заводилось дело на судью. На Ленинградском фронте в систему военных трибуналов входили военные трибуналы соединений (дивизий, бригад и т. п.), объединений и гарнизонов. Военный трибунал фронта в правовом отношении являлся для них надзорной, кассационной инстанцией; председатель трибунала фронта (генерал-майор юстиции И. Ф. Исаенков) и его аппарат осуществляли также управленческую, административную и хозяйственную функции. В зону надзора Военного трибунала фронта в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 11 августа 1941 года попадали также и дела, рассматриваемые трибуналами войск НКВД, железнодорожных войск, Балтийского бассейна, Ленинградского гарнизона и т. д.[514]. Основную часть — более 50 % дел занимали воинские преступления; 26,1 % были осуждены за государственные преступления; 12 % (3424 чел.) — за хищения, кражи, разбазаривание имущества. Общеуголовные преступления (бандитизм, хулиганство, грабежи, умышленные убийства, разбои и т. д.) за всю войну составили 7,2 %. Военные советы фронтов постоянно вникали в состояние общественной безопасности в городах северо-запада и требовали от органов внутренних дел и военных трибуналов принимать решительные меры в отношении тех, кто вставал на преступный путь. Своим постановлением № 001359 от 25 ноября 1942 года Военный совет Ленинградского фронта указал: «2. Следствие по делам о бандитизме заканчивать в 3-дневный срок, а Военному трибуналу г. Ленинграда (т. Булдаков) дела о бандитизме рассматривать в 24 часа, бандитов приговаривать к расстрелу и опубликовать несколько приговоров в печати»[515]. (Приложение № 18).
Дела о преступлениях, совершенных военнослужащими и сотрудниками НКВД, рассматривались в Военном трибунале войск НКВД.
Интересную статистику приводит В. А. Иванов по репрессиям в Ленинграде и области за период с июня 1941 по май 1945 года. Он указывает, что управлением НКГБ ЛО за этот период было арестовано более 13,5 тыс. чел.[516], в том числе за антисоветскую агитацию — 6632 и за измену Родине — 2379 чел.[517]. Рассматривая квалификацию преступлений и меру ответственности, он считает, что только по линии этого управления за годы войны было осуждено граждан города и области 9452 чел., причем 2257 чел. приговорены к высшей мере наказания, 609 — к каторжным работам, 5557 — к лишению свободы в ИТЛ от 3 до 10 лет и 158 — свыше 10 лет, 37 чел. — к принудительным работам, 267 чел. — отправлены в ссылку и высылку, 100 — получили «прочие меры» и 167 — отправлены на фронт с приостановлением приговора[518]. Следует отметить, что эти дела рассматривались военными трибуналами. Предупреждая возможность серьезных ошибок в вынесении приговоров, Президиум Верховного Совета СССР своим указом от 11 августа 1941 г. право надзора и рассмотрения дел в кассационном порядке предоставил военным трибуналам округов и фронтов. В соответствии с ним эта фронтовая судебная инстанция потребовала от подведомственных армейских трибуналов направления ей не только копий приговоров, но и рассмотренных ими дел, что позволило снизить количество судебных ошибок. В июле — декабре 1941 года трибунал Северного (Ленинградского) фронта изменил приговоры (квалификацию преступления и меру наказания) в отношении 1123 чел., в 1942–2809, в 1943 — 567, в 1944 — 383 и в 1945 — 223 чел.[519].
В 1941 году дела 125 чел., осужденных трибуналом фронта, были направлены на новое судебное рассмотрение, 198 — на доследование, а 54 — прекращены. В 1942 году направлены на новое рассмотрение дела 376 чел., на доследование — 257, приговоры отменены с прекращением уголовного дела на 216 человек. Всего в порядке надзора изменилось до 16 % приговоров. В основном это касалось отмены расстрела или замены его лишением свободы, либо — с отсрочкой исполнения и направлением осужденного на передовую[520].
Вышестоящим судом для всех военных трибуналов была Военная коллегия Верховного Суда СССР. Безусловно, она была поставлена в такие условия, при которых основная задача ее деятельности определялась как формирование жесткой судебной политики и карательной практики трибуналов, действующих в Вооруженных Силах. Были и такие моменты в ее истории, когда политическое руководство страны фактически принуждало Военную коллегию прямо участвовать в расправах с неугодными лицами.
Однако с самого начала войны в работе коллегии просматривалась явная тенденция к гуманизации применения уголовного закона, к своеобразному «сдерживанию» военных трибуналов на местах от огульного, порой необоснованного вынесения самых строгих мер наказания к командирам и красноармейцам, которые в сложнейших условиях поражения и отступления Красной Армии проявили недостаточную твердость и мужество. Об этом свидетельствует, например, позиция Военной коллегии по вопросу неоправданно широкого применения высшей меры наказания, особенно в начале войны, да и позже. Статистика показывает, что Военная коллегия примерно третьей части всех осужденных, чьи дела пересматривались или приговоры утверждались в коллегии, заменила эту меру лишением свободы[521].
Несмотря на то, что в годы войны активно функционировала расширенная система военных трибуналов, не прекращали работать и общие (территориальные) суды: народные областные (краевые), Верховные суды СССР и союзных республик и соответствующие органы прокуратуры. Общие суды могли рассматривать дела, относимые к военным трибуналам, но в отдаленных районах, а также нарушения государственной и трудовой дисциплины. Так, в блокадном Ленинграде народными судами за период с 1 июля 1941 года по 1 июля 1943 года за прогул и самовольный уход с предприятий осуждено было 40 596 человек, за дезертирство с предприятий военной промышленности — 750 чел., за мелкие кражи на производстве — 4023 чел. А вместе с военными трибуналами по делам, расследованным прокуратурой, УНКГБ и органами милиции за этот период было осуждено 49 882 чел. Следовательно, всего было осуждено 95 251 человек по всем составам преступлений[522]. Известный итальянский историк Д. Боффа, исследуя феномен стойкости жителей блокадного города, писал: «Ленинградские руководители управляли по законам военного времени, тем более суровым в условиях блокады. Никто не в праве был ожидать от них иного поведения. Единственный продолжавший функционировать в городе суд стал военным трибуналом. При рассмотрении случаев бандитизма или преступлений, связанных с хищением продуктов питания, он выносил беспощадные приговоры: расстрел на месте.
Тем не менее, сама по себе суровая дисциплина еще не могла обеспечить поддержание порядка. Помимо всего прочего, работники милиции, на которых лежала эта задача, были истощены не менее других жителей города. Крайняя суровость была необходимым, но еще недостаточным условием сопротивления. Ее важное значение проявлялось в том, что она давала осажденным ощущение законности, гарантированной и в сложнейших трагических условиях»[523].
Наряду с общими судами имелись и суды в лице постоянных сессий областных судов. В подсудность их входили дела, связанные с уголовными, гражданскими и административными нарушениями, но, как правило, те, которые являлись закрытыми. Судопроизводство осуществлялось здесь в обычном, установленном законом порядке. Одной из особенностей в работе военных трибуналов в условиях войны являлось то, что многие работники военных судебных органов свое предназначение видели, прежде всего, в профилактике воинских преступлений. С этой целью они проводили открытые судебные процессы, разъясняли смысл и суть приговора, много внимания уделяли массово-политической работе с личным составом по правовым вопросам. Начальник Главного Управления Военных трибуналов 10 июля 1943 года в своем приказе «О массово-политической работе военных трибуналов» указывал: «3. Упорядочить и качественно улучшить массово-политическую работу военных трибуналов, проводить ее целеустремленно, увязывая с состоянием дисциплины и с судебной практикой ВТ, а также с работой, проводимой командованием и политорганами.»[524]. (Приложение № 19). Военным судьям рассматривать дела нередко приходилось непосредственно на передовой — в окопах и блиндажах. Трибунальцы не раз вынуждены были прерывать судебное заседание и с оружием в руках участвовать в контратаках, причем вместе с ними был и подсудимый. Известно немало фактов, когда подсудимые в этих боях проявляли смелость и отвагу и снимали с себя обвинение. Многие военные юристы в боях получили ранения, были награждены орденами за мужество.
Другим институтом, стоящим на страже законности, как в действующей армии, так и на остальной территории страны, являлись органы военной прокуратуры. Боевая обстановка обусловила расширение их полномочий. Организационно их возглавляли Главная военная прокуратура Красной Армии и Главная прокуратура Военно-Морского Флота, существующие раздельно. В действующей армии функционировали военные прокуратуры фронтов, флотов, армий, флотилий, корпусов и дивизий. Кроме того, были созданы военная прокуратура железнодорожных войск и военная прокуратура войск НКВД, которые были подчинены Главной военной прокуратуре, но имели свою структуру применительно к организации обслуживаемых ими войск.
Низовым и основным звеном органов военной прокуратуры в действующей армии были военные прокуратуры дивизий, отдельных бригад и гарнизонов тыловых частей прифронтовой полосы.
В основу организации деятельности военных прокуроров и следователей было положено Временное наставление по работе военных прокуроров. Деятельность органов прокуратуры осуществлялась при значительном расширении полномочий командования, включая внесудебное направление военнослужащих за совершение преступлений в штрафные роты вместо отбывания уголовного наказания[525], право утверждения приговоров военных трибуналов соответствующим командованием, производство органом дознания предварительного расследования по ряду преступлений в полном объеме.
В условиях сложной военной обстановки военные прокуроры и следователи главное внимание уделяли борьбе с агентурой противника, с правонарушениями, посягающими на боевую мощь армии, пресечение трусости и паникерства. дезертирства, членовредительства, которые получили распространение в Вооруженных Силах. Одновременно значительно расширились пределы прокурорского надзора за исполнением законов. В этой связи на военные прокуратуры была возложены многие несвойственные им функции. Они стали осуществлять надзор не только за исполнением законов, но фактически контролировали выполнение всеми должностными лицами и красноармейцами постановлений ГКО, приказов Главнокомандующего и наркома обороны, а также военного командования на местах, включая решения военных советов фронтов. В критический период обострения продовольственного кризиса в зиму 1941–1942 гг. в блокадном Ленинграде имели место факты каннибализма (людоедства). Причин для этого было немало. Но рассматривая их, следует отметить, что данный вид деяния трудно было классифицировать по видам преступлений. Все убийства с целью поедания мяса убитых в силу их особой опасности классифицировались как бандитизм (ст. 59-3 УК РСФСР). Прокуратура города их квалифицировала также по аналогии с бандитизмом (по ст. 16–59 УК РСФСР). Всего же было выявлено и привлечено к уголовной ответственности за людоедство 866 чел.[526]. Например, 21 февраля 1942 года военный прокурор Ленинграда А. И. Панфиленко докладывал секретарю горкома партии А. А. Кузнецову о случаях людоедства и привлечении к уголовной ответственности 311 человек[527]. В поле зрения военных прокуроров находились и такие вопросы, как исполнение боевых приказов, осуществление боевых операций, своевременное снабжение войск вооружением, боеприпасами, продовольствием и обмундированием, сбережение военной техники и пр.
Заслуживает внимания в этом вопросе докладная записка военного прокурора Ленинградского фронта М. Грезова в Военный совет фронта от 16 апреля 1942 г. В ней он указывает, что Военный совет Ленфронта своим постановлением за № 00757 от 26 марта 1942 г. обязал Ленгорсовет наметить к выгрузке 1000 вагонов эвакогруза. Однако были выгружены только грузы, принадлежавшие Октябрьской, Ленинградской дорогам и учреждениям НКПС. И далее прокурор пишет: «что на 10 апреля на дорогах простаивает 4201 подвижных единиц, в том числе 984 крытых вагона, 2275 платформ, 901 полувагон, 25 цистерн и 16 изотермических вагонов. Причем значительная их часть загружена имуществом, намеченным в свое время к эвакуации, смысл которой на сегодня пропал. Поскольку грузы своевременно вывезены не были, то их нецелесообразно держать в подвижном составе»[528]. Военный прокурор просил Военный совет поторопить Исполком Ленгорсовета с выполнением решения о разгрузке подвижного состава. Это беспокойство военного прокурора было обоснованным, Огромное скопление вагонов привлекало врага к нанесению бомбовых и артиллерийских ударов по узлам и станциям, приводило к уничтожению ценного оборудования и имущества.
С началом войны Главная военная прокуратура выступила с предложением об освобождении от отбывания наказания в дисциплинарных батальонах осужденных за различные воинские преступления, и 13 тыс. граждан стали полноправными защитниками Родины.
Существенный объем работы военных прокуроров составлял надзор за исполнением Приказа Верховного Главнокомандующего от 16 августа 1941 г., который предоставлял командованию право расстреливать на поле боя трусов, паникеров и других нарушителей правопорядка, а также за исполнением приказов Ставки ВГК от 28 июля 1942 г. и от 21 августа 1943 г., на основании которых командиры были вправе направлять военнослужащих в штрафные роты без судебного решения. В условиях действия этих приказов военные прокуроры принимали меры к точному их исполнению и недопущению фактов неправомерных расстрелов и необоснованных репрессий к невиновным[529].
Вполне понятно, что данная статистика свидетельствует не о единичных случаях общеуголовной и воинской преступности. Они значительны. Однако крайне нелепыми выглядят в настоящее время попытки отдельных публицистов, историков, писателей, которые под видом «объективности» пытаются объяснить стойкость наших солдат действиями заградотрядов, террором НКВД и «смершевцев», одичанием личного состава штрафных батальонов, страхом перед Сталиным и т. д. Несомненно, значительная часть и боялась этих последствий, а иначе и не могло быть. Любое наказание предусматривает предупредительную меру, воспитательную функцию. И все же главное в достижении победы, в том числе и на северо-западном театре военных действий, была личная храбрость, высокий патриотический дух защитника Родины. Даже такой мастер фальсификаций, как Геббельс, признавал: «Если русские борются упорно и ожесточенно, то это не следует приписывать тому обстоятельству, что их заставляют бороться агенты ГПУ, якобы расстреливающие их в случае отступления, а наоборот, они убеждены, что защищают свою Родину»[530].
Наряду с уголовным преследованием лиц, совершивших преступления, военные прокуроры не оставляли без внимания и другие отрасли — общий надзор, надзор за исполнением законов в военных трибуналах. Органы военной прокуратуры занимались и разъяснением действующего законодательства.
В годы войны боевая обстановка требовала быстрого реагирования на любой факт правонарушения среди военнослужащих. В этих условиях были резко сокращены сроки производства по уголовным делам, которые составляли от одного до трех дней, включая и их судебное рассмотрение, а подчас и приведение приговора в исполнение.
При этом входе расследования нельзя было снижать требования по соблюдению норм уголовно-процессуального законодательства, в том числе касающихся пределов доказывания. Однако вполне понятно, что за такой короткий временной отрезок вряд ли можно было провести расследование совершенного преступления, хотя, как известно, приказом НКЮ СССР № 357 в 1942 году были значительно расширены полномочия органов дознания, в подследственность которых были переданы такие преступления, как побег с поля боя, дезертирство, промотание военного имущества, преступное нарушение уставных правил казенной службы, а также и хозяйственные преступления.
Военные прокуроры участвовали в судебном рассмотрении уголовных дел, причем эту деятельность они осуществляли в подготовительных заседаниях, что давало возможность проверить следственное производство, с точки зрения полноты доказательств и качества расследования[531].
Особое место в деятельности прокуратуры Ленинграда занимал надзор за следствием в органах милиции. За время войны (с 1 июля 1941 года по 1 августа 1943 года) прокуратурой было направлено в военный трибунал и нарсуды 34 218 дел, расследованных органами милиции. Качество следственной работы органов милиции характеризовалось:
1) прекращением дел прокуратурой — 1647;
2) возвращено дел на доследование прокуратурой — 1525 и возвращено дел на доследование военными трибуналами и народными судами — 724.
Общий процент (11,4) прекращенных и возвращенных дел на доследование свидетельствовал о том, что в органах милиции имело место неосновательное возбуждение дел и привлечение к уголовной ответственности[532]. Именно это и было отражено в справке и.о. военного прокурора Ленинграда военюриста 2 ранга Кузьмина по борьбе с преступностью за период с 1 июля 1941 по 1 августа 1943 года. Прокурорский надзор требовал вмешательства руководства УНКВД в руководство агентурно-оперативной и следственной работой. И на это были основания. Проверка деятельности оперативно-следственных подразделений выявила серьезные нарушения законности и процессуальных норм. Проверка состояния этого вида службы в системе органов внутренних дел показала, что здесь имеется значительное число незаконных обвинений по так называемым «наветам», приведших к необоснованным арестам. В своих многочисленных изданиях начальник УНКВД прямо указывал на многочисленные факты грубого нарушения норм УПК РСФСР, незаконного задержания граждан. Только за 7 месяцев 1943 года были освобождены из-под стражи 125 человек, в том числе и с прекращением уголовного преследования — 54. В приказе УНКВД от 9 августа 1943 года указывалось: «Категорически отказаться от построения обвинения только на признании самого обвиняемого. Всякое признание должно быть подтверждено свидетельскими показаниями, подкреплено документально или другими бесспорными уликовыми данными»[533]. Подобных приказов с мерами наказания виновных в нарушении законности было издано немало.
Также прокуратура вела надзор за следствием в органах Управления НКГБ по Ленинграду и области. За этот же период здесь прокуратурой было прекращено только 0,6 % дел[534].
Следует указать и на то обстоятельство, которое показывает, что работа прокуратуры находится под судебным надзором. Это проявлялось в решении судебных органов по делам, расследованным прокуратурой. За этот же период военными трибуналами было проверено 180 человек (или 36 %) от всего числа оправданных. Народным судом было оправдано 2725 (или 6,1 %) и прекращено 6314 (или 14,2 %) дел, расследованных прокуратурой и органами милиции[535] На Ленинградском фронте и в городе, осуществляя надзор за законностью приговоров военных трибуналов и нарсудов, прокуратура принесла 1501 протест, из которых 80 % были удовлетворены[536].
Безусловно, и на военную прокуратуру, как и на другие органы правосудия, свое негативное воздействие оказывал тот стиль жесткого руководства, который сложился в чрезвычайной обстановке войны.
Исходя из того, что Военный совет выступал как единый орган, определяющий всю военно-мобилизационную и хозяйственно-экономическую жизнь города-фронта, то, естественно, его обращения к институту советской власти были вполне правомерны. И нередко они были чрезвычайно жесткими. Они касались всех сторон жизни и, прежде всего, ответственности руководителей и граждан за выполнение приказов военного времени. 26 июня 1941 года Военный совет Ленинградского военного округа своим постановлением за № 26/620сс, изданным в соответствии со ст. 4 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 г. обязал Исполком депутатов трудящихся и Управление НКВД Ленинграда и области возбуждать административное преследование против нарушителей обязательных постановлений Военного совета в течение 24 часов, а виновных в этих нарушениях подвергать лишению свободы сроком до 6 месяцев или штрафу до 3000 руб.[537].
Чтобы не допустить проникновение в Ленинград вражеских шпионов и диверсантов в составе эшелонов с эвакуированным населением, начальник Управления НКВД обязал всех начальников райотделов совместно с военными комендантами на железнодорожных станциях осуществлять тщательную проверку всех пребывающих, выявлять подозрительных лиц и принимать к ним меры в соответствии с законами военного времени[538].
На протяжении всех лет войны административные комиссии постоянно рассматривали дела о нарушениях. За период с 1 января по 16 сентября 1942 года комиссиями было рассмотрено 59455 дел о нарушении обязательных постановлений и по указанным делам подвергнуты штрафу на сумму 6 540 983 руб. 51 394 чел., лишены свободы 1326 чел, получили предупреждение 1653 чел.[539].
Какие же основные нарушения постановлений Военного совета были характерны в первом блокадном году?
К ним относились нарушения приказов по гарнизону: об укреплении революционного порядка, правил светомаскировки, правил поведения при воздушных тревогах и артобстрелах, противопожарных правил; нарушения паспортного режима, решения об экономии электроэнергии; уклонение от трудовой повинности и от обязательной подготовки населения к ПВО; не соблюдение правил о порядке въезда в Ленинград и выезда из Ленинграда, а также решений исполкома от 14 и 19 февраля 1942 г. об ответственности за нарушения противопожарных и санитарных правил, за разрушение жилфонда и др.[540].
Следует отметить, что количество фактически привлеченных к административной ответственности было значительно больше. Во многих случаях административные комиссии ограничивались вызовом нарушителей, их предупреждением или другим малозначительным наказанием, что и было поставлено в вину этим комиссиям, поскольку, например, за такие нарушения, как хищения продкарточек, разрушение и уничтожение государственного имущества, халатное отношение должностных лиц к служебным обязанностям, в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 г. «О военном положении» предусматривалась уголовная или дисциплинарная ответственность, а взыскания же объявлялись как административные.
По незаконным решениям административных комиссии военной прокуратурой г. Ленинграда за указанный период было вынесено 1063 протеста[541]. На это и указал военный прокурор Ленфронта дивизионный военный юрист М. Грезов в своей докладной записке 23 сентября 1942 года в Военный совет фронта и горисполком.
Серьезной ответственности подвергались те граждане, которые пренебрегали противопожарными правилами и являлись виновниками или соучастниками в возникновении пожаров. Только в 1942 году по возникшим в Ленинграде пожарам было возбуждено 420 уголовных дел и по ним привлечено к ответственности 447 чел., а также составлено 3182 административных протокола. Судами и трибуналами было рассмотрено 414 уголовных дел на 433 человека. Какие же решения о мерах наказания были приняты? Семь человек были приговорены к высшей мере социальной защиты (расстрелу). В документе Управления пожарной охраны не указываются причины, побудившие военный трибунал вынести такое суровое наказание, но, видимо, эта мера была принята в отношении поджигателей, как явных пособников врага. 151 человек были осуждены на различные сроки лишения свободы (от 1 года до 10 лет), 198 — приговорены к исправительно-трудовым работам сроком от 6 до 12 месяцев. Кроме того, 24 215 человек были оштрафованы на сумму 806 540 рублей[542].