7

7

Надежда Сергеевна не знала, что за ней установлено наблюдение III Отделения и что о каждом ее шаге отныне будет известно «голубым мундирам». Ей предстояла встреча и противоборство с одним из самых талантливых агентов. 11 апреля 1868 года управляющий III Отделением и начальник штаба корпуса жандармов генерал-майор Николай Владимирович Мезенцов направил шифрованную телеграмму № 56, адресованную начальнику 7-го Московского округа корпуса жандармов генерал-майору Ивану Львовичу Слезкину: «Завтра утром прибудет в Москву из Петербурга жена губернского секретаря Акинфьева, рожденная Анненкова, прошу принять секретные меры, для сведения где она остановится, какие будут ее намерения по поводу производящегося о ней в консистории бракоразводного дела; послезавтра явится к вам доверенное лицо, которому назначено следить за делом. Генерал Мезенцов» (Л. 5). 13 апреля генерал Слезкин исполнил порученное распоряжение и шифрованной телеграммой № 121 доложил об установлении наблюдения (Л. 7).

Мы привыкли к стереотипу, что секретные агенты рекрутировались исключительно из так называемых отбросов общества — людей непотребных, лишенных способностей и принципов. Этот стереотип сложился не только в результате усилий публицистов, в его существовании повинны и сами жандармы. «Живо помню мое удивление, — писал Константин Федорович Филиппеус, один из руководителей секретной агентуры III Отделения, желавший подчеркнуть свою роль в деле реформирования тайной полиции, — когда 1 апреля 1869 г. мне впервые были вручены секретные суммы, и вслед затем представились мне господа агенты, а именно: один убогий писака, которого обязанность заключалась в ежедневном сообщении городских происшествий и сплетен. Первые он зауряд выписывал из газет, а последние сам выдумывал… Отменив тогда же эти вздорные записки, я дал автору их поручение съездить в село Иваново и составить подробное описание этого “русского Манчестера”. Но вскоре после того я был вынужден уволить этого господина. Кроме того, ко мне явились: один граф, идиот и безграмотный; один сапожник с Выборгской стороны, — писать он не умел вовсе, а что говорил, того никто не понимал и с его слов записать не мог; двое пьяниц, из коих один обыкновенно пропадал первую половину каждого месяца, а другого я не видел без фонарей под глазами или царапин на физиономии, одна замужняя женщина, не столько агентша сама по себе, сколько любовница и сподручница одного из агентов; одна вдовствующая, хронически беременная полковница из Кронштадта и только два действительно юрких агента. Вот состав агентуры, которой я принял при вступлении в управление III экспедицией. Все исчисленные агенты получали в сложности до 500 рублей в месяц. Полагаю, что мне не были переданы те лица, которые сами не пожелали сделаться известными новому начальнику агентуры. О покойном Романе я не упомянул, так как он в то время состоял еще в штатной службе»^[435]. Последняя оговорка весьма примечательна: в ней идет речь о новом действующем лице моего рассказа.

«Доверенное лицо», о котором телеграфировал генерал Мезенцов, был человеком незаурядным, чью неординарность безоговорочно признавали не только непосредственные начальники, но и историки P.M. Кантор, М.К. Лемке, Н.Я. Эйдельман. «Карл-Арвид Иоганнович Роман — один из выдающихся агентов русского правительства»^[436]. Лютеранин Карл-Арвид Иоганнов Роман (Романнъ), именовавшийся в официальных документах на российский манер Карлом Ивановичем, родился в городе Бауска, Курляндской губернии, и получил весьма приличное образование: окончил полный курс наук в Ришельевском лицее в 1850–1851 учебном году по физико-математическому отделению, удостоившись похвального аттестата с правом на чин XII класса в статской службе. Однако Карл-Арвид предпочел службу военную, поступив в июле 1852 года унтер-офицером в Олонецкий пехотный (переименованный потом в Олонецкий пехотный его королевского высочества принца Карла Баварского) полк. Вероятно, он находился в плену традиционных иллюзий всех молодых людей и надеялся быстро сделать карьеру на военной службе. Действительность быстро внесла весьма существенные коррективы. Только через год Роман получил первый офицерский чин прапорщика, а в начале 1855 года был произведен в подпоручики и в сентябре того же года назначен на должность адъютанта при и.о. начальника штаба 2-го пехотного армейского корпуса.

Крымская кампания не дала молодому офицеру реальную возможность выдвинуться, несмотря на то, что он находился в самом пекле. Роман, как значится в его формулярном списке, участвовал «в действительном сражении на р. Черной 4 августа 1855 г.; с 6 по 28 августа на южной стороне г. Севастополя для починки укреплений и устройства баррикад под неприятельскими выстрелами; 27 августа при штурме Севастополя; с 28 августа по 13 ноября переходил по разным боевым позициям. Ранен». Ожидавшая его награда был скромна и заурядна: в ноябре 1855 года «за отличие, оказанное при штурме Севастополя 27 августа 1855 г.», он награждается «клюквой», т. е. орденом Св. Анны 4-й степени «За храбрость» — самой первой боевой офицерской наградой, не очень высоко ценимой из-за ее массовой раздачи. Этим же орденом за участие в Крымской войне был награжден граф Лев Николаевич Толстой. Спустя полгода в формулярном списке Романа появилась запись о «монаршем благоволении», объявленном «за отлично-усердную службу»^[437]. (Современники отлично осознавали: «монаршее благоволение» означало лишь одно, отличившегося и представленного к награде офицера по каким-либо причинам сочли недостойным чина или ордена. Для сравнения укажу, что упоминавшийся выше Николай Владимирович Мезенцов начал Крымскую войну подпоручиком гвардии, а закончил ее подполковником, награжденным тремя боевым орденами и Золотым оружием «За храбрость».) Империя проиграла кровопролитную войну, сопровождавшуюся ощутимым уроном офицерских кадров, а отличный и усердный офицер оставался невостребованным. Лишь в июле 1858 года Карл-Арвид был произведен в поручики и в ноябре назначен старшим адъютантом в штаб 2-го армейского корпуса. Через несколько лет он полностью утратил юношеские иллюзии, осознал практическую невозможность продвинуться по службе и занять видный военный пост. Человек исключительных способностей и редкой целеустремленности отличался полным отсутствием толерантности: он постоянно демонстрировал непосредственному и вышестоящему начальству свою индивидуальность и наличие собственной точки зрения, что губительно сказалось на его военной карьере. 7 марта 1862 года последовал высочайший приказ, увольнявший Романа от военной службы «по домашним обстоятельствам» в чине штабс-капитана.

Однако отставной штабс-капитан не мыслил себя вне государственной службы и определился в хозяйственный департамент Министерства внутренних дел, а затем совершил необычный для боевого офицера поступок: попросил о переводе в III Отделение — и 14 июня 1863 года, как человек «испытанный и надежный», был принят в Отделение, первоначально всего лишь «для занятия письмоводством». Получить это место ему, вероятно, помог генерал Мезенцов: один севастопольский ветеран «порадел» другому. Молодость уже давно прошла, здоровье было подорвано войной, а Карлу Ивановичу предстояло вновь карабкаться по служебной лестнице, начиная с низшей ступени. Образование, полученное в Ришельевском лицее, позволило ему сделать следующий шаг. В мае 1864 года о нем докладывается по начальству: 35-летний «чиновник для письмоводства коллежский секретарь Роман занимается не одною перепискою бумаг, но и самым составлением их, требующим опытности и знания иностранных языков»^[438]. В результате этого представления Карл Иванович был назначен исправляющим должность младшего чиновника, а через год получил чин титулярного советника. Именно этому «доверенному лицу», получившему псевдоним «Петров», предстояло разобраться в хитросплетениях семейного дела Императорской Фамилии: отныне он должен был следить за каждым шагом главной героини моего повествования, именовавшейся в секретных документах «братом», и своевременно докладывать в III Отделение. А мою историю можно было бы озаглавить так: «Роман о влюбленных».