Александро-Невская лавра и перенесение мощей святого Александра Невского, 1710 год Обри де ла Мотрэ, Фридрих-Вильгельм Берхгольц

Александро-Невская лавра и перенесение мощей святого Александра Невского, 1710 год

Обри де ла Мотрэ, Фридрих-Вильгельм Берхгольц

Формальные градообразующие признаки европейского города XVIII века – наличие ратуши (магистрата) и городской церкви или собора. Роль первой в Санкт-Петербурге играл сначала дворец Петра Великого, затем дом А. Д. Меншикова, генерал-губернатора Петербурга, а в 1710 году началось строительство собственно ратуши на Троицкой площади. Что касается городских церквей, то на берегах Невы были построены две церкви Пресвятой Живоначальной Троицы (1703 год и 1710–1711 годы, вместо сгоревшей первой), а в 1710 году был основан главный городской монастырь – Александро-Невский (в 1797 году он получит статус лавры). Заметим, что Петропавловский собор, возведенный по проекту Доменико Трезини, был освящен архиепископом Феофаном Прокоповичем только в 1733 году.

По преданию, царь Петр повелел заложить монастырь на том самом месте, где в 1240 году Александр Невский разгромил шведов. В честь князя, которого церковь признала святым покровителем нового города, и в память о соборной церкви Живоначальной Троицы он получил название Свято-Троицкого Александро-Невского монастыря.

Французский путешественник О. де ла Мотрэ посетил монастырь в 1726 году.

Красота местности и дороги, но более всего превосходные манеры принявшего меня настоятеля побудили меня побывать там еще; я ездил в монастырь четыре раза. Первый раз – в конце сентября, спустя три-четыре дня по прибытии в Петербург, вместе с г-ном и г-жой Лефорт, представившими меня настоятелю. Он оказал нам в высшей степени любезный прием, угостил превосходными цукатами, фруктами, тонкими винами и ликерами. По происхождению он серб, и его мать по-прежнему жила в Буде. Он угощал нас вином из винограда, растущего в окрестностях этого города, с которым я немного познакомился, дважды его проезжая. Настоятель довольно хорошо говорил на латыни, немного по-турецки и на простонародном греческом. Его одежда была черной, как одежда калоерос, или греческих монахов... с той лишь разницей, что подкладка была из пурпурного атласа. На шее он носил золотую цепь, на ней висел золотой крест с шестью изумрудами, пересыпанный на перекладине маленькими бриллиантами. Настоятель жил или по крайней мере принимал гостей в довольно хорошем доме, с юга отделенном от монастыря большой площадью. При доме есть приятный и плодородный сад. Этот монастырь, если когда-либо будет закончен, должен стать превосходным по архитектуре, самым прекрасным и самым большим во всей России. Чтобы дать общее представление о нем, достаточно было бы сказать, что проект создал синьор Трезини и к постройке было привлечено несколько других хороших архитекторов. Я сказал: «если когда-либо будет закончен», так как в ту пору была сделана лишь половина <...> великолепная церковь, которую начали возводить, должна была находиться в центре всего ансамбля, а ансамбль должен был стать таким, как он изображен на той же гравюре.

Богослужение тогда проводилось в другой церкви, <...> она построена в основном из дерева, но очень приятна. В пределах ансамбля есть, кроме того, чрезвычайно красивая часовня – истинная жемчужина по своей архитектуре и декору. Именно в этой часовне покоится прах св. Александра Невского. Он в гробу, покрытом малиновым бархатом, украшенным по углам золотым шитьем, галунами и бахромой. Гроб находится в южной части алтаря. Несколько ниже на той же стороне стоит трон, на котором сидел Петр I во время церемонии канонизации Александра Невского. Трон украшен подобным же шелком, над троном императорская корона, расшитая золотом. Трон достаточно большой, чтобы на нем могли сидеть два человека; императрица (как мне говорили) в день церемонии сидела на нем рядом с Петром I. Когда она приезжала в монастырь после смерти этого монарха (что делала довольно часто) и присутствовала на богослужениях, проводившихся тогда в этой часовне, она обычно сидела на троне. Князь Меншиков, как правило, сопровождавший ее, сидел слева от нее в кресле с подлокотниками. Когда я впервые увидел ее [в Петербурге] вне дома, мне сказали, что она направлялась туда (в монастырь). У нее на шее был орден св. Екатерины на белой ленте. Расстояние, с которого я наблюдал, не позволило мне разглядеть образ святой, я видел крест, сверкавший драгоценными камнями. Мне говорили, что образ – в середине на эмали, а с другой стороны девиз.

Что касается внешности императрицы, она весьма и весьма изменилась с тех пор, как я видел ее на реке Прут в 1711 году. Императрица утратила хороший цвет лица, отяжелела, лицо располнело и приобрело желтизну и некоторую бледность – словом, она выглядела так, будто ей угрожала водянка.

Монастырь весь – из камня и кирпича; то, что уже закончено, чрезвычайно хорошо спланировано и выполнено. Трапезная – одна из самых больших, виденных мною, и имеет свыше 50 шагов в длину и 26 в ширину. Над ней зал, или галерея, почти таких же размеров и высоты. Монашеские кельи очень приятны, там живет 65 монахов, помимо настоятеля. В соответствии с установлением Петра I никто не мог быть принят в этот монастырь без экзамена и доказательств учености и доброго поведения. Петр I взял лучше подготовленных и менее невежественных из других монастырей, которые он упразднил, превратив в госпитали или во что-либо иное. Предполагалось, что по завершении строительства монахов должно было стать по крайней мере вдвое больше. Однако они в большинстве своем не могли воздерживаться от неумеренного употребления спиртных напитков, о чем я скажу ниже. Настоятеля считали добрым священником и способным математиком. Петр I с пользой употреблял его в различных церковных и мирских делах. Император назначил его на этот пост вместо Феодосия, которого за несколько месяцев до своей смерти поставил архиепископом Новгородским. Последнего считали одним из самых ученых священнослужителей всей России и в то же время злейшим врагом суеверий. Это качество являлось достоинством при Петре I, но не при Екатерине I, и обеспечило ему слишком могущественных врагов среди духовенства, особенно монахов, которые попытались взять верх, как только она взошла на имперский престол. Как мне говорили, императрица более боялась их, нежели любила; она возвратила им многие доходы и привилегии, отнятые Петром. Императрица полагала, что за это они станут ее поддерживать. Князь Меншиков был злейшим врагом Феодосия (величайшее преступление которого в том и состояло), никогда не переставая преследовать его, до тех пор пока не добился от Синода решения о его отставке и ссылке. Основными пунктами обвинения, выдвинутыми против Феодосия от имени духовенства, было то, что «он обезображивал и уничтожал образа в церквах... в своих проповедях отрицал чудеса, совершенные некоторыми из этих святых, и выступал против их почитания, считавшегося обязательным в учении святой греческой церкви, и т. д.». Обвинения от имени императрицы заключались в том, что «он пытался в союзе с другими недовольными лицами опровергнуть достоверность распоряжения покойного императора относительно престолонаследия, что он вел разговоры с целью вызвать недовольство персоной ее императорского величества, представить ее правление как узурпацию и пытался подбить ее подданных на бунт против нее».

Никто не посмел выступить в его защиту, кроме графа Толстого. Относительно первого обвинения тот сказал, что прелат поступал по прямому приказу покойного императора, а что касается последнего обвинения, то помимо слова князя и заявления о том, что он якобы располагает бесспорными фактами, нет доказательств относительно каких-либо действий прелата против императорского престолонаследия. Слово князя сочли достаточным, а сказанное графом лишь дало повод князю представить императрице графа как одного из недовольных. Она, возможно, лишила бы службы и своей благосклонности графа, которого никак нельзя было счесть другом князя, если бы не помнила, что за несколько дней до кончины император Петр рекомендовал ей графа как человека, наиболее подходящего для поста, тогда им занимаемого, или если бы она не опасалась какого-нибудь рокового переворота со стороны русской знати. Князь, который не мог не предвидеть, что ее падение неизбежно и одновременно повлекло бы за собой и его собственное, дождался другой возможности одержать верх над графом – той, о которой я упоминал.

Приехав во второй раз в монастырь св. Александра Невского, я застал там князя Меншикова, он обедал и еще сидел за столом с новым епископом Новгородским, одной из его креатур, и с настоятелем. Меншиков сидел между епископом и настоятелем, при кресте св. Андрея на голубой ленте... Архиепископ был одет так же, как настоятель, носил такой же крест, с той только разницей, что в его середине был лишь один изумруд; крест был украшен также бриллиантами и сапфирами.

Приехав в монастырь, я увидел, что подавали последнюю перемену блюд. 12 монахов сидели вокруг стола, на котором стояли бутылки и большие стаканы, а в руках у монахов были псалтыри и листы бумаги. В комнате, примыкающей к залу, где находились три высокие персоны, эти монахи в продолжение всего обеда распевали гимны во славу Господа и святого Александра. Пели также песни, прославляя императрицу Екатерину и князя Меншикова, и в перерывах пили. Один из них, видевший меня в обществе настоятеля в первое мое посещение монастыря, пригласил меня войти и сесть с ними. Я сделал это, чтобы послушать их пение. Не успел я войти, как он предложил мне полный до краев большой стакан. Едва я его выпил, как другой монах подал мне еще стакан, затем мне дали третий; это повторялось столь быстро и часто, что я сказал своему знакомцу, довольно хорошо говорившему на латыни, что прошу компанию позволить мне самому обслуживать себя, как привык в своей родной стране. Он это передал, но монах, как раз наполнивший для меня стакан, оказался пьяным и, обидевшись на эти слова, выплеснул вино ему в лицо. Тут я поднялся, намереваясь уйти и попросив у знакомца прощения за то, что оказался причиной этой грубости. Он ответил, что это ничего, и от имени всей компании просил меня остаться, обещая, что мне не придется пить больше, чем хочу. Пьяный монах вышел из комнаты и, по дороге встретив одного из слуг князя Меншикова, так толкнул его локтем, что тот упал, но вместе с ним свалился и монах. Поскольку он не смог подняться, двое самых сильных в нашей компании подхватили его под руки и уволокли в его келью, где и оставили. Не прошло 20 минут, как двое других, не менее пьяных, затеяли драку, ударяя то один, то другой своими книгами и получая ответные удары. Я не имел желания более смотреть на это, поблагодарил моего знакомца, попросил его позволить мне удалиться, так как я был приглашен графом Рабутиным (я действительно обещал провести с графом вечер). Он позволил мне уйти, взяв обещание приехать снова и вскоре вновь увидеться с ним. Я, воспользовавшись суматохой потасовки, удалился, не встретив сопротивления. Я сдержал свое слово и спустя несколько дней вновь приехал с целью нанести ему визит. Монах этот весьма разумный человек, обладал некоторой ученостью; он прежде учился за границей.

Прах князя Александра Невского покоился во владимирском Рождественском монастыре. В 1723 году царь Петр распорядился перенести мощи святого в монастырь его имени. Перенесение мощей сопровождалось красочной церемонией, которую наблюдал Ф.-В. Берхгольц.

30-го (августа – по старому стиля, 12 сентября – по новому стилю. – Ред.), в воскресенье, в 5 часов утра три пушечных выстрела подали всем буерам, торншхоутам и другим маленьким судам сигнал для отплытия к Александро-Невскому монастырю, а часов в десять раздался точно такой же сигнал для всех барок, шлюпок и вереек. Поэтому и его королевское высочество послал туда свою барку, но сам не поехал, между тем как императрица и императорские принцессы отправились в монастырь. На старом маленьком боте, родоначальнике всего русского флота, развевался императорский государственный флаг. Когда все суда выстроились в ряды, а именно около часа пополудни, показался гроб с мощами святого Александра (если они только были в нем). Его везли на большой, как говорили, адмиральской галере, на которой спереди помещались три большие металлические пушки. Он стоял под большим балдахином, и за ним следовала императорская яхта, называемая «Принцесса Елисавета». Как скоро эта адмиральская галера стала подходить ближе, ей начали салютовать – сперва знаменитый ботик, стоявший на якоре впереди всех, из маленьких металлических пушек, а потом и вся флотилия. Яхта «Принцесса Елисавета» отвечала из своих пушек. Император, князь Меншиков и многие другие знатные русские господа выехали навстречу мощам, а затем его величество и бывшие с ним возвратились на галеру, на которой в честь святого развевался императорский флаг и на которой с веслами сидели все гвардейские гренадеры. Когда адмиральская галера причалила к нарочно устроенной пристани и гроб перенесли на берег, со всех судов два раза выпалено было из пушек. После того офицеры с церемонией понесли гроб в монастырь. Гроб этот, серебряный, вызолоченный, несен был под большим бархатным балдахином, на котором стояло серебряное распятие. Все духовенство в богатейших облачениях встретило его у моста. Оно шло потом впереди и позади гроба. Император находился между шедшими впереди певчими, а прочие русские господа шли кто впереди, кто позади. Во время этой процессии звонили во все колокола и не было видно ничего, кроме необъятного множества зрителей, которые крестились и кланялись. Большая часть из них, проникнутая глубоким благоговением, горько плакала; но были такие, которые смеялись или смотрели с сожалением на слепую и глупую толпу. Император с обеими императорскими принцессами, обе герцогини и все дамы в великолепнейших нарядах находились на переднем монастырском дворе, у архиерейского дома, и там ждали приближения гроба. Увидев его, они также начали креститься и кланяться, причем некоторые старые дамы заливались слезами не менее простолюдинов. Как скоро гроб пронесли мимо ее величества императрицы, она последовала за ним со всею своею свитой, идя перед духовенством, шедшим позади его. Освященная только в этот день утром часовня нового монастыря, где должны были оставаться мощи святого до окончательного устройства главной церкви и всего монастыря (еще вполовину не отделанного), возвышалась на целый этаж от земли; к ней вела поэтому очень большая и широкая терраса, по которой гроб и внесли туда. Тотчас после того, как его поставили на место, из окна был выкинут флаг, которым подали сигнал к начатию пушечной пальбы в третий раз. Затем духовенство совершило в часовне несколько церемоний, после которых знатнейшее духовное лицо сказало похвальное слово святому Александру Невскому, продолжавшееся почти целый час. По окончании его совершены были еще кое-какие церемонии, и тогда их величества, равно как прочие высокие особы и все присутствовавшие, отправились опять на свои суда. Возвратившись вечером в С.-Петербург, мы узнали, что несколько монахов Александро-Невского монастыря приезжали приглашать туда его высочество к обеду на другой день и что князь Меншиков вечером того же дня будет все общество угощать у себя. Ввечеру город в память мира с Швецией был иллюминован.

В 1724 году впервые состоялось празднование памяти Александра Невского как святого покровителя Санкт-Петербурга.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.