Властители "Готии"

Властители "Готии"

Конкретных данных о раннем этапе истории княжества очень мало. В частности, остаются неясными имена первых его князей. Этому вопросу посвятили не одну страницу своих трудов виднейшие исследователи крымского средневековья³⁷.

Не раз высказывалось предположение, что исторически известные князья Феодоро сродни знатным выходцам из Трапезунда, принадлежавшим к вельможному армянскому роду Гаврасов, которые появляются в Крыму уже в XII в. в качестве византийских наместников (топархов). Вполне возможно, что до них, а затем вместе с ними — в силу родственных уз — владельцами Мангупа были потомки местной феодализировавшейся знати, принявшей христианство и подчинившейся Византии.

Напомним, что в 1913 г. при раскопках мангупской базилики обнаружены надписи, которые называют имена сотников: одна некоего Чичикия, другая — Хуйтани, видимо, правивших на Мангупе около середины XIV в. и возводивших какие-то укрепления. За ними идут Василий и его сын Стефан, однако о титулах или военных чинах этих администраторов ничего не известно. К концу XIV в. относится упоминание о каком-то мангупском правителе Дмитрии, воевавшем против литовцев на стороне татар вместе с владетелем соседнего княжества Кырк-Ер (Кырк-Ор).

В начале XV в. княжеством Феодоро правил энергичный и умный Алексей, сын Стефана, названный в надписи "владетелем Феодоро и Поморья". Он стоял во главе княжества до 1434 г., вероятно до дня своей смерти, и о его незаурядном княжении есть немало сведений в различных (преимущественно итальянских) источниках. Имя Алексея связано с возведением ряда построек. Чтобы обеспечить княжеству выход к морским торговым путям, Алексей возродил заглохшую Каламиту. В 1427 г. он заново отстроил эту существовавшую еще в период раннего средневековья, но к XV в., видимо, сильно обветшалую крепость.

В 1433 г. Алексею удалось завладеть Балаклавской бухтой и крепостью Чембало³⁸, которую генуэзцы еще в 1357 г. отняли у княжества Феодоро.

Этому пункту, крайнему на западном побережье, расположенному на границе с владениями княжества, Генуя придавала большое значение. Командовал Чембало подчиненный Кафе консул, в ведении которого были все гражданские и военные дела. «Устав» генуэзских колоний 1449 г. уделял большое внимание взаимоотношениям генуэзцев с местным населением. В частности, запрещался "дурной обычай" забирать по дешевке товары у местного населения в качестве процентов за долги.

Злоупотреблений со стороны консулов Чембало было более чем достаточно, и это сильно восстанавливало местных жителей против генуэзцев. Князь Алексей послал в Чембало своих людей под видом купцов. Они умело использовали настроения жителей, доведя до накала их недовольство генуэзским владычеством. Почва для открытого возмущения была подготовлена: с одной стороны — жестким и несправедливым чужеземным режимом, а с другой — умело проведенной агитацией против этого режима.

Весной 1433 г. из Феодоро в Чембало отбыл специально посланный военный отряд. При известии о его приближении в городе вспыхнуло заранее организованное восстание. Генуэзцы были изгнаны, и крепость Чембало перешла в руки феодоритов.

Приобретение второго и столь удобного морского порта имело чрезвычайно важное значение для княжества. Отныне Алексей получал все основания считаться на деле "владетелем Поморья". Обладание этой крепостью сразу усиливало позиции Феодоро на южном и западном побережьях Крыма, давало феодоритам крупные козыри в торговой и политической игре с генуэзцами. «Лавочники», как обозвал последних А. Л. Бертье-Делагард, возмутились.

Сенат Генуи, получив извещение о потере Чембало, взял ссуду в банке св. Георгия[17] и снарядил карательную экспедицию: 20 галер с 6000 отборных морских и сухопутных вояк под командованием известного генуэзского полководца Карла Ломеллино. Случайно стали известны подробности этого похода. В составе экспедиции находился в качестве матроса шпион Венецианской республики — соперницы Генуи, который посылал в Венецию подробные донесения о походе и военных действиях.

Вот что известно из этих донесений³⁹.

4 июня 1434 г. к Чембало подошел генуэзский флот, а 5 июня после жестоких боев генуэзцы перерезали цепь, заграждавшую узкий вход в гавань, и в нее вошли вооруженные бомбардами суда. 6 июня, в воскресенье, войска их высадились на берег и осадили город. На следующий день, выгрузив на сушу несколько больших пушек, генуэзцы обстреляли одну из башен укрепления. Это навело такой страх на жителей Чембало, что вечером того же дня они начали переговоры с начальником эскадры, соглашаясь сдаться на условиях сохранения имущества и жизни жителям. Однако генуэзцы потребовали сдачи города без всяких условий. 8 июня сражение возобновилось, и ворота крепости оказались в руках противника. Среди осажденных находился юный сын Алексея — тоже Алексей. Вместе с 70 воинами он отступил внутрь крепости, но вскоре прекратил сопротивление. Княжеский сын и еще несколько человек, получив пощаду, были переведены на суда генуэзцев, где некоторое время находились в плену, а город отдан на разграбление солдатам, которые перебили множество жителей.

Генуэзцы на том не успокоились. На следующий же день, не теряя времени, их галеры направились к Каламите. На предложение сдаться ее жители ответили, что если им будет сохранена жизнь и имущество, они сдадутся к вечеру следующего дня. Получив согласие генуэзцев, каламитяне незаметно для врага ушли из крепости вместе с имуществом; разъяренные генуэзцы подожгли Каламиту. Оставаться долго в обезлюдевшем городе без продовольствия они не могли и вернулись в Чембало. После этого генуэзцы двинулись вдоль южного побережья на восток, грабя поселения, разрушая крепости местных феодалов и приводя к повиновению тех, кто пытался сопротивляться.

Так неудачно закончилось для владетелей Феодоро возвращение Чембало. Каламита же вскоре была восстановлена, и снова началась ежедневная, подспудно протекавшая борьба за Поморье.

Что касается княжича, взятого в плен, то его пребывание у генуэзцев оказалось непродолжительным. Видимо, сразу же по окончании военных действий он был освобожден и в том же 1434 г., после смерти отца, стал правителем Феодоро. Освобождение Алексея объяснялось, по-видимому, соображениями дипломатического характера. Политика генуэзских властей была дальновидной: назревала турецкая опасность, уже имели место первые (так сказать, пробные — со стороны турок) военные столкновения. Следовало искать политического равновесия на полуострове, и в течение всего княжения Алексея-младшего мы действительно не видим враждебных стычек с генуэзцами.

Надпись из Каламиты. В центре - монограмма князя Алексея, "владетеля Феодоро и Поморья"

Надпись из Каламиты. В центре — монограмма князя Алексея, "владетеля Феодоро и Поморья"

В первой половине XV в. при князьях Алексеях — старшем и младшем — княжество Феодоро достигло наивысшего расцвета. Об этом свидетельствуют и династические связи феодоритов. Так, например, в 1426 г. произошло важное для Феодоро событие: дочь старшего князя Алексея — Мария вышла замуж за знатного вельможу Давида Комнина, ставшего вскоре трапезундским императором. Брак этот сильно повысил политический престиж Мангупского дома. Мария была первой женой Давида и, к счастью для нее, не дожила до бедственного 1461 г., когда Трапезунд, вслед за Константинополем, попал в руки турок.

Оба Алексея пользовались таким почетом в Крыму, что их именем стало называться иногда и само княжество. Так, в донесении венецианскому дожу о падении Кафы и Мангупа последний назван Алексой.

После смерти Алексея-младшего, судя по татарским источникам, княжил его сын Олу- или Улу-бей ("большой князь"). Можно с уверенностью сказать, что татарское его прозвище не было именем: до 1475 г. все князья Феодоро исповедовали христианство и носили только православные имена.

Прозвище "большой князь" появилось, конечно, не случайно. Вне всякого сомнения, уже отец Олу-бея сделался важной политической фигурой феодальной Таврики, и этому вполне соответствует титул, которым наделяют его ближайшего преемника итальянские источники — "сеньор Феодоро", а также русские документы, где он зовется князем.

Сразу же после падения Константинополя (1453 г.) заметно возрастает экономическое соперничество между Кафой и Каламитой. Последняя привлекала к себе немалую часть выгодных торговых операций на Черном море (в том числе сделок с турками), еще сравнительно недавно составлявших монополию Кафы.

Для Феодоро стало теперь необходимо не чураться протурецкой ориентации, а тем более — жить в мире и дружбе с Крымским ханством. Только таким способом мангупский князь — в окружении опасных соседей и без поддержки извне, со стороны Византии или византийского Херсона, как это было раньше, — мог рассчитывать на продолжение своего политического существования. По-видимому, при Олу-бее наметилось со всей определенностью сближение бывшей Готии с соседями-татарами. И дело тут не только в политических расчетах князя, но и в повседневном общении татар и греков-феодоритов. Неизбежное при этом взаимовлияние вполне очевидно, и в нем, быть может, кроется одна из причин легкости турецко-татарского захвата всей Таврики. Иначе чем еще объяснить, что город Феодоро позднее — в дни его осады и гибели — не был поддержан окрестным населением?!

Князь Мангупа, кровный родственник двух императорских домов — константинопольских Палеологов и трапезундских Комнинов — мог, по нормам своего времени, считать себя законным наследником всех действительных и номинальных крымских владений павшей Восточно-Римской империи. Генуэзцы, в свое время хорошо заплатившие Византии за Черное море, за неограниченное право торговли на его берегах, а татарам — за место на подвластной им территории крымского побережья, тоже считали себя законными хозяевами Поморья. А коль скоро татары стали к тому времени силой на полуострове, обе стороны искали их поддержки своим притязаниям. Татары же, как известно из ряда документов, лукавили и, к выгоде для себя, поддерживали то тех, то других.

Реальный перевес в этой борьбе, как мы уже знаем из эпизода с Чембало, мог быть на стороне генуэзцев: оружие, флот, казна. Однако политический перевес — ввиду турецкой опасности и благодаря сильным династическим связям мангупского княжеского дома — оказался на стороне феодоритов. К политическому равновесию в Таврике стремились в тот момент обе стороны, и оно было молчаливо достигнуто. Стороны ограничились торговым соперничеством, а Поморье стало похоже на тесную кухню в недружной коммунальной квартире. Каждый стряпал свое на общей плите, скрывая раздражение против соседа любезными фразами и норовя исподтишка плюнуть ему в суп.

В 1471 г. Олу-бей умер и правителем Феодоро стал почему-то не сын его, а брат Исаак (по генуэзским документам — Саик, по русским источникам — Исайко). Как произошло это восшествие на престол, толком неизвестно. Некоторые источники глухо доносят о раздорах в княжеском доме, о двух несогласных между собой и враждовавших «дуках» (военных вождях), из-за распрей между которыми тяжко пострадало государство.

Важный факт, длительное отсутствие сына Олу-бея Александра, подтверждает справедливость этих неясных сведений. Почему он живет как бы в изгнании в гостях у сестры Марии и своего молдавского шурина? Почему не Александр, а его дядя стал княжить на Мангупе? По аналогии с историей многих других княжеских домов можно подозревать с полной уверенностью, что в Таврике XV в. происходила междоусобная борьба. Таким образом, готовясь обрушиться на Крым, сильная, построенная на началах единовластия империя османов получала все шансы на успех. Нетрудно заметить по многочисленным итальянским документам, что по мере того, как один военный успех за другим сопутствует торговой, особенно пошлинной политике Турции, растет захватнический аппетит ее "юного и ненасытного" султана Мехмета II⁴⁰.

В отношениях Мангупского княжества с генуэзцами еще перед тем произошла, как уже говорилось, значительная перемена. После 1453 г., когда турки захватили Константинополь и проливы из Черного моря в Средиземное, связи крымских генуэзских колоний с Генуей были сильно затруднены. Колонии в Крыму оказались почти отрезанными от метрополии, и перед лицом турецкой опасности власти Кафы начали поневоле искать союзников даже в лице владетелей Мангупа, своих торговых конкурентов.

У Саика завязались настолько дружеские отношения с недавним врагом Феодоро — Кафой, что он лично поехал туда, чтобы заключить мирное соглашение. Сохранилось следующее письмо протекторов банка св. Георгия от 26 апреля 1471 г.: "Славному, дражайшему другу нашему, господину Саику, властителю Феодоро. Славный, дражайший друг наш! Нам доставило большое удовольствие, что мы были оповещены властителями нашими из Кафы о том, что ваша светлость лично приехала в этот город и заключила с ней новые соглашения и союз для защиты государств обеих стран"⁴¹.

Ко времени правления Саика относятся документы, которые говорят о завязывании новых династических и политических связей Феодоро с Молдавией и великим княжеством Московским. В 1472 г. мангупская княжна, дочь умершего Олу-бея, была выдана замуж за Стефана Великого (Душана), господаря Молдавии. Из русских же документов XV в. известно, что в 1474–1475 гг. великий князь Московский Иван III поручал своим послам вести переговоры с «Исайкой» (Саиком) о браке московского княжича с дочерью феодорита. Брак этот не состоялся лишь из-за турецкого вторжения в Крым.

В первой половине 1475 г. князем Мангупа стал племянник умершего Саика, сын Олу-бея Александр. Узнав о смерти дяди, он спешно прибыл из Молдавии в Крым с десантом (как сказали бы мы теперь) из трехсот воинов, которых дал ему шурин.

Высадившись у Батилимана (бухта Ласпи), Александр отважно напал на Мангуп с целью отбить отчий престол у только что воссевшего на него двоюродного брата. Однако тот, как сын умершего Исаака, занял княжеское место на основании престолонаследного обычая, а в глазах приверженцев его отца, быть может, и значительной части населения Феодоро, это был акт, не менее законный, чем в глазах других, — возвращение племяннику престола, узурпированного дядей. Как бы то ни было, династическая распря завершилась вооруженной, но — увы! — эфемерной победой Александра: Мангуп, а вместе с ним и княжеский дом, доживали свои последние дни.

Тем же летом 1475 г. турки-османы при поддержке татар и не без расчета на ослабление Феодоро борьбой двух князей, а значит, и двух политических партий, высадили свои войска на крымском берегу. Сначала они взялись за Кафу, которая была сломлена непостижимо быстро. Вслед за ней пали под ударами турок и прочие крепости на всем побережье.

В июле 1475 г. османы и примкнувшие к ним татары подошли к Мангупу. Нападающие были вооружены передовым по тому времени огнестрельным оружием, в том числе снятыми с кораблей пушками. Феодориты, лишенные всех этих преимуществ, могли рассчитывать лишь на неприступность крепости да на собственное мужество. Город и князь Александр со своей молдавской дружиной сопротивлялись самоотверженно. Пять раз ходили турецко-татарские отряды на приступ, однако мангупская твердыня выстояла. Началась мучительная осада; некоторые источники говорят, что она длилась не менее трех месяцев⁴². Наконец в городе иссякли запасы продовольствия, вспыхнули болезни. Защитники Феодоро настолько ослабели, что вынуждены были сдаться на милость противника.

Турки обещали пощадить осажденных. Но, захватив Мангуп, они подвергли его страшному разграблению, зверски истребили почти всех, не щадя ни детей, ни стариков. Затем город подожгли. Князь Александр погиб в заточении в Константинополе, а женская половина его семьи попала в султанский гарем, что было равносильно пожизненному заключению. Все взрослые княжьи родичи мужского пола разделили судьбу Александра, остался в живых лишь маленький его сын. Мальчик вырос в Турции и стал впоследствии родоначальником знатной, но не влиятельной фамилии.

В первой половине XVI в. среди турецких послов к московскому великому князю Василию III несколько раз мелькают мангупские князья. Очевидно, турки сохранили за воспитанным ими княжичем этот почетный титул, а его потомки время от времени несли не то дипломатическую, не то коммивояжерскую службу при дворе султана. Подобная политика была обычной для «блистательной» Порты: ее администраторы прекрасно учитывали обаяние знатного имени. Они умело использовали авторитет, которым в течение какого-го времени продолжали обладать представители местной знати среди народа завоеванной страны и в других землях.

Мангуп, Каламита, Чембало вместе с прилежащими к ним территориями, а также населенными пунктами Южнобережья вошли в состав Мангупского кадылыка — своего рода судебно-административного округа, подчиненного султану, с центром на Мангупе и кадием (судьей) во главе. Каламита была переименована в Инкерман, а Чембало стала зваться Балаклавой.

Оборонительные сооружения мангупской цитадели продолжали служить и новым хозяевам. В ее донжоне и отдельных пещерах, превращенных ими в казематы, содержались особо важные узники и пленные.

К названию города, которое во второй половине XV в. распространялось на все княжество, турки прибавили слово «Кале»: Мангуп-Кале — значит "Мангупская крепость". Первоначальное же или, точнее, более раннее имя города — Феодоро — надолго кануло в безвестность.

С укреплением власти турок в Крыму значение Мангупа как крепости постепенно убывает, его оборонительные сооружения, ремонтируемые все реже, ветшают. В хорошем состоянии, и то недолго, поддерживаются лишь некоторые жилые помещения и боевые казематы цитадели.

Дважды, в 1493 г. и сто лет спустя, в 1592 или 1593 г., Мангуп горел, причем оба раза пожаром была охвачена большая часть города. Следы огня еще и сейчас видны кое-где на сильно поврежденных стенах крепости. И все-таки в 1578 г. Мартин Броневский, польский посол к хану Мухаммед-Гирею II, в своих путевых записках отмечает, что на Мангупе два замка, построенных на обширной и высокой скале, великолепные греческие церкви, дома. Но тут же не без грусти добавляет: "…о владетелях и народах, населявших эти города и величайшие замки, нет уже никаких летописей…"⁴³

Шли годы. Мангупское городище превращалось в забытый памятник истории. Французский инженер Боплан побывал здесь около 1660 г. и отозвался о нем уже как о незначительном местечке. На картах Крыма XVII- начала XVIII в. в числе немногих крымских городов Мангуп еще показан. Но со второй половины XVIII в. память о нем глуха.

Мангуп почти опустел, когда по Кучук-Кайнарджийскому мирному договору (1774 г.), заключенному после русских побед над турками, все христианское население полуострова было вынуждено, как говорится, "в принудительно-добровольном порядке" покинуть Крым. Город лишился последнего присмотра и быстро превращался в руины. Видимо, поэтому сюда, по распоряжению татарских властей, переселилось несколько десятков караимских семейств, издавна живших в Табана-Дере.

С окончательным утверждением в Крыму русской власти (1783 г.) Мангуп приходит в полное запустение. Оказавшись в стороне от новых проезжих дорог, он долго почти ни кем не посещался.

Поселения хлебопашцев и виноградарей, хижины рыбаков и скотоводов Феодоро существовали и после того, как сгинуло княжество и быльем поросла память о его столице. Многие села современного Крыма ведут свое начало от средневековых.

Жизнь продолжалась. Как и прежде, народу пришлось кормить и свою знать, что стала служить турецким и татарским владыкам, а заодно и новых господ. Властители то и дело сменялись, враждовали, истребляли друг друга, но народ оставался. Он жил и творил Историю. Так нельзя ли сказать о нем обстоятельнее, шире?

Хотелось бы, конечно, побольше узнать об этносе и культуре трудового населения средневековой Таврики, полнее раскрыть его социальное расслоение, ярче осветить быт, заглянуть в жилища, увидеть, как жили люди. Хотелось бы рассмотреть на большем числе примеров организацию сельского хозяйства, ремесла, торговли, уяснить их экономические потенциалы. Хотелось бы…

Однако задача эта не из легких.

Как подойти к ее решению?

Княжество Феодоро и его столица не оставили по себе ни метрических и нотариальных актов, ни жалованных грамот, ни монастырских и церковных анналов или судебных дел, ни записей торговых сделок — словом, нет документов. И совсем не потому, что всего этого не было: многое, очевидно, погибло — сгорело в пожарах, сопровождавших военные столкновения, уничтожено жителями Таврики, пожелавшими скрыть свое прошлое ввиду выселения христиан из Крыма. А все, что могло сохраняться церковью, — уплыло от рук исследователей. Уплыло в прямом смысле слова: немалая часть местного православного духовенства бежала за море, прихватив с собою архивы монастырей и сельских церквей.

Немногим может располагать историк. Кроме тенденциозного отражения дел Феодоро в документах Крымского ханства, да в генуэзских актах, уставах, служебной переписке, у него есть лишь один источник — объективные, но, к сожалению, все еще скудные археологические данные. В полной ли мере учтены они в этой книге? Ответим: использовано то, что сочтено достоверным и достаточно ясным.

За пределами книги оставлена работа А. Л. Якобсона "Раннесредневековые сельские поселения юго-западной Таврики",[18] отмеченная печатью небрежности и спешки. Несоответствие выводов приводимому археологическому материалу, отсутствие культурно-исторической стратиграфии, неточности в описании памятников, ошибки в указании их местоположения и т. д. — не слишком ли для одной книги?..

Наберемся терпения — археология дело трудоемкое и нескорое.

Итак, в социально-экономическом отношении Феодоро и его столица изучены слабо. Немногим более (лишь по косвенным источникам) известна политическая история Мангупа. Но мы не завысили исторический «ранг» княжества. Не такой уж глухой, далеко не пассивной стала в XIV–XV вв. эта бывшая византийская фема, как может показаться по скудости ее собственных исторических документов.

Обладание Крымским полуостровом всегда означало преобладание на Черном море. Упустить из виду этот факт значило бы недооценить и те великие торговые пути, что тут проходили, и те политические и культурные связи, которые развивались в Азово-Черноморском бассейне. Родившись здесь, в самой гуще сложно переплетавшихся интересов больших стран Запада и Востока, маленькое княжество Феодоро не просто сверкнуло и исчезло, точно яркая бабочка-однодневка. Оно наращивало свой удельный вес, мужало в битвах; теснимое татарами и генуэзцами, упорно пробивалось к морю; оно искало и достигало политического признания. Из него уже вырастало нечто большее, чем фема климатов, и мы видели, как Мангуп сделал первые шаги на мировой исторической сцене.

Укрепления южной Таврики XIV-XV вв.

Укрепления южной Таврики XIV–XV вв.

Но случилось то, что случилось. На крымских "подмостках истории" был разыгран не тот спектакль, в котором Мангуп мог бы выступить в первой роли. Другое государство средневекового Крыма — татарское ханство — при помощи турок захватило главную роль и сыграло ее по-иному: вопреки интересам и древним правам Русской державы, по подсказке «блистательной» Порты…