ГЛАВА ШЕСТАЯ

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Летом 1942 года началось второе немецкое наступление. И хотя Сталин знал о плане «Блю», он упорно отказывался верить своей разведке и был неприятно удивлен, когда немцы начали прорыв не на ожидаемом им московском направлении, а пошли на Дон и нефтяные промыслы Кавказа. Ну а пока Сталин пытался переформировать фронты, перебравшийся в Винницу Гитлер принял удивившее своей нелепостью генералов решение. Вместо того чтобы быстро захватить Сталинград, он приказал группе армий «А» взять Ростов, полагая, что именно это станет подготовкой к броску на Кавказ.

Также мало что понимавший в войне как и Сталин, Гитлер совершил роковую ошибку, которая была основана на его слепой уверенности в том, что русские не выстоят и он сумеет провести две масштабные военные операции одновременно. Впрочем, его уверенность основывалась не на пустом месте. С начала 1942 года советские войска терпели одно поражение за другим, и к 23 августа немцы появились в северных предместьях Сталинграда.

Сказать, что Сталин был разъярен, значит, не сказать ничего. И начальник штаба Василевский, и командующий фронтом, и находившийся при нем в качестве политического комиссара Хрущев услышали все, что Сталин думал о них. Когда они предложили начать эвакуацию населения и промышленности через реку, Сталин гневно сказал: «Я вообще отказываюсь обсуждать этот вопрос. Следует понять, что если начнется эвакуация промышленности и минирование заводов, это будет воспринято, как решение сдать Сталинград. По этой причине Государственный Комитет обороны запрещает любые приготовления к взрыву промышленных предприятий или их эвакуации».

Таким образом, по словам Джона Эриксона, Сталин вверг себя, Красную Армию и вообще всех русских «в одно из самых ужасных сражений в истории войны». Отдавая подобный приказ, Сталин, конечно же, не мог не вспомнить, как оборонял Царицын от белоказаков и сумел отстоять его. Точно так же, по его мнению, не жалея ни противника, ни себя, должны были драться его войска и теперь.

Да, героизм советских солдат и офицеров известен, и все они покрыли себя бессмертной славой в сражении на Волге. Но, как знать, что было бы, не отдели Гитлер 4-ю танковую армию от группы армий «Б» и не направь он ее на Кавказ. Ну а когда ее все же вернули, было уже поздно. Укрепившиеся советские войска стояли насмерть, и немцы так и не смогли в течение сентября и октября прорвать линию обороны.

«Его решения, — говорил о Гитлере начальник генерального штаба Галь-дер, — перестали иметь какое-либо отношение к принципам стратегии и операций... Они диктовались его необузданной натурой и следовали его моментальным импульсам, это была натура, не признававшая никаких ограничений для возможностей и которая превращала свое желание в отца своих потребностей».

* * *

Как это ни печально, но и сам Сталин вряд ли являл в этом отношении полную противоположность фюреру, во всяком случае, в первые восемнадцать месяцев войны, когда единолично принимал сомнительные решения и не верил своим военачальникам. И все же он сумел переломить себя и пошел на сближение с небольшой группой своих самых выдающихся военачальников. И в первую очередь с Жуковым. «Чувствуя свою слабость в организации операций, — писал Георгий Константинович в книге «Воспоминания и размышления», — а также под влиянием крупных неудач на юге в 1942 году Сталин предложил мне пост заместителя Верхового Главнокомандующего».

Хорошо помнивший свою совместную работу со Сталиным на посту начальника Генштаба, Жуков отказался, откровенно назвав причину. Но и здесь Сталин сумел подняться над собой. «Обстановка угрожает гибелью страны, — примирительно сказал он, — надо спасать Родину от врага любыми средствами, любыми жертвами. А что касается наших характеров — давайте подчиним их интересам Родины». Да что там говорить, видно, дела действительно были плохи. Никто и никогда не слышал от Сталина подобных речей. А тут: «Давайте подчиним...»

Жуков подчинил. «И надо отметить, — вспоминал он, — с этого момента Сталин почти не принимал решений по вопросам организации операций. Под конец войны, точнее после битвы на Курской дуге, Сталин в целом неплохо разбирался в военных вопросах». Но в то же время он, никогда не видевший современных сражений, так никогда и не смог понять те нужды, какими жили полевые командиры. По той простой причине, что, по свидетельству Жукова, действия воинских единиц меньше, чем армия, оставались для него «темным лесом».

Со временем вождь изобрел весьма своеобразный способ работы, который не подвергал его репутацию Главкомверха никакой опасности. Он стал разрабатывать свои идеи на двух разных уровнях. Один, общий, выражался в наборе общих фраз. «Мы не должны позволить противнику прийти в себя, — говорил он в январе 1942 года на одном из заседаний Ставки. — Мы должны преследовать его на Западе». Второй уровень заключался в корректировке или каких-то уточнений определенного плана. Он делал замечания в виде резюме, в то время как весь план отрабатывался Генеральным штабом. Тем не менее его «одобрение» Сталиным придавало ему особый вес, как и самому Сталину.

Как это ни печально, но даже после Сталинграда, уже начинавший кое-что понимать в военном искусстве Сталин не прекратил отдавать невыполнимые приказы. Что, конечно же, стоило многих жертв. И объяснить подобное можно только русским менталитетом. Ну вошел бы Сталин в положение того или иного командующего фронтом и отменил свой невыполнимый приказ. Что тогда? А тогда его замучили бы этими самыми «положениями».

Сталин и в мирное-то время не щадил людей, и лучшим тому доказательством служит первая пятилетка, то что же было говорить о войне? Никакого послабления! И только так! И кто знает, может быть, мы, в конце концов, и победили только потому, что шли на выполнение самых невыполнимых приказов, в то время как немцы во время обеда не бомбили наши позиции...

* * *

И все-таки Сталин не был бы Сталиным, если бы отдал на откуп военным всю славу. А потому, писал Жуков, «Сталин при проведении крупнейших операций, когда они нам удавались, как-то старался отвести в тень их организаторов, лично же себя выставить на первое место, прибегая для этого к таким приемам: когда становилось известно о благоприятном ходе операции, он начинал обзванивать по телефону командование и штабы фронтов, командование армий, добирался иногда до командования корпусов и, пользуясь последними данными обстановки, составленной Генштабом, расспрашивал их о развитии операции, подавал советы, интересовался нуждами, давал обещания и этим самым создавал видимость, что их Верховный Главнокомандующий зорко стоит на своем посту, крепко держит в своих руках управление проводимой операции.

О таких звонках Верховного мы с А. Василевским узнавали только от командования фронтов, так как он действовал через нашу голову. А когда враг был изгнан из пределов нашей Родины и операции были перенесены на территорию Польши, Восточной Пруссии, Чехословакии, Сталин вообще ликвидировал институт представителей Ставки Верховного Главнокомандования, которые в это время координировали действия группы фронтов, и приказал переключить управление всеми фронтами непосредственно в Ставку».

Но все это будет потом, а пока Сталин продолжал учиться и учить других. Он навсегда запомнил весьма мрачное по содержанию и унылое по форме замечание маршала Шапошникова по поводу победы под Москвой: «Нам все еще нужно осваивать опыт современной войны». Потому и издал 16 октября 1942 года приказ №325. По сути, это был даже не приказ, а руководство к действию, основанное на тщательном анализе причин предыдущих неудач. Он устанавливал новые самостоятельные задачи для танковых и механизированных частей. И спланированная операция по переходу в контрнаступление под Сталинградом показала, что наконец-то наступил качественный перелом в военном и тактическом мышлении. И благодаря им советские войска отстояли Сталинград и сумели окружить двадцать две немецкие дивизии. И именно эта победа стала началом коренного перелома во Второй мировой войне.

Надо ли говорить, какое значение имела эта самая выдающаяся победа во Второй мировой войне для Советского Союза! Как-никак, и именно там, в заснеженных царицынских степях, был окончательно развеян миф о непобедимости немецкой армии.

Для всех советских солдат, начиная от рядового бойца и кончая командующим армии, эта победа означала преодоление психологического барьера и освобождение от того постоянного страха, который подрывал их уверенность в себе и мешал воевать. По-иному взглянули на Красную Армию и союзники, которые были уверены в том, что после сталинских чисток она так и не сможет прийти в себя.

* * *

И все же наибольшее впечатление победа под Сталинградом, надо полагать, произвела на самого Сталина. Давно он не испытывал такой эйфории, как в февральские дни 1943 года!

Оно и понятно: его отказ признать угрозу германского вторжения, временная потеря самообладания, когда это случилось, его требование стоять насмерть и «атаковать, атаковать, атаковать»; опора на старых дружков, вроде Ворошилова и Буденного, политиков без всякого венного опыта, вроде Жданова, или карьеристов, вроде Мехлиса и Кулика, которые должны были следить за тем, чтобы его приказы выполнялись, — все это было, по сути, не чем иным, как выражением недоверия к боеспособности Красной Армии, чьи лучшие кадры он уничтожил. Но теперь, когда забитая до полусмерти им армия начала сокрушать непобедимые немецкие полчища, он мог смело говорить, что был трижды прав, когда покончил со всеми этими немецкими шпионами тухачевскими и блюхерами! Армия стала только сильней!

На успехе сталинградского наступления сказались и те новые отношения между Сталиным и руководством армии, которые начинали постепенно складываться во второй половине 1942 года, когда Сталин стал понимать, что, продолжая планировать военные операции, он погубит и армию, и страну.

Появились новые люди и в окружении Сталина, что можно было сравнить с прорывом неприступной обороны, поскольку с самого начала войны он доверял только Тимошенко и Шапошникову, бывшему полковнику царской армии. Это был единственный военный, к мнению которого Сталин хоть как-то прислушивался. Спокойный и выдержанный Шапошников производил впечатление скорее не силой своей личности, ее у него не было, а сочетанием той логики и опыта, с какими он обосновывал свои решения. Сталин по-своему уважал Шапошникова, и это был единственный человек в стране, к которому он обращался по имени отчеству и разрешал ему курить в своем кабинете.

С лета 1942 года в сталинском окружении появились Жуков, Василевский, Воронов и Антонов. Не забыл вождь и о Хрущеве, Жданове и Маленкове и продолжал посылать их на фронт в качестве своих политических представителей, а если говорить проще, то в роли своеобразного «государева ока». Но в то же время он сделал и то, что обязан был уже давно сделать: упразднил контрольные функции политических комиссаров, отменив тем самым самую порочную систему «двойного командования», чем выбил почву из-под ног таких проходимцев, как ненавистный всем Мехлис.

Так в армии было восстановлено нарушенное еще в марте 1917 года единоначалие, и теперь за все отвечал только командир.

* * *

Сталинград стал переломным пунктом во Второй мировой войне, и после катастрофы на Волге мало уже кто сомневался в победе Советского Союза.

Сталин окончательно воспрянул духом, и все же многие его успехи были обусловлены не только героизмом солдат и офицеров, но и тем, что происходило в стане его противника. И в том, что так победоносная война была проиграна, была вина и Гитлера, который точно так же, как и Сталин, мало что понимал в военном деле и куда чаще руководствовался политическими интересами, нежели реальной обстановкой на фронтах. Иначе вряд ли бы без особых раздумий он предпринял военные действия на Балканах и в Северной Африке как раз в период наращивания сил на Востоке. В результате война с Советским Союзом началась на полтора месяца позже, что, конечно же, отразилось на ней самым отрицательным образом.

Впрочем, дело было не только в отсрочке, которая подвергла операцию «Барбаросса» значительному риску. Она-то как раз оказалась оправданной по причине затянувшейся зимы 1941 года в России. И весенняя распутица, так или иначе, не позволила бы немцам начать наступление раньше.

Куда хуже было то, что операции в Югославии, Греции и на Крите привели к тому, что из-за горных дорог многие танки и транспортные средства оказались серьезно поврежденными; в свою очередь, это означало, что группа армии «Центр» начала наступление на Украину, лишенная трети своей танковой мощи. Кроме того, потери, которые немцы понесли при нападении на Крит, отвратили Гитлера от мысли использовать воздушно-десантные войска в крупномасштабных операциях против СССР.

Таким образом, решение Гитлера предпринять наступление на Балканы во время наращивания сил по плану «Барбаросса» в известной степени привело к неуспеху «блицкрига» на Востоке. Как известно, будучи преемником фон Гинденбурга в качестве Верховного Главнокомандующего, Гитлер взял на себя непосредственное командование вермахтом, став Верховным Главнокомандующим армии, флота и авиации. Заодно он упразднил пост военного министра.

Бывший отдел вермахта в военном министерстве стал Верховным командованием вооруженных сил (ОКВ), а по сути, военным штабом Гитлера. Само собой разумеется, что этот самый штаб стал вполне самостоятельным, а порою и соперничающим с Верховным командованием армии (ОКХ), по традиции выступавшим в качестве советника правителей Пруссии, а затем и всей Германии.

Тем не менее создание ОКВ отнюдь не означало, что Гитлер предоставил ему полную независимость и позволил тот престиж, каким пользовался ОКХ и его генеральный штаб. И, избрав начальником ОКВ генерала Вильгельма Кейтеля, который не смел даже возразить фюреру, он дал ясно понять, кто в доме хозяин. Когда бывшего военного министра фон Бломберга спросили, способен ли Кейтель занять столь в общем-то важное место, тот махнул рукой.

— О нем и говорить нечего, — пренебрежительно заметил фон Бломберг. — Он просто заведующий моей канцелярией.

На что Гитлер ответил:

— Это как раз тот человек, который мне нужен!

5 декабря 1940 года ОКХ представило Гитлеру план, который предусматривал центральное направление главного удара немцев, где армейская группа армий «Центр» фон Бока имела в своем составе две танковые группы, и еще одна была разделена между двумя другими армейскими группами. Их первой задачей было окружение советских войск под Минском, а второй, после перерыва для восстановления сил, — «окончательное и решительное», по словам Гальдера, «наступление на Москву». В то время как армейская группа «Север» фон Лейба должна была очистить прибалтийские страны и взять Ленинград, в армейская группа «Юг» Рундештеда — овладеть Киевом.

План Гитлер утвердил, но вместо захвата Москвы потребовал прежде всего окружить советские войска до того, как они начнут отступать. И после окружения группа армий «Центр» должна была повернуть одну из своих танковых армий на север и помочь группировке «Север» отрезать прибалтийские страны и захватить Ленинград. Другую же танковую армию надлежало отправить на юг в помощь группе армий «Юг» и помочь окружить советские войска на Украине. В конце июля немецкая армия остановилась для ремонта техники и пополнения личного состава. Несмотря на значительные успехи, выполнить основные цели — захватить Ленинград, Москву и Донецкий бассейн — ей не удалось.

Снова пришлось корректировать планы группы «Центр» фон Бока до того, как обе танковые армии закончат ремонт. Да, первоначальный план предусматривал наступление на Москву. Однако после того как армии достигли Смоленска, фон Бок и командиры танковых групп возвратились к тому, чтобы, согласно классической военной доктрине, разгромить главные силы русских там, где они были сконцентрированы, — на подходах к столице. А вовсе не для того, чтобы взять Москву, как они сами утверждали. Гитлер же склонялся в первую очередь к освобождению прибалтийских государств и захвату Ленинграда и усилению натиска на юго-восток в направлении Киева и Днепра, намереваясь лишить СССР сельскохозяйственных и промышленных ресурсов, открыв, таким образом, путь на Кавказ. Но в самый неподходящий момент он заболел дизентерией, а когда выздоровел, то вдруг узнал, что, воспользовавшиеся его болезнью, генералы приостановили военные действия и принялись обсуждать поставленные им задачи в своих докладных записках.

Гитлер рассвирепел. Все его так и не исчезнувшие подозрения в отношении военных вспыхнули с новой силой, и он продолжал настаивать на своем. Мотивируя свое решение, он с презрением писал, что «только ум, покрытый плесенью отживших теорий, не способен видеть выгоды на юге».

Военные же усматривали в капризах фюрера совсем иные причины, и откровеннее всех остальных выразился по этому поводу Йодль. «Гитлер, — сказал он в одной из частных бесед, — питает инстинктивное отвращение к тому, чтобы идти по стопам Наполеона. Москва навевает на него мрачные настроения. Он опасается борьбы с большевизмом не на жизнь, а на смерть». Впрочем, после долгих споров и скандалов был найден компромисс и принято решение продолжить наступление на Москву, но только после того, как будет осуществлен прорыв на Украине.

Да, удар немцев был страшен и даже привел советские войска на грань катастрофы, но... не сломил их. В результате споров Гитлера с генералами время было упущено, и советское командование получило возможность передышки, которой оно сумело прекрасно воспользоваться. Тем не менее и под Москвой, и на Украине, и под Ленинградом сложилась трагическая обстановка. 2 декабря Гальдер записал в дневнике, что русская оборона достигла высшей точки напряжения и у русских не осталось больше свежих сил.

Но все это было далеко не так. И когда 5 декабря столбик ртути в термометре упал за отметку 30 градусов, командующий 2-й танковой армией генерал Гудериан вдруг понял, что его войска далее не в состоянии продолжать наступление и их надо как можно скорее отвести на другой рубеж. Особенно это стало ясно после начала в тот же день советского наступления. Тогда гораздо более привычные к морозам советские войска, включавшие в себя значительные силы, выведенные с Дальнего Востока, впервые заставили немцев отступать. «Только тот, кто видел бесконечные, заснеженные поля России в ту зиму наших бед, — писал позже Гудериан, — кто чувствовал на лице тот ледяной ветер, может правдиво судить о тех событиях».

Тем не менее Гитлер запретил отступать и снял с должности командующего группой армий «Центр» генерал-фельдмаршала фон Бока, а когда поспешивший навстречу с ним Гудериан попытался объяснить отчаянное положение его войск, фюрер пожал плечами: «А разве гренадерам Фридриха Великого нравилось умирать за свою страну?»

Следом за фон Боком Гитлер снял с должности Гудериана и другого выдающегося танкиста Хёпнера, отобрав у него все награды и льготы и запретив носить военную форму. Был отправлен в отставку и командующий группой армий «Север» фельдмаршал фон Лейб, за ним, после отхода из Ростова, последовал и Рундштед.

Гитлер пошел по стопам Сталина и приказал своим генералам стоять насмерть. И те стояли, еще более укрепив убеждение фюрера в том, что может совершить его непреклонная воля вопреки мнениям специалистов. Но, как и всегда в таких случаях, это был сиюминутный успех. Воля волей, но в современной войне на первое место все же давно уже вышли стратегический план и правильная оценка ситуации, чего Гитлер как раз и не хотел понимать.

Он и слышать не желал о том, что из-за больших расстояний в России и отвратительных дорог немецкая армия уже не могла показать всего того, на что была способна, и «блицкриг» был обречен. Да и о каком «блицкриге» могла идти речь, если только группе армий «Центр» на удовлетворение ее каждодневных потребностей требовалось 25(!) товарных поездов. В то время как нормой для нее были всего каких-то 8 поездов.

Войск у Гитлера хватало, но беда в том, что их оказалось явно недостаточно по отношению к масштабам войны. Военно-воздушные силы должны были вести боевые действия на огромном протяжении от Ленинграда до Черного моря, что уже заранее предопределяло их неудачу. И, конечно, асы Геринга даже при всем своем желании не могли воевать с такой же эффективностью, с какой они сражались в Польше, Франции и той же Югославии.

Отрицательную роль сыграло и то, что, сделав фон Браухича козлом отпущения, Гитлер, подобно Сталину первых месяцев войны, начал осуществлять личный контроль за операциями на Восточном фронте из своей штаб-квартиры в Растенбурге, расположенном в Восточной Пруссии.

В декабре 1941 года Гитлер оказался в весьма тяжелой ситуации. Прежде всего из-за начавшегося наступления Красной Армии и уничтожения японской авиацией американской военно-морской базы в Перл-Харборе. И теперь перед фюрером стояла дилемма: что же ему делать дальше — возобновить наступление или остановиться на том, что уже завоевано?

Он выбрал первый вариант и потребовал, чтобы весной 1942 года войска продолжили наступление и сделали то, чего им не удалось при первой попытке. Опасался он и своих японских союзников с их азиатским коварством. Потому и следил с таким подозрением за начавшимися переговорами между Токио и Вашингтоном. И он очень боялся, что заключенное на этих переговорах соглашение может серьезно изменить стратегический расклад и дать США большую свободу в деле поддержки Англии и СССР против Германии.

И ничего удивительного в этом не было, поскольку американцы и без того уже поддерживали британские и советские военные усилия. В 1940 году США передали Британии 50 эскадренных миноносцев, а в марте 1941 года последовал акт о ленд-лизе, под который попадала и Россия. Особенно если учесть то, что между немецким подводным флотом и американскими надводными кораблями уже велась самая настоящая война.

До декабря 1941 года Гитлер не шел на открытую конфронтацию с Вашингтоном, но после разгрома американского флота в Перл-Харборе даже не сомневался, что США увязнут в войне на Тихом океане и перестанут помогать Англии и СССР. Потому и объявил 11 декабря войну Соединенным Штатам.

В значительной степени столь опрометчивый поступок Гитлера лежит в области психологии. Весьма удрученный провалом наступления на Москву, он воспрянул духом только после разгрома американского флота, увидев в этом волю Провидения.

Объявив войну США первым и, по всей видимости, опередив американцев, Гитлер однозначно считал, что, в какой уже раз применив свою излюбленную тактику внезапности, он перехватил психологическую инициативу и восстановил веру нации в ее фюрера. Что же касается экономики, то... Гитлер так и не смог осознать, на что способна могучая Америка, поскольку она, по его мнению, являлась «обществом, испорченным евреями и неграми», с «вырождающейся демократией» в придачу.

И вполне возможно, что именно две ошибки Гитлера в декабре 1941 года — решение о возобновлении активной войны в России и объявления войны Соединеным Штатам — сыграли роковую роль в его судьбе. Поскольку он был по-прежнему уверен, что до конца 1942 года американцев в Европе не увидит, а к этому времени уже сумеет покончить с большевиками.

Потому и взял на себя обязательство в директиве от 5 апреля 1942 года «окончательно уничтожить Красную Армию и основные источники советской мощи решительным прорывом на юг», который должен был вывести вермахт на Кавказ с его нефтью. Что, конечно же, было уже нереально и привело к гибели целой армии под Сталинградом.

С целью «воспитать армию в национал-социалистическом духе», поскольку ни один его генерал не был способен на это, Гитлер решил взять на себя командование армией, что, естественно, усугубило и без того тревожную обстановку в гитлеровском военном руководстве. И к нему можно в полной мере отнести то, что писал в своих мемуарах о Сталине маршал Василевский, заместитель начальника Генерального штаба Шапошникова:

«Сталин выражал большое неудовлетворение работой Генерального штаба... В то время действия Сталина страдали просчетами, порой весьма серьезными. Он был неоправданно самоуверен, упрям и не желал никого слушать. Он переоценивал свои знания и способность руководить непосредственно ведением войны. Он очень мало полагался на Генеральный штаб, мало использовал умение и опыт его сотрудников. Часто без всякой причины он мог произвести поспешные замены в высшем военном руководстве. Сталин вполне справедливо требовал, чтобы военные отходили от устарелых стратегических концепций, но сам приходил к этому не так быстро, как хотелось бы нам».

И вся беда была в том, что мало того, что ни Сталин и ни Гитлер не имели ни военного образования, ни опыта, они и войну-то себе представляли только по картам. Так они ею и руководили, устраивая разнос любому, кто осмеливался только заикнуться о своем несогласии или не сумел выполнить заранее неисполнимый приказ.

Как и Сталин, Гитлер выслушивал только те донесения разведки, в которых речь шла о том, что хотел слышать он сам. И в то же время он был убежден, что исход будет определяться не столько материальными ресурсами, сколько волею победить. Он так и не смог (или не захотел) осознать той простой вещи, что любая война есть категория экономическая и никакая сверхволя к победе не могла компенсировать Германии отсутствие собственных сырьевых ресурсов, и что даже при всем его желании страна не способна соперничать с объединенными ресурсами СССР, США и Британского содружества наций.

В отличие от Сталина, Гитлеру приходилось думать не только о Восточном фронте, но и о других театрах военных действий. И именно здесь сказалось его неумение мыслить стратегически, что и выразилось в его не слишком серьезном отношении к военно-морскому флоту и сражению за обладание Атлантикой. А когда он все-таки спохватился, было уже поздно.

Начало второго немецкого наступления летом 1942 года и победы Ман-штейна еще более укрепили мнение Гитлера о возложенной на него «великой миссии» и неверием в забуксовавших под Москвой военных. И теперь он даже не сомневался в том, где надо наносить главный удар. Потому и двинул свои войска не на Москву, как того ожидал от него Сталин, а на Дон и захват важного стратегического центра, каким являлся Сталинград, после овладения которым перед его армиями открывалась прямая дорога на нефтяной Кавказ.

Германский план предусматривал продолжение движения группы армий «Б» к Дону, которые должны соединиться с группой армий «А» на юге и овладеть Сталинградом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.