§ 2. НИЗШИЕ И СРЕДНИЕ УЧЕБНЫЕ ЗАВЕДЕНИЯ РОССИИ

§ 2. НИЗШИЕ И СРЕДНИЕ УЧЕБНЫЕ ЗАВЕДЕНИЯ РОССИИ

Приходские училища

Согласно уставу 1804 года собственно народное образование должно было осуществляться приходскими училищами, которые являлись первой, низшей ступенью общеобразовательной системы. Приходские училища образовывались как в городах, так и в деревнях при церковных приходах. В казенных деревнях ими ведал священник, в помещичьих — сам владелец имения. Учебный год в сельских приходских училищах был короче, чем в других школах, — от конца осенних до начала весенних полевых работ (приблизительно с сентября по март).

Но если содержание гимназий и уездных училищ по уставу 1804 года обеспечивалось государством, то приходские школы должны были открываться и функционировать на средства местного населения. В связи с этим приходские училища находились в плачевном состоянии, отсутствие средств препятствовало как возникновению, так и дальнейшей их работе. Действующие училища страдали от тесноты, от малограмотности учителей, отсутствия учебных пособий и учебников, ютились большей частью в непригодных для школ помещениях.

Часто сведения о якобы открываемых училищах не соответствовали действительности. Так, в 1810 году в новгородской епархии было заявлено о существовании 110 народных училищ, однако ревизия выявила их отсутствие. Такое же положение наблюдалось и в течение всей первой половины XIX века Исследователи истории народных училищ отмечали: «В действительности церковные школы или существовали только на бумаге, вырастая как грибы по требованиям епархиального начальства, или же в лучшем случае ученье в них происходило лишь изредка— когда священник или дьячок бывали свободны от своих духовных и хозяйственных занятий».[13] Медленный рост низших училищ демонстрировался даже на примере Петербургской губернии, где в 1802 году (до устава 1804 года) было 2003 училища, в 1810–2482, а в 1824–1341.[14]

В наихудшем положении находились сибирские губернии. Первое учебное заведение там появилось лишь в 1789 году. К 1816 году при активном участии местных ученых и просветителей было открыто 18 начальных училищ, что, конечно, являлось «каплей в море». Дальнейшее продолжение этого начинания тормозилось, помимо финансовых трудностей, еще и тем, что сибирская администрация, по выражению современника, «продолжала смотреть на народное образование очень недружелюбно». Значительно успешнее шло открытие приходских школ в юго-западных и белорусских губерниях, где с помощью попечителя Виленского учебного округа А. Чарторижского были собраны значительные пожертвования для организации училищ. Кроме того, католическое духовенство обязалось устроить школы при каждом костеле. В результате к 1816 году только в Подольской и Волынской губерниях было учреждено 126 школ.

Дело народного просвещения получило дальнейшее развитие и в Прибалтике. В 1819 году был образован комитет для учреждения и управления сельскими школами в Эстляндии и Лифляндии. В постановлении комитета предписывалось учреждение волостных школ на каждые 500 душ мужского и женского пола, а также высших приходских школ (двухлетних) — в каждом приходе. Школы эти находились под надзором училищных советов, церковных старост и попечителей. Все дети с 10-летнего возраста должны были посещать школу до тех пор, «пока священник признает, что они имеют уже достаточные познания». В противном случае на родителей налагался штраф в пользу мирской общины.

Однако, несмотря на некоторые успехи отдельных регионов в деле народного образования, в целом по империи итоги за первую четверть XIX века были незначительны. Так, к 1825 году в 686 уездных городах России с более чем четырехмиллионным населением было только 1095 низших учебных заведений. В то же время там находилось 12 179 трактиров и питейных домов.[15]

Устав 1828 года нанес еще один удар по народной школе, которая, во-первых, была совершенно оторвана от средних и высших учебных заведений, и во-вторых, четко ориентирована на самые низшие слои общества, само положение которых должно было предопределить ограниченность учебной программы. Учебный курс одноклассных приходских училищ ограничивался преподаванием закона Божьего, чтения гражданской и церковной печати, письма и четырех правил арифметики. Крепостным крестьянам было воспрещено поступление в средние и высшие учебные заведения.

Школы, преподавание в которых не соответствовало требованиям устава 1828 года, просто закрывались. В отчете министра просвещения за 1831 год значилось: «В 1831 году продолжалось преобразование учебной части по правилам, предписанным в уставе 1828 году и с тем вместе закрываемы были те училища, коих устройство несогласно с принятою системою и которые с приведением оной в действие делаются уже ненужными».[16]

Сильное сокращение постигло школы юго-западного края: в 1832 году приходские училища Волынской, Киевской и Подольской губерний, находившиеся в руках католического духовенства, «повелено было упразднить совершенно». В 1839 году все учебные заведения Царства Польского были подчинены министерству просвещения, и при этом закрыто большое количество частных начальных школ и школ при костелах.

Что же касается состояния оставшихся и вновь открываемых приходских школ, то оно во второй четверти XIX века осталось таким же, как в предыдущем периоде. Вот как описывает приходскую сельскую школу один из ее учеников в своих воспоминаниях: «Открылась школа в той же кухне… в доме о. Алексея, за тем же столом, за которым мы обедали. Учеников сначала было четверо». Постепенно количество их увеличивалось как за счет местных мальчиков, так и приходивших из других деревень. Эти «пришлые» ученики, не имея возможности снимать комнаты, селились тут же: «…скоро они совсем переселились к о. Алексею, и поселились мы вместе в той же кухне за печкой и на печке, помогая и пособляя по хозяйству — то за водой на речку… иногда солому тащили из сарая на двор…».[17] Так, помогая по хозяйству своему хозяину и учителю отцу Алексею, мальчики постигали азы грамоты: «Ученье грамоте шло у нас так же, как тогда везде… Учили мы аз, буки, веди… и т. д. Заучивали буквы твердо, особенно по порядку с начала до конца, а в разбивку… долго не знали. За изучением вдоль и поперек азов переходили к слогам: буки аз — ба, веди аз — ва». Кроме того, проходили четыре действия арифметики: «таблицу умножения назубок» и еще «историю читали по какой-то старинной книге в вопросах и ответах с картинками». Учебников у мальчиков не было, поэтому все заучивали «с голоса» и «назубок». Тем более, что «о. Алексей был не очень словоохотлив — а в этих случаях больше сказывал руками и прутьями».[18]

Автор воспоминаний прав — действительно, учение в приходских школах так шло везде. И от того, была ли классом кухня деревенского священника или полуразвалившаяся церковная сторожка и учителем вместо хозяйственного отца Алексея — какой-нибудь дьячок-забулдыга, положение существенно не менялось.

Кроме того, соединение в одном классе малолетних детей 6–7-леток с великовозрастными юношами 14–15 лет, перегруженность помещений большим количеством учеников (иногда до 70–80 в одном классе), наконец, нерадивость, а подчас и жестокость учителей создавали атмосферу, совершенно непригодную для учения.

Вот как вспоминает о своем пребывании в приходской школе сын богатого южного помещика, которого родители «в назидание» решили туда поместить: «…меня в наказание за неприличное братание с уличными мальчишками отдали в приходское училище, откуда я вернулся вечером в слезах и с распухшими, как подушки, ладонями. Целый день в училище раздавались крики: „держи, держи“, плач мальчиков и хлопанье линейкой: раз, раз, раз. Юноши лет 15 и старше мужественно выдерживали удары и в свою очередь раздавали их направо и налево, как только учитель, криворотый, с подозрительно красным носом, уходил за перегородку перекусить и отдохнуть от педагогических трудов».[19]

Уездные училища

Следующей ступенью образования по уставу 1804 года стали уездные училища с двухгодичным сроком обучения, создавались они в уездных и губернских городах и предназначались для детей низших городских слоев — ремесленников, мелких торговцев. В связи с этим и официальной целью их являлось «сообщить детям свободных непривилегированных сословий необходимые познания, сообразные состоянию их и промышленности».[20]

В учебном плане уездных училищ значились такие предметы, как закон Божий, грамматика, арифметика, геометрия, всеобщая и русская география, начальные правила физики, «естественная история» (то есть естествознание) — всего 15 предметов. Их вели два учителя. Учебный план уездных училищ был рассчитан на то, чтобы подготовить учеников к поступлению к гимназию. Предполагалось открытие 405 уездных училищ с ежегодным содержанием от правительства от 1250 руб. до 1600 руб. на каждое.

Как ни скудна была государственная дотация, все же состояние уездных училищ было значительно лучше, чем приходских. В городских условиях они получали более удобные, чем сельские школы, помещения, более грамотных и знающих педагогов и хотя бы минимальные учебные пособия. Так, бывший ученик уездного училища в Новгороде вспоминал: «На стенах обширной классной залы (то есть класса — Н. Я.) были развешаны географические карты, на столе учителя помещался глобус, а большая аспидная доска стояла у всех на виду». Ученики должны были иметь учебники по каждому предмету, «приходить в училище со своей бумагою, пером, карандашом и чернилицею».[21]

Преподавание в уездных училищах хотя и лучше велось, чем в приходских школах, все же изобиловало недостатками. Как наиболее эффективная педагогическая мера, «розги были в большом употреблении, особенно по субботам». Процветала зубрежка. Каждый раз после опроса учитель «прочитывал по книжке» новый урок, который надо было заучить, «по математике показывал задачи на доске, по географии указывал на карты и глобус». Отсутствие педагогических семинарий, мизерная оплата учителей уездных училищ приводили к тому, что педагогами становились люди не только слабо подготовленные, но нередко и профессионально непригодные. Кроме того, и требований к этим учебным заведениям предъявлялось немного. «Уездные училища большей частью наполнялись детьми канцелярских служителей, валких чиновников, купеческими и мещанскими сыновьями… Родители тех и других имели в виду поскорее выучить детей чтению, письму, арифметике… и затем старались немедля определить их к местам службы, писцами в какую-нибудь канцелярию, с самым ничтожным жалованием, но с правами службы;…в случае неудачи эти обученные мальчики помещались в торговые лавочки и магазины, где учились, как выгоднее торговать».[22]

Устав 1828 года определил уездные училища как учебные заведения, предназначенные исключительно для детей лиц третьего сословия — купцов, зажиточных ремесленников, мещан. Целью даваемого ими образования стало воспитание верноподданнических чувств и подготовка учащихся к сугубо практической деятельности. По новой программе в них преподавали закон Божий, священную историю, русский язык, арифметику, геометрию, географию, историю, чистописание и черчение. Срок обучения стал трехлетним. Теперь уездное училище не готовило учащихся к поступлению в гимназию. Преемственность их учебных планов была уничтожена.

Таким образом, и на примере уездных училищ достигалась основная задача реформ 1828 года — сословная ориентация каждой изолированной друг от друга ступени образования.

Гимназии

Гимназии открывались в губернских городах. На каждую гимназию правительство ежегодно выделяло от 5200 до 6250 руб. Гимназии предназначались для подготовки дворянских детей к государственной службе или к поступлению в университет, однако не возбранялось и поступление детей иных сословий. Курс обучения должен был быть четырехлетним. Учебный план гимназии отличался разносторонностью и обширностью. Большое внимание уделялось изучению общественных наук. В то же время в учебном плане гимназии отсутствовали религиозные дисциплины. Изучение предметов проводилось по циклам, каждый из которых вел один из восьми учителей. Даже простое перечисление предметов дает представление о масштабах гимназической программы: 1) математический цикл (куда входили алгебра, тригонометрия, геометрия, физика); 2) изящные искусства (словесность, то есть литература, теория поэзии, эстетика); 3) естественная история (минералогия, ботаника, зоология); 4) иностранные языки (латинский, немецкий, французский); 5) цикл наук философских (логика и нравоучение, то есть этика); 6) экономические науки (теория коммерции, статистика общая и государства Российского); 7) география и история; 8) танцы, музыка, гимнастика.

Учебная неделя в гимназии состояла из 30 часов. Уроки шли с 8 до 12 часов и с 2 до 4. В среду и субботу послеобеденные часы отсутствовали, а занятия проводились с 8 до 11 часов. Гимназический устав закрепил и лучшие достижения отечественной педагогики. Учителю вменялось в обязанность возбуждать у учеников «охоту и привязанность к наукам», при изучении предметов не столько «упражнять память» гимназистов или требовать от них «чрезмерный труд», сколько ясно и понятно излагать суть предмета, подкреплять изложение демонстрацией наглядных пособий. В целях распространения наглядного обучения рекомендовалось обеспечивать гимназию географическими и историческими картами, глобусами, атласами, моделями машин. Однако, несмотря на заметные достоинства гимназического обучения, дворянство, особенно богатое и родовитое, неохотно отдавало туда детей. Как считал современник: «Ввиду… смеси сословий зажиточные дворянские фамилии не пускали своих детей в гимназии, чтобы не смешивать их с грязным людом и не привить им в подобном обществе дурных наклонностей и привычек». Что же касается малоимущего дворянства и чиновников, то они при их «бедном состоянии» старались «при первом открывшемся случае пристроить своих детей на службу с самого раннего возраста» и не были заинтересованы в их хорошем обучении. Кроме того, по наблюдению того же автора воспоминаний, тогдашнее городское общество вообще отличалось «равнодушием к делу образования».[23] Следствием этого была первоначальная малочисленность учеников гимназий. Так, например, в таком значительном городе, как Нижний Новгород, в начале 1820-х годов во 2-м классе гимназии училось 20 учеников — из 50, поступивших в первой класс, до 3-го дошло 10 человек, а заканчивали гимназию только трое.[24]

Что касается педагогов первых российских гимназий, то по своим знаниям они, конечно, намного превосходили учителей уездных училищ, не говоря уже о приходских. Некоторые из учителей гимназии, являясь выпускниками университетов или Главного педагогического института в Петербурге, были достойными педагогами, оставившими благодарную память у своих учеников. Таким, например, был учитель естественной истории новгородской гимназии кандидат Казанского университета Е. И. Шитц, преподававший минералогию, зоологию и ботанику и помимо увлекательных уроков устраивавший поучительные экскурсии в пригородные поля и леса для изучения родной природы.

Но наряду с такими педагогами многие гимназические наставники «отличались большими странностями, физическими и моральными», — вспоминал ученик московской гимназии. Так, учитель литературы «был поэт и каждый класс (то есть урок — Н. Я.) читал нам свое собственное стихотворение с неестественной энергией, зависевшей, как мы вскоре заметили, от возбуждения напитками. Этот учитель, хотя по наружности не мог нравиться своим неряшеством и грубыми манерами, но нам нравился, потому что он ничего от нас не спрашивал, а больше занимался указанием недостатков принятого учебника».[25] В гимназической методике, так же как и в низших учебных заведениях, большое место занимала зубрежка. Учитель истории новгородской гимназии — «гроза учеников… раздражительный и суровый», требовал «буквальное заучивание исторических уроков по книге, в которой ученики должны были по его указанию подчеркивать карандашом строки, которые следует выучить наизусть».[26] И он был не одинок.

Устав 1828 года внес большие изменения не только в учебные планы, но и в саму организацию гимназического обучения.

Гимназия становилась средней общеобразовательной школой только для дворян. Учебный план ее оставался значительно сокращенным по сравнению с уставом 1804 года. В него входили: закон Божий, грамматика, словесность и логика, математика, физика, языки: латинский, греческий, немецкий и французский, география, история, статистика, чистописание, черчение и рисование. В последующие годы учебный план был вновь сокращен: исключена статистика как предмет, соприкасающийся с «науками политическими», ограничено преподавание математики, затем изгнана была и логика за то, что она «сближает с философией».[27] Преимущественное внимание уделялось преподаванию древних языков… Число уроков по этим языкам было больше, чем по другим предметам, вспоминал один из тогдашних гимназистов. По латыни в пяти младших классах было по 4 полуторачасовых урока в неделю. Греческий язык начинали с IV класса, и число уроков было пять до VII класса.[28] Перенесение центра тяжести в учебной программе на классические языки и преподавание математики способствовало созданию нового типа гимназии — классической.

Система классического образования возникла в Пруссии в качестве противодействующего средства влиянию французской революции. Показательно, что эта система была заимствована царским правительством в период укрепления реакционного курса и мыслилась также как мера пресечения «свободолюбивых мечтаний» юношества.

Параллельно с перестройкой системы преподавания в гимназии вводятся новые дисциплинарные меры. Для надзора за учащимися учреждаются должности классных надзирателей, которые призваны были следить за поведением гимназистов в урочное и внеурочное время. «Единственной их заботой, — вспоминал один из выпускников III Санкт-Петербургской гимназии, — было наблюдение за внешним порядком, чтобы ученики не опаздывали на уроки, не шумели, где не следовало. Также преследовали очень строго „контрабанду“. Под этим разумелись все неучебные книги. Эти книги отбирали немедленно».[29] Естественно, наибольшие опасения гимназического начальства вызывали сочинения, трактующие какие-либо политические идеи. Искоренение всякого «свободомыслия» проводилось последовательно и жестоко. «Мы все постоянно чувствовали себя под каким-то давлением политической подозрительности», — признается ученик I Санкт-Петербургской гимназии. Примечательно однако, что эффект при этом достигался обратный.

По заверению того же автора: «Мы чуть ли не с 10-летнего возраста получали неестественный интерес к политическим вопросам».[30]

Широко применялись в гимназии и телесные наказания. «Розга в младших классах царствовала неограниченно».[31] В виде наказания оставляли учеников без обеда, пансионеров (находившихся на полном пансионе при гимназии) — без отпуска домой. Вообще обращение учителей и надзирателей с учениками «было постоянно суровое и грубое».[32]

Нередко жестокость надзирателей и учителей граничила с садизмом. Бывший ученик Казанской гимназии вспоминал: «Сечение учеников низших классов было предоставлено инспектору. Инспектор гимназии П. Г. Скорняков был замечательной личностью… Трудно забыть эту физиономию с белыми злыми глазами, которые, кажется, никогда в жизни не улыбались и не смотрели ласково на учеников, с мягкими неслышными движениями животного кошачьей породы, всегда готового мучить свою жертву и наслаждаться ее страданиями… Для Скорнякова не было наслаждения выше сечения учеников…

Живо помню, с каким ужасом услышали мы в первый раз вопли и стоны истязуемой жертвы и как в то же время издевался Скорняков над этими воплями, пересыпая удары разными прибаутками и насмешками».[33]

Телесные наказания широко применялись и во время уроков учителями. Тот же автор по истечении многих лет с тяжелым чувством вспоминал учителя латинского языка: «Грозою гимназии был учитель латинского языка Ив. Вас. Тимофеев, по прозванию Грозный… Тимофеев ужасно бил учеников; бывало начнет таскать кого-нибудь за волосы — таскает, таскает, а сам еще издевается».[34]

Методика преподавания стояла в большинстве гимназий на низком уровне. «Главная задача учителя состояла в том, чтобы узнать, кто не выучил заданного урока и взыскать с него… не успевающих обзывали лентяями, морили голодом и даже секли!».[35]

Способы «взыскивания» отличались разнообразием. Так, упомянутый учитель латинского языка казанской гимназии следующим образом «проводил опрос»: «Перед уроком Тимофеева всех учеников обходили два специально назначенные ученика, записывая товарищей, один — в ленивые, другой — в отличные, как кто пожелает. Записавшихся в ленивые Тимофеев никогда не спрашивал и ничем не беспокоил, ставя в журнале просто единицу; их пороли в конце недели, в субботу инспектор Скорняков сек. Не то было с записавшимися в отличные; их Тимофеев обязательно всех переспрашивал, и беда была, если кто-нибудь из них не знал хорошо урока!».[36]

Обеспечение гимназий учебными пособиями было очень скудным, наглядных пособий — карт, физических или химических приборов — было очень мало. Плохо обстояло дело и с учебной литературой: «…руководства тогда менялись очень редко, книги переходили от одного поколения гимназистов к другому, бедняки покупали за гроши старые книжки на толкучке, дополняли выписками, чего недоставало и продолжали беспрепятственно учиться по этим книгам».[37]

Следствием проводимых правительством ограничений в деле среднего образования являлось замедление количественного роста гимназий. К концу первой половины XIX века в Петербурге существовало только 5 гимназий. Так называемая первая гимназия была преобразована в начале 20-х годов из Благородного пансиона. Она помещалась в Кабинетской улице (ныне ул. Правды), угол Ивановской. Ученики, принимаемые в возрасте 10 лет, становились пансионерами (то есть жили при гимназии на полном пансионе). Обучение было платным, плата равнялась 1000 руб. в год. Поскольку I гимназия считалась привилегированной, аристократической, здесь кроме общеобразовательных предметов преподавали английский язык, рисование, танцы, фехтование и гимнастику. В ней обучалось около 150 человек. Вторая гимназия, как ни странно, возникла раньше первой из основанной еще в XVIII веке гимназии при Академии наук. Она находилась на Большой Мещанской улице, угол Демидова переулка. Обучение здесь также было платным. Для пансионеров плата равнялась 750 руб. в год, для приходящих — 60 руб. Количество учащихся равнялось 300.

Схожей со II гимназией по программе и характеру преподавания была и III гимназия, размещавшаяся в Соляном переулке, невдалеке от Литейного проспекта. Здесь обучалось 200 пансионеров, плативших по 450 руб., и 150 приходящих учеников, плативших по 15 руб. в год.

Несколько иной облик имела IV гимназия, так называемая Ларинская (по имени петербургского купца Ларина, пожертвовавшего деньги для ее основания). Находилась она на 6-й линии Васильевского острова. В отличие от первых трех гимназий в ней обучались не только дети дворян, но и купцов, которых много жило в этой части города. В соответствии с этим в программу были включены предметы, «связанные с промышленностью и торговлей». В IV гимназии в конце 30-х годов обучалось 190 человек. В 1845 году была открыта и в Коломенской части V гимназия. А в конце 50-х годов общее количество гимназистов Петербурга составляло 1425 человек.[38]