Знаменитые авантюристы XVI в.

Знаменитые авантюристы XVI в.

Малюта Скуратов – одна из самых мрачных фигур русской истории. Всесильный фаворит Ивана Грозного, царский любимец и палач, организатор опричного террора и его порождение, Малюта стал символом того кровавого времени, воплощением его духа.

В годы опричнины было не так уж сложно попасть в окружение царя – куда труднее было сохранить голову на плечах. «Кто был близок к великому князю, тот ожигался, а кто оставался вдали, тот замерзал», – свидетельствует современник событий немец-опричник Генрих Штаден. Лишь немногие близкие к царю люди избежали рук палачей. Малюта Скуратов был одним из тех, кто не изведал на себе царского гнева.

Подлинное имя Малюты – Григорий Лукьянович Бельский. Отец Малюты, Лукьян Афанасьевич, носил прозвище Скурат, значение которого нам неизвестно. По отцу Григорий назывался Скуратовым. Его личное прозвище было Малюта. Таким образом, Малюта Скуратов – мирское имя, образованное от двух прозвищ.

Уж не звериная ли жестокость стала причиной ироничного прозвища, данного этому человеку? Малюта – маленький, малыш. Юмор русского Средневековья был весьма специфическим.

С. М. Эйзенштейн в знаменитом фильме «Иван Грозный» сделал палача выходцем из низов, чем погрешил против истины. Отец Малюты, Лукьян Афанасьевич, происходил из рода звенигородских землевладельцев; в конце жизни он принял постриг в Иосифо-Волоколамском монастыре. Малюта Скуратов с братьями Нежданом и Третьяком в 1550 г. упоминается в числе дворян, внесенных в особый список «Тысячную книгу» и получивших поместья под Москвой, чтобы в любое время «быть готовыми в посылки», т. е. исполнять различные поручения.

Малюта начал служить в опричнине с самого ее основания. В своей опричной резиденции, Александровой слободе, царь обрядил «братию» в черные монашеские одежды, а сам, изображая игумена, по утрам звонил на колокольне. В этой псевдомонастырской иерархии Малюта был пономарем – мелким служителем, который должен готовить кадило, зажигать свечи и т. д. Но вскоре Малюта выдвинулся вперед.

В 1567 г. он руководил разгромом сел боярина И. П. Федорова и казнил 39 крестьян. Свирепость Малюты пришлась по душе Грозному, и тот поручил Скуратову вместе с двумя другими своими любимцами – Афанасием Вяземским и Василием Грязным – с отрядом стрельцов красть жен и девиц из домов служилых и торговых людей земщины. Дележом добычи занимался сам царь.

Скуратов становился заметной фигурой. Он участвовал в низложении митрополита Филиппа и руководил судом над Владимиром Старицким (двоюродным братом царя). Воздавая должное палаческим заслугам, царь пожаловал его чином думного дворянина, так как ни окольнического, ни боярского чина не мог дать своему худородному любимцу.

Пожар царевой «лютости» продолжал полыхать. В 1569 г. Иван Грозный обвинил в измене целый город – Великий Новгород – и двинул на него опричное войско. По дороге Малюта был послан в Тверской Отроч монастырь с тем, чтобы получить у заточенного там митрополита Филиппа благословение на разгром Новгорода. Мы не знаем, о чем говорили опальный иерарх и царский опричник. Можно предположить, что митрополит в гневе обещал проклясть царя и исполнителей его злой воли. Известно, что Малюта задушил предстоятеля церкви, а выйдя, объявил, что Филипп умер от духоты в келье.

Избиение новгородцев стало вершиной злодеяний опричников. Отряд Малюты Скуратова уничтожил 1505 человек. В Торжке Скуратов велел рубить пленных татар, но те отчаянно сопротивлялись и ранили ножом самого Малюту. Опричники спасовали и вызвали стрельцов на подмогу. Татары были расстреляны из пищалей.

Вершиной палаческой карьеры Малюты Скуратова стал 1570 г. Скуратову и Василию Грязному удалось одолеть главу опричного ведомства А. Д. Басманова, который был казнен, и занять руководящие должности в опричнине. В 1571 г. Малюта сосватал царю свою родственницу – Марфу Васильевну Собакину. После помолвки девушка стала недомогать, поползли слухи об отраве, но царь все-таки сыграл свадьбу. Через неделю Марфа умерла, так фактически и не став женой царя. Смерть Марфы не отразилась на судьбе Малюты. В 1572 г. он был дворовым воеводой в шведском походе, участвовал в переговорах с литовскими и крымскими послами. В декабре 1572 г. он находился в войсках, осаждавших ливонскую крепость Пайду (Вейсенштейн). Во время штурма крепости, 1 января 1573 г., Малюта был убит.

Исследователь опричнины С. Б. Веселовский высказал предположение, что Малюте, над которым в конце 1572 г. нависла угроза опалы, не оставалось другого выхода, как броситься навстречу верной смерти. Веселовский напоминал, что тогда же В. Г. Грязной был послан без соответствующего прикрытия на разведку в донецкие степи и попал в плен к татарам. Не было ли это завуалированной формой опалы? Впрочем, другой историк, В. Б. Кобрин, показал, что Малюта перед гибелью был влиятелен как никогда.

Тело Малюты по поручению царя перевез в Иосифо-Волоколамский монастырь, в усыпальницу Бельских, дворянин Евстафий Михайлович Пушкин. Пушкин, как и Скуратов, был связан с Иосифо-Волоколамским монастырем, служил в опричнине и пользовался доверием царя. Иван Грозный дал на поминовение души Малюты 1500 рублей – огромный вклад, больше, чем на панихиды по собственным дочерям, Анне и Марии, и брату Юрию. Вдова Малюты получила пенсию, в размере оклада своего покойного мужа – 400 рублей – случай для XVI в. уникальный, а его племянник Богдан Яковлевич был пожалован богатым поместьем. Дочери опричника еще при его жизни составили себе удачные партии: Анна вышла замуж за боярина, князя Ивана Михайловича Глинского (двоюродного брата царя); Мария – за боярина, впоследствии царя, Бориса Годунова; Екатерина (Христина) – за боярина, князя Дмитрия Ивановича Шуйского; четвертая дочь, неизвестная по имени, – за опричника, татарского князя Ивана Келмамаевича Келмамаева (ум. 1572/73).

Малюта Скуратов оставил по себе недобрую и долгую память. В народных песнях он изображается как злой гений царя Ивана, противостоящий «старому боярину» Никите Романовичу. В «Песне о гневе Грозного на сына» Малюта Скуратов хочет извести царевича и обвиняет его в измене. Когда Грозный велит казнить сына, Малюта берется за топор и радостно восклицает:

Ай же, Грозный царь, Иван Васильевич!

А моя-то работушка ко мне пришла!

Неограниченное доверие царя к Малюте унаследовал его племянник, Богдан Яковлевич Бельский, не менее дяди склонный к авантюрам. Любопытно, что царская милость не поколебалась даже тогда, когда Давыд Невежин Бельский, другой племянник Малюты, бежал в Литву. Богдан Яковлевич получил чин думного дворянина и должность оружничего, а в конце правления Ивана Грозного возглавил Аптекарский приказ.

Бельский сумел извлечь из своего положения максимальную выгоду. Он получил обширные вотчины и поместья в десяти уездах, скопил огромное состояние. В разные годы Богдан Яковлевич сделал в Иосифо-Волоколамский монастырь вклады на помин души своих родственников в 1000 рублей. Для сравнения скажем, что в XVI в. оклад служилого человека невысокого ранга равнялся 5–10 рублям в год, а высший боярский оклад – 400 рублям. Село с несколькими деревнями можно было купить за 100–200 рублей, а кунью шубу – за 5–6 рублей.

Заботам Бельского были поручены не только лекарства и травы в Аптекарском приказе. Незадолго до смерти, царь приказал собрать различных колдунов, чтобы те предсказали время его кончины. Бельскому, как наиболее близкому к государю человеку, было поручено передавать царю их предсказания. Согласно запискам английского дипломата Д. Горсея, чародеи оповестили Бельского, что «самые сильные созвездия и могущественные планеты небес против царя, они предрекают его кончину в определенный день; но Бельский не осмелился сказать царю так; царь, узнав, впал в ярость и сказал, что очень похоже, что в этот день все они будут сожжены». Когда же наконец наступил предсказанный день, Грозный отправил Бельского к колдунам, и «тот пришел и сказал, что царь велит их зарыть или сжечь живьем за их ложные предсказания. День наступил, а он в полном здравии как никогда. „Господин, не гневайся. Ты знаешь, день окончится, только когда сядет солнце“». Тем временем царь отправился в баню, а затем сел играть в шахматы. Внезапно с царем случился приступ, он упал навзничь и в суматохе «был удушен».

Историк В. И. Корецкий считал это сообщение заслуживающим внимания и полагал, что царь был убит своими приближенными – Б. Ф. Годуновым и Б. Я. Бельским, которым грозила расправа. Особой опасности подвергался Бельский, посмевший сокрыть от царя изначальное предсказание волхвов. Выводы В. И. Корецкого опираются и на слухи об отравлении царя Бельским, широко распространившиеся в Москве вскоре после смерти Грозного. «Враг добра роду христианского, хотя привести в последнюю пагубу, вложи в человецы мысль, что будто Богдан Бельской своими советники извел царя Ивана Васильевича, а ныне хочет бояр побити и хочет подыскати под царем Федором Ивановичем царства Московского», – сообщал «Новый летописец».

Дальнейшие события, произошедшие в Москве 2 апреля 1585 г., также довольно красочно описаны «Новым летописцем». «Чернь», «ратные московские люди» и дворяне из иных городов (среди которых летописец особо выделяет рязанцев Ляпуновых и Кикиных) подступили к Кремлю и повернули царь-пушку в сторону Фроловских ворот, намереваясь штурмом брать крепость. Боярам, которые вышли успокаивать волнение, толпа закричала: «Выдай нам Богдана Бельского! Он хочет извести царский корень и боярские роды». Бельский был сослан в Нижний Новгород, и волнение успокоилось.

Польский посол Л. Сапега, находившийся в это время в Москве, писал в депеше, что причиной волнения стала попытка Бельского произвести переворот. Он собирался внушить царю Федору, чтобы тот «двор и опричнину соблюдал так, как его отец». Одновременно тот же Сапега сообщает и о совершенно противоположных планах Бельского, который якобы намеревался возвести на престол царевича Дмитрия. Несмотря на противоречивость в известиях Сапеги, очевидно, что Б. Я. Бельский намеревался после смерти Грозного укрепить свое положение и занять ключевую роль в управлении государством, но потерпел поражение. Умелые действия его противников привели к восстанию и ссылке Бельского. В борьбе за власть Бельский опирался на круг худородных любимцев Грозного, в основном бывших опричников, вознесенных к вершинам власти волей покойного тирана (к этой группировке некоторое время примыкал и Борис Годунов). Противниками Бельского были родовитые бояре-князья, наиболее видными из которых были князья Шуйские.

В ссылке Богдан Яковлевич находился недолго. Уже в 1591 г. он возвратился ко двору и занял свою прежнюю должность оружничего и начальство над Аптекарским приказом. При вступлении на престол Бориса Годунова Бельский был пожалован в окольничьи, а вскоре получил ответственное назначение – строить новую крепость Царев-Борисов на Донце. Вскоре после своего возвращения в 1600 г. Бельский подвергся жестокой опале, причина который была неясна современникам.

«Новый летописец» сообщает, что Бельский, находясь в Цареве-Борисове, за свой счет обеспечивал местных служилых людей. Вскоре в Москве стало известно об этом. Бельского хвалили и прославляли. Борис Годунов, напротив, пришел в ярость – Бельский не только становился слишком популярен, но и самозванно присвоил себе право награждать и жаловать, принадлежащее царю. Царь приказал арестовать Богдана, по ложному обвинению окольничий подвергся пыткам и унижениям и был сослав в тюрьму в Поволжье.

Сходную версию излагает немец К. Буссов, дополняя эту картину демонстрации прямыми политическими обвинениями: «Когда же крепость была окончена, злодей (Бельский. – С. Ш.) посмел объявить, что он теперь царь в Борисграде, а Борис Федорович – царь в Москве». Эта похвальба и стоила Бельскому его карьеры и свободы.

Сохранившийся фрагмент следственного дела Б. Я. Бельского показывает совершенно иную причину его опалы. Он представляет собой часть «расспросных речей» «доктора» Аптекарского приказа Гаврила Юрьева. Гаврила извещал, что Бельский «знает всякие зелья, добрые и лихие, да и лечебники все знает же, да и то знает, кому добро зделать и чем ково испортить, и для того Богдану у государя блиско быти нелзе». Это утверждение подкреплялось и прямым обвинением в том, что Бельский поднес царю не то зелье, которое приготовил Гаврила вместе с другим доктором, а зелье, приготовленное «канун того дни». Когда же Гаврила пытался донести об этом, то Бельский приказал его арестовать. При повторном расспросе доктор продолжал твердить, что Богдан «аптекарское дело знает гораздо и ведает, чем человека испортить и чем его опять излечить, да и над собою Богдан то доделывал, пил зелье дурное, а после того пил другое».

Итак, очевидно, что Б. Я. Бельский был обвинен в попытке отравить царя, что и определило жестокую расправу над ним. По сообщению К. Буссова, царь Борис приказал «одному шотландскому капитану, по имени Габриэль… вырвать у самозванного царя (Бельского. – С. Ш.) пригоршнями всю густую и длинную бороду». Вряд ли будет натяжкой утверждение, что «доктор Гаврило Юрьев» из документов следственного дела и шотландец Габриэль у Буссова – одно лицо.

Опала на Бельского последовала в 1600 г. вскоре после опалы и ссылки могущественного клана бояр Романовых. Бельского и Романовых связывали определенные симпатии. В ссылке, насильственно постриженный в монахи, Филарет Романов жаловался на свою судьбу, обвинял своих недругов-бояр и говорил о них, «нет де у них разумного; один де у них разумен, Богдан Белской, к посолским и ко всяким делам добре досуж». Об этом же свидетельствует Буссов, искажая хронологию событий, он говорит, что Романовы «душевно скорбели о том, как поступили с Богданом Бельским».

В ссылке Б. Я. Бельский пробыл вплоть до смерти Бориса Годунова. Царь Федор Борисович Годунов – двоюродный племянник Бельского (его мать царица Мария Григорьевна, дочь Малюты Скуратова, была двоюродной сестрой Бельского) – возвратил опального из ссылки. Однако ненависть к годуновскому роду была у Бельского сильнее родственных чувств. Он принял деятельное участие в низложении царя Федора, произошедшем 1 июня 1605 г. Когда эмиссары Лжедмитрия I Г. Г. Пушкин и Н. М. Плещеев прочитали на Лобном месте грамоты самозванца с призывом покориться и выдать ему Федора Годунова, Бельский вышел к народу и стал говорить, что именно он спас царевича от козней Годунова, за что и претерпел гонения. Народ повалил в Кремль и начал грабить дворы Годуновых, но Бельский остановил мародерство, объявив, что годуновское добро принадлежит «царю Дмитрию», и обратил народный гнев против своих давних недругов – докторов-иноземцев.

Царь Федор Борисович и его мать Мария Григорьевна были убиты, а Лжедмитрий I вступил в Москву. Бельский снова выходил к народу, клялся, что самозванец есть истинный царевич, и целовал икону Николы. Лжедмитрий I пожаловал Бельского в бояре, но тот снова принялся за старое: пытался внушить новому царю мысль учредить опричнину по примеру его мнимого отца – Ивана Грозного. Самозванец не нуждался в советах, да и враги Бельского не дремали. Богдан Яковлевич снова, уже в который раз, оказался в ссылке – на воеводстве в Великом Новгороде. Царь Василий Шуйский услал Бельского еще дальше – воеводой в Казань.

Далее, вплоть до гибели Б. Я. Бельского в 1610 г., о нем нет никаких известий. Обстоятельства кончины Бельского весьма загадочны. Согласно «Новому летописцу», Б. Я. Бельский после низложения в Москве Василия Шуйского воспротивился принесению казанцами присяги Лжедмитрию II и призывал их целовать крест тому, «кто будет на Московском государстве». Позиция довольно трезвая и взвешенная, что не очень вяжется со всей предыдущей деятельностью Бельского – авантюриста и интригана. Однако «крепкостоятельство» Бельского имело для него весьма плачевные последствия – казанский дьяк Никанор Шульгин, стремившийся к тому, чтобы взять власть в Поволжье в свои руки, подговорил «воров» убить Бельского. Богдана Яковлевича схватили и сбросили с башни Казанского кремля. На третий день после убийства Б. Я. Бельского в Казань пришло известие о смерти Лжедмитрия II – «те же казанские убойцы раскаяшеся, что они целовали крест Вору и неповинно убили окольничево». Дьяк Никанор Шульгин, захвативший власть в Казани и прославившийся другими злодеяниями и грязными делами, за «воровство» был в первые месяцы правления царя Михаила Федоровича сослан в Сибирь, где и умер.

В источниках XVI в. упоминаются и другие представители этого рода, однако в дальнейшем их след затерялся. Они выбыли не только из состава московского боярства, но и вовсе из «дворового списка». Род, давший России двух знаменитых негодяев, как будто исчерпал себя и пропал в неизвестности.