НАЧАЛО АЛЬБИГОЙСКИХ ВОЙН

НАЧАЛО АЛЬБИГОЙСКИХ ВОЙН

Сначала Игаюкентий III поручил двум цистерцианцам Репье и Ги разгромить катарских проповедников на одном из диспутов. Папские легаты явились в Окситанию подобно могущественным князьям: их одежда была сшита из драгоценных тканей, носилки украшены резьбой и позолотой, на откормленных мулах переливались дорогие вышитые попоны с золотыми кистями. Искушенные в теологических дискуссиях, надменные богословы надеялись без труда победить бескровных, похожих в своих черных одеяниях на бедных простолюдинов еретиков. Однако истощенные, но одухотворенные Совершенные своими доводами не оставили камня на камне от логических построений папских теологов.

Пафосное появление легатов и их постыдный провал на диспуте наблюдал некий испанский монах Доминик, к этому времени основавший орден нищенствующих проповедников.

Роль этого человека в судьбе Романьи настолько велика, что, пожалуй, следует привести две версии его жизни и деятельности, чтобы было понятнее, насколько мало общего имеет предубеждение с действительностью.

Согласно каноническому варианту святой Доминик родился в 1170 г. в небольшом городке Старой Кастилии. Оба его брата стали священниками. Предание повествует, что маленький Доминик так жалел нищих и бездомных, что стремился, как мог, разделить их страдания: ночью выползал из кроватки и спал на голом полу.

В 14 лет Доминик поступил в университет, где изучал естественные науки, риторику и богословие. Ав 1191 г. в Кастилии разразился ужасающий голод. Бедный и вечно недоедающий Доминик продал все свои вещи, одежду и даже книги, по которым учился, и раздал деньги голодающим. Товарищи упрекали Доминика: «Брат Доминик, ведь без книг ты не сможешь получить образование!» Он отвечал со слезами: «Неужели вы думаете, что я буду учиться на мертвой коже, когда живые люди умирают от голода?» Пристыженные его примером, профессора и студенты собрали огромную милостыню, благодаря которой сумели выжить тысячи людей.

Милосердие святого Доминика подчас приобретало героический характер. У одной бедной женщины мавры взяли в плен единственного сына. И студиоз Доминик вызвался добровольно идти в рабство вместо совершенно незнакомого юноши. И пошел бы, но благочестивая женщина не приняла великодушное предложение Доминика.

Десять лет учебы в университете превратили Доминика в выдающегося богослова. «Путь моей жизни — это странствия и проповеди. Ибо что может быть выше, что может быть важнее спасения человеческих душ?» — восклицал Доминик.

В 1203 г. король Кастилии послал Доминика провести переговоры о браке наследника кастильского престола и дочери французского графа де ла Марша. Доминик прибыл на юг Франции, где особенно свирепствовала ересь альбигойцев. Он был потрясен увиденным. Разрушенные церкви, аббатства и монастыри, ужасающее падение нравов.

Он остановился на ночлег в Тулузе. Выяснилось, что хозяин гостиницы — убежденный еретик. И Доминик, буквально падающий с ног от усталости, так и не лег спать: всю ночь он убеждал хозяина гостиницы порвать с сектантами и вернуться в лоно христианской церкви. И добился своего: утром трактирщик пошел в маленькую, чудом уцелевшую церковь и раскаялся в своем заблуждении.

Доминик выполнил поручение кастильского короля и отправились в Рим, к папе Иннокентию. Он просил папу дозволить ему вступить в борьбу с еретиками на юге Франции. Папа, видя искренний порыв молодого проповедника, отправил его в Тулузу. Простые люди Тулузы очень скоро полюбили этого скромного, доброго проповедника. Главные еретики, озлобленные тем, что им не удается одолеть Доминика в открытых диспутах, дважды пытались убить его, но всякий раз, встретив его кроткий взгляд, опускали оружие.

После проповедей Доминика тысячи людей, колеблющихся в вере, возвращались в лоно христианской церкви. Святой Доминик, милосердный до самопожертвования, не признавал методов насилия. Этот проповедник обладал огромной силой нравственного воздействия. Вот как скажет о нем впоследствии духовная дочь Доминика, блаженная Цецилия: «От лба его и из точки между бровями исходила сила, подобная лучу света и наполнявшая людей любовью и благоговением».

Папа подарил ордену Доминика римскую церковь Святого Сикста, затем передал доминиканцам крупный монастырь в Риме. Но святой Доминик понимал, что евангельская проповедь особенно важна в университетах Европы. Так возникло братство доминиканцев в Парижском университете, затем — в университете Болоньи.

Многолетние труды подорвали телесное здоровье Святого Доминика. Он скоропостижно скончался в своем монастыре в Болонье, где и был погребен. Перед самой смертью Доминик, как когда-то в детстве, попросил положить его на голый пол. Это случилось в 1221 г., когда святому Доминику едва исполнилось 50 лет.

А вот другое описание того же человека.

Житие святого Доминика (1170—1221) не более чем легенда. На самом деле он происходил из богатого кастильского дома и с шести лет был определен к духовной деятельности. Он учился в высшем духовном училище в Па- ленсии, послужившем основой знаменитого Саламанского университета. Здесь он выказал большие способности. Вернувшись домой, Доминик во время голода раздал все, что имел, и этим примером заразил других.

Это был ученый испанец, мрачный фанатик, пламенный и энергичный. Его переполняло жестокое религиозное рвение, беспощадная злоба ко всему, что враждебно церкви. Страстный формалист-церковник, он глубоко ненавидел любое проявление ума или характера, нарушавшее традиционные учения. Доминик истреблял врагов церкви, и благодаря ему нищенствующие монахи сделались страшной силой. Новые аскеты ниш в мир не для того, чтобы жить его жизнью и облегчить его бремя, но чтобы истреблять в нем грех и заблуждения и, в конце концов, чтобы управлять им в духе тогдашнего католицизма. Босой монах быстро проник во все классы общества и овладел всеми сторонами духовной жизни.

Монах Доминик призывал к всеобщему Крестовому походу против альбигойцев и впоследствии сделался личным советником зловещего Симона де Монфора.

Обе эти характеристики даны святому Доминику постфактум.

Известно, что сначала Доминик видел себя в роли носителя Слова Божьего среди полабских славян. Трудно даже вообразить, как сложилась бы судьба Восточной Европы, разверни свою деятельность среди славянских языческих племен этот слепой приверженец католической веры, не отступающий перед трудностями и жестокостями.

Пока же получив аудиенцию у папы, Доминик рассказал о том впечатлении, которое произвело великолепие папских легатов на пораженное сресыо население. Иннокентий был здравомыслящий человек и умел слушать разумные доводы. Он отозвал своих миссионеров-эпикурейцев, любителей роскоши и великолепных экипажей. Из-за них катары говорили, что эти христиане явились в раззолочешшх каретах защищать своего Бога, чей сын ступал по дорогам Галилеи босыми ногами.

С той поры святой Доминик стал идеологом борьбы с альбигойскими еретиками.

В 1203 г. папа направил в Окситанию еще одного легата, цистерцианца Пьера (Пейре) де Кастельно. Резкий и нетерпимый, тот не тратил красноречие на диспуты, а сразу перешел к угрозам и быстро восстановил против себя всю знать Юга. Кастельно позволял себе прилюдно поучать не только приближенных Раймунда Тулузского, но и самого графа.

В 1207 г. легат сколотил лигу баронов, в задачу которой входило уничтожение еретиков. Но другой, не менее важной задачей было поднять восстание против их сюзерена — графа Тулузского. Попятное недовольство гордого сеньора было использовано свящешюслужителем как повод для отлучения. Не ограничившись этим, он дерзко угрожал Раймунду: «Тот, кто лишит тебя владений, поступит хорошо, но тот, кто лишит жизни, будет благословен». После этих оскорбительных слов легат отряхнул прах с ног своих и покинул Тулузу.

Самовластный правитель, представитель древнего благородного рода, могущественный граф был вне себя. В ярости он крушил все вокруг, называя рыцарей трусами и предателями, не способными защитить своего господина. Но оскорбление, нанесенное их сеньору, бесчестило и его приближенных. Возмущенные не менее своего господина, несколько решительных вассалов графа поскакали вслед за легатом. Настигнув Пьера де Кастельно на переправе через Рону, конюший графа зарубил его. Существует множество вариаций этого события, но суть остается неизменной: посланник папы, лицо неприкосновешюе, был убит если не по прямому приказанию, то с ведома Раймунда VI. Более того, граф дал убийце убежище в своем доме и богато его наградил.

Негодование папы и римской курии не знало границ.

Церковь расценивала это злодеяние почти как всем еще памятное убийство архиепископа Томаса Кентерберийско- го служителями короля Генриха II[29]. Как тогда, так и сейчас, молва приписала убийство тому, чьим страстям потворствовало. Сам папа, как можно увидеть из его послания, находился под влиянием этого общего впечатления.

Обстановка убийства и участие в нем Раймунда изложены в послании весьма сбивчиво: говорится, что ни просьбы, ни мольбы аббата святого Эгидия, ни настояния консулов и горожан не могли смягчить безумный гнев графа, а затем утверждается, что убийцы сопровождали легата к переправе через Рону помимо желания графа и к его огорчению. Тем не менее папа утверждает, что Раймунд считается виновником убийства на основании «несомненных улик». Ввиду всего этого граф предавался анафеме, все его вассалы и союзники освобождались апостольской властью от присяги верности, и всем католикам разрешалось не только преследовать его, но и занимать и удерживать за собой его владения.

Немедленно Иннокентий обратился к королям Франции и Арагона с требованием двинуть армии против погрязшего в грехах Юга.

«Далеко на севере, в Париже», Филипп Август размышлял над предложением папы. Этому монарху были свойственны неожидашгые действия и необычные решения, порожденные извилистостью мысли. Беспощадный и прагматичный, он всегда делал то, что нужно для его выгоды, как бы гадко оно ни было. Ему едва исполнилось пятнадцать лет, когда он принял несколько строгих указов против пав- ликан. По свидетельству апологета короля Гийома Бретонского, «он не позволял никому жить вопреки законам церковным, никому, кто бы осмелился чем-либо оскорблять католическую религию, никому, кто пытался бы отрицать таинства». Однако сейчас Филипп не спешил раздавить мерзкую ересь. Он был занят чрезвычайно важной для самого существования Французского королевства войной с Англией и не собирался дробить свои силы. Впрочем, он согласился не мешать вооружаться для богоугодного дела своим подданным.

Мать Раймунда VI была родной теткой Филиппа II, то есть сеньоры приходились друг другу кузепами, но родство в подобных случаях ничего не значило.

Король не хотел таскать каштаны из огня для Иннокентия; более того, он намеревался заставить его самого сделать всю черную работу. «Осудите его как еретика. Только тогда у вас будет право вынести приговор и приглашать меня, сюзерена графа, для того, чтобы законно конфисковать домены моего вассала», — якобы ответил французский король папе.

Иннокентию пришлось взять на себя высшее руководство крестовым походом через назначенных им легатов. И хотя не папа планировал военные действия, именно он обеспечивал успех кампании.

Из всех областей Западной Европы—из Иль-де-Франса, Бургундии, Лотарингии, Шампани, Австрии, из далекой Венгр™ и почти фантастической Славонии — в Лион собирались крестоносцы. Весь христианский мир отправлялся в поход против Тулузы и Прованса, чтобы уничтожить повод для смут, печаливший и унижавший мать — католическую церковь на протяжении последних трех поколений.

На их благих побуждениях заметен был значительный налет практицизма.

Крестовый поход как спасительное средство заменял монастырь, и это имело огромную важность для рыцаря. Дворянин со своими вкусами и образом жизни находился в непримиримом противоречии с церковными требованиями и в конечном итоге с самим собой, поскольку он был человеком верующим. Все, чем он жил, церковь осуждала и проклинала. Его любимым, почти единственным занятием была война, а церковь запрещала даже турниры и лишала христианского погребения убитых на таком состязании. Рыцари проводили жизнь в пирах, не хотели знать никаких ограничений своему произволу, а церковь требовала от них поста, воздержания и всяческого послушания. Рыцарь считал эти требования справедливыми, страшно боялся ада и сплошь да рядом в конце жизни шел в монастырь. Но крутая дисциплина реформированного монашества была противна дворянину, состарившемуся в боях и попойках. Старый грешник редко умирал благочестивым иноком.

Крестовый поход давал возможность спастись войной, то есть тем, что рыцарь любил более всего на свете. Кроме того, он избавлял от кредиторов. К материальным выгодам борьбы против альбигойцев — военной добыче и захвату земель — присоединялись загробные блага. Легкий поход на близкий цветущий край с безоружным богатым населением был приравнен по заслугам к трудным и опасным путешествиям на Восток с его воинственным фанатичным народом. «Пальма мученичества за веру стала всем доступна».

В IX в. благочестивая Европа начала «охотиться» за реликвиями, связанными с земной жизнью Христа. Своего апогея этот процесс достиг в XIII в., когда Людовик Святой привёз в Париж из Константинополя и поместил в построенной для этой цели Святой капелле ряд орудий Страстей, чья подлинность мало у кого вызывала сомнение.

Однако среди этих высокочтимых орудий Страстей, которые выставлялись в различных храмах Европы, отсутствовала чаша, из которой вкушал Иисус на Тайной вечере. Это обстоятельство подстегнуло толки и предания о её местонахождении.

В противовес Парижу, который «монополизировал» многие святыни христианства, часть современной Франции, принадлежавшая английской короне, выдвинула легенду о чаше, которая скрыта где-то на просторах Британии.

В средневековых романах о Парсифале плавный герой ищет и находит волшебный замок Мунсальвеш, в котором под охраной таинственных рыцарей хранится Грааль. В некоторых описаниях Грааль весьма напоминает неиссякаемый сосуд из более древних кельтских легенд, который по своей функции сходен с аналогичными предметами в мифологии других индоевропейских народов, в частности с рогом изобилия.

Начиная с Робера де Борона пребывание Иосифа Арима- фейского в Британии стали связывать с Гластонберийским холмом. В 1190 г. монахи Гластонберийского аббатства объявили об обнаружении саркофагов короля Артура и его супруги Гвиневры. В 1278 г. прошла торжественная церемония их перезахоронения, на которой присутствовали король Эдуард I с супругой. С тех пор Грааль в воображении позднейших поколений англичан был неразрывно связан с Гластонбери.

Пока же тысячи крестоносцев лелеяли сокровенную надежду обрести Грааль, сокрытый где-то на Юге и посредством его овладеть всеми благами мира.

Не меньшим количеством слухов и легенд были окружены таинственные и всемогущие Хранители Грааля. Им приписывались необыкновенные возможности и сверхчеловеческое могущество. Чтобы его сокрушить, вместе с рыцарями Креста, возглавляемые папскими легатами, двигались толпы архиепископов, епископов, священников и монахов. Благочестивые пастыри мирно соседствовали с отрядами разбойников, которые надеялись крупно поживиться в богатых южных городах; никому не казалось неуместным их присутствие в крестоносном воинстве.

24 июня 1209 г. огромная Христова рать выступила в поход.

Иннокентий советовал своим легатам следовать наставлениям апостола: «Я был хитер и коварством вас взял», объясняя, что это коварство «скорее надо было назвать благоразумием и стараться отделившихся от единства церкви поодиночке поражать». В силу этого он рекомендовал не начинать с графа Тулузского, а сначала, «с помощью искусного притворства вводя его в заблуждение, сокрушить прочих еретиков, чтобы предотвратить соединение сил этого Левиафана с его союзниками, причем было бы тем труднее побороть этих слуг Антихриста, чем большее упорство придало бы такое скопление их». Эта была та самая древнеримская политика, которая выражалась лозунгом: Divide et impera — «Разделяй и властвуй».

В Средние века сражения в строевом порядке велись редко. Большая часть кампаний представляла собой перестрелки, набеги и грабежи, разбойничьи налеты, нападения на города с целью получения трофеев. Во время осад баллисты и катапульты позволяли посылать каменные ядра и зажигательные снаряды поверх стен.

Кавалерия состояла частично из тяжелых конников, частично из легко вооруженных всадников.

Война прежде всего должна была быть рентабельной. Поэтому военные операции несли больше разрушений, чем смертей: за пленного всегда можно было получить выкуп, в то время как мертвый враг не давал ничего.

Капитуляция подразумевала, что местное население не будут трогать, оно может сохранить свое имущество, свои законы, религию и церкви. Последние два пункта к катарам не относились. Люди должны лишь подчиниться воле победителя, в обмен на защиту, которую он предоставлял, обязаны платить налоги, а также дополнительные пошлины и больше не воевать против него. Горожане не имели права строить новые храмы и обращать колеблющихся в свою веру. Тех, кто оказывал сопротивление, ждали плен и конфискация имущества. Бежавшие тоже теряли свое добро.

Первая проба сил кротчайшей католической церкви в Ок- ситании произошла еще при Раймунде V и папе Александре III. В начале 1181 г. он послал на Юг своего кардинала- легата. Требовалось искоренить заблуждения отступников в области Альбижуа, если потребуется — силой оружия. Как ударную воинскую силу предполагалось использовать резервы южных сеньоров, не зараженных еретическими идеями.

Катары не были готовы воевать с оружием в руках, проливать кровь, наносить раны, причинять человеческим существам страдания. И сейчас, и в дальнейшем военные действия вели не еретики, а лишь сочувствующие еретикам, которым их вера это не запрещала. Поэтому первое вооруженное столкновение закончилось полной победой католиков. Еретики укрылись в своих горных пристанищах, их защитники-сеньоры покаялись. Рыцари должны были, пока не пройдет срок покаяния, ездить на осле без седла, в черной одежде и с одной шпорой. Непокорившиеся дворяне назывались файдитами[30] и были лишены владений.

Судя по рукописям, датируемым началом Альбигойской войны, многие катары пополнили ряды тамплиеров, чем привели в уныние крестоносцев Симона де Монфора: они оказывались вне досягаемости церковного правосудия. Среди тамплиерской верхушки также фигурируют имена, безусловно принадлежавшие катарам. Вступив в орден тамплиеров, представители лангедокской знати, по всей видимости, предпочитали чаще всего оставаться в своих владениях, где они являли собой прочную основу ордену. В то же время они могли оказывать помощь братьям по вере. По-видимому, это была вынужденная мимикрия: против Окситании поднялась вся Европа. Орда крестоносцев, считающая еретиков исчадиями ада, под руководством католического аббата Арно Амори из монастыря Сито двинулась на юг, творя неисчислимые зверства. Раймунд VI не ожидал, что дело обернется таким катастрофическим образом. Положение осложнялось его отлучением: преданному церковному проклятою сеньору его подданные не обязаны были подчиняться. Граф решил отправиться в Рим, убедить

Иннокентия Ш в своей невиновности и принести жалобу на жестокость и самоуправство его легатов. Перед поездкой он составил завещание в пользу единственного сына Раймунда, который в это время жил при английском дворе. Регентом при нем он назначал своего младшего брата Бо- дуэна. Если же оба принца скончаются без наследников, то земли, которые граф держал от французского короля, должны перейти Франции, а имперские лены — императору.

В Риме он испросил аудиенцию у папы и горячо и красноречиво убеждал его в своей невиновности. Осокин уверен, что Раймунд и Иннокентий проводили долгие часы в доверительных беседах и папа, заглянув в сердце графа, не нашел в нем скверны. Понтифик постановил вернуть Рай- мунду его достояние, если будет доказано, что он невиновен в убийстве Пьера де Кастелыю. «Иннокентий сделал все, что мог требовать от него долг чести, насколько позволяли ему это обстоятельства и условия, в которые было поставлено тогдашнее папство», — утверждал историк.

В таком случае папа оказался весьма непоследовательным (в чем его никак нельзя обвинить), поскольку еще 10 марта 1204 г. он писал французскому королю: «Твоя задача — согнать графа Тулузского с его земли, очистить се от сектантов и дать ей добрых католиков, которые под твоим началом смогут верно служить Господу».

Коварство папы стало явным, когда граф ознакомился с условиями снятия с него отлучения. Он должен был стать третьим государем, подвергшимся публичному унижению перед церковью. До него только император Генрих IV босой, в рубище молил папу Григория УП о прощении, да Генрих П Английский принял наказание плетьми за убийство архиепископа Кснтерберийского.

Граф по собственному опыту знал, сколько неудобств причиняют церковные проклятия. Поэтому он сознательно решил пойти на унижение и принять бичевание — это и было одним из условий снятия отлучения.

В своем родовом городе Сен-Жиле в середине лета 1209 г. «граф в одной рубахе, босой, со свечей в руке опустился на колени перед легатом, положил руку на вынесенные из церкви мощи... и молил о пощаде. Он сам прочел длинный список своих преступлений перед церковью, обязываясь и теперь, и впредь во всем беспрекословно подчиняться повелениям папы и его легатов; граф отказывался от всякой свободы в действиях. Шестнадцать вассалов тут же подтвердили присягу своего государя. Тогда легат Милон поднял Раймунда, накрыл его своей епитрахилью, накинул веревку ему на шею, взял концы ее в руку и повел его в церковь, на ходу хлестая пучком розог».

Но если граф и его советники надеялись путем болезненных, но мало значащих при общем сочувствии населения унижений получить свободу действий, они просчитались. Раймунду было вменено в обязанность выдать свои укрепленные замки и замки своих вассалов, распустить войско и самолично принять участие в уничтожении еретиков — до этого он, сколько мог, старался защищать своих подданных.

Ему предстояло вести войско против альбигойского Безье.

С 1208 г. начинает свое повествование Гийом Тудель- ский, автор первой части «Песни о крестовом походе против альбигойцев». Ему мы обязаны непредвзятым взглядом на то, что происходило на некогда мирных просторах Ок- ситании.

Безье стал первой жертвой Крестового похода, жертвой стратегии запугивания мирного свободолюбивого населе- пия. Одному из самых старых городов Франции пришлось увидеть гибель своих жителей от меча и огня.

Как сообщает Гийом Тудельский, католики в Безье жили в добром согласии со своими соседями — катарами. На завоевателей они смотрели как на врагов городской свободы и независимости. У них не возникало сомнений, что французы явились сюда не для восстановления чистоты веры, а чтобы подчинить южан власти французского короля. По-видимому, они не верили в серьезность происходящего: когда крестоносцы предъявили жителям Безье ультиматум — выдать еретиков или подвергнуться осаде, те сбросили им на голову оскверненное Евангелие.

Утром 22 июня к стенам города хлынули банды наемников-бродяг (рутьеров) с пиками, мотыгами, штурмовыми лестницами. По природе свирепые и кровожадные, быстрые и дерзкие, они сражались в первых рядах нападавших. Горожане боялись рутьеров: в стране случались годы без недородов и стихийных бедствий, но без их набегов — никогда. Отталкивая французских солдат, рутьеры рвались вперед. Защитники под началом Бернара де Сервиана делали все возможное, чтобы удержать бастионы и привратные укрепления, но им не хватило времени. Ворота остались за наемниками. Едва крестоносцы ворвались в город, началась резня. Повсюду валялись мертвые и изувеченные тела; воины бились по колено в крови. Детей вырывали из рук матерей, порой отрубая и руки, и насаживали на мечи и копья. Отрубленные головы расставляли по стенам на корм воронья, так что стены казались украшенными кровавыми горгульями из плоти и кости. Убивали всех без различия пола и возраста.

Здесь Арно Амори печально прославился на века всего лишь двумя фразами. По преданию, солдату, спросившему его, как отличить еретика от католика, он якобы крикнул: «Убивайте всех! Господь узнает своих!» Нет никаких подтверждений, что эти слова были произнесены; на них не ссылаются ни южане, ни северяне. Много лет спустя один немецкий монах привел их в своей хронике, и они «вросли» в историю, как будто на самом деле были произнесены.

Женщины и дети толпой устремлялись к церкви Святой Марии Магдалины и Святого Иуды. Там католические свя- щс1П1ики облачились для службы и запели «Реквием», но крестоносцы взломали двери и перебили их всех. Потом, оправдываясь, они говорили, что именно в церкви Святой Магдалины жители Безье за сорок два года до этого убили своего виконта, и вот теперь пришло возмездие.

За несколько часов город превратился в кладбище. Все богатые дома обобрали дочиста и разгромили. И только тогда вмешались французские бароны, которыми двигала не совесть, а алчность. До этого они просто наблюдали за избиением. Знать попыталась обуздать наемников, однако те, разъярившись из-за потери законной добычи, подожгли город, чтобы его богатства не достались никому. Деревянные дома на окраинах вспыхнули, как сухой трут. От жара затлели и рухнули перекрытия собора, погребя всех, кто искал в нем убежища.

Никому не известно, сколько людей нашли свою мученическую смерть в Безье. В одной из реляций Иннокентию III Арно Амори утверждал, что уничтожил 20 тысяч жителей. Называли и 50, и 100 тысяч. Но, скорее всего, в родном городе матери Эсклармонды вырезали 17—18 тысяч человек — совсем немало для начала ХП1 в.! «В Крестовом походе против катаров нормальный уровень средневекового зверства был перейден и превышен».

После взятия Безье и расправы над его жителями война велась уже без всяких правил.

При осаде Безье отличился некий французский барон по имени Симон де Монфор. Уже не молодой человек, владевший небольшим наделом во Франции, он, похоже, являлся искренне верующим и, может быть, благочестивым католиком; более того, почти единственным из крестоносцев, кто верил, что исполняет волю Божью. С крепкой верой, с сильным духом, с мощной энергией он бросился искоренять скверну, разя направо и налево, и удостоился за свой пыл похвалы папских легатов.

Под Каркассоном он сумел завоевать себе славу и добычу.

Каркассон, самый элегантный город Романьи, раскинулся в излучине реки Од. В стародавние времена дубы, священные деревья друидов, покрывали горное плато, на котором стоит Каркассон.

Очаг еретиков, по убеждению папы и духовенства Севера, краеугольный камень власти в Окситании, по мнению французских баронов, Каркассон стал первостепенной целью Крестового похода. Именно сюда, под стены Каркассо- на, направил Иннокентий своего легата Арно Амори, чтобы сокрушить этот оплот катарской ереси.

На обрывистом склоне над рекой Од, к западу от городских холмов, возвышался замок виконтов Альби, Кар- кассона и Безье. Их родовым прозвищем было Транка- вель — «тот, кто хорошо рубит». Из Каркассона Транкаве- ли управляли богатыми городами Альби, Кастр и Безье. Им принадлежала вся область от реки Тарн до Средиземного моря и Восточных Пиренеев.

Кровное родство с владетельными правящими домами питало родовую гордость Транкавелей и давало основание в первых рядах знати принимать участие в военных и политических делах Окситании. Ветви фамильного древа Транкавелей так тесно переплелись с Комменжами, Фуа, королями Наварры и Арагона, что непосвященному трудно было разобраться в генеалогических лабиринтах. Правящий виконт Раймон-Роже Транкавель через мать состоял в родстве с королем Франции, приходился любимым племянником графу Раймону VI Тулузскому; двоюродным братом графу Раймону-Роже де Фуа и королю Пе- дро Арагонскому. Совсем юным Транкавель сопровождал французского и английского королей в Святую землю и показал себя храбрым и умелым рыцарем. Он был любимцем этих знатных семей, спаянных многочисленными разносторонними связями. Его домен состоял в основном из плодородной равнины, орошаемой бушующими водопадами быстрых горных рек, раскинувшейся от границы Тулузского графства до альпийских предгорий. Земли были плодородны, жители под защитой доблестных и справедливых правителей усердны и трудолюбивы.

В то время Каркассон представлял собой сравнительно небольшой городок, намного меньше, чем Безье, но мощные крепкие стены делали его неуязвимым для осады. Более тридцати грозных башен возвышалось над долиной реки; с севера и юга к городу примыкали два предместья, Бург и Кастеляр, тоже окруженные каменными стенами.

Крестоносцы, одушевленные победой и уничтожением Безье, решили двинуться прямо на Каркассон.

Род Транкавелей издавна поддерживал еретиков. Отец нынешнего виконта, Роже П, настолько почитал катаров, что отдал сына на воспитание еретику Бертрану де Сэссаку. После смерти отца в 1193 г. Раймон-Роже остался на попечении матери Аделаиды, сестры графа Тулузского. Об умонастроениях этой дамы уже говорилось выше — она была всецело предана катарскому учению. Теткой Раймона-Роже была Беатрис графиня Тулузская, двоюродными сестрами — Эсклармонда дс Фуа и Филиппа Монкада. Эти дамы и множество других окружавших его знатных родственниц почитались катарами как Совершенные.

Виконт был весьма терпим в религиозных вопросах. В его землях катары, католики и иудеи мирно уживались и пользовались одинаковыми правами. Его министром был катар Бертран де Сэссак, а казначеем — еврей Каравита.

Воспитанный в среде, где чтили катарскую церковь, юный Раймон-Роже был еретиком настолько, насколько им мог быть дворянин его круга: католик по обязанности и катар по сердцу. Это было общеизвестно, и катары всегда потом причисляли виконта к мученикам веры. Его молодая супруга не только разделяла преклонение виконта перед еретическим учением, но и сама предпочитала проводить время среди дам своего круга — Совершенных.

Транкавель был еще молодым человеком лет двадцати четырех — двадцати пяти. Один из знатнейших баронов Юга, счастливо женатый на Агнесс дс Монпелье, гордый отец двухлетнего сына, Раймон-Роже был готов защищать наследственные владения, не жалея ни средств, ни сил. Рядом с ним находился сеньор де Бланшфор. Одновременно с молодым Транкавелем Бертран де Бланшфор подарил тамплиерам деньги и земли. Замок Бланшфор будет разрушен во время Альбигойского крестового похода; он падет незадолго до 1215 г., когда эти владения будут отданы Симону де Монфору и его сторонникам.

Виконту было яспо, что взятие Каркассона не является рядовой операцией по наведению религиозного порядка — это было предупредительным стратегическим мероприятием церковной политики. Крестоносцы под началом неистового аббата Сито стремились овладеть Каркассоном до того, как он превратится в неприступную крепость. И вот теперь 1 августа 1209 г. Раймон-Роже с высоких крепостных стен с тревогой и горечью наблюдал, как крестоносцы, словно волны потопа, окружают его прекрасный город.

На следующий день виконт провел военный совет. Закаленные в пограничных стычках военачальники собрались вокруг своего молодого сеньора. Транкавель настаивал на вылазке, которая могла бы нанести большой урон тяжело вооружешгым неповоротливым рыцарям. Лишив крестоносное войско командиров, можно было надеяться на отступление неорганизованной массы простолюдинов.

Он не нашел единомышленников. Общее мнение склонялось к тому, что не следует торопить события.

Между тем крестоносцы, «усердно распевая гимны», напали на предместья и полностью их разрушили.

И снова паидоблестнейшим образом проявил себя Симон де Монфор. Он бросился на помощь раненому товарищу и сумел спасти жизнь воину Христа; он первым спрыгнул в ров и этим смелым поступком воодушевил колеблющихся. Он повел за собой приученные следовать за предводителем отряды. Аббат Сито, которому воинский опыт заменяло религиозное рвение, понял, что наконец нашел достойного вождя для своей армии. Он поручил ему командование воинством Христовым и сразу убедился, что сделал верный выбор. Воинская смекалка, расторопность, изобретательность и храбрость выгодно выделяли Монфо- ра из массы рыцарей. Он сразу организовал солдат, заставил их готовить фаншины, распорядился расставлять катапульты, и скоро под его руководством возник образцовый военный лагерь, готовый к длительной осаде.

Видя такие серьезные приготовления, советники и родственники стали убеждать виконта сдать город, чтобы избежать резни, подобной той, что уничтожила Безье. Транкавель колебался. Его решимость поддерживалась неэффективностью стенобитных машин крестоносцев: крепостные стены, сложенные из больших, прочно скрепленных каменных глыб, казались неприступными. Кроме того, он крепко надеялся на помощь дяди графа Раймунда Тулузского.

А в это время Раймунд VI, принявший крест против Кар- кассона, с несколькими сотнями воинов вел северных захватчиков к твердыне молодого Транкавеля. Может быть, он надеялся, что, будучи не последним человеком в войске французов, сумеет повернуть дело к выгоде южан. Если он рассчитывал на это, то жестоко просчитался.

Нелегко далось графу требование вести войска на Каркассон. С малолетства он опекал сироту-племянника. Тот воспитывался вместе с его родным сыном, и Раймунд одинаково любил их обоих. И вот теперь, чтобы доказать, что он правоверный католик, граф должен был предать свою плоть и кровь. Его терзали муки совести, он предчувствовал, что произойдет нечто ужасное.

И только показавшиеся вдали стяги с красными и желтыми полосами Арагона внушили графу надежду, что все еще обойдется.

Успехи хотя и крестоносного, но французского оружия не могли не встревожить арагонского короля Педро II. Транкавель являлся его вассалом, и подобное обращение с землями, которые он держал от Арагона, не вполне отвечало сложившемуся порядку вещей. Однако добрый католик Педро — незадолго до этого он объявил королевство Арагон леном святого Петра — не высказал крестоносцам никаких претензий. Напротив, он слегка побранил Транка- веля за то, что тот покровительствовал еретикам и вовремя не изгнал их из своих городов.

Лето в 1209 г. стояло особенно знойное. Запертые в городских стенах горожане начинали ощущать недостаток питьевой воды. Указав на это очевидное обстоятельство, Педро предложил виконту вступить с католическим духовенством в переговоры, чтобы избежать напрасных жертв и разрушений. Сам же он, рассчитывая на свой титул и авторитет, обратился к Арно Амори как защитник виконта. Он надеялся на понимание, поскольку его отец совсем недавно учредил на берегу Эрбо первый в Арагоне цистерцианский монастырь. К его изумлению, суровый легат вовсе не собирался идти навстречу дону Педро, заявив, что, быть может, еретику и сохранят жизнь, но лишь из уважения к королю. Будущий герой битвы при Лас-Навас-де-Толосе, дон Педро ни с чем возвращался в свое гористое королевство. Но, как говорит Осокин, он, затаив злобу против крестоносцев, уносил с собой сочувствие к бедам еретиков и из покорного вассала постепенно становился врагом Рима.

Тем временем осажденный город приходил в упадок. Не было ни капли воды, чтобы омыть раны; были исчерпаны все запасы вина, с деревьев сорваны зеленые недозревшие плоды. Казалось, еще немного, и осажденные сами откроют ворота крестоносцам. Но молодой виконт упорствовал — он все еще надеялся на помощь из Тулузы. Однако бедственное положение подданных не могло не повлиять на его решение начать переговоры.

Рыцарь из стана католиков Гийом де Леннар сумел убедить Транкавеля приехать в лагерь крестоносцев для переговоров, дав ему в залог безопасности свое рыцарское слово.

Длинные капггаповые волосы, рассыпавшиеся по плечам, ясное молодое лицо, ласковый голос, произносящий слова, полные надежды, — таким виконт запомнился родным и близким, когда прощался с ними и ободрял горожан и ополченцев. Совсем скоро он должен был вернуться и принести своим подданным избавление от страданий. На Транкавеле была алая накидка, доходившая до колен, с длинными рукавами и с золотой вышивкой по вороту, и синий плащ, застегнутый на шее большой круглой золотой пряжкой. Это был последний раз, когда вассалы и друзья видели своего прута, и сеньора. Стоило ему оказаться среди крестоносцев, его участь была решена: он уже никогда не должен был увидеть солнечный свет.

Дед его построил крепость Шато-Комталь над рекой Од и северными болотами более столетия назад, чтобы отсюда править своими обширными владениями. Мог ли он думать, что крепость станет могилой его внука?

Дурные вести распространяются быстро. Как только стало известно о заключении виконта, жители его города бросились бежать кто по направлению к Тулузе, кто к испанской границе.

Крестоносцы без боя заняли Каркассоп.

10 ноября 1209 г., через три месяца после заключения в подземную темницу крепости, возведенной его предками, было объявлено, что Раймон-Роже, виконт Безье и Каркас- сона, скончался. Все жители Романьи были уверены, что его убили. Вожди крестоносцев утверждали, что он умер от приступа дизентерии, «болезни осажденных», как ее называли в то время. Никто им не верил, тем более что сам папа Иннокентий заявлял, что в тюрьме виконт был «заражен». Распространялись разнообразные слухи о способах умерщвления одного из самых достойных и благородных рыцарей

Юга. Однако преобладало убеждение, что его, как Сократа, заставили испить чащу с ядом. Католические священники не уставали восхвалять христианскую кончину Транкавеля: рассказывали, как горячо он каялся в грехах и как истово причащался.

Убежденность в том, что Транкавеля убили, чтобы захватить его владения, подтвердилась, когда комиссия из двух прелатов и четырех рыцарей объявила его земли военной добычей. Было решено передать владения Каркассон и Безье вместе с титулом виконта самому храброму рыцарю крестоносного войска, полуфранцузу-полуанпшчанину из Иль-де-Франса Симону де Монфору.

Это решение нарушало все обычаи, все правила чести. Сеньора, если только он не был осужден за преступление, никогда не лишали законных владений, чтобы передать их другому.

Надо сказать, что не Монфору первому предложили вступить во владение богатейшими южными землями. Прежде их предлагали герцогу Эду П Бургундскому, графам Невер- скому и Сен-Поль. Те отказались, разделяя войну за веру и корыстные побуждения, а по истечении сорока дней и вовсе покинули крестоносное войско.

Монфор оказался менее щепетильным. Но ему пришлось выкупить законное право викоптства у двухлетнего наследника и вдовы за ежегодную ренту в три тысячи солей. Супруге виконта Транкавеля Агнессе де Монпелье предоставили возможность отправиться во владения графа де Фуа при условии, что она отречется от всех прав от имени мужа и сына. Чтобы спасти свою жизнь и свободу и не лишить возможности единствешюго ребенка когда-нибудь получить родовое наследство, Агнесса демонстрировала самую пламенную обращешюсть.

Был ли еретиком Транкавель? Гийом Тудельский пишет о нем так: «От начала мира не существовало рыцаря доблестнее, щедрее, любезнее и приветливее его. Сам он был католиком, и в том у меня множество свидетельств каноников и клира... Но по причине своей молодости он держался накоротке со всеми, и в его владениях никто его не боялся и все ему доверяли».

Автор «Песни...» не был лично другом виконта и приводит самое распространенное мнение: Раймона-Роже любили. Но воинственной католической церковью он без всяких сожалений был принесен в жертву. Завоевателям показали: их усердие в деле истребления еретиков способно принести земли и золото.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.