11.1. ПОЯВЛЕНИЕ МОНГОЛЬСКОГО ЛУКА

11.1. ПОЯВЛЕНИЕ МОНГОЛЬСКОГО ЛУКА

Переходя к рассмотрению волны монгольских завоеваний, необходимо прежде всего установить ее причины, указать на то фундаментальное открытие, которое играло в этом определяющую роль. Нет сомнения, что монголы обладали военным превосходством над своими противниками, но каковы были масштабы этого превосходства? Приведем один пример. В сентябре 1211 г. монголы встретились в битве у крепости Хуйхэпху с армией могущественной империи Цзинь. Как отмечалось выше, это была регулярная армия, состоявшая из профессиональных воинов-латников, которые использовали тактику таранных атак. По китайским источникам, численность цзиньской армии составляла около 400 тыс. солдат – это были лучшие войска, собранные со всей огромной империи[1721]. Монголов было не более 100 тыс., тем не менее цзиньская армия была наголову разбита и практически уничтожена. «Пошло такое истребление, что кости трещали, словно сухие сучья», – говорит «Сокровенное сказание». Убитых было столько, что «степи стали издавать зловоние»[1722].

Военное превосходство монголов было колоссальным, но чем оно объяснялось? Историки по-разному объясняют причины монгольских побед: одни говорят о талантах монгольских полководцев, о маневренной тактике, другие – о жесткой дисциплине, о четкой военной организации. Однако известно, что монголы заимствовали свою тактику и организацию у Цзинь и побежденной ею империи Ляо[1723], что в сотнях битв на протяжении XIII в. монголами командовали разные (и не всегда талантливые) полководцы, тем не менее они почти всегда побеждали. Так в чем же заключалась причина этих побед? Ответ на этот вопрос был одной из задач посольства, направленного римским папой ко двору монгольского хана. Возглавлявший это посольство ученый монах Плано Карпини оставил подробное описание оружия и тактики монголов.

«Оружие же все по меньшей мере должны иметь такое, – писал Плано Карпини, – два или три лука, или по меньшей мере один хороший, и три больших колчана, полных стрелами, один топор и веревки, чтобы тянуть орудия. Богатые же имеют мечи, острые в конце, режущие только с одной стороны и несколько кривые… Некоторые имеют латы… Железные наконечники стрел весьма остры и режут с обеих сторон наподобие обоюдоострого меча… Надо знать, что всякий раз, как они завидят врагов, они идут на них, и каждый бросает в своих противников три или четыре стрелы; и если они видят, что не могут их победить, то отступают вспять к своим; и они это делают ради обмана, чтобы враги преследовали их до тех мест, где они устроили засаду…». Плано Карпини акцентирует внимание на стрелковом вооружении и стрелковой тактике монголов: «…Надо знать, что если можно обойтись иначе, они неохотно вступают в бой, но ранят или убивают людей и лошадей стрелами, а когда люди и лошади ослаблены стрелами, тогда они вступают с ними в бой». В заключение посол дает рекомендации о том, как противостоять татарам: нужно иметь хорошие луки и закаливать стрелы, как это делают монголы, а чтобы уберечься от монгольских стрел, нужно иметь двойные латы[1724].

С выводами Плано Карпини перекликается свидетельство армянского царевича Гайтона. «С ними очень опасно начинать бой, – рассказывал Гайтон в 1307 г., – так как даже в небольших стычках с ними так много убитых и раненых, как у других в больших сражениях. Это является следствием их ловкости в стрельбе из лука, так как их стрелы пробивают все виды защитных средств и панцирей… В сражениях в случае неудачи отступают они в организованном порядке, преследовать их, однако, очень опасно, так как они поворачиваются назад и умело стреляют во время бегства и ранят бойцов и лошадей. Как только видят они, что противник при преследовании рассеян и его ряды пришли в беспорядок, поворачивают они опять против него и таким образом достигают победы»[1725].

«В битвах с врагом берут они верх вот как, – свидетельствует Марко Поло, – убегать от врагов не стыдятся; убегая, поворачиваются и стреляют из лука. Коней своих приучили, как собак, ворочаться во все стороны. Когда их гонят, на бегу дерутся славно да сильно, так же точно, как бы стояли лицом к лицу с врагом; бежит и назад поворачивается, стреляет метко, бьет и вражеских коней и людей, а враг думает, что они расстроены и побеждены, а сам проигрывает, оттого что и кони у него перестреляны, да и людей изрядно перебито. Татары, как увидят, что перебили и вражьих коней, и людей много, поворачивают назад и бьются славно, храбро, разоряют и побеждают врага. Вот так-то они побеждали во многих битвах и покоряли многие народы»[1726].

В «Великой хронике» Матфея Парижского многократно повторяются свидетельства разных авторов о том, что монголы «несравненные лучники», «удивительные лучники», «отличные лучники». Один из венгерских епископов подчеркивает, что монголы более искусные лучники, чем венгры и половцы, и что «луки у них более мощные»[1727]. Фома Сплитский, описывая осаду Пешта, свидетельствует, что «смертоносные татарские стрелы разили наверняка. И не было такого панциря, щита или шлема, который не был бы пробит…»[1728]. «Говорят, что стреляют они дальше, чем другие народы, – писал венгерский монах Юлиан. – При первом столкновении на войне стрелы у них, как говорят, не летят, а ливнем льются. Мечами и копьями, они, по слухам, бьются менее искусно»[1729].

Таким образом, свидетельства источников сходятся на том, что монголы уклонялись от ближнего боя, что они были сильны главным образом в стрелковом бою. Монголы были прекрасными лучниками, они выпускали тучи стрел, которые летели дальше, чем у других народов, и ударяли с такой силой, что убивали лошадей и пробивали доспехи всадников. Монголы обладали необычно мощными луками, которые к тому же позволяли поддерживать высокий темп стрельбы, – такой вывод следует из свидетельств современников.

Обратимся теперь к свидетельствам археологии. Вторая половина XX в. ознаменовалась рядом выдающихся открытий российских археологов; благодаря исследованиям А. П. Окладникова, Г. В. Киселева, В. Е. Медведева, Н. Я. Мерперта, Д. Г. Савинова, Л. Р. Кызласова, Е. М. Хамзиной, Ю. С. Худякова и ряда других специалистов была воссоздана картина развития средневековых культур кочевников Центральной Азии и Дальнего Востока. Одним из результатов этих исследований было получение данных о появлении в период, непосредственно предшествующий началу монгольских завоеваний, нового типа лука. В основе луков, распространенных в Великой степи ранее, в I тыс. до н. э., лежал лук, некогда созданный племенами хунну Это был лук с боковыми костяными накладками, которые фиксировали жесткие зоны деревянной основы лука (кибити). Поскольку эти зоны не участвовали в создании рефлекторного усилия, то лук хуннского типа имел большие размеры – порядка 160 см. В I – V вв. однотипные гуннские луки господствовали на широких просторах степей от Амура до Дуная, но затем на основе этой конструкции появилось множество новых вариантов. В степи начался процесс поиска новых технических решений, и к началу II тысячелетия многие народы имели несколько разных типов лука, так что луки разных типов иногда можно было встретить в одном захоронении[1730]. Среди этого многообразия встречались и отдельные прототипы позднейшего монгольского лука, однако, как доказывает Д. Г. Савинов, «лука универсального типа, обычно называемого монгольским, в то время еще не было»[1731]. Отбор новых конструкций продолжался вплоть до XII в., когда вместе с монголами на арену истории вышел монгольский лук. Этот лук отличался от хуннского лука тем, что имел не боковые, а одну фронтальную костяную накладку, игравшую принципиально иную роль: она не лишала участок кибити упругости, а, наоборот, увеличивала упругость, добавляя к рефлекторному усилию деревянной основы усилие расположенной по центру лука костяной пластины. Костяная пластина имеет максимальный предел прочности примерно вдвое больше, чем древесина (около 13 кг/мм²), и, соответственно, распрямляясь, создает вдвое большее усилие. При небольших размерах (около 120 см) монгольский лук обладал большой мощью, и эту мощь можно было при желании увеличить, добавляя костяные накладки на плечи лука. Кроме того, по сравнению с другими луками монгольский лук был более гибким, и тетива оттягивалась на большее расстояние, поэтому она оказывала на стрелу более длительное воздействие и сообщала ей больший импульс[1732].

По данным китайских источников, сила натяжения монгольского лука составляла не менее 10 доу (66 кг), что по крайней мере в полтора раза превышало мощность цзиньских луков (7 доу, или 46 кг)[1733]. Х. Мартин определяет силу монгольских луков в 166 фунтов (75 кг) и отмечает, что они не уступали знаменитым английским лукам, погубившим французское рыцарство в битвах при Креси и Пуатье[1734]. Н. Н. Крадин также отмечает превосходство монгольских луков над европейскими[1735]. Ю. Чамберс оценивает силу монгольских луков в 46-73 кг, а английских – в 34 кг[1736]. После английских луков самыми мощными луками в Европе были венгерские, это были луки гуннского типа, и их натяжение оценивается специалистами в 32 кг, напомним, что эти луки противостояли монгольским в битве при Шайо, которая закончилась страшным разгромом венгров[1737]. Луки среднеазиатских тюрок X в. также были гуннского типа с максимальным натяжением в 100 ратлей (32 кг)[1738].

Небольшие размеры монгольского лука делали его удобным для конного лучника; это позволяло точнее прицеливаться и вести стрельбу в высоком темпе – до 10-12 выстрелов в минуту. Ю. С. Худяков сравнивает военный эффект появления монгольского лука с эффектом другого фундаментального открытия – появления автоматического оружия в XX в. Скорострельность монгольского лука имела не меньшее значение, чем его мощность, она позволяла монгольским воинам сокращать дистанцию боя, давала им уверенность в том, что противник не устоит перед «ливнем стрел»[1739].

Новому луку соответствовал новый господствующий тип стрел. В монгольское время получили преобладание стрелы с плоскими наконечниками в форме лопатки или трилистника – так называемые срезни. Плоские наконечники летели с большей скоростью, чем трехлопастные, и в колчан входило большее количество плоских стрел, нежели трехлопастных. Большинство плоских стрел имело ширину пера до 25 мм и вес до 15 граммов, они не очень отличались по весу от наконечников, применявшихся прежде. Однако наряду с обычными срезнями довольно часто встречались огромные наконечники длиной до 15 см, шириной пера в 5 см и весом до 40 граммов. При обычном соотношении веса наконечника и стрелы (1 : 5, 1 : 7) стрела с таким наконечником должна была весить 200-280 граммов. Тяжелые стрелы были еще одним свидетельством мощи монгольского лука, они обладали огромной убойной силой и предназначались для поражения лошадей[1740].

Согласно Ю. Чамберсу, дальность стрельбы из монгольского лука достигала 320 м, а дальность английского лука – 230 м[1741]. В Эрмитаже хранится каменная стела, найденная в 1818 г. близ Нерчинска; надпись на этой стеле говорит о том, что когда в 1226 г. Чингисхан устроил праздник по поводу одной из своих побед, победитель в соревновании стрелков Есугей Мерген пустил стрелу на 335 алда (538 м)[1742]. Однако на таком расстоянии было практически невозможно попасть в цель, и прицельная дальность стрельбы из лука монгольского типа была гораздо меньше, она составляла 160-190 м. Впрочем, В. Патерсон подчеркивал, что реальное преимущество более мощного лука состоит не в его дальнобойности, а в том, что он позволяет использовать более мощную стрелу, позволяющую пробивать доспехи[1743]. Стрела татарского лука XVI в. на расстоянии 200 м убивала лошадь или пробивала кольчугу навылет[1744]. По мощи лук не уступал аркебузам, а по скорострельности намного превосходил их, однако научиться стрелять из лука было намного сложнее, чем научиться стрелять из аркебузы. Современные спортивные луки имеют силу натяжения «всего лишь» 23 кг, но стрельба из них требует хорошей физической подготовки, и даже спортсмену непросто выпустить за день соревнований около сотни стрел[1745]. Луки монгольского типа требовали необычайно сильных рук, император Фридрих II особо отмечал, что у монголов «руки сильнее, чем у других людей», потому что они постоянно пользуются луком[1746]. Плано Карпини свидетельствует, что монголы с трехлетнего возраста учили своих детей стрелять из лука, постепенно увеличивая его размеры[1747]. Таким образом они наращивали мускулатуру рук и отрабатывали механизм стрельбы на уровне условных рефлексов. В принципе, обучение стрельбе из лука с раннего детства было характерно для кочевых народов со времен гуннов, но дело в том, что более мощный лук требовал от стрелка особых физических и психологических качеств и должно было пройти немало времени, прежде чем монголы освоили новое оружие. Воинам других народов было чрезвычайно трудно, а иногда и невозможно научиться хорошо стрелять из монгольского лука, даже если бы он достался им в качестве трофея. Писавший в XV в. арабский автор наставления по стрельбе из лука отмечал, что в его время (спустя столетие после падения монгольского владычества в Персии) многие секреты стрельбы были уже утеряны[1748].

Еще сложнее было наладить производство луков монгольского типа. Изготовление сложносоставных луков требовало большого мастерства. Слои дерева, костяные накладки и сухожилия склеивали под сильным прессом, после чего лук подвергался длительной просушке, иногда в течение нескольких лет. Окончание изготовления лука сопровождалось специальными церемониями. Мастера по изготовлению луков пользовались большим уважением, и даже великий хан оказывал им почести. Высоко ценя (и даже почитая) свои луки, монголы, естественно, стремились уберечь их от непогоды; для этого использовалось налучье, которое вместе с колчаном называлось «сагайдак»[1749].

Монгольский лук перенимался другими народами в составе комплекса культурных элементов, определявших культурный круг. Остановимся прежде всего на тех элементах, которые были связаны с вооружением. Новое оружие требовало применения тактики, которая обеспечила бы использование всех его преимуществ. Как отмечалось выше, это была тактика уклонения от ближнего боя, обстрел противника из луков, который мог продолжаться несколько дней. Монгольская легкая кавалерия мчалась вдоль фронта противника, поливая его дождем стрел; если же противник переходил в атаку, то она обращалась в мнимое бегство, но во время этого «бегства» лучники, обернувшись назад, расстреливали своих преследователей и их лошадей. Мощный лук и массивные стрелы позволяли убивать лошадей, и, действительно, цитированные выше источники свидетельствуют, что поражение лошадей было едва ли не главным элементом этой тактики. Если же противник упорно держался на своей укрепленной позиции, то в атаку шел полк «мэнгэдэй» – это название означает «принадлежащие богу», т. е. «смертники». Задача «мэнгэдэй» состояла в том, чтобы (возможно, ценой больших потерь) завязать ближний бой, а затем симулировать бегство и все-таки вынудить противника преследовать лучников. Когда в ходе длительного преследования противник оказывался ослаблен потерями и расстраивал свои ряды, он подвергался внезапному фланговому удару «засадного полка»[1750]. Как свидетельствует «Сокровенное сказание», именно таким образом была одержана решающая победа в битве при Хуйхэпху[1751]. Нужно отметить, однако, что сама по себе тактика «мэнгэдэй» была не новой, ее использовали гунны, скифы и многие другие степные народы, классическим примером применения этой тактики является победа тюрок над византийцами при Манцикерте (1071 г.). Преимущество монголов заключалось лишь в том, что новые луки позволили им применять эту старую тактику с большим успехом[1752].

Полное преобладание у монголов стрелковой тактики еще более оттеняется тем обстоятельством, что, по свидетельству Плано Карпини, лишь богатые воины имели мечи или сабли. Сабля была оружием противников монголов, тюрок, и со временем она распространилась среди монголов, но это распространение было довольно медленным. Археологи отмечают, что сабли были обнаружены лишь в двух (самых богатых) среднеазиатских захоронениях XIII – XIV вв., а на Саяно-Алтае их вовсе не найдено[1753]. Монгольский лук в конечном счете оказался эффективнее тюркской сабли. Хотя сабельная тактика египетских мамлюков дала им победу в битве при Айн-Джалуте, в других сражениях мамлюки терпели поражения. Так, по свидетельству армянского историка Нерсеса Палиенца, в большой битве при Джебель-ас-Салихийе в Сирии сражалось 50-тысячное монгольское войско под предводительством самого владыки Ирана Газан-хана, и при этом у монголов «кроме стрел, не было ничего другого». Египетский султан Насер рассчитывал без труда одолеть монголов в ближнем бою, когда они израсходуют свои стрелы. Однако «затемнилось солнце от них, а люди остались в тени от густоты стрел. Этими стрелами войско султана было разбито и обращено в бегство»[1754]. Отсутствие сабель и тяжелого вооружения тем более показательно, что битва происходила в 1300 г., в период, когда господствовавшие над Ираном монголы получали более чем достаточное количество оружия от иранских ремесленников.

У подавляющего большинства монгольских воинов не было железных доспехов. Приводя ряд свидетельств такого рода, А. Н. Кирпичников отмечает, что монголы испытывали хронический недостаток защитных доспехов, которые обычно добывались в качестве трофеев или изготовлялись пленными мастерами[1755]. Археологические данные подтверждают этот вывод: при раскопках в Монголии было обнаружено очень малое число бронебойных стрел; и это дает специалистам основание утверждать, что монгольское войско составляли в подавляющем большинстве легковооруженные лучники. Это особенно контрастирует с тяжелым вооружением главных противников монголов – воинов Цзинь (чжурчженей) и прежних, домонгольских, властителей степей киданей[1756]. По-видимому, в данном случае имел место сознательный отказ части воинов от тяжелого вооружения, который объясняется тем, что тогдашние доспехи все равно не могли защитить от стрел, выпущенных из монгольского лука. Эффект появления нового лука был таким же, как эффект появления огнестрельного оружия: он заставил большинство воинов снять доспехи. Тяжелое вооружение стесняло движения лучников и уменьшало скорострельность стрельбы. Кроме того, для удобства стрельбы монгольские лучники использовали короткие стремена: привстав в стременах, лучник мог отчасти стабилизировать качку и точнее целиться. Однако короткие стремена делали всадника неустойчивым в седле и затрудняли ведение ближнего боя. Монголы вступали в ближний бой лишь тогда, когда противники были изранены стрелами и исход сражения был практически решен; эту последнюю атаку проводили сравнительно немногочисленные отряды тяжелой конницы[1757].

Характерно так же и то, что действия монгольской тяжелой конницы не обратили на себя внимания современников, и источники не сохранили их описания. До сих пор отсутствуют находки монгольских ударных копий, шпор, специальных седел с упором и других специфических приспособлений для таранных ударов[1758]. Защитное вооружение монгольских воинов было подробно изучено М. В. Гореликом[1759]. Лучники носили легкий стеганый панцирь из кожи, войлока или толстой ткани, такой панцирь по-монгольски назывался «хатангу дегель» – «твердый халат». Тяжеловооруженные всадники были облачены в пластинчатые панцири; металлические пластины крепились на ремешках, поэтому панцири назывались «худесуту хуяг» – «пронизанный, прошитый (ремнями) панцирь». Другой вид панцирей («бехтер») представлял из себя кольчугу, усиленную на груди и на спине металлическими пластинами, иногда вместо нескольких пластин для усиления кольчуги использовалось круглое железное «зеркало» (такой доспех на Руси называли «зерцалом»)[1760]. А. Бобров доказывает, что защитное вооружение было большей частью заимствовано монголами у их главных противников чжурчженей в ходе ожесточенных войн начала XIII в.; что же касается собственно чжурчженьских доспехов, то они лишь незначительно отличались от доспехов киданей и китайцев[1761]. Таким образом, в области тяжелого вооружения монголы не создали ничего принципиально нового. Победы монголов приписывались мастерству конных лучников, а в ближнем бою, как свидетельствует Юлиан, монголы были «менее искусны»[1762].

«Монгольские полководцы стремились к решительному столкновению с противником, – пишет Ю. С. Худяков. – Вера в свою непобедимость была столь велика, что они вступали в бой с превосходящими силами противника, стараясь подавить его сопротивление массированной стрельбой. Однако в ближнем бою, если противник проявлял стойкость, их возможности были ограничены. Поэтому монголы старались разъединить силы врага, применяя различные уловки»[1763]. Таким образом, тактика монголов была в основном стрелковой, но эффективность стрельбы была столь велика, что Р. П. Храпачевский сравнивает ее с огневой мощью регулярных армий нового времени. Р. П. Храпачевский и Ю.С. Худяков полагают, что лишь развитие огнестрельного оружия положило предел господству конных лучников[1764].

Как отмечалось выше, главным доказательством фундаментального характера военной инновации является ее перенимание другими народами. «Повсеместное распространение и заимствование монгольского оружия в кочевом мире в XIII – XIV вв. наглядно свидетельствует о его большой эффективности», – отмечает Ю. С. Худяков[1765]. Процесс перенимания монгольского оружия на Ближнем Востоке достаточно подробно освещен источниками. Рашид-ад-дин свидетельствует, что в Персии оружие для армии ильханов изготовлялось в организованных монголами больших государственных мастерских «кархана». В этих мастерских работали преимущественно местные ремесленники, обращенные во время завоевания в рабов; оружие делалось «по монгольскому обычаю» и при участии монгольских мастеров, причем, перечисляя специальности ремесленников, персидский историк упоминает в порядке очередности лучников, изготовителей стрел, колчанов, сабель, а остальных зачисляет в разряд «прочих». К началу XIV в. производство монгольского оружия было освоено свободными ремесленниками, работавшими вне кархана. «Прежде не было ремесленников, которые умели бы изготовлять оружие по монгольскому обычаю, а теперь большинство ремесленников на базарах научилось», – писал Рашид-ад-дин[1766]. Таким образом, в Персии образовался центр производства монгольского оружия, которое стало достоянием всего Ближнего Востока. Распространение монгольского оружия облегчалось тем, что большинство воинов армии ильханов составляли тюрки, и, вооружив эту армию, монголы сами снабдили тюрок (и арабов) новым оружием и научили обращению с ним. Тюрки были военным сословием во всех государствах Ближнего Востока, а также в Египте, в Средней Азии и в Индии; таким образом, принесенные монголами образцы оружия могли свободно распространяться в тюркской военной среде по всему обширному региону. Естественно, что, попав к тюркам и арабам, монгольский лук описывался исследователями как «турецкий» или «арабский», но все это был один и тот же рефлексирующий лук, господствовавший как на Ближнем Востоке, так и на Руси. «Сравнение составных частей сложных русских луков с составными частями, подробно перечисленными в арабском трактате XV в., – отмечал А. Ф. Медведев, – как и памятники изобразительного искусства, свидетельствует, что и арабские, и русские, и турецкие луки Средневековья изготовлялись по совершенно аналогичному принципу, имели в своем составе сходные детали из сходных материалов и даже по внешнему виду и размерам были похожи друг на друга»[1767].

О заимствовании монгольского оружия говорит и перенимание соответствующей терминологии. В этом смысле весьма характерно наличие монгольских слов в русском языке: монгольские термины приходили в русский язык из тюркских языков, поэтому принятие русскими того или иного монгольского термина означало, что он принят на всем пространстве от Монголии до Руси, а также и там, где обитали тюрки, т. е. на Ближнем Востоке и в Средней Азии. Прежде всего перенималась терминология, связанная с луком. Славянское слово «тул» было вытеснено монгольским словом «колчан». Лук в комплекте с колчаном и налучьем стал называться «сагайдаком» или «саадаком», чехол для колчана – «тохтуем». Большие стрелы (характерные для монголов) назывались на Руси «джид», другая разновидность стрел – «томары». Перенималось и оборонительное оружие. Легкий стеганый доспех лучников на Руси назывался «тигиляй» (от монгольского «дегель»), тяжелый пластинчатый доспех – «куяк» («хуяг»), усиленная кольчуга – «бехтерец» («бехтер»)[1768].

Монгольские доспехи перенимались народами, как оружие победителей, но в то же время необходимо отметить, что оборонительное оружие перенималось медленнее, чем лук и стрелы. Основная масса кочевников Восточной Европы осталась верна своему старому доспеху, кольчуге; в погребениях кипчаков кольчуга встречается в десять раз чаще, чем пластинчатые доспехи монгольского типа[1769].

Говоря о распространении монгольского оружия, необходимо упомянуть также и о порохе. Порох был китайским изобретением («хо яо»), и ко времени монгольского завоевания метаемые баллистами пороховые гранаты «хо пао» широко использовались в армии Цзинь. Но баллисты были слишком тяжелы для применения в полевых сражениях, и «хо пао» применялись почти исключительно при осаде городов – на этой стадии своего развития пороховое оружие еще не обеспечивало победу в войнах. Тем не менее монголы быстро заимствовали эти гранаты и применяли их при осаде городов в Китае и на Ближнем Востоке. С этого времени порох становится широко известен, рецепт его изготовления приводится в книгах арабского писателя XIII в. Гассана Аль-фамаха и византийца Максима Грека. Пороховые гранаты использовались воинами Золотой Орды: их находки известны во многих городах Поволжья. Порох был известен и на Руси, где его называли «огненным зельем» – это название представляет собой буквальный перевод китайских иероглифов «хо яо»[1770].

Вслед за вооружением заимствовалась военная организация и тактика. Десятичная организация, жесткая военная иерархия и суровая дисциплина не были изобретением монголов. «Многое из того, что нередко приписывается исключительно гениальности Чингисхана, – отмечает Н. Н. Крадин, – на самом деле было лишь повторением… того, что уже случалось в истории Халха-Монголии на 1400 лет раньше»[1771]. Деление войска на десятки, сотни, тысячи было заимствовано монголами у киданей и Цзинь, а затем было введено ими во всех завоеванных странах. В. В. Бартольд писал, что военное устройство тюрок XV в. было «наследием империи Чинхисхана»[1772].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.