10.7. ПЕРИОД КОМНИНОВ В ВИЗАНТИИ

10.7. ПЕРИОД КОМНИНОВ В ВИЗАНТИИ

Тюркское нашествие поставило под вопрос само существование Византийской империи и побудило императора Алексея Комнина обратиться с призывом о помощи к латинскому Западу. «Святейшая империя христиан греческих сильно утесняется печенегами и турками; они грабят ее ежедневно и отнимают ее области… – писал император Алексей. – Почти вся земля от Иерусалима до Греции и вся Греция… не исключая Фракии, подверглись их нашествию… Именем Бога умоляем вас, воины Христа, спешите на помощь…»[1669]. В ответ на это послание был провозглашен первый крестовый поход, в 1096 г. европейские рыцари разгромили тюрок при Дорилее.

С помощью крестоносцев Византии удалось вернуть разоренное малоазиатское побережье, однако внутренние области остались во власти тюрок-сельджуков, основавших султанат со столицей в Конье. Но наибольшая угроза Византии исходила не от сельджукских султанов, а от неподчинявшихся султанам кочевых племен, утвердившихся в пограничной полосе между султанатом и византийскими городами на побережье. В каких-нибудь 150 км от моря, в районе разрушенного Дорилея, земледельческие области превратились в пустыню, где кочевали орды туркменов, жившие войной и беспрестанно совершавшие набеги на византийские области[1670]. Поэтому, хотя Алексей Комнин восстановил некоторые малоазиатские города, судя по нумизматическим материалам (см. рис. 16), в большинстве их них жизнь едва теплилась. Никита Хониат свидетельствует, что даже прибрежные города, в том числе Пергам, постоянно подвергались набегам и пограничные области были слабо заселены. Лишь император Мануил (1141-1180 гг.) восстановил стены Пергама, после чего окрестные земли снова стали возделываться[1671]. Этим, вероятно, объясняется эфемерный расцвет Пергама среди всеобщего упадка, но при всем этом население города в середине XII в. не превосходило 2,5 тыс. человек[1672].

Таким образом, Малая Азия, которая прежде была экономическим центром Византии и очагом Сжатия, по большей части уже не принадлежала империи. Граница Византии сдвинулась таким образом, что в составе империи остались в основном сравнительно малонаселенные области: еще не оправившаяся от последствий завоевания Болгария, колонизируемые Фракия и Македония. На этом фоне лишь Греция выделялась высокой плотностью населения; как показывают нумизматические данные (рис. 17), здесь продолжался демографический цикл, начавшийся в IX в.

Сдвиг границ имел важные социальные последствия. В Малой Азии прежде располагались многочисленные поместья динатов, эта область была оплотом военной знати. С утратой основной территории Малой Азии знать утратила свои поместья и потеряла свою экономическую опору. Еще один удар знати нанесли масштабные конфискации Алексея Комнина, в итоге некогда могущественные динаты сошли с политической сцены[1673]. Понесли потери и крестьяне-собственники. На Балканах, которые стали новой опорой империи, преобладали государственные земли, и крестьяне здесь были по большей части государственными арендаторами-париками. Таким образом, в новом демографическим цикле крестьяне-собственники уступили первое место крестьянам-арендаторам государственных или частных земель. Арендаторы, как отмечалось выше, платили не только подати, но и ренту, поэтому их совокупные платежи были гораздо большими, чем у крестьян-собственников. С другой стороны, стратиотская повинность была окончательно переведена на деньги; крестьянство потеряло военное значение, и его роль сводилась к поставке ресурсов для содержания воинов-наемников. При этом наемниками были в основном чужеземцы; это объяснялось тем, что к ХII в. Византию поразила болезнь всех имперских обществ: ее население утратило свою сплоченность (асабию) и свои воинские качества. Алексей Комнин, правда, еще пытался создать профессиональное войско из наемников-ромеев и сформировал особый отряд, «тагму», из архантопулов, сыновей павших в боях стратиотов, однако тагма архантопулов была разгромлена в одном из сражений[1674]. Вениамин Тудельский был поражен отсутствием воинского мужества у византийцев, которые для войны с тюрками были вынуждены нанимать чужеземцев[1675].

В начале правления Алексея Комнина в стране царила разруха, казна была пуста, и правительство оплачивало свои расходы номисмами, на 90% состоявшими из меди, но требовало в уплату налогов полноценную монету. Однако разоренное население не могло платить налоги, и власти были вынуждены разрешить оплату мелкой медной монетой; в итоге инфляция привела к обесценению налоговых сумм, а в сборе налогов воцарился полный хаос. С 1090-х гг. правительство распространило откупную систему сбора налогов и на те провинции, где ее прежде не было, причем откупщики зачастую обещали внести в казну суммы, вдвое превосходившие размер налога; сопровождаемые стражей, они ходили по деревням и грабили крестьян как могли: в одном селе пытались взять в четыре раза больше положенного, в другом – в шесть раз[1676]. Для того чтобы восстановить финансовую систему, необходимо было в первую очередь остановить инфляцию и ввести в обращение полновесную монету – такая золотая монета, перпер, равный 4/5 номисмы, стала чеканиться с 1092 г.

К сожалению, для XII в. практически отсутствуют данные о ценах и заработной плате, которые позволили бы судить об экономической динамике в этот период. Однако известно, что Византия, прежде испытывавшая недостаток хлеба, теперь в больших количествах вывозила зерно, мясо и другие продукты в Италию[1677]. В Болгарии на императорских землях создаются многочисленные скотоводческие хозяйства, и исследователи отмечают увеличение производства и потребления мяса[1678]. В глазах византийских писателей XII в. Болгария – это область, богатая сыром, свининой, шерстью, птицей, крупным рогатым скотом. Западные хронисты отмечали изобилие в Византии сельскохозяйственной продукции: хлеба, вина, оливкового масла, сыра, которые продавались по сравнительно невысокой цене[1679]. Вениамин Тудельский, посетивший Византию в 1171 г., писал, что «эта страна обширна и изобилует всеми плодами, а также хлебом, мясом и вином»[1680]. После катастрофы 1070-х гг. уже не упоминаются случаи голода[1681], не отмечается и восстаний, столь частых в предыдущий период[1682]. В то же время имеются, хотя и отрывочные, свидетельства о крестьянской колонизации на Балканах. Сопоставимые документы о нескольких деревнях в Македонии говорят, что в 1100-1300 гг. их население возросло почти вдвое. Палеологические данные свидетельствуют о сокращении леса и распашках земель в области Амфиполя в XII – XIII вв. и в районе озера Лангадас в XII в.[1683]. Есть сведения об усилении монетного обращения в южной и западной Болгарии, а также в Албании (рис. 18, 19). Некоторые источники говорят о процветании болгарских городов, таких как Пловдив и Дристра. На юго-западе Болгарии в XII в. велось интенсивное каменное строительство, возникали новые храмы и монастыри. Рост населения в Южной Болгарии, Фракии и Македонии был связан также и с тем, что население бежало из Малой Азии в европейские провинции Византии. К югу от Балканских гор в 1070-х гг. существовало много «ромейских», т. е. греческих городов и деревень[1684]. О том, что беженцы иногда хорошо устраивались, говорит пример париков монастыря Богородицы близ Струмицы (в южной Болгарии), которые, придя в монастырь с пустыми руками, вскоре стали зевгаратами и обрабатывали наделы в 80 модиев[1685]. Характерно, что в XII в. в отличие от предыдущего и последующего столетий наличие у парика земли и упряжки волов рассматривалось как нормальное и естественное явление[1686].

В то же время к северу от Балканских гор, на территориях, подвергавшихся постоянным набегам кочевников, продолжалась разруха. Старые столицы Болгарии, Преслав и Плиска, находились в глубоком упадке[1687].

В Греции плотность населения была более высокой, чем во Фракии, Македонии и Болгарии. В XII в. здесь отмечается процесс дробления крестьянских наделов, который исследователи связывают с ростом демографического давления[1688]. Отмечается также развитие крупного землевладения, которое решительно преобладало над землевладением крестьян, во всяком случае, в окрестностях городов[1689]. Нумизматические данные (рис. 17), так же как и данные источников, свидетельствуют о росте городов и развитии ремесленного производства. В XII в. Греция стала крупнейшим ремесленным центром Византии: Фивы были знамениты своими шелкоткацкими мастерскими, Коринф – производством керамики. В городах строится множество каменных зданий, преимущественно церквей[1690].

На фоне роста греческих городов парадоксальным кажется упадок Константинополя: в столице резко сокращается ремесленное производство, ухудшается качество продукции. Общественные сооружения Константинополя приходят в упадок, из-за неисправности водопровода в городе не хватало воды, крепостные стены давно не ремонтировались и обветшали[1691]. Внутри городских стен располагались многочисленные пустыри и сады[1692]. По-видимому, причиной упадка столицы были голод, эпидемии и внутренние войны 1070-1080-х гг., а медленное восстановление можно объяснить тем, что прекратился приток в город разоренных крестьян из Малой Азии. При этом, несмотря на некоторое уменьшение численности населения, уровень жизни в городе был относительно высоким: имеются, например, данные об увеличении потребления мяса[1693].

Другим важным фактором, определившим новое направление развития Византии, был военно-технический фактор, действовавший вместе с процессами диффузии. Военная катастрофа заставила Комнинов преобразовать вооруженные силы страны по образцу победоносных противников. При Алексее Комнине были созданы отряды «туркопулов» («детей турок»), по-видимому, они комплектовались из юношей по образцу тюркских гулямов[1694]. Однако основным направлением военных реформ стало копирование вооружения и тактики европейских крестоносцев, которые продемонстрировали свою способность сражаться с тюрками. Византийские катафракты получили рыцарское вооружение, в том числе длинные кавалерийские копья и поножи[1695]. В правление Мануила Комнина (1143–1180 гг.) осуществляется массовая раздача воинам (часто – приглашенным на службу западным рыцарям) пожалований типа европейского бенефиция – так называемых проний.

Здесь необходимо отметить, что наделение воинов поместьями означало присоединение Византии к тому масштабному процессу, который охватил в Раннее Средневековье Ближний Восток и Европу и который можно назвать феодальной революцией. Введение тяжелой рыцарской кавалерии требовало обеспечения службы воинов соответствующими ресурсами. В государствах с сильной центральной властью и мощной налоговой системой, например в Арабском халифате, воины-катафракты получали высокое жалование. Однако крушение халифата в X в. привело к тому, что в условиях развала налоговой системы возобладала другая система обеспечения воинов: им стали выдавать так называемые икты – это было право на сбор налогов (или части налогов) с определенного числа крестьянских дворов. В Европе аналогичный икте бенефиций существовал еще с VIII в., со времен военной реформы Карла Мартелла. Как в Европе, так и на Ближнем Востоке развитие системы икты-бенефиция происходило в одном направлении: воины, используя неприкрытое насилие, по своему произволу увеличивали поборы с крестьян, а во избежание бегства крестьян их прикрепляли к земле – происходил процесс закрепощения. В процессе дальнейшей феодализации икта-бенефиций постепенно становилась наследственным условным владением, феодом, владелец которого присваивал административные и судебные права. Этот процесс приводил к децентрализации и к резкому ослаблению государства; с другой стороны, феодализировался и административный аппарат: чиновники уже не получали жалование, а кормились от своей должности путем вымогательства подношений, должности продавались и передавались по наследству.

Процесс феодализации в Византии протекал в том же направлении, что и в других странах, однако он был ускорен внешним диффузионным влиянием. Мануил Комнин с детства был воспитан в обстановке преклонения перед западным рыцарством; уже в юношеском возрасте он заслужил славу отчаянного смельчака и, в двадцать лет став императором, продолжал сражаться как простой воин, свято исполняя рыцарские заповеди. Он любил проводить время среди латинских рыцарей, широкой рукой раздавал им пронии и должности[1696]. Гийом Тирский заявлял, что Мануил был настолько благосклонен к латинскому народу, что пренебрегал «гречишками», изнеженными и женственными, и опирался в важных делах на одних латинян[1697].

Распространившееся в это время условное пожалование, прония, лексически означало то же, что европейский бенефиций, – «милость, льгота, пожалование за службу», и само слово, по-видимому, было греческой калькой с латыни. Однако на практике византийские юристы отличали пронию от бенефиция[1698], который давал его владельцу намного большие права. В действительности прония имела много общего с арабским (и тюркским) условным пожалованием иктой. Так же как икта, прония была пожалованием права на сбор определенной суммы налогов с определенного числа государственных крестьян; в Византии эти крестьяне-парики обычно продолжали платить государству основной налог, канон, в то время как другие налоги и арендная плата шли прониару[1699]. Относительно более поздних времен известно, что доля прониаров фиксировалась в описях поместий, «практиках», подобно тому как фиксировалась в особых описях доля иктадаров[1700].

Таким образом, мы можем рассматривать распространение пронии как результат распространения франкско-тюркской диффузионной волны; в социальном контексте этот процесс означал превращение этатистской монархии в феодальную монархию. Эволюция пронии протекала в том же направлении, что и эволюция икты в государстве Сельджуков. В XII в. объем сборов прониара фактически не контролировался, и в результате начался процесс произвольного увеличения повинностей. Как свидетельствует Никита Хониат, «жители провинций… терпели величайшие притеснения от ненасытной жадности воинов, которые не только отнимали у них серебро и оболы, но и снимали с них последнюю рубашку…»[1701]. В некоторых провинциях крестьян заставляли не только платить произвольные оброки, но и исполнять на прониара барщину, которая достигала двух дней в неделю[1702]. Одновременно происходила феодализация административного аппарата; должности продавались и сдавались на откуп зачастую тем же «полуварварам-латинянам», которые действовали по своим феодальным понятиям. Сборщики налогов беззастенчиво грабили горожан и крестьян, присваивая себе большую часть собранного; местные начальники и прониары своими вымогательствами вызывали массовое бегство населения[1703]. «Наша Афинская область, – писал митрополит Афин, – с давнего времени уменьшающаяся в числе своих жителей вследствие непрерывных тяжелых поборов, в настоящее время подвергается опасности превратиться в то, что называется скифской пустыней… Мы не будем жаловаться на взимание поземельной подати, на разбои морских разбойников. Но как могли бы мы рассказать без слез о преторских вымогательствах и насилиях… Он является во всеоружии с целым сонмом своих слуг… как будто собравшись вторгнуться в землю неприятелей и варваров, он добывает ежедневно свое пропитание грабежом и хищением»[1704]. Никита Хотиат писал, что в то время как одни провинции грабили враги, другие были опустошаемы своими[1705].

Заимствуя западные порядки, Комнины стали выделять уделы своим братьям, сыновьям и другим родственникам. Эти новые владетели имели свою администрацию, своих налоговых сборщиков и своих рыцарей-вассалов[1706]. В конечном счете, когда в 1204 г. крестоносцы овладели Константинополем, они обнаружили, что общественные отношения в завоеванной стране аналогичны отношениям на Западе[1707].

Трансформация государства по западному образцу означала падение этатистской монархии. Самодержавие сохранилось, но монархия не регулировала, как прежде, всю жизнь государства. Административный аппарат намного сократился, почти все ведомства («секреты») были объединены в одно под началом «логофета секретов». Жалование центральных чиновников уменьшилось, и они не пользовались прежним почетом; в новой табели о рангах на первых местах стояли члены клана Комнинов, затем шли придворные, рядовые же чиновники вовсе не имели рангов[1708].

Процесс феодализации затронул и церковь. Комнины не только время от времени производили конфискации церковных богатств, но и в массовых масштабах раздавали частным лицам право на управление монастырями, «харистикий». Это право позволяло харистикарию отнимать у монастыря часть доходов, и, по существу, харистикий был разновидностью пронии. Другим обстоятельством, вызвавшим резкое недовольство церковников, было стремление Манула подчинить православную церковь римскому папе. Царь оправдывал этот проект необходимостью союза с Западом, чтобы противостоять турецкой опасности[1709].

Военно-политическими соображениями оправдывался и союз с Венецией, предоставивший большие привилегии итальянским купцам. Рядом с Константинополем выросло итальянское торговое предместье, Галата; в нем насчитывалось 60 тыс. жителей, и оно перехватило большую часть международной торговли Константинополя. Эта итальянская колония поставляла Мануилу кадры откупщиков, итальянцы кичились своими богатствами и не скрывали пренебрежения к ромеям[1710].

Мануил Комнин заимствовал у западного рыцарства не только его обычаи, но и крестоносный экспансионизм. Все средства страны были мобилизованы для завоевательной политики на далеких окраинах империи, для походов в Сирию и Италию. «Римляне осыпали его насмешками, – писал Никита Хониат, – за то, что он по своему самолюбию имеет несбыточные желания… и без всякой пользы тратит деньги, которые он собирает, изнуряя и истощая своих подданных необыкновенными податями и поборами»[1711]. В конечном счете политика завоеваний в сочетании с безрассудной рыцарской смелостью Мануила привела к гибели византийской армии в ущелье Мириокефал (1176 г.). Во время бегства с поля боя один из воинов в лицо сказал Мануилу, что он пьет кровь своего народа, «обирая и ощипывая своих подданных, как обирают и ощипывают виноградную лозу»[1712].

После смерти Мануила началась традиционалистская и антифеодальная реакция; в Константинополе вспыхнуло восстание против латинян и «олатинившихся» правителей, против произвола феодализировавшихся чиновников и прониаров. Патриарх и священники поддержали восставших, узурпатор Андроник Комнин вступил в столицу во главе «скопища негодных земледельцев». Население Галаты пало жертвой кровавого погрома, укрывшихся на кораблях латинян жгли «греческим огнем». Андроник Комнин обрушил жестокий террор на пытавшуюся вернуться к власти и строившую заговоры феодальную знать. «Он до такой степени обуздал хищничество вельмож и так стеснил руки, жадные до чужого, что в его царствование население во многих местах увеличилось… – писал Никита Хониат. – Кто отдал кесарево кесареви, с того никто больше не спрашивал, у того не отнимали, как бывало прежде, последней рубашки и насилием не доводили до смерти»[1713].

Политика Андроника была попыткой возвращения к этатизму и к той христианской справедливости, которая лежала в основе православной государственной традиции. Продажа должностей была запрещена, этатистская бюрократия снова вернулась к власти, чиновники «пробудились от долгого и тяжелого сна и воскресли»[1714]. Однако этатистская политика не учитывала новой расстановки сил: военная сила находилась в руках рыцарей-прониаров, которые не могли сочувствовать Андронику; в Малой Азии вспыхнуло несколько мятежей. Феодальная знать и изгнанные латиняне обратились за поддержкой к старым врагам Византии, сицилийским норманнам. Пользуясь дезорганизацией обороны империи, норманны в 1185 г. высадились на Балканах, разгромили Фессалонику и приблизились к Константинополю. Напуганные жители столицы обвиняли в поражении Андроника, знать воспользовалась этим и подняла новый мятеж, Андроник был свергнут и убит[1715].

Норманны были в конечном счете отражены, но политический кризис 1180-х гг. положил начало распаду и гибели Византии. Болгары, не утратившие стремления к независимости, воспользовались смутой, чтобы снова поднять восстание. Призвав на помощь половцев, они опустошили Македонию, за Балканскими горами образовалось новое Болгарское царство, Македония и Фракия вновь превратились в пограничные провинции, постоянно разоряемые врагами[1716].

Свергнувший Андроника Исаак Ангел (1185-1195 гг) был ставленником феодальной знати, которая снова утвердилась у власти. Исаак продавал должности, «как овощи на рынке»; в столице и в провинциях были восстановлены феодальные порядки[1717]. Новому императору приходилось бороться с мятежами знати, в конце концов он был свергнут собственным братом. Казна была пуста, платить войскам было нечем, и свергнувший Исаака Алексей III (1195– 1204 гг.) был вынужден взять золото из гробниц византийских императоров. Феодализация и рост налогов привели к тому, что редкий год не отмечался народным восстанием, чаще всего в столице и ее окрестностях[1718]. Борющиеся феодальные кланы постоянно призывали на помощь латинян, которые стремились воспользоваться резким ослаблением Византии и свести счеты за резню в Галате. В ХII в. положение Византии определялось союзом с Западом, успех борьбы с тюрками в конечном счете определялся мощью крестоносного рыцарства, и Византия не раз ощущала себя игрушкой в борьбе могущественных внешних сил. Каждый крестовый поход сопровождался скрытыми или явными попытками захвата Константинополя, поэтому любая внутренняя смута могла стать для империи последней. В 1204 г. – неожиданно для всего христианского мира – настал последний день; приведенное претендентом на престол крестоносное ополчение обрушилось на столицу империи. «Царица городов» была разграблена и сожжена, двухтысячелетняя Империя ромеев прекратила существование под ударами новых варваров.

Латинское нашествие и последовавшие затем бесконечные войны привели к разорению основных областей погибшей империи. Арендная плата упала до крайне низкого уровня в 1/10 или даже в 1/20 урожая; как писал Г. Острогорский, «объяснение этого может быть, несомненно, найдено в запустении больших поместий из-за иностранных вторжений, и вообще, в хаотических условиях поздней империи»[1719]. Цены на зерно упали в середине XIII в. до 1/35–1/18 перпера и в дальнейшем оставались низкими (при этом надо учитывать также снижение золотого содержания в перпере)[1720]. Эти данные, несомненно, указывают, на огромные масштабы произошедшей демографической катастрофы.

* * *

Подводя итоги социально-экономическому развитию Византии в конце XI – XII вв., нужно отметить, что кризис 1070-1080-х гг. привел не только к падению демографического давления, но и к утрате Византией территорий Малой Азии, где прежде располагался очаг Сжатия. Оставшиеся в составе империи Болгария, Македония и Фракия в предшествующий период были колонизируемыми областями со сравнительно редким населением. В первой половине XII в. в этих областях продолжался процесс колонизации, ускоренный наплывом беженцев из Малой Азии, но к 1180-м гг. здесь, по-видимому, было еще достаточно свободных земель.

Напротив, в Греции, несмотря на кризис, плотность населения оставалась достаточно высокой, и здесь вскоре возобновилось Сжатие: к середине XII в. мы наблюдаем здесь крестьянское малоземелье, разорение крестьян-собственников, рост крупного землевладения, уход разоренных крестьян в города, где они пытаются заработать на жизнь ремеслом или мелкой торговлей, рост городов, развитие ремесел и торговли.

Однако социально-экономическое развитие Византии в период Комнинов определялось не столько демографическим, сколько военно-техническим фактором. При этом в Византии столкнулись две диффузионные волны: в то время как византийская тяжелая кавалерия копировала франкское вооружение, система воинских поместий, прония, копировала тюркские икты. Эволюция пронии протекала в том же направлении, что и эволюция икты в государстве Сельджуков, – в сторону быстрой феодализации проний и отягчения повинностей крестьян; одновременно происходила и феодализация административной системы. В рамках демографически-структурной теории этот процесс трактуется как трансформация структуры, которая привела к падению этатистской монархии, масштабному перераспределению ресурсов в пользу феодальной элиты и сокращению экологической ниши народа.

После смерти Мануила Комнина настало время традиционалистской реакции, сопровождавшейся репрессиями против «латинян» и феодальной знати. Однако восстановление этатистской монархии оказалось невозможным из-за сопротивления феодальных кланов и вмешательства Запада. В конечном счете социальный кризис привел к завоеванию Константинополя крестоносцами и к демографической катастрофе.

Таким образом, «комниновский» цикл был прерван внешним завоеванием, которое было облегчено внутренним кризисом, вызванным процессами феодализации.

* * *

Подводя итоги «эпохе сабли» необходимо отметить, что этот период был продолжением эпохи тяжелой кавалерии, когда после нашествия тюрок рыцарская элита завладела политической властью. Однако в Китае элита не смогла добиться решительного успеха, и область ее господства распространялась в основном на Ближний и Средний Восток (и на Европу). Своеобразным символом новой феодальной эпохи стала система икты, и границы распространения системы икты были также границами региона, в котором политически преобладала рыцарская элита. В государстве Великих Сельджуков массовая раздача икт произошла в 1070-х гг., затем этот институт диффузионным путем распространился в Византию и в Египет (где сплошная инфеодация была осуществлена после тюркского завоевания в 1160-х гг.). В Индию система икты пришла вместе с мусульманскими завоевателями в 1170-х гг.

Эволюция института икты, как не раз отмечалось, была направлена в сторону приобретения этими первоначально служебными держаниями все большей самостоятельности. Икты постепенно становились наследственными, их владельцы начинали облагать крестьян дополнительными повинностями, которые все увеличивались. Крестьяне прикреплялись к владельцу, становились лично зависимыми, и в некоторых случаях их положение приближалось к положению рабов. Во всех странах произошла феодальная трансформация структуры, означавшая, с одной стороны, закрепощение крестьян, а с другой стороны, фактическое ограничение власти монархов и политическое господство военной элиты. Уже через 30-40 лет после введения системы икты перераспределение ресурсов и обнищание населения привело к экосоциальному кризису в Иране и в Египте, и такая же катастрофа произошла после введения пронии в Византии. Таким образом, демографические циклы, начавшиеся после тюркского нашествия, были короткими: резкое перераспределение ресурсов в результате распространения системы икты быстро вызвало преждевременное Сжатие. С другой стороны, разложение феодальных государств привело к междоусобицам, и в итоге феодальная эпоха завершилась экосоциальными кризисами. Для Византии и государства Сельджуков эти кризисы означали распад государства, а для Египта – приход к власти тюркских мамлюков.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.