Глава 3 ЕРЕТИКИ И ПРАВЕДНИКИ

Глава 3

ЕРЕТИКИ И ПРАВЕДНИКИ

Искуси меня, Господи, и испытай меня;

расплавь внутренности мои и сердце мое;

Ибо милость Твоя пред моими очами,

и я ходил в истине Твоей.

Не сидел я с людьми лживыми,

и с коварными не пойду.

Возненавидел я сборище злонамеренных,

и с нечестивыми не сяду;

Буду омывать в невинности руки мои

и обходить жертвенник Твой, Господи,

Чтобы возвещать гласом хвалы

и поведать все чудеса Твои.

Псалом XXV

Проказы «неизвестных прелестников»

Поводом для похода Ивана на Новгород в 1471 году послужил договор между городской верхушкой и польско-литовским королем Казимиром: «…волны есмя люди Великий Новъгород бъем челом тебе, честному королю, чтобы еси государь нашему Великому Новугороду и нам господин был, и архиепископа вели нам поставити своему митрополиту Григорию, и князя нам дай из своеа дръжавы»[145]. Однако другая группировка новгородской знати, очевидно пытавшаяся лавировать между Москвой и Вильно, опередила оппонентов, пригласив в Новгород православного киевского князя Михаила Олельковича. Он хотя и был подданным Казимира, но, как замечает К. В. Базилевич, вряд ли был желанной фигурой для короля в качестве его наместника в Новгороде: «Сохранив православие и близкую связь с населением Киев-шины, Олельковичи находились в оппозиции к правящей династии»[146]. Обосновавшихся в Киеве представителей ответвления рода Гедиминовичей многие на Литве рассматривали в качестве претендентов на престол. В середине 50-х была сделана попытка свержения Казимира, взамен которого великое княжение предполагалось передать брату Михаила Семену Олельковичу. В 1461 году на сейме в Вильне литовские паны открыто требовали от Казимира – либо жить не в Польше, а в Литве, либо предоставить ей отдельного князя; при этом опять называлось имя Семена Олельковича[147].

Добавим, что, когда Казимир обнаружил намерение заменить греческую церковь униатской, лишь братья Симеон и Михаил Олельковичи откликнулись на призыв митрополита московского Ионы к православным Литвы защитить истинную веру и убедили архипастыря в своей верности. Еще и по этой причине авторы договора с Казимиром, призывавшие непризнанного Москвой литовского митрополита Григория Цамблака назначить им епископа, никак не могли рассчитывать на то, что король назначит наместником киевского князя.

Михаил Олелькович прибыл на берега Волхова в ноябре 1470 года. В сопровождавшей его свите состоял некто Схария (или Захарий Скара) – личный врач князя, по другим сведениям, купец. Собственно, ничто не мешало энергичному интеллектуалу совмещать оба занятия, равно как и увлечение астрологией и другими науками. Вместе с новым князем приехало несколько соплеменников-единомышленников последнего. Эта группа, как предполагает А.В. Карташев, относилась к некоей «модернистской караимской секте»[148].

Спустя неполных пять месяцев Михаилу Олельковичу и его окружению пришлось покинуть берега Волхова. Князь не смог удержать власть в раздираемом политическими противоречиями городе. Гораздо больше преуспел его придворный. За короткое время Схария сумел увлечь своими взглядами нескольких новгородских священников. Новгородское духовенство заведовало в городе торговыми весами и мерами, что обеспечивало пришельцам благоприятную возможность общения и последующей проповеди для насаждения своих взглядов среди духовного сословия[149].

В Литве и на Руси в те времена не делали различий между правоверным иудаизмом и караимами – особым направлением Моисеевой веры, потому исповедуемое лекарем-купцом-ученым и его новыми соратниками учение получило наименование «ереси жидовствующих». Этот традиционный термин подвергли сомнению Я.С. Лурье и Н.А. Казаковой: «ересь жидовствующих название полемическое и неверное по существу». Исследователи настаивали на отсутствии какой-либо связи новгородской ереси и иудаизма, и как следствие этого отрицали реальность существования иудейского вероучителя Схарии, побывавшего в Новгороде и создавшего там группу единомышленников. По мнению Я.С. Лурье и Н.А. Казаковой, новгородской ереси «иудейский» характер гораздо позднее в начале XVI века придал Иосиф Волоцкий в ходе работы над своим «Просветителем»[150]. Однако документальные свидетельства, помещенные в книге Я.С. Лурье и Н.А. Казаковой, опровергают их версию. Так новгородский епископ Геннадий в 80-е гг. XV века сообщает, что «был в Новгороде князь Михаил Олелькович, а с ним жидовин еретик, да от того жидовина распростерлась ересь в новгородской земли». В феврале 1489 года тот же Геннадий пишет о том, что он «обретох здесь еретиков жидовская мудръствующих». А в Соборном приговоре зафиксированы обвинения еретиков в «жидовостве»[151]. Так что преп. Иосиф и его «Просветитель» здесь не причем. Незадолго до описываемых событий вольнолюбивый Новгород породил знаменитый раскол стригольников, упоминания о которых прослеживаются до 1427 года. Стригольники начали с обличений «поставления пастырей по мзде», а затем перешли к развернутой реформационной программе: призывали к публичному покаянию, отвергали таинство исповеди, учили, что искупительные обряды не способны спасти христианскую душу, равно, как и подношения церкви, крестили не младенцев, а взрослых людей.

Выступление стригольников обнаружило склонность образованных новгородцев к дерзким помышлениям о путях постижения истины, несовершенном устройстве церковной жизни. Однако, судя по отзывам современников, «жидовствующие» в сравнении со своими предшественниками решительно порывали с христианской доктриной. Основная идея еретиков состояла в «неотменности» Ветхого Завета, а значит, и завета Бога с Авраамом, Моисеевых законов, положения учительных и пророческих книг. Они якобы отрицали Святую Троицу и божественность Христа, им приписывали поругание Святого Креста, икон и прочие страшные богохульства.

Согласно официальной версии, берущей свое начало от преп. Иосифа Волоцкого, «жидовская» ересь проникла в Москву и нашла там горячих поклонников на самом верху. Произошло это следующим образом. Иван III во время пребывания в Новгороде в конце 1479 года якобы был настолько очарован талантами и обходительностью хитрых вольнодумцев-протопопов Алексея и Дениса, что великий князь распорядился не только перевести их в Москву, но и назначить настоятелями главных московских храмов – Успенского и Архангельского.

Следуя все той же традиционной версии, протопопы Алексей и Денис, оказавшись в Москве, «совратили» «министра иностранных дел» Ивана III дьяка Феодора Васильевича Курицына, а в роли соблазнителя невестки великого князя Елены Волошанки выступил другой новгородский еретик Иван Максимов, приходившийся протопопу Алексею тестем[152]. Следовательно, нам предлагают поверить в то, что небольшая группа полуграмотных иереев отвратила от лона православия государя, его министра, невестку и множество придворных. Куда более правдоподобным представляется вывод А.В. Карташева о том, что перевод протопопов в Москву подсказан государю московской ветвью «жидовствующих». Более того, историк уверен, что не эти малообразованные провинциалы были движущей силой еретичества, а человек «широкого европейского горизонта» Федор Курицын[153]. Вероятнее всего, на фигуры новгородских иереев указал великому князю кто-то из его ближайшего окружения. Правда, А. В. Карташев не развивает далее свою мысль, очевидно опасаясь покинуть наезженную колею традиционной версии. На наш взгляд, совершенно напрасно.

Отметим, что за несколько месяцев до поездки Ивана Васильевича в Новгород, а именно в августе 1479 года, во время освящения нового Успенского собора приключился необычный инцидент. «Неции прелестници клеветаша» великому князю на митрополита, который якобы неправильно поступил, совершая крестный ход вокруг церкви со крестами не по солнечному всходу. «Сего ради гнев възджвиже на нь князь велики, яко того ради, рече, гнев Божий приходит»[154].

«Неизвестные прелестники» – люди, несомненно, влиятельные и книжные, потому что Иван Васильевич совершенно уверился в правоте их доводов и в неправоте митрополита Геронтия. Мы полагаем, что на роль придворных экспертов более всего подходят любимец Ивана Васильевича дьяк Курицын и его единомышленники. Цель затеянной провокации очевидна: скомпрометировать главу церкви, фигуру потенциально опасную для еретиков. Скандал получился столь шумным, что Геронтию пришлось удалиться от исполнения своих обязанностей. Его место могли занять фигуры, которые устраивали закоперщиков интриги – Паисий Ярославов или игумен Зосима, который, в конце концов, и сменил спустя несколько лет Геронтия. После того как прибывшие в Москву новгородские иереи заняли должности настоятелей крупнейших кремлевских соборов, позиции «неизвестных прелестников» в церковной верхушке еще более укрепились.