ПОЛЕМИКА С ЯСНОПОЛЯНСКИМ СТАРЦЕМ

ПОЛЕМИКА С ЯСНОПОЛЯНСКИМ СТАРЦЕМ

После этой неудачи писатель и сибиряк продолжали переписываться, иногда интенсивно, иногда редко. В общем, начавшись в 1885 г., их переписка продолжалась вплоть до смерти Бондарева – 12 лет. Существует одна лакуна: в течение 7 лет – с 1887 по 1893 г. – Толстой не писал в Иудино. (За исключением 1891 г., когда Толстой написал письмо, но оно не сохранилось.) За это время Бондаревым было отправлено несколько писем в Ясную Поляну, но не единого письма к Давиду Абрамовичу. Трудно сказать, чем было вызвано молчание Толстого. В письмах Тимофей Михайлович постоянно сетует на то, что ему не удалось убедить сильных мира сего принять его идеи. Толстой в шутливой форме утешает старика, приводя примеры из истории своих публикаций. Он пишет о конфискациях, запрещениях и даже об уничтожении его брошюр и книг. Между прочим, Лев Николаевич просит перейти на "ты", ибо это приличествует их возрасту.

Обращает на себя внимание одно из самых сильных писем Бондарева к Толстому, касающееся отношений еврейства к Христу. 1 октября 1893 г. сибиряк писал своему "единственному другу" о душевном расстройстве, в котором он находится:

«Я, Л.Н., чувствую в себе какое-то душевное расстройство, да и притом и нешутейное, о котором или стыжусь, или боюсь объясниться Вам. В чем же состоится это мое расстройство? Вот оно.

Я веры иудействующей, именуемый субботник, утвержден на одном Ветхом Завете (но талмудических преданий отнюдь не принимаю и даже крепко гнушаюсь ими), то есть иду по стопам жития Христова. Как по стопам его? Вот так!

Христос признавал единого Бога, а сделанных руками человеческих богов не имел и не поклонялся им, и я так же. Христос был обрезан, соблюдал субботу, ел законом установленную пасху, и я так же, и так далее и далее. Христос говорит: "Да не мните яко прийдох разорити закон, не разорить, но исполнить дондеже прейдет небо и земля, [и]ота едина и черта едина из закона мимо не пройдут". И я исполняю, насколько могу исполнить законное.

У нас 130 дворов субботников и во всех них есть ненависть ко Христу, а спроси у него, за что ты Христа ненавидишь? Он отвечает: "Не знаю. Ничего я за ним не нахожу, а ненависть есть". Жиды же, у них сверхъестественная и выше всякой меры ненависть к нему.

Настойчиво спрашивал я великоученых жидов, за что, почему и откуда у вас столько великая ненависть к Иисусу сыну Мариину? "Он был незаконнорожденным да к тому еще колдун и волшебник", – отвечают они. Да мало ли было незаконнорожденных колдунов и волшебников? – отвечаю я им. – Есть ли у Вас ненависть к ним? – спрашиваю я. "Нету, – говорят они, – нету. Он сам себя Богом называл", – представляют они в свое оправдание, а в Его обвинение. Да скажите же Вы мне чистую истину, как своему единоверцу, – притворившись ревностным последователем талмудических преданий, [говорю я], скажите мне, то есть укажите мне на тот источник, откуда, почему и за что у вас столько ненависти к нему?..

Говорят христиане: ненависть их поджигается тою кровью Его, которую они приняли на себя: "Кровь Его на нас и на чадах наших". Нет, Л.Н., нет, это догадка несправедливая, потому что они и до того слова были злы на Него… даже Пилат сколько ни жесток был, и тот плачевным Его видом умягчился и вывел Его на показ всему миру с целью, не ощутят ли они какую перемену в сердцах своих, они же увидавши Его, все единогласно закричали Пилату: "Возьми, распни Его". Это все было до того слова, что кровь Его на нас…

Да не призывало ли тогдашнее правительство к допросу всех тех, которых Он исцелил и из мертвых воскрешал, призывало, но они все страха ради отреклись: "Не знаем Человека сего". Этой моей догадке Петр апостол свидетель, как это Вам известно, что пусть бы он принужден был от кого к тому, пусть его Архирей или Пилат или Ирод с какими-нибудь угрозами спрашивали. Нет, одной той подлой женщины Архирейской служанки он убоялся, да и та ему говорила: "Не ты ли был с Исусом Назарянином?" И тут надобно ему стало с клятвой отрекаться.

Спрашивал я, Л.Н., спрашивал я сам у себя так: если бы евреи приняли Христа во объятие и не сделали бы с ним то, что сделали, что тогда было? Все пророчества о Нем должны остаться во лжи, потому что Он тогда не пострадал [бы] и не умер, не воскрес и не вознесся, и никакого нынешнего православия не было бы, и осталось бы мало не вся вселенная во тьме древнего своего суеверия».

Остановимся немного. Мы знаем из других писем и работ, что отношение Бондарева к Иисусу было отрицательным. Ему, землепашцу, претили слова, отвращающие человека от труда: "Взгляните на птиц небесных: они не сеют, не жнут, не собирают в житницы; И Отец ваш Небесный питает их" (Матф., 6:26). И это повторено в Евангелии от Луки (12:24). Безусловно, он не признавал Христа Богом, и это было решающим. Собственно, письмо-запрос Давида Абрамовича первому писателю России – ловушка. Сам Бондарев дает ответ на поставленные вопросы, но он же с нетерпением ждет и толстовского разбора.

Ловушка сработала – удовлетворительного ответа сибиряк не получил. Теологический вопрос остался без ответа. Вот объяснение Бондарева, находящегося во всеоружии богословской диалектики (не верится, что диспут ведет автодидакт):

"Так спрашивал я сам у себя и никакого удовлетворительного ответа дать не мог, только сделал этому своему вопросу по силе своего разума решение такое, вот оно:

Как для Бога нету времени ни прошедшего, ни будущего, а все настоящее, то есть для нас не пришли тысячи годов, а для Него они есть (для "Него" – в данном случае, для Ветхозаветного Предвечного. – С. Д.). Потому неисповедимое и Ангельскому уму недоведомое определение Его прежде всех веков и вечностей постановило: в какое время и на каком месте, от кого и как пострадать и умереть Ему, Христу.

Да если бы и мы были в то время и на том месте и было бы определено, от нас Ему пострадать и умереть, в силах ли бы мы были обойти и миновать предел Его? Это невозможно. А если все сказанное положено Богом, то и нынешняя еврейская ненависть к Нему также неизбежна для них. А если все то Богом положено, потому тут никакой еврейской вины нету (курсив мой. – С. Д.), потому что их поджигает к ненависти на Него то, о чем я выше говорил.

По всему сказанному прошу и умоляю Вас, Л.Н., соберите Вы рассеянные свои мысли по светским суетам и посоветуйте с ними и мне напишите, чем и как залечить сказанную язву души нашей, ненависть ко Христу".

Концовка блистательна: несмотря на известную критику еврейства, неприемлющего христианство, Бондарев, как еврейский единоверец, остается верен иудаизму, для него обращение в православие немыслимо: "Можно ли обратить нас в православие?

Нет, это немыслимо. Тут 1-я и 2-я из десяти заповедей, заповеди стоят на пути, ведущем нас в православие, непроходимою преградою. Один ли я болю сердцем об этом? Нет, многие у нас. Они-то и принудили меня обратиться к Вам, Л.Н., за лекарством от этой страшной болезни"162.

Вот ответ Л. Толстого:

"3 декабря 1893 г. Москва.

Тимофей Михайлович!

Очень был я обрадован вашим письмом, во-первых, потому, что из него я узнал, что вы живы и здоровы и меня помните, а во-вторых, что вас занимает самый, по моему мнению, важный вопрос. Постараюсь, как сумею, дать вам на него свой ответ.

Ответ мой будет следующий:

Евреи и субботники ненавидят Христа по недоразумению, потому что заблудшие люди на место единого вечного Бога поставили в виде Христа другого Бога и этим заслонили истинного Бога и даже скрыли его от людей. Я говорю, что ненавидят они Христа по недоразумению, потому что им обвинять надо не Христа, который никогда не говорил про себя, что он Бог, а называл себя сыном Божьим так же, как и всех людей, а обвинять им надо тех людей, которые его сделали Богом. Этим же я объясняю ненависть евреев к Христу.

Христос, по моему понятию, не Бог и никогда не выдавал себя за Бога, а был великий и последний пророк еврейский, учивший не только евреев, но и всех людей тому, как надо служить единому истинному Богу, сознавая себя так же, как и всех людей, сыном Его.

И потому евреи и субботники не только не должны ненавидеть Христа, а должны почитать его и следовать тому Божескому закону, который он открыл нам. Закон Христов согласен с законом Моисеевым и с пророками не во всех мелочах, но в главном, в любви к Богу и ближнему. Христос только точнее, яснее выразил этот закон, а главное, он, один Христос из всех пророков еврейских, дал закон не одним евреям, а всему миру, и прекратил отделение евреев от других народов. Со времени Христа закон Божий стал общим для всех людей, как и предсказывали пророки. (Про это сказано в главе XII, 20, Иоанна, когда он прямо объявил истину эллинам.) Мучали и распяли Христа первосвященники, фарисеи и садукеи, а не все иудеи. Иудеи, напротив, были его учениками и разнесли его учение по миру. И если бы безбожники не назвали бы Христа Богом, все евреи уже давно бы не только не ненавидели бы Христа, но почитали бы и любили его, как самого последнего великого пророка, открывшего нам истину. Кощунство безбожников, назвавших Христа Богом, помешало этому, но евреи все-таки придут и уже приходят к этому. Еврею нельзя перейти в православие, но евреям, так же как православным, надо признать Христа человеком (К Тимофею, послание, гл. II, 5. – Помета Л.Н. Толстого. – С. Д.), пророком Божьим, и тогда и те и другие соединятся".

Письмо Толстого, полученное Давидом Абрамовичем, было зачитано им прилюдно своим односельчанам, в синагоге на Пасху, вероятно, еврейскую: "…всякий человек, на свой лад кто как мог выразить, отдавал Вам благодарность. А евреев, которые были при прочтении Вашего письма – это было в синагоге на Пасху при многолюдном собрании, – сделали в стыде и в поругании. У нас небольшая часть жидовствующих, а более и более субботников, караимов, которые утверждены на одном Моисеевом законе и пророках, а талмудических преданий отнюдь не принимают"163.

Далее в письме весьма резко говорится о раввинах, которые ставят себя "выше Бога".

И задается чрезвычайно важный вопрос, касающийся православия: "Кто назвал православную веру православной? Неужели сама себя так назвала? У нас молвят, что будто то бы хотят во всем свете установить одну веру в Бога, слышно ли у вас это?

Я от души желал бы этого, только с тем вместе, чтобы ни под ничью нынешнюю веру не походила, а новая и новая". Экуменизм Бондарева примечателен, но не менее замечательно и то, что в глухой сибирской деревне прихожанам синагоги приходится разрешать сложные богословские вопросы.

Следующий вопрос относится к поклонению иконам: "Признавать их за святыню, надежду и упование возлагать на нее и при этом неизбежно нужно боготворить ее?

Позволительно ли сердечные и душевные чувства изливать перед нею? Явленные иконы, Киево-Печерской мощи – истинно ли это?"164. К сожалению, полностью ответ Толстого не сохранился. На конверте пометка рукой Льва Николаевича: "Отвечено.

Приложить к ответу письмо о Г[енри] Дж[ордже]и заключение ответа"165. В издании А.А. Донскова не оговаривается отсутствие ответа на это одно из важнейших писем Бондарева. Спустя долгие годы Толстой переделал свое письмо к Бондареву от 23 июня 1894 г. и опубликовал под названием "Краткий популярный листок о земле" в «Листках "Посредника"» № 1 под заглавием "Письмо Л.Н. Толстого к крестьянину о земле"166.

Впрочем, зная взгляды Толстого на православие, нетрудно восстановить общую канву мыслей Льва Николаевича о "языческом" поклонении иконам и мощам.

И вновь мы должны отдать честь иудинцу, ставившему все новые и новые вопросы Толстому. В письме от 26 марта 1896 г. он вопрошает о загробной жизни, о сыне Марии – Иисусе: человек он или Бог, задает вопрос, касающийся Моисеева законодательства, об отпущении раба на 7 год и тому подобные. Но даже жестокое обращение Авраама со своей наложницей Бондарев переиначивает: для него исторического прошлого нет – оно в настоящем: "Если Авраам праведник, который с Богом говорил, как с подобным себе человеком, да и тут вот что делал над людьми, то что же можно думать о простонародных помещиках всех прошедших веков… Нынешние помещики, им люди работали близу трехсот лет, чем же они наградили, отпускавши от себя: выгнали подобно той Агари поленом из дома своего, это с земли своей, как собак…"167 Мечта встретиться с великим писателем и другом не покидала старика. В приписке сказано: "Будущего лета, это в 96 году, пройдет жел[езная] дорога до Красноярска.

Если бы у меня были деньги да силы, я неотменно поехал бы к вам, потому что дешево и скоро"168.

Ответ Толстого краток: Моисеев закон написан людьми, книги Моисея не могут быть написаны им самим, так как в них описывается смерть Моисея. Что же касается сына Марии, то Иисус – человек, а не Бог. Считать его Богом "есть великое кощунство".

Что же касается загробной жизни, то: "Какая будет эта будущая жизнь, мы знать не можем, но знаем, что она есть и что я не умру"169. Вопрос о жизни и смерти выглядит так: … ты для нас – светильник на горе, О, продолжай учить, на старости прекрасной, О царстве Божием, о мире, о добре!

Тебе все ведомо, осмысленно и ясно.

Туманно лишь одно прозренью твоему:

Все сущее твой ум и познает, и судит;

Но грань воздвигнута и гению!.. Ему Все ведомо, что есть; но темно то, что будет170.

Одно из последних писем Бондарева к Толстому от 28 декабря 1896 г. касается ряда вопросов, возникающих при чтении Библии. Вопрос о виновности или невиновности евреев в смерти Иисуса Христа разрешается Тимофеем Михайловичем в духе предопределения Божьего: "Мне кажется, что евреи невинные в распятии Христовом, потому что так Богом положено прежде век и свет, в какое время, на каком месте, какою смертью и от каких людей умереть. Если бы Бог определил, чтобы он от наших с тобою рук умер, в силах ли бы миновать это его постановление"171.

Вывод иудинца ясен: "Если это все по постановлению, то ныне они не принимают Х[риста] по определению. Если бы евреи приняли Христа, тогда все пророчества о нем остались бы во лжи, потому что Он не пострадал [бы] и не умер, не воскрес и не вознесся, и никакого бы православия бы не было на свете"172.

Давида Абрамовича живо интересовал вопрос о богоизбранности еврейского народа и, как следствие этого, отсутствие доказательств божественности Иисуса. Форма вопроса – есть утверждение: "Почему в Ветхом и в Новом Завете все жиды и даже сам Бог, это Христос, жид, а с других народов ни одного нету? Почему это так? О Боге свидетельствуют небо и земля, что Он есть, а о Христовом Божестве какое доказательство есть, кроме чернила и бумаги, которое есть дело рук человеческих? Это вопрос нешутейный"173.

Целый ряд вопросов, поставленных Бондаревым, загонял Толстого в угол. Прямо говорить о невиновности евреев Лев Николаевич не мог: это противоречило его взглядам на еврейский вопрос.

Возможно, Толстой просто устал от настойчивого корреспондента. Как бы то ни было, сохранилась помета Льва Николаевича на конверте этого письма сибиряка:"Б[ез] О[твета]".

Не получив ответа, Тимофей Михайлович вновь пишет в Ясную Поляну в июле 1897 г. письмо, где опять повторяет свои мысли о невиновности евреев и о предопределенности их поступков, при этом аргументация крестьянина достигает высокого теологического уровня174.

И на этом письме резолюция Толстого: "Б[ез] О[ответа]".

Последнее письмо Толстого, точнее записка, относится к 11 сентября 1898 г. Лев Николаевич успокаивает Бондарева в отношении перевода на французский язык его труда. Любопытен конец немногословного послания: "От души желаю тебе душевного спокойствия и в жизни и в встрече близко предстоящей нам смерти, т. е. уничтожения нашего тела и перехода нашего духа в другое состояние.

Любящий тебя брат

Лев Толстой".