Глава третья. МОЛОЧКО ИЗ-ПОД БЕШЕНОЙ МЕДВЕДИЦЫ

Глава третья.

МОЛОЧКО ИЗ-ПОД БЕШЕНОЙ МЕДВЕДИЦЫ

Капитан-лейтенант Кондратьев шагал во главе походной вереницы. В черном лодочном ватнике, в ссохшейся от морской воды флотской ушанке, заросший щетиной, он походил скорее на беглого зэка, чем на обладателя блестящего военно-морского звания. За ним тянулась цепочка ему подобных путников. Шли молча, ступая след в след, оскользаясь на обмерзших камнях, проваливаясь в снежных наметах… Командир вел экипаж по распадкам и лощинам, опасаясь забираться на видные места, хотя по плоским вершинам сопок идти было бы значительно легче. Компас снять не успели, и Кондратьев держал на восток, доверяясь лишь штурманскому чутью да Полярной звезде, которая время от времени посвечивала за левым плечом. Должно быть, со стороны он походил на библейского вождя, выводящего свой народ из жестокой белой пустыни. Но видеть со стороны их могли разве что полярные совы да дикие олени, благоразумно державшиеся подальше, чем их могла достать пистолетная пуля. Сглаженные взгорбья лапландской тундры возникали по сторонам и спереди с удручающей неизменностью лунного ландшафта. Зато в эдакой глухомани можно было почти не опасаться засад, патрулей, армейских постов. Пока что самым страшным врагом оставался мороз. Он донимал моряков все сильнее…

* * *

Первую ночь перебивались тем, что жгли постранично кодовые книги и прочие секреты, сгрудившись над крошечным комельком так, что и проблеска пламени не вырвалось наружу. На этом же огне разогрели и четыре банки тушенки, из расчета одна на четверых. Каждому досталось по сухарю, политому горячим говяжьим жиром с волоконцами консервированного мяса, да еще по ложке сгущенного молока, распущенного в спирте. Престранный напиток тут же прозвали «молочком из-под бешеной медведицы». Худо-бедно, но ночь перемогали, тесно прижавшись друг к другу спинами. Но к утру открылись первые обморожения. Кок-торпедист предстал перед боцманом-врачевателем с ушами и носом белее кокского колпака, натянутого под ушанку. Ухналев долго растирал лицо кавказца снегом и спиртом, но без особого успеха.

* * *

Вторую ночь перетолклись под навесом огромного скособоченного валуна, соорудив чахлый костерик из остатков секретных бумаг, добытого из-под снега мха и прутиков скудного кустарника. Тесные стылые отсеки родной «малютки» казались отсюда райскими кущами.

— Штурман, карту!

Скрюченными от холода пальцами лейтенант Ладошка расправил на расстеленной кисе путевую карту. Кондратьев молча шевелил вздувшимися от мороза губами. По самым грубым прикидкам выходило, что за два дня они преодолели не больше тридцати километров.

Ужин мало чем отличался от вчерашней трапезы. Разве что «молочко из-под бешеной медведицы» заели двумя дольками шоколада. Но и эта добавка не спасла мотористов в бушлатах. Оба так и остались сидеть на снегу, задубев от мороза насмерть. Их уложили под валуном, завалив от песцов камнями.

В путь двинулись в угрюмом молчании. Теперь их было, пятнадцать. Но кто мог сказать, сколько вмерзнет в снег на следующей ночевке? Февральский мороз закрепчал так, что при резком вдохе слипались ноздри.

Кондратьев обернулся, и сердце его сжалось: экипаж подводной лодки, лишившись прочного корпуса, был столь же беззащитен на суше, как рептилия, оставшаяся без панциря. Он был головой этой черной змеи, которая послушно влачила за ним свое пока живое тело.

К полудню они пересекли, наконец, единственную в здешних местах дорогу, помеченную на карте. То был рубеж жизни, к которому стремился капитан-лейтенант все это время. Узенькая шоссейка бежала от Таны в глубине фиорда к городку Берлевог, что находился в самой северной точке полуострова. В придорожных валунах Кондратьев укрыл моряков, рассказав, кому что делать, когда из-за поворота появится машина. Колонну им не одолеть, но одиночный грузовик или легковушка были вожделенной добычей. И они стали ждать, веря в свое военное счастье, в свое спасение.

Ждать пришлось долго, до позднего вечера Сигнальщик Гай первым заметил тусклые огоньки пригашенных фар, которые двигались со стороны Берлевога

— Оружие к бою! — прохрипел Кондратьев, вытащив из-за пазухи отогретый пистолет. Ладошка и Квасов последовали его примеру. Боцман, Гай и Хмара достали гранаты и финки. Крытый брезентом грузовик приближался, подвывая мотором на кручах. Едва он поравнялся с засадой, как на кабину обрушился залп пистолетных выстрелов. Машина ткнулась носом в придорожный сугроб, но распахнулась правая дверца, кто-то в черном выскочил в снег и полоснул из-под колес грузовика автоматной очередью. Старшина 2-й статьи Хмара, выглянувший из-за валуна, вскрикнул и рухнул Кондратьеву под ноги. Вторая очередь вспорола наст в полуметре от командира Боцман и инженер-механик палили из пистолетов по колесам, не причиняя, впрочем, автоматчику никакого вреда. И тогда Гай швырнул под машину гранату. Грузовик подбросило и завалило набок. Вспыхнул бензобак.

— Полундра!

Главстаршина Ухналев первым выскочил на дорогу и первым наткнулся на труп горного егеря, придавленного подножкой. Автомат перекочевал в его руки. За спинкой шоферского сиденья нашли пристегнутый карабин. Но самое главное обнаружили в кузове — ящики с мороженой треской. Их немедленно разбили, и некоторые ловкачи стали совать рыбины в пламя горящего бензина. Однако поджарить добычу никому не удалось. Кондратьев приказал немедленно уходить в тундру, пока не нагрянули немцы. Набрав кто сколько смог трески, двинулись в сопки. Убитого Хмару несли на куске автомобильного брезента. В нем же и схоронили его, отойдя от дороги километра на полтора.

* * *

Шли почти всю ночь, пока не забрезжила заря. Ушли от места боя километров на десять. Кондратьев полагал, что их могут обнаружить с самолета, и потому долго искал место поукромнее. Сопки здесь громоздились так, будто их расколол, размолол, искорежил взрыв неимоверной силы. Стесанные наполовину валуны походили на гигантские жернова, на плиты великанских надгробий, на руины разметанной крепости… Их мрачная красота заворожила даже смертельно усталых людей. Забравшись в этот лабиринт подальше, Кондратьев скомандовал привал, и обессиленные моряки повалились кто где стоял. Однако двужильный боцман прошел еще метров двести и наткнулся на два гранитных обломка, накрытых рухнувшей скалой. Под этой массивной кровлей и разбили бивак. Первым делом вытоптали пятачок для костра. Квасов успел прихватить из грузовика банку солидола. Обмазав маслом куски брезента, он поджег их, и как ни чадило такое топливо, все же удалось поджарить на нем несколько рыбин, и ужин впервые вышел на славу.

По расчетам штурмана, они прошли половину пути до восточного побережья Варангера. И, засыпая, привалившись к спине лейтенанта, Кондратьев успел подумать, что с таким запасом продовольствия экипаж непременно доберется до цели, если… Но сон поглотил все сомнения.

Снился ему родной Питер. Будто вместо Невского проспекта — канал вровень с тротуарами. А по каналу-проспекту идет малым ходом новенькая, только что с верфи, крейсерская подводная лодка. На мостике — он, капитан-лейтенант Кондратьев, в белом кителе и белой фуражке. И все прохожие любуются его кораблем. Но почему-то на Дворцовой площади вместо Александрийского столпа московский памятник Минину и Пожарскому. Как же так? А где же колонна с Ангелом? «Штурман, место!.. Почему Минин и Пожарский?» «Пожар в минной цистерне!» — орет снизу штурман. И он, командир, похолодев от ужаса, кричит в переговорную трубу: «Аварийная тревога! Пожар в минной цистерне!»

* * *

— Тревога! Пожар! В минной… — с этим криком он и проснулся. Подводники недовольно зашевелились, но никто не поднялся. Кондратьев выбрался из кучи-малы, растер лицо снегом, зачерпнул еще раз и остолбенел — на плите, лежавшей поверх скальных опор, проступали выдолбленные знаки: стрела, змейка, косой крест… Кто, в какие века жил в этих распадках, что тут пометил, заколдовал?

Впрочем, были дела поважнее. Кондратьев забрался на вершину сопки, чтобы засечь направление на восток. Засек, и вдруг почувствовал, что смотрит на рдеющий горизонт не один. Обернулся и попал глазами в пустые глазницы огромного каменного черепа, мертво взиравшего на мертвый край.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.