Глава 4 Деревни графа Павла Строгонова

Глава 4

Деревни графа Павла Строгонова

В 1869 году Иван Шишкин женился на Евгении Васильевой, сестре живописца. С того же года взаимоотношения новоиспеченных родственников чуть-чуть изменились. Отныне они, несмотря на большую возрастную разницу (почти двадцать лет), соперничали за право считаться первым русским пейзажистом, причем ареной для соревнования стал конкурс ОПХ. В марте Шишкин ревниво писал Е.Э. Дюккеру (1841–1916): «Васильев получил первую премию на конкурсе, и его Общество отправляет в Дюссельдорф, на 3 или 4 года. А нынешнее лето его берет с собой граф Строгонов в Крым и на Кавказ, а осенью он поедет в Дюссельдорф».[77]

Европейская школа была обычным делом для карьеры русского художника. И Пучинов, и Воронихин прошли ее при помощи Строгоновых. Поездка Васильева не состоялась. Федор не поехал за границу, возможно, из-за одержимости идеей вновь выиграть конкурс, полотно для которого нельзя было написать в Германии. Не исключено, что по той же причине была отложена его поездка на юг России, имевший прекрасные, но все же «нерусские пейзажи». К тому же большое и отрицательное впечатление на Васильева могли произвести рассказы Шишкина, на чужбине тосковавшего по родине. Кроме того, именно это обстоятельство, возможно, было самым главным, Федор не желал оставить семью. Ее единственным кормильцем он стал после смерти отца в 1865 году.

В июле-августе 1869 года Васильев жил в имении Строгонова Знаменском (Кориан) близ Тамбова. Там он оказался в окружении не только природы, но картин, по каким-то причинам не нашедших своего места в доме на Сергиевской. В большинстве своем с глаз долой были отправлены те холсты, атрибуция которых оказалась преждевременной. Как справедливо отметил Э. Липгарт: «Знатоком нельзя сделаться вдруг, и многие неудачные покупки… подверглись впоследствии опале и были сосланы в деревни».[78] В Тамбовской областной картинной галерее в настоящее время хранится шестьдесят семь картин западноевропейских мастеров, поступивших туда из имения

Знаменское (Кориан). Среди них есть и шедевры, как, например, «Мадонна с младенцем» Яна ван Скореля, определенная, правда, в качестве шедевра голландского живописца Ю.А. Кузнецовым только в 1958 году, а ранее считавшаяся работой неизвестного итальянского художника XV века.

Современный вид главного дома в имении графа П.С. Строгонова Знаменское (Кориан)

Имение ранее принадлежало Ксавье де Местру и досталось Строгонову от отца. Там был устроен конный завод и перестроен дом. Согласно отчету Академии художеств за 1859–1860 годы, проект хозяйского дома в форме английского коттеджа составил архитектор М.А. Макаров. Сведений о том, что именно он контролировал постройку, нет. На фотографиях мы видим одноэтажный дом, несколько напоминающий крымские павильоны. Центральный вход в здание имел мезонин на пять осей и навес на столбах. Весь «готицизм» в проекте сводился к использованию стрельчатых переплетов окон.

М.А. Макаров стал следующим после Г. Боссе и И. Монигетти архитектором семьи Строгоновых, поскольку в 1860-е годы перестраивал для графа Александра Сергеевича, брата Павла, имение Волышово в Псковской губернии и, возможно, участовал в отделке дома на Невском.

Васильев находился в Знаменском на положении почетного гостя. Он получил в распоряжение экипаж, позволявший плодотворно работать. Федор писал матери: «С графом и графинею в самых хороших отношениях (слова Григоровича сбываются): они очень добры и предупредительны, так что и ожидать нельзя было… Мы часто ездим по окрестностям, в степь, в лес, на пчельник, а один я езжу на бланкарде (род линейки, распространенный по всей Тамбовской губернии) на паре заводских, которая к моим услугам <…> Выедешь в степь — чудо! Рожь без границ, гречиха и просо, пчелы с пасеки, журавли да цапли со всех сторон плавают в воздухе, а под ногами бежит ровная степная дорога с густыми полосами цветов по бокам. Воздух, особенно утром, дышит ароматами (без преувеличения), так что чувствуешь, как он входит в легкие. Изна и Карьян, обтекающие село, образуют озерки и острова, а берега обросли такими густыми и высокими камышами, что человека на лошади закрывают.

Датированная 1530–1531 гг. „Мадонна“ Скореля — наиболее значительная из „сосланных“ в Знаменское картин

К.П. Брюллов. Портрет графа П.С. Строгонова

Озерки и широкие места Изны населяют судаки, лещи и колоссальные окуни. Иногда мы ездим на отличной шлюбке по Изне и Карьяну и видим бурливые полосы на поверхности воды, по которым видно присутствие сома — кита здешнего».[79]

Другое послание позволяет понять режим дня Васильева: «… встаю в 8 или 7 часов и отправляюсь рисовать — это только и можно утром (из-за жары, о которой сказано ниже. — С.К.), — или иду писать этюд. Часов в 12 я пью чай (утром — молоко), и до обеда что-нибудь делаю. Обедаем мы в 3 часа, так что в 4 и половине пятого мы выходим на балкон пить кофе и курить. Потом я опять куда-нибудь иду или еду, один или с ними, но работать в это время уже решительно нельзя, потому что и в рубашке пот градом бежит. Часов от 7 до 8, я пишу этюд, который продолжается у меня уже целый месяц (имеется в виду „Вечер“, ставший собственностью графа. Ныне в Тамбовской художественной галерее. — С.К.). В 9 часов — ужин. После ужина я играю с графом или графинею на биллиарде, или читаем вслух, а нет — так просто разговариваем… В 11 часов я пью чай у себя, в 12 и в половине 12 ложусь спать… Иногда же, часа в 3 ночи, я выезжаю на охоту в степь. Кругом без конца степь, солнце чуть начинает освещать далекие тучки, и я, с ружьем и собакой, пробираюсь по нивам, или в высокой степной траве подкармливаю стрепетов или дроф. Тут для меня все ново, все обольстительно».[80]

Нет сомнения, что именно в Знаменском Васильев полюбил болото, ставшее одним из главных объектов его творчества.

В этом месте следует напомнить, что у Строгоновых не было собственных детей и потому, глядя на Федора, они испытывали родительские чувства.

Ф. Васильев. «Вечер»

В первый день осени 1869 года художник и его меценат оставили Знаменское и отправились в имение Хотень Харьковской губернии, принадлежавшее графине Анне Дмитриевне (досталось от родителей) и располагавшееся в 25 километрах от города Сумы. В тот момент там еще стоял великолепный дом, поставленный Джакомо Кваренги. С начала XVIII века имение по грамоте царя Петра I стало принадлежать полковнику А.Г. Кондратьеву, чья правнучка Анна Андреевна вышла замуж за М.И. Камбурлея. Именно он — вначале Курский, а затем Волынский генерал-губернатор построил обширный дом.

Здание имело два ризалита, оформленных балконами. Выдвинутый вперед центральный портик имел шесть колонн коринфского ордера. В тимпане фронтона помещался герб владельца. Такой же портик имелся и со стороны садового фасада. Внутри — вестибюль и великолепная Парадная лестница, Большой зал, способный вместить не одну сотню гостей, с хорами для оркестра, несколько гостиных, украшенных декоративной живописью. В ансамбль резиденции Камбурлея входили также два флигеля и оранжерея. Дочь Михаила Ивановича Камбурлея и Анны Андреевны Кондратьевой передала Хотень своей дочери Анне Дмитриевне, ставшей супругой графа П.С. Строгонова, владельца старинного дома на пятьдесят лет.

Хотень

Путь в Хотень для художника и его мецената оказался причудливым. Он пролегал через древнюю российскую столицу, и граф решил показать Васильеву город. Федор сообщал матери: «В Москву я приехал и живу, конечно, на счет графа. Можете расчесть, чего это стоит. Мы сейчас только что вернулись, он возил меня осматривать Москву».[81] 14 сентября 1869 года Федор писал домой: «Я благополучно доехал до Хотеня и каждый день прихожу в восторг от прекрасных деревьев <…> Если бы Вы видели, что здесь за деревья! Дубы — целый лес — по три и по четыре обхвата, тополи своими верхушками теряются в небе».[82] Рисунки живописца этого периода напоминают опыты самого Строгонова конца 1830-х годов. Проживая на вилле в Piano-di-Sorrento летом-осенью 1839 года, Павел рисовал оливковые и фиговые деревья, кипарисы, ивы, тополя, каштаны и дубы. Любопытны строки из письма Васильева матери от 28 сентября 1869 года: «Если нужно денег, обратитесь к Дмитрию Васильевичу Григоровичу… Граф обещал достать мне в Академии студию. Как только приеду в Петербург, сейчас начну писать две картины: одну на конкурс, другую графу».[83]

Ноябрь — традиционное время конкурса ОПХ, но в 1869 году в положенные сроки он не состоялся. Из-за его близости по сроку к состязанию Академии (сентябрь) главное годовое событие учреждения решили перенести на март. Весной 1870 года первую премию получил И.И. Шишкин, Васильев удостоился второй — за картину «Песчаная пустыня». В марте 1871 года вторая награда оказалась у А.К. Саврасова (1830–1897), а Федор Александрович удостоился первой премии за картину «Оттепель» — может быть, свое высшее творческое достижение.

Ф. Васильев. «Оттепель»

Полотно купил известный коллекционер П.М. Третьяков, а для великого князя Александра Александровича автор быстро сделал повторение. В 1872 году оно было послано на Всемирную выставку в Лондон, где получило очень хорошую прессу. Васильев узнал об этом в Крыму, где лихорадочно готовился к новому состязанию. Простудившись на катке, живописец в конце мая 1871 года все же вновь уехал на этюды в полюбившуюся ему Хотень. Однако 18 июля он был вынужден отправиться еще дальше на юг — в Крым — для лечения открывшейся чахотки. Сообщая Крамскому, который был приглашен живописцем в имение Строгонова как в свое собственное (!), о резиденции императрицы, как конечной точке своего путешествия, Васильев мог иметь в виду только «Ливадию». Хотя Иван Николаевич не застал младшего друга в Хотени, он провел там несколько плодотворных недель, завершая картину «Русалки». Некоторое время спустя Крамской прибыл в Крым, где сделал портрет Васильева.

Судя по всему, план графа Павла Сергеевича заключался в представлении молодого таланта двору. Императрица Мария Александровна, страдавшая от той же болезни, действительно знала о Федоре и даже приобрела пару его произведений, но он жил в Ялте, а общение происходило через великого князя Владимира Александровича. Его влияния оказалось достаточно для решения судьбы живописца, и потому того представили высокому заказчику в октябре 1871 года. Васильеву сразу предложили приобрести у него уже начатую картину «Горе и море». Однако новые мотивы с трудом давались юному мастеру, и потому лишь в августе следующего года он завершил полотно (оно явно не принадлежит к числу его удач). В то время Федор все еще жил воспоминаниями о Знаменском и Хотени, пытаясь перенести на холст уже выношенные мысли. Именно с такой картиной живописец хотел победить на исключительно важном для него конкурсе ОПХ 1872 года.

Ф. Васильев. «Мокрый луг»

1 января 1872 года Крамской писал Васильеву: «Недавно я виделся со Строгоновым… говорили о Вас, и, сколько можно судить, Вам будет предложена поездка за границу, куда Вы желаете, — словом, все как будто обстоит хорошо».[84] Но путешествие живописца обусловливалось победой на конкурсе, правда, в этом его покровители не сомневались. Кроме того, первая премия за пейзаж составляла теперь тысячу рублей вместо четырехсот, благодаря пожертвованию С.Г. Строгонова средств на следующие три года (любопытно, что отец Павла Сергеевича, кстати, формально не принадлежавший к ОПХ, как будто включившись в состязание между Васильевым и Шишкиным, за жанр назначил пятьсот рублей вместо шестисот).

Как писал сам живописец, «1000 рублей — штука хорошая, а потому Клодт и Саврасов не пожалеют труда заработать ее».[85]

Напомню, что в повести Григоровича 1849 года художник Андреев мечтает именно о такой сумме. Кстати, именно в 1872 году вышло второе издание этого сочинения, его название автор переменил на «Неудавшаяся жизнь».

Итак, победа была необходима Васильеву по разным соображениям. Однако она досталась картине «Мачтовый лес в Вятской губернии». Ее автором был Шишкин, изобразивший с особым блеском родные места. Крамской писал об Иване Ивановиче в Крым: «…написал вещь очень хорошую до такой степени, что… до сих пор еще не сделал ничего равного настоящему… лучшей вещи он не писал».[86] Несмотря на слухи о двух первых премиях, полотно Васильева «Мокрый луг» удостоилось только второй. Ее денежное выражение — все те же 200 рублей — было, конечно, несправедливо малым, ибо достоинства полотна протеже Строгонова являлись не столь далекими от шедевра Шишкина, сколь велика разница между 1000 и 200 рублями. Хотя с лета 1872 года Васильев получал по 100 рублей ежемесячно от ОПХ, это была лишь ссуда, которую следовало вернуть. Решающий, как оказалось, конкурс предстоял в следующем году. Мало кто предполагал, что на кону стояла жизнь. Однако постепенно события скручивались в зловещий клубок.

Важное место в «истории Васильева» принадлежит августу 1872 года. Сдав «Горы и море», седьмого числа он взялся написать к Рождеству великому князю Владимиру Александровичу за 2000 рублей четыре картины с видами Ливадии для ширм, проект которых составил И. Монигетти. Художник был крайне заинтересован в новом высоком покровителе, поскольку от того, как уже говорилось, зависела его судьба: получив звание классного художника, он покинул бы мещанское сословие и связанные с этим опасности (например, призыв в армию). Паспорт Васильева был потерян, как он считал, Григоровичем, а аналогичный документ от Академии просрочен. Без него живописец не имел возможности покинуть Ялту. К сожалению, Федор не мог сосредоточиться на полотне. Он думал о конкурсе и 11 августа писал мужу сестры полусерьезно: «Вы, небось, опять такую штуку выдвинете, что опасно мне и рассчитывать писать».[87]

30 августа Васильев сообщил сестре: «Для того чтобы Иван Иванович налег как следует, то передай ему, что я со своей стороны употреблю все старание на то, чтобы на конкурс что-нибудь действительно порядочное… Если Иван Иванович считает меня конкурентом несколько опасным — то пусть примет к сведению. Да во всяком случае нужно ему постараться если не ради денег, то ради первого места, которое он легко может занимать в небольшой семье пейзажистов, занимать его всегда, а не только тогда, когда он захочет. Это мое крайнее убеждение и дружеское пожелание».[88]

Затем наступила апатия. Занимаясь без особого успеха ширмами, Васильев даже потерял надежду участвовать в соревновании ОПХ. 15 сентября в письме от Григоровича живописец узнал, что конкурс назначен на 15 декабря, то есть много раньше привычного уже марта. И он понял, что на сей раз не успеет… В этот решающий момент живописец очень нуждался в поддержке, в том числе и от Строгоновых. Но граф Павел Сергеевич и другие представители семьи были обескуражены и опечалены смертью 7 октября графини Натальи Павловны, прекрасной матери и образцовой жены. Великий князь, в отличие от Строгонова, не оказывал Васильеву должного содействия.

Живописец, в частности, должен был самостоятельно нанимать экипаж для поиска нужных видов и создания этюдов.

Правда, здесь следует сказать, что великий князь Владимир Александрович, сын императрицы, сам был еще весьма молодым человеком — он был всего на три года старше художника.

Портрет графини А.Д. Строгоновой работы И. Венингера

Не удавалось завершить Васильеву и ширмы. При содействии Крамского живописец октября вместо них начал создавать вид на Ялту из дачи «Эреклик», строившейся для императрицы А.И. Резановым в 1872–1873 годах в северной части Ливадии. Именно там императрица Мария Александровна полюбила уединяться, зная о романе мужа с княжной Е.М. Долгорукой. Васильев завершил полотно к Рождеству и тут же узнал, что конкурс состоится все же в обычные сроки, то есть 1 марта 1873 года. Эта новость несколько смягчила творческую и коммерческую неудачу работы для великого князя (вместо ожидавшихся двух тысяч Васильев получил только восемьсот, выданных ему на основании сравнения со стоимостью работ А.П. Боголюбова). Собрав последние силы, Федор Александрович написал в течение двух месяцев, для посылки в Петербург, полотно «Южный берег Крыма в зимнее время» — шедевр, получивший первую премию (вторую — В.Д. Орловский, 1842–1914).

Затем Васильев вновь взялся за «проклятые ширмы», которые доделать ему не было суждено. Его силы окончательно подорвало соревнование. Более Васильев не работал. Некоторое время он думал, что в августе отправится за границу — ОПХ решило ссужать ему 150 рублей в месяц под будущие картины, не ограничивая в маршруте и сроках. Григорович оставался верен своему принципу отказа от «пустой благотворительности», который критиковался Васильевым. Он однажды довольно резко написал своему благотворителю: «Я — это лотерейный билет, по которому Общество проиграть может скорее, чем выиграть, и вот почему: если я — билет пустой, то Общество проиграет и материальную, и нравственную сторону в этом деле; если же я — билет с нумером, то Общество выиграет только в нравственном отношении».[89]

Федор Александрович прекрасно понимал необходимость завершения художественного образования. Достаточно привести строки одного из его посланий П.М. Третьякову: «Я никогда не мог учиться, ибо на ученье нужны деньги, т. е. не собственно на ученье, а на жизнь в это время. Так как я готовых денег не имел, а напротив имел вместо них семейство… то и принужден был работать, отложив надежду совершенствоваться на лучшее время… Постоянно работая для денег, я не мог заметно продвигаться вперед, не мог совершенствовать свою технику, в обширном значении этого слова.

Я не мог работать над чем-нибудь до тех пор, пока останусь доволен; я должен был работать только до того времени, пока были у меня деньги: вышли деньги — нужно кончать картину. Словом, если я не исписался, даже наоборот, постоянно беру какую-нибудь премию, то этим я обязан не себе, а таланту. Но иметь талант — еще очень мало. Нужно при одном таланте иметь другой — талант правильно и в лучшую сторону развиваться. Я уверен, что имею и этот другой талант, но <.. > обстоятельства сильнее человека… Положим, я добьюсь своей цели даже и при таких обстоятельствах, но это будет гораздо позже… (остановить меня может только единственная вещь — болезнь и смерть)».[90]

К сожалению, именно это и произошло. По мнению друзей мастера, его погубило именно самопожертвование ради семьи (матери и брата), которое осуждал Григорович в повести «Неудавшаяся жизнь». 24 сентября 1873 года Васильев скончался, не успев преодолеть все свои творческие, финансовые, социальные проблемы. В таланте живописца, краткая жизнь которого сложилась трагически, современники не сомневались. Приняв участие в пяти конкурсах ОПХ, он победил в трех из них (два остались за И.И. Шишкиным). К радости Григоровича все свои 124 произведения живописец завещал Обществу. Некоторые из них послали на Всемирную выставку в Вену.

Выставленные в декабре 1873 года для продажи в России полотна мастера были куплены, разумеется, еще ранее. Так, Крамской писал Третьякову о том, что интересовавшая его картина приобретена Монигетти и, кроме того, добавил: «Остаются альбомы да несколько рисунков, но и те, кажется, берет Строгонов, а один из альбомов пойдет в Академию».[91] Известно, что из десяти альбомов два оставила себе императрица, забрав их себе еще в Ялте. Доход, полученный Григоровичем, составил более шести тысяч рублей, что почти в шесть раз превышало долг покойного организации.

Знаменское стало для графа Павла Сергеевича не только спасением от пыли и шума большого города и местом для ссылки лишних картин. Это был дом, где он мог вместе с женой предаваться горестным раздумьям об одинокой старости. Ф.А. Васильев, бедный художник, воплощал в какой-то степени его мечту об одаренном сыне.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.