Лекция 9 История и политика

Лекция 9

История и политика

Над историками часто подсмеиваются за то, что они забавляются невероятными предположениями и догадками о том, что было бы, если бы то или другое событие имело иной исход. «Как это поразительно бесцельно!» – восклицают обыкновенно. Но надо иметь в виду, что подобные предположения делаются не ради реальной цели, а ради теоретического выяснения, и я лично держусь того мнения, что историкам следовало бы гораздо чаще прибегать к этому приему, чем они это делают. Ошибочно думать, что великие общественные события, в силу своих грандиозных размеров, больше подчинены роковой необходимости, чем обычные события частной жизни; подобная ложная идея порабощает суждение. Мы не можем ни составить понятия о великой национальной политике, ни оценить ее, если отказываемся даже вообразить возможность какой-либо другой политики. Это замечание особенно применимо к такому обширному и сложному явлению, как расширение Англии. Подумайте на минуту о том, что было бы, если бы никогда не существовало отношений между Англией и Новым Светом! Весь ход истории Англии со времени царствования королевы Елизаветы был бы совершенно иной. Испанская Армада не явилась бы к берегам Англии, и не было бы ни Дрека, ни Хокинза, чтобы противостоять ей; английский флот не возник бы; Блек не воевал бы с Ван-Тромпом и де-Рюйтером; не было бы ни войны Долгого парламента и Карла II с Голландией, ни войны Кромвеля с Испанией; Англия не создала бы того капитала, который дал ей возможность противостоять Людовику XIV и, наконец, унизить его; не возникли бы великие коммерческие корпорации, послужившие к уравновешению земельных интересов и вызвавшие реформу государственного строя; Англия не стояла бы во главе наций во время царствования королевы Анны, и ее восемнадцатое столетие было бы совершенно иным. Одним словом, все было бы совершенно иначе, чем теперь! И вы можете считать подобное рассуждение смешным в силу его бесплодности!

А между тем это предположение имеет и крайне важное практическое значение, и вот почему: все громадное расширение Англии, все те удивительные приращения, которые концентрировались вокруг первоначальной Англии за эти три века, еще не настолько инкорпорированы ею в представлении англичан, чтобы исключить мысль о возможности сбросить все эти приобретения и сделать родину опять простой Англией времен королевы Елизаветы. Рост английской империи является в некотором смысле естественным: Великая Британия, сравнительно со старой Англией, может казаться взрослым великаном, развившимся из крепкого мальчика, но разница в том, что взрослый человек не может думать и не думает о том, чтобы опять сделаться мальчиком, тогда как Англия может взвешивать целесообразность своего освобождения от колоний и своего удаления из Индии. Англичане фактически смотрят на Канаду не так, как на Кент, на Новую Шотландию не так, как на Шотландию, на Новый Южный Уэльс не так, как на Уэльс, на Индию, не так, как на Ирландию. Они могут без труда вообразить колонии отделенными от Англии, а если бы пожелали, то легко могли бы и осуществить такое отделение. Многие авторитеты даже советуют его осуществление. Поэтому мы с вами должны прийти к определенному мнению о расширении Англии в его принципиальной форме. Не есть ли это временное явление, подобное тому, каким оказалось расширение Испании? Не было ли оно даже ошибкой с самого начала, продуктом ложно направленной энергии? Нации могут ошибаться и ошибаются. Они часто руководятся слепой страстью или инстинктом, а между тем в самой природе вещей нет основания, в силу которого их заблуждения не могут продолжаться целые века и завести их безгранично далеко. Следовательно, возможно допустить, что Англия должна была бы с самого начала противостоять соблазнам Нового Света и остаться тем самодовлеющим островом, каким она была во времена Шекспира – «лебединым гнездом на большом пруду»; или по крайней мере, что для нее было бы счастьем, если бы она лишилась своей империи, подобно Франции, или, наконец, лишившись своей первой колониальной империи, она, быть может, не должна была основывать новой?

Но если это действительно так, или даже если только возможно, что это так, то какая громадная, сложная и вместе с тем важная задача предстоит теперь Англии! Если она действительно отступила от верного пути, или если ей настало время повернуть на совершенно иной путь, то как колоссально значение этого факта! Он несравненно важнее всех тех вопросов домашней политики, которые поглощают так много общественного внимания. Многие уклоняются от размышления на эти темы, приводя в оправдание очень шаткий довод; они говорят: «Будем заниматься нашими собственными делами, не заботясь об отдаленных странах, которые для нас непонятны и с которыми, к несчастью, мы оказались навеки связанными». Но ведь если это действительно было несчастьем, если империя слишком обширна для Англии, то вопрос делается еще более настоятельным и неотложным, ибо в таком случае, чем скорее Англия решит освободиться от обузы, которая, несомненно, навлечет на нее бедствия, тем лучше; англичане должны теперь уже всецело посвятить себя обширной и трудной задаче уничтожения своей империи, пока задача эта не будет окончена. Итак, во всяком случае, перед Англией стоит самый громадный из всех вопросов политики, ибо, если ее империя способна к дальнейшему развитию, ей предстоит решить, какое направление следует дать этому развитию; если же она является вредной обузой, то предстоит еще не менее трудная задача – изыскать путь освобождения от нее. В том и другом случае мы имеем дело с такими обширными территориями и с населениями, возрастающими так быстро, что судьба и тех, и других имеет беспредельно важное значение.

Я сказал, что это политический вопрос; но разве он не является в то же время вопросом историческим? Да! Это действительно исторический вопрос, почему я и избрал его предметом своих лекций: он лучше всякого другого иллюстрирует мой взгляд на связь между историей и политикой. Конечная цель настоящих лекций состоит в том, чтобы установить эту основную связь и показать, что политика и история суть лишь две стороны одной и той же науки. Существует вульгарное понятие о политике, ограничивающее ее борьбой интересов и партий; существует род нарядной истории, стремящейся лишь к буквальному воспроизведению прошедшего и создающей восхитительные книги – нечто среднее между поэзией и прозой. Подобное извращение и политики, и истории, по моему мнению, является следствием неестественного разъединения этих предметов, принадлежащих друг другу. Политика вульгарна, если она не облагорожена историей; история обесцвечивается до беллетристики, если теряет из виду свое отношение к практической политике. Желая доказать это, я счел целесообразным избрать для своих лекций такой предмет, который явно принадлежал бы и к истории, и к политике. Таковой именно является Великая Британия. Разве для каждого англичанина есть более важные вопросы политики, чем вопросы о судьбе Индии или об отношениях между Англией и ее колониями? Решение же этих вопросов нуждается в помощи истории. В этих вопросах нельзя, как в делах внутренней политики по вопросам об избирательном праве или о налогах, полагаться на нравственное чутье избирателей и здравый их смысл. Мы не можем предполагать, например, что народ способен судить об индийских делах без специального их изучения, ибо здесь слишком ясно, что индийские расы чрезвычайно далеки от англичан по своему физическому, умственному и нравственному состоянию. Здесь мы ясно видим, насколько политика погружена в историю. Но, пользуясь избранным сюжетом, мне еще больше хочется доказать вам, что история, в свою очередь, погружена в политику. Основание Индийской империи представляет собою событие сравнительно недавнее. Если мы не будем принимать в расчет утраченных колоний и будем иметь в виду лишь ту империю, которой Англия обладает в настоящее время, то заметим, что ее империя основана почти всецело в царствование Георга I (1714–1727) и Георга II (1727–1760). А это и есть тот самый период, которого историки избегают, считая его слишком близким к нашему времени, период, которым классическая история пренебрегает и который вследствие этого укладывается в общественном сознании, как бедный событиями, как эпоха однообразного благосостояния и умеренного прогресса. Я уже не раз высказывал сожаление по поводу того, что историки становятся вялы по мере приближения к этому периоду, что их описания лишаются яркости, в силу чего у читателя слагается убеждение, что изучение английской истории не ведет ни к чему, что это повесть без нравоучения, похожая на роман Вальтер Скотта «Heart of Midlothian», последний том которого скучен и кажется лишним. Вы теперь видите, как, с моей точки зрения, можно исправить эту неправильность. Я предсказываю в будущем могучие события – события, о которых, как о предстоящих, мы еще ничего не знаем, кроме того, что они должны совершиться и что они должны быть грандиозны. События эти будут заключаться в том или другом развитии отношений Англии к ее колониям и также ее отношений к Индии. Я говорю о развитии отношений, ибо, очевидно, настоящая фаза их не есть окончательная. Но каково будет это развитие, мы еще не можем знать. Произойдет ли великий разрыв? Сделаются ли Канада и Австралия независимыми государствами? Откажется ли Англия от Индии, и «вице-король и его совет» будет сменен туземным правительством, непредставимым в настоящее время? Или, быть может, произойдет нечто противоположное, и Великая Британия достигнет более высокой формы организации? Быть может, разделенная столькими океанами, английская раса создаст, опираясь на все новейшие научные изобретения, новую организацию, похожую на организацию Соединенных Штатов, при которой полная свобода и прочный союз совместимы с безграничным территориальным расширением? Не удастся ли также разрешить ей еще более трудную проблему: не найдет ли она путь к удовлетворительному управлению Индией, не создаст ли modus vivendi для таких крайних противоположностей, каковы правящая раса англичан в стране, недоступной для колонизации, и громадное население азиатов с их незапамятными азиатскими традициями и азиатским образом жизни? Мы не знаем, как будут решены эти задачи, но можем быть уверены, что так или иначе они будут решены; мы можем также быть уверены, судя по характеру задач, что решение их будет иметь бесконечно важное значение. Вот ближайшие события, к которым направляется Англия, и мы не должны думать, как думает, по-видимому, большинство историков, что в истории Англии прекратилось всякое развитие и что Англия достигла неизменного состояния безопасности и благоденствия. Отнюдь нет! Движение может быть менее заметным, потому что происходит в гораздо больших массах, но зато изменения и борьба, когда они наступят, – а наступят они неизбежно, – будут также больших размеров. И когда придет кризис, он бросит яркий свет назад, на прошлую историю Англии. Все изумительное расширение, происходившее со времени Георга II, расширение, о котором мы читаем с чем-то вроде растерянного изумления, будет тогда производить на нас совершенно другое впечатление. В настоящее время, когда мы смотрим на безграничное пространство Канады и Австралии, предоставленное английской расе, мы поражаемся, но не можем составить определенного мнения. Когда мы читаем о завоевании Индии, о том, как двести миллионов азиатского народа были покорены английской торговой компанией, мы снова поражаемся и восхищаемся, но составить определенного мнения не можем. Все представляется таким странным и аномальным, что почти перестает интересовать. Мы не знаем, как судить и что думать об этом. Тогда все будет иначе; время покажет, что во всем этом успехе было действительно прочно и что – непрочно. Тогда мы будем знать, что думать о великой борьбе восемнадцатого столетия из-за обладания Новым Светом, когда события покажут, что создано ею: великая прочная мировая держава или эфемерная торговая империя, подобная империи старой Испании, которая возвысилась только для того, чтобы пасть; события покажут, установится ли в Индии прочная связь между западом и востоком, следствием которой должны явиться величайшие результаты, или Клайв и Гестингс положили начало чудовищному предприятию, которое после столетия внешнего успеха окончилось неудачей.

Уроки времени учат равно всех. Но должна же история, если она имеет какую-нибудь ценность, хотя до некоторой степени предугадывать уроки времени. Мы все, без сомнения, задним умом крепки, но история для того и изучается, чтобы, по возможности, предвидеть события. Почему же нам не составить теперь мнения о дальнейшей судьбе английских колоний и индийской империи? Судьба эта, мы можем быть в этом уверены, не будет произвольна. Она явится как результат действия тех законов, открытие которых составляет предмет политической науки. Когда события совершатся, это обнаружится вполне ясно; тогда для всех будет более или менее очевидно, что то, что случилось, не могло не случиться. Если это так, то люди, изучающие политическую науку, должны предвидеть, по крайней мере, в общих очертаниях, события, пока они еще скрыты будущим.

Не бросают ли подобные размышления новый свет на недавнюю историю Англии? Я показал вам, какой вступала Англия в конце шестнадцатого столетия на новый для нее путь; я проследил стадии ее движения по этому пути в семнадцатом столетии и те поразительные результаты, которые сказались в восемнадцатом. Я указал на то, что и современное ее положение провизорно и должно в скором времени подвергнуться значительному превращению. Из всего этого следует, что новейшая английская история ставит перед ныне живущими англичанами великую проблему – одну из величайших проблем в политической науке. А отсюда следует само собою, что история переходит в политику. Я изображаю перед вами царствования Георга I и Георга II не как завершившийся период старинных манер и мод, который так занятно воскрешать в воображении, но как запас материала, которым англичане должны пользоваться при решении величайшей и неотложнейшей политической проблемы. Для того, чтобы понять, что ожидает английскую империю, мы должны изучить ее природу, пружины, поддерживающие ее, корни, которыми питается ее жизнь; а изучать ее природу – значит изучать ее историю, в особенности историю ее возникновения.

Фешенебельные писатели уже давно заявляют, что история сделалась слишком торжественной и напыщенной, что она должна бы больше заниматься мелочными, обыденными, живыми подробностями, одним словом, что ее следует писать в стиле романа. Я еще раз на минуту остановлюсь, чтобы высказать вам свое мнение о подобном взгляде, преобладающем в последнее время. Я не отрицаю той критики, на которой он основан; я вполне признаю, что история не должна быть торжественной и напыщенной; признаю и то, что она долгое время была таковой. Но торжественность – это одно, а серьезность – нечто совсем другое. А между тем представители этой школы из того, что история не должна быть торжественной, заключают, что она не должна быть и серьезной. Они отрицают, что история может установить какие-либо стойкие и важные истины, и не представляют себе, чтобы из нее могли когда-либо возникнуть великие открытия. Они знают только, что чрезвычайно интересно и забавно снова вызывать к жизни прошлое, видеть наших предков в их костюмах и повседневной жизни и ловить их в самый момент совершения ими их славных деяний. Эта теория их с чистосердечной откровенностью выражена Теккереем в его вступительной лекции о писателе Стиле (Steele); слова его, без сомнения, известны почти всем, и, я думаю, почти все находят их чрезвычайно меткими и верными.

Он говорит: «Чего ищем мы, изучая историю прошлого века? Желаем ли мы изучить политические дела и характеры передовых общественных людей? Хотим ли мы познакомиться с жизнью и бытом того времени? Если мы имеем первую, более серьезную цель, то где найдем мы истину, и кто может быть уверен, что он нашел ее?» Затем он говорит, что, по его мнению, те торжественные рассказы об общественных делах, какие мы находим в исторических книгах, все бессмысленны и не выдерживают скептического исследования. Он приводит в пример сочинение Свифта «Поведение союзников» («Conduct of the Allies») и сочинение Кокса (Сохе) «Жизнь Мальборо» («Life of Marlborough»); из этого вы можете заключить, по каким сочинениям старого покроя он составил понятие о том, что такое история. Но далее, если политическая история – бессмыслица, то чем же должны мы заменить ее?

Теккерей говорит, что мы должны «ознакомиться с жизнью и бытом эпохи». Что же это значит? Он объясняет это далее: «Когда мы читаем эти прелестные тома Татлера (Tatler) и Спектетора (Spectator),[98] прошлый век возвращается, Англия наших предков вновь оживает. Майский шест опять высится в улице Стрэнд в Лондоне, церкви наполнены ежедневными богомольцами, щеголи толпятся в кофейнях, высший класс отправляется на придворный выход, дамы толпятся в галантерейных лавках, носильщики толкаются на улицах, лакеи бегут перед каретами с факелами в руках или дерутся около театральных дверей. Я говорю, что повесть содержит в себе больше истины, чем целый том, претендующий на голую правду. Из книги повестей я получаю представление о жизни того времени: она рисует нравы, движение, одежду, удовольствия, смех и смешные стороны общества; старые времена вновь живут, я путешествую по старой Англии. Может ли самый тяжеловесный историк дать мне больше?»

Что так думает великий романист – это вполне естественно. Известный инженер Бриндли, будучи спрошен, с какой целью, по его мнению, были созданы реки, отвечал без малейшего колебания: «Чтобы питать каналы». Теккерей на вопрос, зачем жила королева Анна и зачем при герцоге Мальборо англичане воевали с французами, откровенно отвечает: «Для того чтобы я мог написать мой прелестный роман, Эзмонд». Без сомнения, он думал так; но как мог он, обладая острым чувством юмора, решиться высказать это? Как видите, он апеллирует к нашему скептицизму. Он не отрицает, что история могла бы иметь важное значение, если бы она была верна, но он говорит, что она неверна; он не верит ни единому ее слову. Прекрасно. Но что в таком случае мы должны делать? Должны ли мы следовать указанному им пути? Должны ли мы отбросить историю, как серьезную науку, и смотреть на нее, как на приятную забаву; отвернуться от европейских войн и наблюдать дам, толпящихся в галантерейных лавках; перестать изучать характер государственного строя наших предков и постараться узнать, какие блюда заказывали они к обеду? Я утверждаю, что есть другой и несравненно лучший путь, ведущий нас в совершенно ином направлении. Если история долгое время была ложна и неудовлетворительна (а она действительно была такой), то исправьте ее, дополните ее, сделайте ее истинной и достоверной. Нет никакой причины, почему бы это не могло быть сделано; больше того, для значительной части истории это уже сделано; в недоделанном виде остаются лишь те новейшие периоды, на которые ученые не обращали внимания. По-видимому, в обществе мало знают, как сильно за последние годы было преобразовано изучение истории. Те обвинения в неверности, напыщенности и пустой условности, какие принято делать истории, имели прежде основание, но в настоящее время они в значительной мере неосновательны. В большей своей части история написана заново, в большей своей части истинна и представляет собою груду материала, приготовленного для политической науки, из которой эта последняя должна создать политическую доктрину. Она утратила свой прежний напыщенный и торжественный характер, но при этом осталась серьезна; она стала гораздо серьезнее, чем была когда-либо. Итак, перед вами две альтернативы для выбора: вы можете или перестать, как советует вам Теккерей, смотреть на историю серьезно, или смотреть на нее значительно серьезнее, чем смотрели раньше. Вы можете принять его мнение, то есть согласиться, что найти истину в истории невозможно, и потому вовсе перестать ее искать или, обратно, можете прийти к убеждению, что найти истину трудно, и потому искать ее с еще большим прилежанием и большей настойчивостью.

Заметьте, раз мы допустим, что историческая истина достижима, то не может быть дальнейшего спора об ее чрезвычайной важности. Она имеет дело с самыми обширными и важными фактами: с причинами падения и роста империй, с войной и миром, со страданиями и счастьем миллионов людей. Вот почему я объединяю историю и политику. Я говорю вам, что, когда вы изучаете историю Англии, вы изучаете не только ее прошлое, но и ее будущее. Благосостояние страны и все интересы ее граждан зависят от изучения ее истории. Я стараюсь доказать вам это, изображая расширение Англии. Я показываю вам, что теперь назревает для решения вопрос громадной важности – вопрос, от которого зависит почти вся будущность Англии. По своей обширности этот вопрос превосходит все другие, какие вам придется обсуждать в политической жизни. И что же? Он является всецело историческим вопросом. Расследование его требует не некоторого, а полного знания новой истории Англии, ибо, как я уже указывал, Англия в течение последних трех столетий была всецело занята своим расширением в Великую Британию. Поэтому, если вы хотите познать общий очерк будущности Великой Британии, вы должны изучить почти всю историю Англии за три последние столетия. Начните только эти расследования, только попробуйте вдуматься в колониальный и индийский вопрос, – и вы заметите, что вопрос за вопросом увлекают вас дальше, что от дел одного министерства вам приходится переходить к делам другого, пока вы не убедитесь, что эти два вопроса создают направление всей новой истории Англии. Эта точка зрения – не только один из способов объединить английскую историю последнего времени, но это лучший способ ее объединения, ибо вся суть исторического изучения заключается в том, чтобы направить изучение на истинную проблему. Пока история останется для вас хронологическим рассказом, до тех пор вы будете коснеть в старой азбучной колее, ведущей не к достоверному знанию, а к напыщенному, условному вымыслу, который наскучил всем серьезным людям. Встряхнитесь от усыпляющего обаяния рассказа; задавайте себе вопросы, ставьте перед собою проблемы, и вы сразу станете на новую точку зрения, сделаетесь исследователями, отбросите напыщенность и отнесетесь к истории серьезно. Современная история Англии разбивается на две великие проблемы: одна касается колоний, другая – Индии.

Все те соображения, которые делают изучение истории необходимым во всех странах, где в управлении участвует народ, все они имеют для Англии большее значение, чем для всякой другой страны, ибо громадное распространение английской расы чрезвычайно затрудняет ее политику. Я считаю, что для всякой другой страны – для Франции, Германии, Соединенных Штатов и для всех остальных стран, за исключением, быть может, одной России, – задачи, подлежащие решению, являются простыми по сравнению с той, какая выпала на долю Англии. Большинство государств суть тела компактные и прочные, почти столь же компактные, несмотря на громадное превосходство в размерах, как независимые города древности. Всякое, сделанное на них нападение будет нападением на их собственную страну, а потому армии их состоят, так сказать, из граждан-солдат. Обладание отдаленными владениями нарушает эту компактность и затрудняет и понимание, и защиту национального интереса. Разбросанность колоний облегчает для неприятеля нападение на Англию. Находясь в войне с Соединенными Штатами, Англия чувствует эту войну в Канаде; воюя с Россией – в Афганистане. Но это внешнее затруднение не так серьезно, как внутренние затруднения, неизбежные для разбросанной империи. Как придать нравственное единство обширным странам, разделенным целой половиной земного шара, будь они даже населены главным образом одной нацией? Это уже достаточно серьезный вопрос. Но он не составляет еще главной заботы Англии: кроме колоний, у нее на руках Индия; здесь уже нет ни общности расы, ни общности религии; здесь почти всецело отсутствует то прочное основание, какое дают иммиграция и колонизация. Здесь перед Англией новая проблема, не менее обширная и трудная, и гораздо более безнадежная, чем проблема колониальная. Каждая из этих проблем сама по себе вполне достаточна для нации; а когда обе задачи выпадут на долю одной нации, и к тому же одновременно, то это уже слишком много.

Подумайте, какое одуряющее действие должны производить на общественное настроение эти два противоположных вопроса. Колонии и Индия представляют собою две противоположные крайности. Те принципы политики, которые применимы к первым, совершенно неприменимы ко второй. В колониях все отлито заново: там самая прогрессивная раса поставлена в условия, наиболее благоприятные для прогресса; там нет прошлого, а будущее беспредельно; правление и учреждения – все ультраанглийское; там – свобода, промышленность, изобретения, нововведения и уже теперь полное спокойствие. Если бы Великая Британия состояла только из колоний, она была бы однородна, была бы вся отлита из одного куска, и, как бы обширна и безгранична ни была ее территория, дела ее были бы доступны пониманию народа в Англии. Но есть еще другая Великая Британия, превосходящая первую населением, хотя и уступающая ей занимаемой площадью: она представляет полную противоположность первой. Индия вся в прошлом и почти не имеет будущего. Нет такого умного человека, который не боялся бы высказывать предположения о будущем Индии, а в своем прошлом она открывает перед нами перспективы баснословной древности; все древнейшие религии, все древнейшие обычаи как бы окаменели в ней; никакая форма народного управления не является для нее возможной. Все, пережитое Европой и тем паче Новым Светом, здесь в полной силе: суеверие, фатализм, многоженство, самое примитивное духовенство, самый примитивный деспотизм; и при этом с севера грозит обширная азиатская степь со своими узбеками и туркменами. Таким образом, один и тот же народ протянул одну руку будущему земного шара, явившись посредником между Европой и Новым Светом, а другую – самому отдаленнейшему прошлому, сделавшись завоевателем Индии, узурпатором, наследником Великого Могола.

Как же может один и тот же народ без особого напряжения преследовать две столь радикально противоположные системы политики: быть деспотом в Азии и демократом в Австралии; быть на востоке величайшей мусульманской державой, хранителем имущества тысячи языческих храмов и в то же время являться на западе передовым борцом за свободу мысли и за духовную религию; представлять собою, с одной стороны, великий военный империализм, чтобы оказывать сопротивление движению России в центральной Азии, и с другой – наполнять Квинсленд и Манитобу[99] свободными поселенцами? Можно смело сказать, что никогда, с самого начала мира, ни одна нация не брала на себя такой ответственности. Никогда так много сложных вопросов, касающихся разных частей земного шара и требующих всевозможных специальных познаний и специального образования, не находилось в зависимости от решения общественного мнения одного народа. Надо сознаться, что народ этот несет ответственность довольно-таки легкомысленно! Он даже не изучает колониальных индийских вопросов. Он ими интересуется лишь в тех редких случаях, когда они выступают на первый план в домашней политике. Когда дело идет о судьбе министерства, эти вопросы кажутся в высшей степени интересными; но они теряют всякий интерес, когда дело идет только о населении Индии, о судьбе громадной части планеты, о будущности английского государства. Что касается Индии, то Маколей пишет так: «Можно было бы ожидать, что каждый англичанин, интересующийся вообще историей, желал бы знать, каким образом горсть его соотечественников, отделенных от своей родины беспредельным океаном, в течение немногих лет покорила одну из величайших империй в свете. Но если мы не ошибаемся, предмет этот для большинства читателей кажется не только скучным, но положительно неприятным».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.